Курунир, или современный Бауглир

От волнения я долго не мог уснуть, в голове моей рождались самые странные мысли. Когда-нибудь недосып сведёт меня с ума, но я и так уже не уверен в том, что не безумен. Только сумасшедший добровольно согласится на ту авантюру, на которую пошёл я! Я уповаю на крепость моего рассудка и твёрдость духа, разве что не молю о заступничестве Валар, ибо не уверен, одобрили бы они подобное. Да что Валар! Помощь их человеческому роду ушла в область легенд и преданий, их взор давно не обращался на нашу бренную землю. Уже много тысячелетий люди, эльфы и гномы безраздельно властвуют миром за пределами Амана, не считаясь с валарскими помыслами, так что и советы с благословениями Высших для нас — пустой звук. Даже Истари идут теперь против заветов Их. Но я не склонен обсуждать веру, ибо она мне безразлична. Я решил попытаться понять создание. Изучить работу его организма — задача простая, к тому же более подходящая Саруману, явно больше понимающему в естественных науках. Я хочу проникнуть дальше. Я хочу изучить его сознание, разум, душу — если таковая имеется. Означает ли разумность наличие души? Увы, большинство трактатов творцесловов было уничтожено, а сами философы сожжены или казнены, посему великое множество мыслей о столь сложной теме утеряно безвозвратно. Сейчас я даже несколько жалею о подписании приговоров или хотя бы о том, что не побеседовал с теми людьми перед тем, как их отправят на плаху. Но, естественно, мне доводилось читать некоторые сочинения и, к счастью, повезло ознакомиться с обширнейшей библиотекой Ортанка, коей нет равных во всём Средиземье. Впрочем, я не стану ограничивать себя исключительно размышлениями о душе, ибо у меня есть своя голова на плечах, а чужие убеждения могут пошатнуть мою уверенность в успехе эксперимента. Тем не менее, меня волнует несколько деталей, а именно сердце, мозг и фэа создания. Сердце создания, скорее всего, принадлежало животному. Ни одно сердце не сможет поддерживать жизнь в таком громадном теле, кроме звериного. Однако сердце, я уверен, имеет меньшее влияние, нежели мозг. К сожалению, я не обладаю информацией о мозге создания, и могу лишь предполагать, что он человеческий, ибо звериным он быть не может. Гораздо интереснее, чьё у создания фэа. Чью душу Саруман пленил в этой отвратительной клетке? Исказилась ли она от столь творцепротивных манипуляций? Впрочем, изучение искажения и его природы ещё большая ересь, чем создание живого из мёртвого, посему я не стану подвергать себя опасности, тем более не это является моею целью. Я хочу узнать, как влияет на сознание живого существа состав, если можно так выразиться, его тела, и можно ли сознание изменить. Пустые размышления не имеют плодов. Я отправился к подопытному. Он не встретил меня в этот раз. Он снова сидел у окошка, прислонившись всем телом к камню, будто желая прирасти к нему, и на меня взглянул только тогда, когда я решился подойти ближе. В чём причина такого холодного приёма? Страх или отвращение? Я почувствовал укол самолюбия и смерил создание презрительным взглядом. Всё же удивительно, как скоро родилось во мне отвращение к нему, но, к счастью, я прекрасно умею обращаться с теми, кто мне мерзок, умело скрывая свою неприязнь. Однако сейчас я убил в себе все зачатки этого чувства. — Здравствуй, — сказал я спокойно. Создание не шелохнулось. Его поведение напомнило мне обиженного ребёнка, чем довольно позабавило. — Не бойся, — сказал я. Теперь я сам казался себе смешным — говорю не бояться существу, от одного вида которого меня бросает в дрожь. Я улыбнулся, надеясь, что улыбка вышла искренней. И тут создание чуть наклонилось вперёд, и мне показалось, что я увидел в его глазах удивление. Сердце моё ухнуло вниз — получается! кажется, получается! О, неужели я был прав? Часто дыша, я ступил ещё ближе и протянул к созданию руку. — Встань. Подойди ко мне, — создание неуверенно качнулось и встало, настороженно глядя на меня. — Ну же. Создание шагнуло ко мне. Теперь оно было опасно близко, но я не собирался отступать. Трясущеюся рукою я дотронулся до его груди. О, Творец! Мне не передать ужас, охвативший меня в тот момент! О, какое отвращение я испытал, прикоснувшись к его кошмарному телу! Я почти задыхался от омерзения и страха, и лишь поистине нечеловеческими усилиями удалось мне преодолеть себя и остаться на месте. Создание, казалось, было поражено не меньше моего. Я опустил голову, не в силах смотреть ему в глаза, я не хотел, чтобы оно видело моё лицо, отражающее все мои эмоции, которые могли оттолкнуть его. Я приложил к его груди ладонь. И почувствовал его сердце. Оно билось часто, как у человека, пребывающего в волнении. Это ощущалось до нелепого странно и почему-то действовало успокаивающе. Так дети, пугаясь грома, прижимаются друг к дружке, потому что вместе приятнее бояться. Вдруг создание протянуло ко мне свою огромную ладонь, и я вздрогнул и отшатнулся, не сумев сдержать испуг. Оно поймало мою кисть и сжало чересчур сильно, до боли. Я вырвался (с трудом, оно меня не отпускало!) и попятился, схватившись за рукоять кинжала. Чудовище изменилось в лице — да, я увидел эмоции, неподдельные эмоции! — и рванулось вперёд. Цепи жалобно звякнули, но выдержали, спасая меня от, быть может, неминуемой гибели. Чудовище взвыло, горестно и натужно, но от той тоски, что послышалась в его голосе, я ощутил лишь такой ужас, что едва не лишился чувств. — Успокойся, — глухо и прерывисто произнёс я, но оно меня не услышало — я и сам себя не слышал от охватившего меня страха. Чудовище билось, как разъярённый зверь, отчаянно пытаясь освободиться от оков и добраться до меня. О, чего он хочет? Какие инстинкты овладели им в эту минуту? Чудовище рухнуло на колени, издав стон, полный почти человеческого страдания, и всё тянулось, рвалось ко мне, но как бы несчастен ни был его вой, я не мог испытать жалость. Если бы медведь взревел человеческим голосом, умоляя помочь, не почувствовал бы я такого отвращения, какое родилось в моей душе от того, насколько живыми и понятными были эмоции, которые я сумел прочесть в чудовище. Спасительный холод кинжала в моей руке придал мне уверенности; последним осмысленным усилием я выпрямился и посмотрел чудовищу в глаза. Они были до жути, до омерзения человеческими, хоть Саруман и взял их у южной кошки. Эта мысль несколько отрезвила меня и позволила продумать дальнейшие действия. Чудовище может сколько угодно походить на Дитя Эру, но оно остаётся чудовищем, зверем, и потому относиться к нему нужно соответствующе. Напасть оно не могло, да и пугать мне его не было необходимости, так что я поступил так, как умею лучше всего — так, как поступают с напуганной лошадью. Я выставил руку вперёд, ладонью к себе, и сделал осторожный шаг к чудовищу. Потом ещё один. Я говорил ему что-то бессмысленное, что — не помню сам, но это было неважно, ибо чудище вряд ли понимало мои бесконечные вопросы, которые я задавал больше сам себе, нежели ему, спокойным тоном, дабы утихомирить создание. Мало помалу эта тактика начала работать, и чудовище перестало выть и рваться из цепей. Я стоял перед ним, близко, очень близко. Он был на коленях, я стоял как можно прямее, и мы смотрели друг другу в глаза. Молясь, чтобы лицо моё не выражало того невыносимого отвращения, что я чувствовал, я протянул ему руку. — Вставай. Оно посмотрело на мою руку, на меня, снова на руку и наконец медленно подложило свою громадную лапу в мою ладонь. Дрожь пробежала по моему телу, но я заставил себя не двигаться. Оно обхватило моё запястье, и тогда я легонько потянул руку вверх. — Ну же, вставай, — «будь хорошим мальчиком» чуть не добавил я. Вообще, стоило прекратить видеть в нём что-то вроде собаки, но в человекоподобном обличии, раз уж я хочу сделать из него нечто разумное. Оно медленно поднялось, всё ещё держа меня за руку. Тогда я попытался освободиться из его хватки. — Отпусти меня, — приказал я, потянув руку на себя. Создание сделало шаг вперёд, и я, вздрогнув, отчаянно замотал головой. — Нет. Не подходи. Отпусти. Наконец оно поняло команду и освободило мою кисть. Я отошёл от него, плавно, стараясь ничем не расшатать его спокойствия. — Всё. Ещё раз так сделаешь, и я перестану к тебе ходить, — произнёс я так, будто отчитывал ребёнка. Я не знаю, зачем сказал ему это. Он меня не понимал, да и угроза моя всё равно была бессмысленна, хотя бы потому что я не имел права её исполнить. Я посмотрел на своё запястье и потёр покрасневшую кожу. Не думаю, что позволю ему трогать меня до тех пор, пока оно не будет способно хоть сколько то понимать рамки приличия и следовать им. Не думаю, что вообще позволю ему меня трогать. Создание терпеливо стояло и выжидающе смотрело на меня, изучая каждое моё движение. Понимало ли оно, что причинило мне боль? Знало ли оно, что такое боль? Тут мне в голову пришла неожиданная и очевидно глупая идея, но к этому моменту я уже не был уверен, что могу мыслить здраво. Я подошёл к столу и зажёг одну из свеч в небольшом канделябре. Теперь надо было найти что-нибудь металлическое. Использовать свой кинжал я категорически не хотел, и глаза сами собой метнулись к цепи, на которой создание сидело подобно псу. Однако для нагревания цепи до необходимой мне температуры понадобилось бы нечто большее, чем одна свеча, и несомненно более длительное время, за которое я успел бы передумать. Я медленно достал кинжал и бросил на создание опасливый взгляд. Оно всё так же следило за каждым моим движением, однако стояло на месте, что не могло не радовать. Я поднял ладонь вверх, приказывая ему оставаться в таком же положении, хотя это не было столь уж необходимым, и, к моему великому облегчению, оно меня поняло. Я вновь отвернулся и посмотрел на кинжал. Делать то, что я задумал, было безусловно опасно, но мой воспалённый рассудок было не остановить. К тому же, успокаивал себя я, вид кинжала вряд ли пробудит в нём жажду крови. Мог ли человеческий мозг(если у создания именно таковой) сохранить воспоминания об оружии и насилии? На данный момент разум создания не выше собачьего. Пёс, ни разу не видевший хлыста, не станет его бояться. Существо, не видевшее ножа, не поймёт его назначения. Гораздо больше пугала меня возможная реакция создания на ощущение, которое я собирался заставить его почувствовать. Бояться мне было, наверное, нечего, так как крепкие цепи удержали бы создание, и я был бы в безопасности, но волнение не могло не заполнять моё сердце.  Я поднёс пламя свечи к холодному клинку. Я был повёрнут к созданию спиною, и оно не могло видеть, что я делаю. И даже если бы видело, не смогло бы понять. Сзади меня раздался тихий лязг цепей и я, вздрогнув, обернулся. Создание продолжало наблюдать за мной, переминаясь с ноги на ногу. Я с неудовольствием поморщился — вышколенная собака могла бы сидеть без движения часами, пока ей не скомандуют обратное, — но тут же одёрнул себя. Нужно быть снисходительнее к существу, едва появившемуся на свет. Наконец я поставил свечу обратно в подсвечник, развернулся и подошёл чуть ближе к созданию. — Подойди, — сказал я так спокойно, как только мог после недавно произошедшего, и сделал подзывающий знак рукой. Создание сделало неуверенный шаг ко мне. Затем ещё один. Всё это время мы не разрывали зрительный контакт, и это начинало пагубно влиять на моё душевное состояние, но я терпел. Я не привык настолько долго смотреть в глаза собеседнику, не говоря уже о том, что в данный момент собеседника как такового не было — было лишь жуткое карикатурное подобие человеческого существа, в которое нелепо и отвратительно вмешались животные черты и что-то несомненно тёмное и искажённое. Медленно переставляя ноги, оно наконец приблизилось на нужное мне расстояние. — Смотри, — я указал на кинжал. Убедившись, что создание смотрит, куда я ему велю, я продолжил. — Ты вряд ли поймёшь, что я объясню тебе словами, так что я решил показать более наглядным способом. Я дотронулся до металла и тут же отдёрнул руку, тихо зашипев. Он достаточно раскалился, чтобы было больно его касаться. — Дотронься, — сказал тогда я, указывая созданию на клинок. Оно посмотрело на меня, затем на оружие. Я повторил команду. Оно протянуло руку и приложило её к металлу. Я невольно напрягся, предвосхищая реакцию. К моему удивлению, она наступила не сразу. Должно быть, у создания был высокий болевой порог, толстая кожа или недостаточная чувствительность. Нельзя ожидать от того, кто был сшит из мёртвых тел, точь-в-точь такую же реакцию, как у живого. Тут создание взвыло и отдёрнуло руку, отшатываясь и отступая на несколько шагов назад. Я вздрогнул, но каким-то чудом заставил себя остаться на месте, хоть меня и била крупная дрожь. Создание рычало и шипело, как раненый зверь. Я сделал глубокий вдох. — Тихо, — мягко сказал я тем же тоном, которым я успокаиваю лошадей. В ту секунду я подумал, что я никогда не говорил так с людьми. Не было человека, которого я хотел бы успокоить в минуту волнения. Не было человека, который хотел бы, чтобы я был с ним мягок. Гладить лошадь по морде во время грозы — совсем не то, что давать надежду человеку, который нуждается в твоей помощи. Создание не было животным, но и человеком назвать его я не мог. Эта мысль пробудила во мне странное чувство, которое я поспешно подавил, ибо действовать надо было быстро. Я спрятал кинжал и медленно подошёл к созданию. — Успокойся, всё в порядке, — сказал я, приподнимая руки ладонями вперёд, дабы показать, что у меня нет ничего, что могло бы ему навредить. Создание продолжало шипеть и прижимать руку к груди, но боль явно постепенно проходила. Убедившись, что я привлёк его внимание, я продолжил. — То, что ты чувствуешь, называется боль. Тебе больно. Смотри, — я слегка закатил рукав, чтобы показать ему недавно повреждённое им запястье. — Ты тоже причинил мне боль. Это больно, — я указал на свою руку и потом указал на его, — и это больно. Я уставился в его лицо, отчаянно пытаясь разглядеть на нём понимание. Создание посмотрело на свою ладонь, затем на моё запястье. Нужно было что-то ещё. Я подошёл ещё ближе и потрогал цепь. Она была достаточно холодной, чтобы успокоить ожог. Тогда я, внутренне содрогнувшись от отвращения, взял повреждённую руку создания и потянул на себя. Сначала оно отшатнулось, но со второй попытки сдалось, и я приложил его ладонь к холодному металлу. — Лучше? — спросил я, тут же почувствовав себя глупо — создание всё равно не сможет ответить. Внезапно оно схватило моё запястье, мягче, чем в прошлый раз, но меня всё равно окатил страх. От неожиданности я не успел вырваться, но бояться мне было нечего. Создание приложило мою руку к цепи. Сказать, что я был поражён, значит не сказать ничего. Сильнее удивления была, наверное, только радость, которую может испытать только алхимик, превративший воду в золото. Оно меня понимает. — Всё верно, — сказал я, и вдруг почувствовал, что улыбаюсь. — Ты ещё не можешь этого осознать, но ты только что извинился. Я попытался высвободить руку, но создание мне не давало. — Отпусти, — создание повиновалось удивительно быстро. Следующее слово само сорвалось с моих губ. — Молодец. Оно смотрело на меня своими жёлтыми глазами, жадно впитывая мои слова. Для него это был просто набор звуков, но я уверен, что до него дошёл их смысл. Сердце моё забилось быстрее. Я осознал, что могу сделать его человеком.