***
Меня разбудил вошедший в комнату слуга. Он думал, что комната была пуста, и не заметил меня, пока я не зашевелился и не сел. Слуга, тощий хмурый юноша с запуганным лицом, вздрогнул и попятился, спеша скрыться за дверью. Я окликнул его, но он не отреагировал, пока я не поманил его рукой. Тщетно пытался я объясниться с ним — слуга был глух, нем и не умел читать. Тогда я прогнал его и принялся готовиться к работе, хоть голова моя гудела, а тело ломило. Не знаю, зачем Саруману слуги, подобные этому мальчишке. Приказывать такому трудно, да и Саруман не выглядит как тот, кто стал бы заниматься благотворительностью и помощью калекам. Однако я не стал забивать себе голову лишними проблемами, ибо моей первостепенной задачей является изучение создания, а подданные башни мне безразличны. Когда я зашёл к подопытному, он, как и вчера, сидел на полу. Увидев меня, он встал, почти не опираясь о стену, как в прошлый раз, и выжидающе на меня посмотрел. Я рассеянно махнул ему рукой, как бы говоря, что сейчас мне ничего от него не нужно, не будучи, впрочем, уверенным, что этот жест будет ему понятен. Создание продолжило стоять, как собака, ждущая новой команды. Я заметил, что невольно очеловечиваю все его движения и пытаюсь читать его выражения лица, хотя его и с псом-то сравнить трудно, а ведь у псов, как известно, имеются эмоции, подобные человеческим. Но так уж устроены дети Эру — мы склонны приписывать зверям разум, сходный с нашим, но уподоблять дикарей, не похожих на нас, животным, утверждая, что они не способны мыслить и не имеют души. Я сел за стол, находящийся в углу комнаты, на котором лежали различные бумаги с подробно описанными исследованиями, медицинские трактаты и даже некоторые лекарские инструменты, словом, всё, что могло пригодиться мне в работе. Расположение стола было крайне удобным — отсюда я мог наблюдать за подопытным, находясь в безопасности, ибо цепь не позволяла ему подойти близко. Думаю, мне следует описать жуткую внешность создания подробнее, чем просто «жуткая». Итак, это человекоподобное существо, ростом чуть больше сажени, с сильно развитой мускулатурой. Когда я говорю человекоподобное, я имею в виду лишь сходство в строении тела, внешнем виде конечностей (снабжённых однако когтями, а не ногтями) и проч. Само создание походит более на орка, что не может не ужасать, но я не склонен приписывать создание к орочьему роду, ибо оно сшито из различных частей тела человека и животных, по крайней мере, мне известны лишь эти «ингредиенты». Повторюсь, я не учёный, и классификация не входит в мои обязанности. Кожа создания тёмно-красного неоднородного цвета, схожего немного с цветом крови. Глаза жёлтые (подозреваю, что звериные, а именно кошачьи), посажены достаточно глубоко. Лицо уплощённое, но сильно выступают надбровные дуги и нижняя губа; нос прямой, плоский, напоминает львиный; чётко выражены широкие высокие скулы. Волосы тёмные, длинные, густые. Я нахожу в нём больше животного, чем человеческого, и потому осмысленный взгляд пугает меня. Сочетание звериных черт с чертами эрухини отвратительно, не говоря уже о том, что всё тело создания покрыто шрамами от швов. Я оторвался на секунду от письма и бегло просмотрел разбросанные по столу бумаги. На одной из них почерком Сарумана было небрежно набросано что-то про умение ходить, которое он изучить не успел. Со вздохом я встал, но тут же пошатнулся и вцепился в спинку стула, ибо голова закружилась и в глазах потемнело. Вчерашнее недомогание не прошло до сих пор, и, боюсь, пройдёт не скоро, ибо я вынужден игнорировать собственное состояние во имя науки. Болезнь коварна и будто бы специально напала на меня именно сейчас, когда мне как никогда необходимо оставаться в здравом уме и добром здравии. Тут я услышал звон цепи. Резко обернувшись, я увидел, что создание встало и сделало шаг в мою сторону. Шаг был неуверенным, создание держалось за стену, словно боялось упасть, но я понял его твёрдое намерение добраться до меня. Меня бросило в холод. О, Творец, какое счастье, что кандалы не позволят чудовищу подойти близко! Я молился, чтобы оно не было достаточно сильным и умным, чтобы вырвать цепь из стены. Между тем монстр сделал ещё один шаг, шаркнув босой лапищей по каменному полу. Я в ужасе крикнул: «Стой!» и вскинул руку. Чудовище остановилось, как мне показалось, вздрогнув. С меня хватит! Дрожащею рукой я написал на сарумановом листе пару слов о том, что подопытный способен ходить, и, прижимаясь спиной к стене, покинул комнату. Меня била дрожь. Что сподвигло это мерзкое создание попытаться подойти ко мне? Какие жуткие инстинкты пробудились в его разуме? Почувствовало ли оно мою слабость и потому захотело схватить добычу, или это было нечто другое? Но что? Неужели жалость? Эта мысль, конечно, абсурдна, да и к тому же унизительна. Не знаю, что хуже, быть растерзанным чудовищем или быть объектом его жалости.***
Весь оставшийся день я провалялся в беспамятстве, из которого вышел только утром следующего дня. Перед тем, как пойти к подопытному (что я делать не торопился), я встретил Сарумана. Я не видел его последние дни, но, признаться, был даже несколько рад встретить кого-то кроме подопытного и глухонемого слуги. — А, это вы, Грима, — поприветствовал меня Саруман. — Каковы успехи нашего эксперимента? Вы уже нашли общий язык с ним? — Эксперимент не владеет речью, — ответил я, удержавшись от того, чтобы скривиться. — Он понимает команды, но я не уверен, что поймёт что-либо кроме них и сможет сказать что-то сам. По крайней мере, на данном этапе. — Нашей целью было создание разумного существа, а не цепного пса, — вздохнул Саруман. — Раз он не владеет речью, его следует обучить, и вы этим займётесь. Насколько вы сами убедились, он быстро учится. — Да, вы правы. Я постарался сделать глубоко задумчивое лицо, борясь с усталостью и пронзившей мой висок болью. Колдун всматривался в меня несколько секунд. — Вы нездоровы? — наконец спросил он. — Уверяю вас, я в превосходном состоянии, а если и присутствует в моём теле усталость, то она приятна, ибо я счастлив заниматься столь важной работой, — я выдавил из себя медовую улыбку. Саруман только хмыкнул и покинул меня. Значит, он хочет научить подопытного разговаривать. Это естественный этап эксперимента, но, если честно, я сомневаюсь в наличии у создания разума — пока оно действительно не умнее цепного пса. Чтобы оно научилось владеть речью, с ним необходимо постоянно разговаривать, заниматься, как с младенцем, чего я ровным счётом никогда не делал. Я вошёл в комнату. Сегодня создание не сидело, а стояло у узкого окошка. На звук открывающейся двери создание резко обернулось, что заставило дрожь побежать по моему телу. Оно привычно следило за каждым моим шагом. Я прошёл к столу и бегло окинул глазами лежащие на нём бумаги. Их явно прибавилось. На новых листах было написано уже про речь. Очевидно, Саруман уже пытался сделать то, чем сейчас буду заниматься я. Нерешительность охватила меня. Я нисколько не был уверен в успехе этих попыток, всё во мне восставало против приобщения чудовища к речи — к тому, что отличает детей Эру от творений Йаванны и от того, что стоит ещё ниже животных. Однако я обязан следовать приказу, посему постарался убедить себя, что передо мною годовалый ребёнок, впитывающий знания, как ткани впитывают воду. Преодолевая себя, я наконец произнёс: — Здравствуй. Создание непонимающе уставилось на меня, пытаясь, очевидно, понять, что за незнакомую команду я сказал. — Тебе нужно научиться говорить. Я буду обучать тебя. Думаю, Саруман уже пытался это делать, — при упоминании колдуна чудовище встрепенулось, а несколько равнодушный доселе взгляд стал заинтересованным. — Ты узнал имя Сарумана. Он уже говорил с тобой? Глупо спрашивать у неразумного. Даже разговор с лошадью показался бы мне менее бессмысленным, чем общение с этим созданием. — Если действительно так, это внушает надежду. Я не знаю, как тебя учить, а Саруман явно понимает в этом больше. Что я могу сделать с тобой? Ты не ребёнок, не человек, ты даже не животное. Ты противоестественное создание, чудовище, мерзкое замыслу Творца, — меня вдруг охватила непонятная злоба, с каждой секундой всё больше ударявшая в голову. — Ты вообще не должен существовать. Я осёкся, заметив, что подопытный как-то сжался, оробел под моим натиском. Тут я понял, что имею над ним власть. Не ту, что имею в Рохане, но гораздо большую. Это неразумное создание приковано и беспомощно, несмотря на свои размеры и, возможно, громадную силу. Я лишь слегка повысил голос, но уже это пугает его. Я могу просто выхватить кинжал и убить его. Эта заманчивая мысль внезапно посетила мою голову и оказалась достаточно привлекательной, чтобы моя рука потянулась к кинжалу. Испугает ли это жалкое создание вид кинжала, или оно ещё ничего не знает об оружии? Что это звериное чучело может сделать против человека? А вдруг оно даст отпор? Страх пронзил меня, и я отдёрнул руку от ножен. Наваждение отступило, давая место разумным мыслям. Подопытный принадлежит Саруману, так что я не властен над жалкой жизнью создания. Страшно представить, что сделал бы со мною колдун, если бы я одним ударом уничтожил плоды наших совместных трудов! О, счастье, что Творец даровал своим детям это низменное животное чувство! Не будь этого инстинкта, люди совершали бы так много безрассудных поступков, что сгинул бы их род ещё в прошлой эпохе. Я обнаружил, что подошёл к созданию опасно близко. Осознание этого факта заставило мои ноги подкоситься, и я в ужасе попятился назад, спотыкаясь и хватаясь за стену. К моему удивлению, чудовище повторило мои движения, словно зеркало. До чего же оно легко внушаемо, как доверчиво и пугливо! Оно, такое уродливое, кошмарное и громадное! Мне стало смешно, и я засмеялся самому себе незнакомым каркающим смехом. — Творец Всемилостивый, никогда бы не подумал, что смогу испугать кого-то вроде тебя, — произнёс я, оборвав свой странный нервный хрип. — Право, уж не схожу ли я с ума? Хотел бы я, чтоб всё это было лишь сном больного. Настоящее безумие начнётся тогда, когда ты начнёшь мне отвечать. Странная весёлость прошла, и я резко замолчал. Всё было до жути фантасмагорично. Я развернулся, ушёл в свой угол, где стоял спасительный стол, и сидел там без движения, пока дверь не открылась и в комнату не зашёл один из тех закутанных в тряпки слуг. С неразборчивым ворчанием он собрался было вновь скрыться за дверью, но я схватился за ручку, объявил, что завершил работу, и поспешно покинул помещение. Долго бродил я по башенным коридорам, пытаясь осознать события прошедших дней. Чем больше я думал о создании, тем больше казалось мне, что его реакции были не инстинктивными, а осмысленными. Оно повторяло за мной движения, но у этого подражания будто была цель, будто оно хотело не просто быть мною, а научиться быть как я, быть человеком. Я вспоминал каждый взгляд создания, каждое его движение, и всё сильнее становился уверен в его разумности или хотя бы подобии разумности. Как странно, до чего же это странно. Почему вчера создание подошло ко мне? Было ли это тем, что чувствуют кошки, когда ложатся на больное место хозяина, или это было сострадание, присущее детям Эру? Создание испугалось меня сегодня. Значит ли это, что оно почувствовало мои эмоции и, самое главное, поняло их? Я должен это выяснить. Обязан.