***
В кабинете Гутермана душно и жарко, противно пахнет дешевым освежителем и сигаретами. Издатель зол, это заметно по раздутым ноздрям и багровым пятнам на обрюзглом лице. Длинные крючковатые пальцы сложены в замок. Что-то определенно произошло. — Присаживайтесь, мисс Аддамс. У меня к вам разговор. Но сперва, прочтите это, — он толкает по отполированной до зеркального блеска столешнице ей папку, и девушка ловко ее перехватывает одной ладонью. Уэнсдей раскрывает внушительный скоросшиватель и не может удержать равнодушие на лице. Ее брови взлетаю вверх от чистейшего удивления – на каждой странице статьи с громкими заголовками о ней «Детская литература под дозой», «Вдохновение или наркотрип», «Детская сказка на игле», «Бывший = настоящий. Как увести мужчину из-под венца», «Секс, наркотики и литература. Что скрывает Уэнсдей Аддамс» и еще много подобных громких и абсолютно бредовых заявлений. — Что это за мерзость? — она отрывает взгляд от чтива и фокусирует его на издателе. — А это, милая моя, компромат на тебя непогрешимую, — скабрезная улыбка разрезает морщинистое лицо от уха до уха. — И самое гадкое, что все это подкреплено документально. — Это как же? — складывает руки на груди. — А вот так. Ты полистай, там есть копии рецептов лекарств, фотографии твоего ненаглядного иллюстратора с другой женщиной и тобой, даже имеется кадры с видео, где ты на кухне в его доме… Аддамс. Это закат твоей карьеры. Ты понимаешь? — В это никто не поверит, — она собирает все свое самообладание. — Кто вам предоставил такую информацию? — Ну а ты не догадываешься? Ко мне пришла милая девушка, Бетани Метьюс, или правильно сказать «без пяти минут Торп». Молодая перспективная журналистка. И принесла с собой эту папку, — поджимает тонкие губы. — Ты знаешь, я бы закрыл глаза на то, с кем ты спишь – мне плевать. Но наркотики… — Это не наркотики, а лекарства, — первый столп терпения пошатывается. — И это конфиденциальная информация. А Бетани… У нее личный интерес. — Мне плевать на ваши бабские бои без правил, — его голос повышается и становится неприятно скрипучим. — Она поставила условие – если мы не расторгнем с тобой договор, она отнесет это во все газеты и журналы Нью-Йорка. Издательство, которое сотрудничает с наркоманкой и аморальной личностю, что еще и взялась писать детскую книгу, просто прикроют. Так что, не могу сказать, что мне было приятно с вами работать, мисс Аддамс. Мы прекращаем с вами любое сотрудничество. Книгу про скорпиона мы издадим, но без вашего участия. — Что, простите? — мысли в голове не успевают собираться в единую цепь. — Вы не имеете права. Вы… — Мы имеем. Вы подписали договор про исключительную лицензию, в рамках которой нам передаются эксклюзивные права на книги, которые отныне только наше издательство может реализовать определенным образом, — он поднимается со стула, упираясь ладонями в столешницу. — Мы оплатим вам остаток денег за детскую книгу в течении десяти дней. Аддамс молчит, лишь пару раз усиленно моргнув. Она не знает, что делать. Ее подпись стоит под чертовым договором и только что она подарила Гутерману серию из четырех книг про новые приключения Вайпер и еще неизданную про Нерона. Особенно жаль последнюю. — Я разнесу вашу богадельню на ничтожно крохотные кусочки, что даже моя бабуля, которая может собрать картину чернейшей могильной земли из тысячи фрагментов за сутки, не сможет возродить это загнивающее издательство никогда, — Уэнсдей поднимается в ответ, сжимая кулаки до хруста.— Даже если вернется во времена, когда у нее были оба настоящих глаза. — Ваши угрозы только усугубят положение, мисс Аддамс. Не заставляйте меня вызывать охрану. — А это не угрозы, — сощуривает глаза. — Советую вам с осторожностью относиться к тому, что вы пьете и едите. Всего хорошего. Она выравнивает спину до ломоты в затылке, гордо вздергивает подбородок вверх, подхватывает папку с гнусными статейками и уходит прочь, не обернувшись. Ничего, Гутерман еще свое получит. Ее накрывает в машине. Она чувствует, как начинают дрожать руки, колотиться сердце, спину бросает в жар и нужно немедленно это прекратить, иначе для полного счастья случится видение. Но Аддамс не может. Два года. Два адских года она корпела над книгами, писала, издавала, спорила до одури за каждую пядь текста, чтобы сейчас все отдать Гутерману? Как? Девушка обхватывает голову руками, цепляясь в собственные волосы, и тянет до противной боли, чтоб хоть как-то унять нарастающую внутри истерику. Откуда эта дрянь все узнала? Торп? Нет, точно нет. Аддамс хватает папку и начинает листать статьи, пробегая взглядом по строчкам. Ее разбивает от злости и желания выдрать русые космы этой шлюхе. Торповской шлюхе. Она цепляется за статью про неразборчивые половые связи. Серьезно? Да у нее за всю жизнь был один мужик! Какого хрена?! А потом в голову приходит простой ответ – кто еще, помимо Ксавье, знает о лекарствах? О сексе у него на кухне? Вообще о ней? И этот кто-то должен быть знаком с Бет. Все же просто! Не нужно даже много думать. Энид. Чертова подружка. Первым порывом было поехать прямо в редакцию этого убогого журнала и расправится сразу с обеими. Но нет, такого удовольствия Бетани она не доставит. Это лишний раз подтвердит, что Аддамс невменяемая. А ей такого не надо. Она набирает знакомый номер и трубку снимают сразу же: — Уэнс! Неужели ты первая мне звонишь?! — тараторит блондинка задорно и весело. — Как ты? — Я жду тебя у себя в квартире через час, — в голосе слишком много стали. — Что случилось? — она сразу же считывает интонацию, но Аддамс бросает трубку. Ей тяжело держать себя в руках и не начать выяснять ситуацию прямо по телефону. Дорога домой проходит как в тумане. Она не может отыскать мотив, руководствуясь которым жена Аякса рассказывала все о ней бывшей невесте Ксавье. Им совсем не о чем было говорить во время перерыва на кофе? Аддамс неприятна сама мысль, что ей перемывала кости единственная подруга. Что это, если не предательство?***
Отец ответственно возлагает на него все свои дела, чем выбивает из привычного графика. Помимо выставки в галереи и сдачи иллюстраций, ему приходится посетить нуднейшую встречу в адвокатской конторе отца, напрягая мозг до рези в глазах, чтобы вникнуть хоть частично в суть беседы с коллегами Винсента. Два курса юридического вспоминаются с трудом, и Торп лишь в который раз радуется, что таки бросил учебу и занялся любимым делом. Хотя Винсент, естественно, и был против. Аякс звонит ему трижды во время этой встречи, и Торпу приходится неловко извиняться. Что могло такого случится, чтоб товарищ так настойчиво ему наяривал? — Говори, только быстро, — выпроводив людей в официальных строгих костюмах за двери отцовского кабинета, Ксавье сам набирает друга. — Какого хрена творит твоя Аддамс, а? — Аякс кричит в трубку, даже не пытаясь смягчить тон. — Что опять взбрело в ее чокнутую голову?! — Объясни нормально, — хмурится. — Не ори. И так голова раскалывается с самого утра. — Торп, она довела Энид до нервного срыва, вот что случилось! Обвинила ее в какой-то ереси, что вроде она все о ней рассказывала Бет, — горячится. — Что за бред, вообще! Да Энид перестала общаться с Бетани еще после тех посиделок у тебя дома! — Причем тут вообще Бет? — мысли никак не хотят собираться в логическом порядке. — Вот у своей истерички и спрашивай! — злится. — Я не позволю никому так изводить мою жену, Ксавье. Может вы и привыкли к гребанным эмоциональным качелям, но мы нет. — Я разберусь с этим, — выдыхает мужчина. — Как Энид сейчас? — Спит, — Аякс недоволен. — Друг, я все понимаю, но это перебор. Угомони Аддамс, иначе я сам выскажу ей, что думаю по этому поводу. Так нельзя. — Я тебя понял, — поджимает губы Торп и кладет трубку. Господи ты Боже мой, что там уже могло случиться? Они виделись всего пару часов назад. Уэнсдей поехала в издательство. Неужели там что-то случилось? Причем тут Бет и Энид? Он набирает номер Аддамс, но трубку никто не берет. Это еще сильнее распаляет тревогу внутри, учитывая, что случилось, когда она не отвечала в прошлый раз. Скрепя сердцем, мужчина дожидается еще одну встречу, передает посетителю слова отца вместе с нужными документами и уходит, оставив секретарше старшего Торпа пару ценных указаний. Голова неприятно ноет, он попадает в пробку, время тянется убийственно медленно, а на звонки по-прежнему не отвечают. Взвинченный, накрученный собственными мыслями до предела и порядком злой, Ксавье поднимается по лестнице, перешагивая через две ступеньки за раз. — Какого черта ты не берешь трубку?! — начинает с порога, благо дверь не заперта. Аддамс сидит к нему спиной, вытянута и пряма, как тетива лука. — Уэнсдей? — Тебе лучше уйти, — в голосе смешалось равнодушие и лед. — Я сейчас не в духе. — Что случилось? — наперекор предложению девушки, он закрывает двери и подходит к ней ближе. — Все предельно ожидаемо, Торп, — она поворачивает к нему голову, бросая колкий взгляд. — Выбирай ты шлюх поразборчивее, у меня бы не было столько проблем. — Что? — ее тон и слова здорово подкашивают его самообладание. — Уэнс… — Иди к черту, а? — она резко поднимается на ноги, в руках сжимая толстую папку. — Знаешь, я предполагала, что после нашего расставания ты ударишься во все тяжкие и обязательно найдешь себе какую-нибудь потаскуху, но не такую же дрянь, Торп! — Давай ты спокойно мне все… — договорить не дает та самая папка, летящая ему прямо в лицо. Он успевает увернутся и поймать ее. Плохо закрепленные в скоросшивателе листы выпадают на пол, и мужчина приседает, намереваясь их поднять. Взгляд цепляется за громкие заголовки, и Торп чувствует, как поднимаются волосы на загривке. — Что это? — А это мне стоит спросить у тебя, — ее кулаки сжаты, она зла, очень зла. — Твоя бывшая невеста насобирала с твоей и Энид помощью на меня целую папку интересной информации. А все потому, что вы оба не умеете держать язык за зубами! — Уэнс, погоди… — Заткнись! Ты… Господи, зачем я вообще сюда опять приехала! Зачем снова связалась с тобой! — слова слетают с губ без контроля. — Я же прекрасно жила без тебя эти два года! Никаких скандалов, никаких упреков, никакой грязи! Мне никто не трахал мозги! Это было лучшее время моей жизни! — Серьезно? — он отбрасывает папку на журнальный стол. — Со мной так было плохо? Зачем же ты сейчас согласилась все заново начать? — А я не знаю! Поддалась на уговоры друзей, которых, как теперь оказалось, у меня нет! — Прекрати, Уэнс. Вся та писанина - не конец света! — Ну, для тебя точно нет! Там же ты – белый и пушистый баран, которого я увела у паршивой овцы! Это же я наркоманка, шлюха, разлучница! Тебя, святого мученика Ксавье, бес попутал со мной связаться! — Давай мы спокойно… — Уходи! — небрежным жестом указывает на дверь. — Прямо к своей Бетани! Она тебя примет с распростертыми объятиями! И замуж за тебя пойдет, и детей тебе родит! Все так, как ты хочешь! Я же, цитирую «Больная на голову озабоченная психопатка, покусившаяся на святые узы брака», или «не способная родить мужчине ребенка из-за откровенной ненависти к детям» и «открыто практикующая незащищенный секс с мужчинами, которых знаю полчаса»! — Ты же понимаешь, это открытая провокация. Все это ложь… — Да что ты!? Мне вот особенно обидно последнее, потому что за все мои двадцать девять лет я спала с одним единственным мужчиной, — сердце давно колотится так быстро, что кажется, выскочит из горла. — Чего не скажешь о тебе, Торп! — Я уже говорил, ты была вольна делать то же самое. Какие ко мне претензии?! — держать себя в руках становится невыносимо сложно. — Ты бросила меня и укатила в неизвестном направлении, даже ничего толком не объяснив! И в чем теперь моя вина? — Мог бы думать головой, в кого ты суешь свой член, — сквозь стиснутые зубы выплевывает слова. — Ты можешь нормально объяснить, что это за папка и откуда она у тебя оказалась? — он выдыхает, понимая, что скандал нарастает снежным комом, и было бы хорошо хотя бы знать его первопричину. — К тебе приходила Бет? — О, ты переживаешь, ничего ли я ей не сделала? — тут же трактует все по-своему. — Прелесть, какой ужас Торп! Даже если бы она сюда пришла, я не стала бы марать своих рук об эту тупую потаскуху. — Мне плевать на нее, я хочу знать, что с тобой! — повышает голос до крика. — Со мной? А ничего! Всего-то со мной расторгло договор издательство, отобрав права на труды последних двух лет! Этому способствовали единственная подруга и бывший мужчина. — Бывший? — А кто ты мне? Ты мой бывший, который на замену мне нашел чокнутую идиотку! Хотя, стоит отдать ей должное, вот правда, нельзя недооценивать непредсказуемость тупизны! Ей хватило ума найти и рецепты выписываемых мне лекарств, и наши совместные старые фото, даже сделать новые, гребанный ты извращенец! Много ли раз ты пересматривал запись того секса на кухне? — Что? — такое заявление вообще сбивает с толку. — В смысле пересматривал? — О, браво, Бет! — вскидывает картинно голову. — А ты и не знал, что у тебя в доме установлены камеры? Да. Вот об этом он не знал. В голове быстро собираются воедино мысли, от которых становится страшно. Господи, неужели Бетани за ним шпионила? Как давно она знала правду и так умело корчила из себя влюбленную дурочку? — А ведь ей нужно дать Оскар! Так мастерски сыграть удивление от новости, что мы когда-то были вместе. Я еще удивилась, что она за журналистка, если не додумалась поискать на меня хоть какую-то информацию. Что ж, а она не просто додумалась! Она ее нашла и использовала против меня! — Уэнсдей… — Уходи, — выдыхает. — Она победила! Пусть забирает тебя со всеми твоими убеждениями о семье и браке! Мне ближайшее время будет не до этого! — Ты думаешь, что говоришь? Я что, эстафетная палочка? — злится. — Когда до тебя уже дойдет, что своими словами иногда ты можешь делать больно! — Вперед! Бетани тебя пожалеет! — ее несет и остановится она не может. Слишком много всего навалилось за раз. — Прекрати! — повышает голос и быстрым порывистым шагом сокращает между ними расстояние. — Ты же знаешь, что мне нужна только ты! Сколько раз я должен это сказать, чтобы ты поверила? — Да что мне твои слова! — отчаянье вперемешку со злостью заставляют ее повышать голос. — Ты понимаешь, из-за тебя я потеряла все! Что бы ты почувствовал, если бы у тебя отняли все твои картины?! — Ничего, — выдыхает, беря себя в руки. — Я не почувствовал бы ничего, если ты была бы со мной рядом. В списке моих приоритетов ты всегда была, есть и будешь на первом месте. Жаль, что у тебя все иначе. Он чувствует отвратительное дежавю. Такое чувство, что они шли, шли, шли все это время, бесконечно ругаясь и выясняя отношения, но вернулись туда, с чего все началось, в ту проклятую весну двухгодичной давности. И вот он сейчас должен спросить, а любит ли она его вообще, но язык намертво прилип к небу. В крови ядом жжет адреналин, подбивая к действиям. Торп просто сжимает до скрипа челюсть, горько ухмыляясь, и идет к двери. — А ты все так же не меняешься, Уэнс, — бросает на нее короткий взгляд и уходит. Абсолютно дурацкая привычка, но сейчас он хватается за нее, как за спасительный круг. Мужчина успевает спуститься с лестницы и даже выйти на улицу, когда осознает всю степень своей глупости. Вот же придурок! Ну ничему его жизнь не учит! Аддамс на какой-то миг кажется, что она попала в петлю времени. Хлопок двери и ей самое время собирать чемодан. Так все закончилось в тот раз. Да и в этот, наверное, тоже. Но эта мысль действует на нее, как ушат ледяной воды. Воздух больно сдавливается в легких, к горлу подступает противный ком. Господи, какую несусветную чушь она несла! Зачем? Да, ей до глубины души жалко своих трудов, но ведь есть вещи куда важнее. Ну, напишет еще, в чем проблема? А вот Ксавье… Он абсолютно прав. Почему Уэнсдей никогда не думает, что делает больно? Почему принимает как должное то, за что все другие женщины благодарят? Как же сложно подбирать слова для вещей, которые действительно важны. Как же невыносимо тяжело прыгать через ту самую пропасть. Аддамс громко выдыхает. Плевать на все, терять уже нечего. В этот раз она поступит по-другому. Девушка выбегает за двери, лишь на лестничной клетке понимая, что забыла обуться. Она второпях делает еще пару шагов и едва не врезается в мужчину, вовремя отпрянув назад. Торп смотрит на нее, испуганную, трогательную в своем порыве и босую. Он не знает, чему радоваться больше – что она не сбежала, как в прошлый раз или что побежала за ним. В последнее вообще верится с трудом. Ей страшно. Сердце заходится сбивчивым ритмом, стучит в висках, эхом отдается в ушах. А вдруг, она опять все не так поняла? Вдруг ей не стоило ничего делать? Как быть теперь? Где брать слова? Что она должна… Но поток беспорядочных, глупых мыслей перебивает Ксавье. Он в шаг оказывается возле нее, обхватывает своими ладонями ее лицо и порывисто целует. Воздух вышибает из легких, а коленки подгибаются. А потом он так же резко прекращает поцелуй, упираясь своим лбом в ее лоб, и горячо шепчет: — Я никуда тебя больше не отпущу, Уэнс, — в зеленых глазах плещется целый океан эмоций, который невозможно облечь в слова. — И сам не уйду. Это простое обещание вдруг оказывается честнее и важнее всех в мире слов любви. — Прости меня, — хрипло выдыхает Аддамс, крепко цепляясь тонкими пальцами в его запястье. Она извиняется за все стразу: и за слова, и за упреки, и много еще за что. Поразительно, как одно простое слово может уместить в себе столько чувств. Она дышит часто, поверхностно, стараясь не дать рвущейся наружу истерике разрастись до глобальных масштабов. Не хватало еще разрыдаться для полного счастья. А судя по тому, как противно перехватило горло, все к тому неизбежно идет. Она задерживает дыхание, зажмуривается и за рваным судорожным выдохом следует всхлип. — Уэнс? — Торп чуть отстраняется, внимательно глядя на девушку. Ее плечи вздрагивают, она распахивает глаза, и мужчина забывает выдохнуть. За поволокой слез обсидиановая глубина ее очей кажется и вовсе бездонной. Она моргает, и две крохотные хрустально-чистые соленые капли медленно сползают вниз, задерживаясь на точеном подбородке. Кажется, своим слезам девушка удивляется не меньше Ксавье. Его завораживает это зрелище, он прежде никогда не видел, как она плачет. Что бы ни случилось, ее выдержке можно было только позавидовать. В груди щемит сердце, оно становится необъятным, жмет ребра, мешает дышать. В момент проявления ее слабости он поразительным образом ощущает ее силу. Ту, что она имеет над ним, и ту, с которой шагает по жизни. Аддамс не плакала очень давно и уже забыла, как беззащитно можно ощущать себя в этот момент. Словно с нее сняли всю броню, всю одежду и даже кожу. Осталось одно сердце, ничем не прикрытое и уязвимое. Торп аккуратно проводит по мокрым щекам подушечками больших пальцев, стирая влагу, опускает взгляд на искусанные уста и снова целует. Соленый привкус вишневых губ он сохранит в своей памяти навсегда, в знак начала чего-то абсолютно нового в своей жизни. Мужчина обрывает поцелуй и легко подхватывает ее на руки, привычно поражаясь ее миниатюрности и хрупкости. Время и пространство становятся другими, с плеч спадает груз, дышать становится легче. Словно его долго держали в тесной камере, где ни разогнуться, ни вздохнуть полной грудью. А тут вдруг выпустили на волю. Уэнсдей кладет свою голову ему на плечо и просто закрывает глаза. События дня тяжелы и грузны, но сейчас ей действительно все равно. И чем крепче прижимает ее к себе этот мужчина, тем больше становится все равнее. Аддамс странно осознавать, что другой человек, поправ все ее доводы и смыслы, оказался важнее и больше правды, честнее истины. Необходимый, нужный и, безусловно любимый, словно был таким всегда.***
Энид наревевшись и настрадавшись всласть, довольно быстро соображает, что действительно виновата. Мало того, что это именно она свела Торпа с Бет, так еще и невольно выболтала ей слишком много. Да, некоторые вещи эта засранка в наглую подслушала, но все равно, это не снимает с блондинки никакой ответственности. Аддамс очень много ей всего высказала и обидного, и неприятного. Это не новость. За время их дружбы у них случались ссоры, и Уэнсдей никогда не скупилась на хлесткие заявления и колючие фразы. И если исправить ситуацию Энид уже не могла, то хотя бы отыграться на виновнике своих бед было в ее власти. Первое, что она делает – возвращается под конец дня на работу и несет начальству заявление об отстранении своей подчиненной в связи с ее профнепригодностью. Главный редактор вопросов не задает, ему в целом плевать на текучку кадров, лишь бы к концу недели был готовый номер его издания. А там, кто это будет делать вовсе не его забота. А потом Энид идет прямиком в кабинет нахалки и заходит туда без стука. — Стучать не учили? — Бетани сидит за компьютером, бросая на коллегу сердитый взгляд. — Я еще не дописала статью, если ты за этим. — Не утруждайся. С завтрашнего дня ты больше не работаешь в этом журнале, — голос жены Аякса максимально доброжелательный и спокойный. — Я не люблю, когда меня используют, Бет. — Ты пользуешься служебным положением, — скалится девушка. — Я нажалуюсь на тебя в профсоюз, и тебя выгонят отсюда под зад коленом. Там любят такие случаи, когда начальство завидует таланту своих подчиненных. — Да, это могло бы сработать, не напиши я на тебя жалобу раньше, — широко улыбается блондинка. — Я дала тебе характеристику как «не умеющей работать в коллективе, подстрекающей коллег собирательнице сплетен». Мисс Торнхилл особенно не любит сплетниц. Так что, Бет. Ты – противная скользкая тварь и тебе не место в этом коллективе. — Хорошо, — дергает плечом, поднимаясь с места. — Я уйду, но это не поможет твоей подружке. С ней уже, как я поняла по твоей реакции, расторгло договор издательство. Дальше – ее бросит Торп. Уверена, они уже сейчас выясняют отношения, и она его гонит в шею. Ее очень разозлит скрытая камера у нас на кухне. Ты думаешь, я не знала, что она его бывшая? Серьезно? Думала, что я такая лохушка? Энид, я знаю о Торпе все и даже больше. И о тебе, и о твоей подруге. И если ты будешь открывать свой миленький рот, то вся общественность узнает про твои неудачные попытки забеременеть, про проблемы с бизнесом твоего мужа, о недавней алкогольной зависимости Ксавье и все, все, все о чокнутой Аддамс! Не советую меня трогать, я… Ай! Поток угроз обрывает хлесткая пощечина, звонкая и наотмашь. Энид не Аддамс, она поводок с ошейником дарить не будет. Когда у тебя в семье пять братьев, а ты одна девочка, умение бить первой и цепляться в глотку она освоила еще до того, как пошла. Поэтому в следующую секунду, сильные наманекюренные пальчики цепляются Бет в волосы и с силой тянут на пол. Девушка такого не ожидала. Она громко взвизгивает и не удерживается на каблуках, падает на колени, пытаясь своими руками отцепить от себя блондинку. — Пусти меня, идиотка! — вопит Бет, но в офисе уже никого нет. — Если ты, гнида, попробуешь сделать то, что задумала, я тебе не завидую, — рычит ей в испуганное лицо Энид.— Ты не представляешь, на кого открыла пасть. Это с виду я милая девочка-конфетка, а в полнолуние я способна разодрать твою тощую шею одним укусом. Хочешь проверить? — Я накатаю на тебя жалобу, — хрипит Бет. — Вы все поплатитесь за то, что попытались меня одурачить. — Не рой себе могилу, Бетани, — с силой отталкивает от себя девушку блондинка, от чего та все же падает на пол, хватаясь за голову руками. — И не волнуйся насчет камер в твоем кабинете. Их кто-то выключил. Собирай свои манатки и чтоб ноги твоей не было в этом офисе. — Ты только что подписала всей вашей вшивой компашке смертный приговор, — поднимается на ноги Бетани. — Полнолуние послезавтра, — кидает через плечо, подмигнув. — У тебя не получиться скрыться, у меня хороший нюх на таких шавок, как ты. Да, Энид не стоило применять силу и запугивать эту дрянь. Но у нее просто лопнуло терпение. Девушка впустила ее к себе в дом, делилась какими-то личными тайнами, чтоб теперь Бетани трубила на них по всем углам? Что ж, ее адвокат с удовольствием подаст иск о клевете на бывшую коллегу по работе.***
Торп устало откидывается на спинку дивана, осматривая свою бывшую гостиную. Что ж, иллюзия оказалась всего лишь яркой обложкой с броской иллюстрацией на неинтересной нудной книжке. История с Бет закончилась громким скандалом. Ему пришлось силой выпихивать ее из этого дома, выслушивая в адрес миллион нелестных слов. Но угрозы об иске за клевету и нарушение неприкосновенности частной жизни слегка охладили ее пыл. Это было ужасно. Как он раньше не видел в ней всей той гнили и подлости. Оказывается, все она о нем знала еще задолго до встречи. Аддамс права, Бетани нужно было идти в актрисы. Так умело прикидываться дурочкой, хлопать глазами, восхищаться и удивляться… Ну а установка камер без его разрешения просто не укладывалась в голове. Неприятно было чувствовать себя одураченным болваном. Но ведь, по правде, им он и оказался. Стремясь обрести семью любым способом, чуть не загнал себя в самую настоящую аферу. Но отчасти, Ксавье был рад подобному исходу дела. Неизвестно, как бы сложились его отношения с Аддамс, не приревнуй она его к Бет. Возможно, она бы и не приехала к нему сюда домой, и ничего бы между ними не произошло. Так бы и работали через помощниц и разошлись навсегда, как в море корабли. А Бетани вышла бы за него замуж, и потом оттяпала хорошо если только половину всего имущества. Винсент бы его за такое прикончил. И поделом. — Я составлю договор и отправлю его твоим юристам, — Тайлер спускается по лестнице, пряча телефон в карман брюк. — Дом неплохой, да и район престижный. Ты уверен, что хочешь его продать? — Более чем, — дергает бровью, поднимаясь с дивана. — Это надолго? — Я могу сказать, что дом прежде принадлежал известному художнику Нью-Йорка, и тогда покупателей сразу будет в разы больше, — ухмыляется парень. — Но не думаю, что ты хочешь это афишировать. И не только ты. К слову, могу подобрать квартирку в ее районе, м? — Не нужно, — улыбается Торп. — Мне бы хотелось иного развития событий. — Могу подыскать дом для вас двоих, — кивает Тайлер. — Ее предпочтения я уже знаю, озвучь свои. — Давай начнем с продажи дома, — фраза про то, что Галпин «знает о ее предпочтениях» мимо воли цепляет. И хоть он понимает, что новый знакомый не имеет никаких видов на Аддамс, Ксавье все равно чувствует ревность. — А там посмотрим. Не хочу забегать наперед. — Тоже верно, — прячет руки в карманы. — Что твоя бывшая? Как ее, Бетани? — Адвокат готовит иски в суд, она так просто не отстанет, — достает из кармана ключи и протягивает их собеседнику. — На кухне установлены камеры, не забудь об этом предупредить новых владельцев. — А почему на кухне? Переживал, что Бет крадет у тебя продукты? — Это она установила, я даже не знал, — хмыкает Торп. — Ооо, жестко, — прыскает от смеха риелтор. — Надеюсь, вы с Аддамс не посрамили отечество и показали, как нужно заниматься сексом. Сколько раз она это пересматривала? — Честно – даже не хочу знать, ни сколько раз она это смотрела, ни откуда знаешь об этом ты, — поправляет пиджак. — Я все понял в тот же вечер, еще когда вы оба пропали, — по-доброму улыбается Галпин. — Чувак, вас не было полчаса. Знаешь, кому ты обязан своим оргазмом? Мне! Я развлекал твою идиотку-Бет все это время. — Ну, спасибо! — приподнимает бровь вверх. — Мне казалось, никто ничего не заметил. — Я еще тогда в камере хотел об этом сказать, но лицо болело сильно, и я немного боялся получить добавки, — хохочет мужчина. — Я рад, что вы нашли общий язык с Аддамс. И все еще жду свою выпивку. — А, точно! — Торп хмыкает и идет к высокому стеклянному шкафу, открывает его настежь и широким жестом указывает на мини-бар. — Выбирай, что хочешь! — Внушительная коллекция, — поджимает губы. — Пожалуй, я выберу бурбон. — Прекрасный выбор! — искренность улыбки подтверждают ямочки на щеках. — Слушай, ты можешь тут даже выпить, стаканы на кухне, но мне нужно бежать. У меня важная встреча. — Без проблем, — протягивает ладонь для рукопожатия. — Передавай привет важной встрече. — Непременно, — кивает и быстро уходит из дома, которому не суждено было стать ему родным. Поразительно, как устроена жизнь - женщина, с которой он проводил время, пробовал строить семью и жил - стала злейшим врагом, а враг, пытающийся увести любовь его жизни - стал другом. Фраза «никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь» определенно должна стать девизом его жизни. Торп встречает Аддамс в больничном парке, и они вдвоем идут к его отцу. Винсент, когда видит их рядом, готов согласиться на все капельницы, лекарства, методы восстановления и лечения. Его взгляд теплеет и на вымученном процедурами и операцией лице появляется улыбка. Сегодня он бодрее чем в остальные дни. Мужчина внимательно листает ту злополучную папку, периодически презрительно кривясь. — Мне жаль, Уэнсдей, что тебе приходится через это проходить, — Винсент хмурится, перелистывая страницу. — Что говорит мой адвокат? — Издательство имеет право расторгнуть договор, это в их власти, но поскольку причина не ясна, я могу подать на них в суд, — невозмутимо отвечает Аддамс. — Все, как вы и говорили. — Они не могут отнять права на еще неизданную книгу, — Ксавье не согласен с мнением юристов. — Там мои иллюстрации. Я могу в ответ расторгнуть свой договор и тогда… — И тогда ее издадут, но с какими-то дебильными рисунками, — останавливает его пыл девушка. — Я сама подписала такой договор. Нужно было внимательно читать. Будет мне наука. — Мы сделаем все, что сможем, дорогая, — Винсент приободряющее улыбается. — Без боя мы не сдадимся. Она едва заметно улыбается в ответ. Все происходящее слишком объемно и многогранно, чтобы успевать его осознавать. Если бы еще месяц назад ей сказал кто-то, что она будет снова говорить с Винсентом, а его сын при этом будет держать ее за руку, она бы рассмеялась идиоту, ляпнувшему такое, прямо в лицо. Но факт безжалостен и жуток – вот же она, в палате, чувствует горячие пальцы на своей ладошке, видит заботливую улыбку отца Ксавье и понимает, как лихо закручивается новый оборот ее жизни. И, на удивление, она к этому готова. Лишь в квартире ее догоняет понимание, что Винсент что-то знал. В тот первый ее визит ему точно было видение. Но он, как истинный медиум, умолчал, не желая мешать судьбе. Ее мать делает всегда так же. — И что теперь ты собираешься делать? — ставит перед ней горячую чашку с дымящимся ромашковым чаем. — Где ты раздобыл эту отраву? — Аддамс морщиться, чуя знакомый запах. — Торп, тебе сто лет? — Это успокоит твои нервы, — вдыхает аромат ромашки.— Какие у тебя теперь планы? — Какие планы? Нет никаких планов… В первый раз за всю жизнь, пожалуй, — губ касается грустная полуусмешка. — Предлагаю тебе второй раз жениться на мне. Как раз будет, чем себя занять в перерывах между судебными тяжбами. — Уэнс, это… — выдыхает, прикрывая глаза. Ее слова больно колют под сердцем. — Ты предлагаешь это от безысходности. — Я тебя не понимаю, — хмурится. — Но ведь ты же сам хотел. — Хотел и сейчас хочу, — нервно рукой отбрасывает волосы назад. — Но это должно быть решением твоего сердца. А сейчас ты просто расстроена из-за Гутермана… — Да то, что он разорвал этот чертов договор – лучшее событие за два года! Ты не представляешь, как невыносимо было с ним работать, — говорит чуть эмоциональней обычного.— Да, мне жаль моих книг, жаль историю про Нерона, но вся ситуация дала мне понять, что работа – не самое главное, что есть более важные вещи, например… — она запинается, встречаясь с ним взглядом. — Например? — чувствует, как сердце ускорило ритм. — Например, ты, — выдыхает. — Мне нужен ты, Ксавье. — Зачем? — глупый вопрос, заданный не вовремя. Но ему нужно это знать. Нужно услышать. Аддамс смотрит на него серьезно, медленно моргая. Ей нужно сказать самые простые избитые слова, которые звучат миллионы лет из уст мужчин и женщин в адрес дорогих сердцу людей. Но очень сложно это сделать, когда ты привык об этом молчать. Она набирает воздух в легкие, сжимая юбку вспотевшими ладошками, и медленно на выдохе произносит: — Я люблю тебя, — не отведя пристального взгляда. Ну вот, не умерла, и язык во рту не превратился в пепел. Зато лицо ее собеседника несколько раз меняется, словно она огорошила его какой-то абсолютно неожиданной новостью. — Я тоже тебя люблю, — улыбка Ксавье расцветает ямочками на щеках, и в глазах словно вспыхивает какой-то странный свет, делающий знакомую зелень более яркой, светлой, чистой. — Иди сюда… Он быстро привлекает ее к себе и целует, медленно, трепетно, сладко. А затем отстраняется и заявляет: — Ну… Тогда… Ладно, давай поженимся… — Серьезно? — ее бровь возмущенно взлетает вверх под челкой. — Ладно? — Ну, в смысле… Давай поженимся! — он чуть приподнимает интонацию, делая голос более радостным. — Ну ладно, — хмыкает в ответ. — И это все? Мы обручены? — он неловко переминается с ноги на ногу. Как-то совершенно иначе он представлял себе этот момент. — Вероятно да, — поднимает и опускает плечи. — А что не так? — Да как-то все слишком обыденно, что ли… — убирает от лица волосы ладонью. — Не романтично совсем… Но я знаю, как это исправить… Торп выпускает ее из объятий и тянется за своим пиджаком. — До тридцатых годов прошлого века из помолвки никто не делал романтическое событие с ниспаданием на одно колено и вручением кольца, — Аддамс садится снова на стул, отодвигая от себя чашку с мерзким чаем. — Эту традицию придумала и благодаря умелой рекламе весьма успешно растиражировала на весь мир компания «Де Бирс», занимавшаяся добычей бриллиантов. Так что, это все фикция, обогащающая алмазный картель, который вдобавок спекулирует на цене и настоящей ценности простых природных камней. Единственная причина, по которой… — она замолкает на полуслове, оторопело глядя на мужчину. В протянутой руке Торп держит то самое кольцо, с которого тогда все началось, или закончилось… Черный камень поглощает солнечный свет, а золото угольного цвета, наоборот, бликует. — Ты откуда взял кольцо? — Уэнсдей поражена. Это сбивает с толку, заставляя сердце ускорить ритм. Она снова удивленно моргает, не в силах совладать с эмоциями. — Носил с собой в кошельке все это время, не важно… — он волнуется. Это заметно по легкой дрожи в руках, учащенному дыханию, читается в глазах. Мужчина опускается на одно колено и Аддамс автоматически подкатывает глаза. — Уэнс, ни один закат в мире не сравнится с закатом твоих глаз, — нервно шутит. — Я люблю тебя больше жизни. Выходи за меня замуж. Ее клинит. К щекам приливает жар, сердце ухает в самые пятки, чтоб затем вернуться обратно и застрять где-то в горле. Дыхание отнимается. А это, оказывается, чертовски волнительно. — Господи... — выдыхает, как перед прыжком через пропасть, прикрыв глаза. — Я… Да. Да я согласна. В этот самый миг кажется, что планета остановилась. Ей не верится, что это она соглашается, она протягивает дрогнувшую ладошку, она чувствует, как колотится сердце. Холодный ободок кольца обнимает безымянный палец плотно и надежно, а мужские губы касаются ее ладони в едва уловимо нежном поцелуе. Она честно клялась матери в порыве ссоры, что никогда не полюбит, не заведет семью и не станет домохозяйкой. Но жизнь, как всегда, имеет поразительную способность вносить свои коррективы, и выигрывает тот, кто умеет приспосабливаться и подстраиваться, импровизируя на ходу. Ее такое умение никогда не подводило, и стоя в шаге от самой большой авантюры своей жизни Аддамс впервые уверена в своем решении. Нет никаких сомнений, что будет трудно, но когда ее останавливали трудности?***
Первой новость о помолвке узнала Энид. В ссоре она проходила пару дней, а потом блондинка приезжает к ней с бутылкой вина и, обливаясь слезами, долго просит прощение за свой длинный язык. Аддамс к тому моменту уже попустило, она придумала, как отомстит Гутерману и подала иск на Бетани в суд за клевету. Допивая очередной бокал, Энид тянется к подруге, чтобы от переизбытка чувств сжать ее ладошку, как в далекие школьные времена. Уэнсдей не признавала объятий. Короткое рукопожатие – это все, что можно было от нее добиться. Жена Аякса очень долго не могла понять, как это Торпу удалось так близко подкрасться к готической принцессе Невермора. Но Аякс ей объяснил, что во всем виновата любовь. Такой ответ блондинку вполне устроил. — Аддамс, это то, что я думаю?!— глаза подруги вспыхивают ясным пламенем искрящегося восторга вперемешку с любопытством. — А, ты заметила, — как можно равнодушней бросает Уэнсдей, убирая руку со стола. Ей до сих пор непривычно носить это украшение. — Вот это булыжник! Я же девушка, Аддамс, а это кольцо видно из космоса! Дай сюда! — она хватает ее ладонь и жадно впивается взглядом в драгоценность. — Никогда не видела ничего подобного! Уэнсдей смущается. Ей еще предстоит сказать о помолвке родителям, Винсенту, пережить миллионы вопросов, мама наверняка захочет свадьбу со всеми этими цветами, платьем как у куклы барби и миллионом гостей, которых девушка впервые увидит прямиком на бракосочетании. Торп захочет жить с ней снова. А это поиски жилья, новые долгие беседы, обещанный ею поход к семейному психологу, будь он неладен! Нужно заново менять жизнь. Это очень страшно. Период ее одиночества окончен. Аддамс, разглядывает кольцо на пальце и отчетливо понимает – перед ней больше нет пропасти, огромный пугающий разлом теперь позади, а впереди будущее, что пугает не меньше проклятой бездны. Но она не одна. Больше нет. И от этого все страхи становятся меньше. Ее успокаивает наука: второй закон термодинамики гласит - в замкнутой системе энтропия остается постоянной или растет. Аддамс не любит хаос, ей нужен порядок. А чтоб был порядок, нужен кто-то. И этот кто-то весьма решительно заявил о себе, надев ей на палец кольцо. Из этого всего следовал вывод - отныне одиночество, поделенное на двоих, перестает быть одиночеством.