С лучами утренней зари

      — Может он вообще не проснётся… десять лет прошло.       Филипп смотрел в потолок.       Потолок большой пещеры был каменный и неровный, усыпанный там и тут остатками сталактитов, сбитых с него по возможности тщательно и до основания, искрошенный временем и трудолюбивыми, но не очень умелыми руками, исписанный десятками тихо мерцающих в полумраке круглых рун.       Кажется, они назывались глифами.       — Кажется, всё-таки проснулся, — осторожно сказал кто-то за его головой.       Филипп упёрся затылком в камень (по ощущениям это был именно камень, а не что-то помягче), на котором лежал, выгнул шею, запрокидывая голову. Перед ним, в перевёрнутом виде, свисали в поле его зрения несколько человек, замотанных в плащи. Яркий шарик, тёплый, как маленькое солнышко, горел над их головами, бросая на лица резкие тени с грубыми заломами. Тени обматывали фигуры в плащах, скрывая их очертания. Филипп задумчиво дёрнул губой и перевернулся. Тело слушалось неплохо, как для пролежавшего без движения Бог знает сколько времени. А люди приняли положение нормальное, голова сверху и ноги на полу. И при ближайшем рассмотрении оказались не людьми.       — И что теперь? — прозвучал закономерный вопрос.       Филипп наклонил голову к плечу. Это заставило компанию молодых нелюдей напрячься.       Девушка-человек, единственный человек среди присутствующих (не считая самого Филиппа), взвизгнув, отскочила назад, уворачиваясь от вонзившегося рядом с нею в пол лезвия.       — А, так вот что теперь, — облегчённо выдохнула она, выдёргивая из воздуха посох. — Я то уж было начала волноваться.       Филипп улыбался, подтягивая к себе резко удлинившуюся руку, конец которой из лезвия распадался также быстро на пять когтистых зелёных пальцев. Глянул на вторую руку. Та из обычной, человеческой, быстро перетекала в новую форму. Филипп небрежно замахнулся, и в стороны разлетелся мелкий щебень, разбежались, отпрянули в стороны ведьмы, когда длинная зелёная плеть хлестнула каменный пол между ними. Филипп стёк с высокого продолговатого камня (что это, постамент? алтарь?), выпрямился во весь рост. Хотя нет, ещё не во весь. Можно стать и выше. Так, чтобы рога потолок царапали. В его сторону направили сразу пять посохов. Филипп вновь замахнулся длинным тонким лезвием на змеящейся вверх руке.       — Ты сказала, он будет ослабевшим после такого долгого сна! — орал тёмненький мальчик девушке-человеку, взмахом руки выстраивая перед ней стену, через которую Филипп не смог прицелиться для удара.       — А ты видишь, чтобы он принял форму монстра целиком? И в нас ведь не летят гигантские огненные шары? Скажи спасибо! — орала та в ответ, выбегая из-под защиты стены, и уворачиваясь от нового взмаха ставшей плетью руки Филиппа.       Огненные шары, подумал Филипп. А ведь точно, хорошая идея.       Руки вернулись к нему, стянули длину, сжались в нормальную форму. Он выставил вперёд ладони, вызывая в памяти, со сна мутной, как молоко, ощущение. Желая дать облик магии, растворённой в воздухе. Он почувствовал, как знакомо загорается на руках вырезанный на них в строгом порядке язык природы островов. И…       Ничего.       Перед ним, как он это помнил, должен был возникнуть огненный шар, но… этого не произошло. Кожу кололи иголочки магической энергии и он знал, что под рукавами серой (когда-то, наверное, бывшей белой) рубашки горят сейчас красным глифы. Но магия не подчинялась.       Зато запястья его перехватили гибкие, почти как его собственные руки, становившиеся то лезвием, то плетью по его желанию, зелёные лозы.       Вспышка, что-то бьётся гулко в висках, точно не кровь.       Вспышка, он лежит на полу, придавленный за горло парой перекрещенных посохов.       Больно, шумит в ушах тяжёлый удар по затылку, и кажется его руки и ноги вморожены в камень.       — Ладно, это действительно было не сложно.       — Ну ещё бы! Ты помнишь, в каком состоянии его сюда положили?       В каком состоянии его сюда положили сам Филипп не помнил. Зато вполне отчётливо ощущал, как тяжело далась ему эта небольшая драка. Тело его сковало, будто затёкшую конечность, ватное и давящее, а перед глазами всё поплыло.       — Ну, я почти испугался, когда он услышал про огненные шары и воспринял это как руководство к действию.       — Но браслеты то работают, — подбоченившись, самодовольно заявила Луз.       Да, точно. Он ведь знает её имя.       — Луз, — сказал он вслух, пробуя имя на вкус. Первое слово за (сколько они сказали? десять лет?) очень много времени сухим жаром обожгло отвыкший двигаться язык.       Луз застыла, глядя на него сверху вниз. Глядя суженными зрачками, с нечитаемым лицом.       Филип облизнул металлические на вкус губы, и её взгляд цепко ухватил это движение.       Она поставила ногу ему на грудь (Филипп со смешком и хрипом выдохнул), наклонилась ближе.       — Так значит, говорить ты можешь, — сказала она ровно. — А не только руками махать.       Филипп смотрел на неё, лениво сощурившись. Ему почему-то хотелось спать.       — Но мы с тобой поговорим в другой раз.       С этими словами она резко опустила ботинок на его лицо, и мир погрузился во тьму.       А потом, как это всегда бывает после сна, Филипп открыл глаза.       В другой раз, увидев над собой каменный потолок с глифами, Филипп лежал без движения какое-то время, привыкая к ощущениям. Тело его оказалось невероятно слабым.       Попытка подняться заставила потолок закружиться, искрясь и сверкая, осыпаясь на него звёздами, оставила его лежать, запрокинув голову и беспомощно хватая ртом воздух. Когда он смог наконец хотя бы повернуться на бок, опершись на локоть, встретился взглядами с плотной настороженной кучкой мальчиков и девочек. На этот раз к ним прибавился молодой василиск.       — Здравствуйте, детишки.       Слова вырвались прежде, чем он успел над ними подумать. Вырвались легко, словно эти губы не молчали десяток лет, и как-то бессмысленно. «Детишки» все с уставшими глазами взрослых людей. Но у него здесь всегда была такая роль, нужно называть их детишками и вести себя снисходительно. Иначе игра не получится. Это как когда они с Калебом играют в охоту на ведьм. Калеб тогда смеётся противно и корчит рожи. Всеми силами изображает из себя ведьму. Вот так и Филипп сейчас отыгрывает… кого же он отыгрывает…       — Привет, Белос, — Луз улыбалась. Улыбка у неё стала ой какая, не просто нахальная, пацанячья, (он как будто бы даже мог бы вспомнить, какой была у неё улыбка «раньше») было в ней теперь что-то, что сам Филипп в этой реальности пестовал годами в своей ухмылке.       Филипп дёрнулся и увидел, как одновременно с ним дёрнулись все ведьмы. Девушки сжали пальцы на готовых к бою посохах, один парень (Филипп чуть нахмурился, пытаясь понять, где он мог видеть его лицо) даже направил изголовье палисмана, красной хохлатой птицы, в его сторону. Василиск, кажется, тихо пискнула, прячась за спиной оставшейся неподвижной Луз.       Он снова попытался выпрямиться, но рука под ним подломилась. Крупными глотками втягивая воздух, пытаясь перебить комок тошноты в горле и развеять развернувшиеся перед глазами тёмные пятна, Филипп осторожно лёг на живот, положив голову на приятно прохладный камень.       — Уж извини, но в прошлый раз с тобой невозможно было разговаривать, — донёсся из темноты голос Луз.       — Да о чём с вами можно говорить, — выдохнул Филипп на грани шёпота, в промежутке между тяжёлыми вдохами.       — Может, тебя заинтересует вот эта тема?       Сначала в его восприятие ворвался тихий стук дерева о камень, потом глаза выхватили голубой отблеск. Чуть прояснившийся взгляд его определил, что рядом лежит небольшая веточка. Ухватившая ветку рука покрылась мурашками от знакомого ощущения. По пальцам пробежали искорки. Дерево, заряженное магией.       — Прикармливаешь? — уточнил Филипп ехидно.       — Пока ты ведёшь себя, как дикий зверь, как с тобой ещё обращаться?       Это не полноценный палисман. Но это всё ещё живая чистая магия. И его живот скручивает воющим голодом, а виски колотит, будто голову вот-вот разорвёт изнутри. Чёртов василиск не оставила в нём ни капли. Даже после десятилетнего сна в нём было больше силы. Достаточно, чтобы превратить руки в лезвия, чтобы встать на ноги. Теперь сил едва хватило переломить пополам тонкую ветку палистрома. И на мгновение мир застила пелена втянутого через нос зеленоватого дыма.       — Будь хорошим монстром, и получишь ещё одну такую.       Луз, которую он теперь видел чётко, приняла из рук одной из ведьм другую ветку. Филипп не мог ничего поделать с тем, каким жадным взглядом вцепился в неё, заставив Луз приподнять уголок губ.       Что ж, он может быть хорошим монстром. Правилам игры это не противоречит. В конце концов, он ещё и умный монстр.       Филиппу всё-таки удалось достаточно устойчиво опереться на локти. На своих гостей он не смотрел. Всё внимание пришлось сосредоточить на том, чтобы не упасть обратно. Это было только начало, но хотя бы в таком положении его уже не штормило.       — У нас есть вопросы, и мы хотим услышать на них ответы.       Филипп прикрыл глаза, вслушиваясь в состояние своего тела. Такой крохотный кусочек магии быстро впитался без следа, но словно бы стало чуточку лучше. Словно в заржавевшие часы добавили каплю масла.       — Эй, когда я говорю, ты должен смотреть на меня, — жёстко сказала Луз, шагая к его каменному ложементу.       Она ухватила его за челюсть, заставила посмотреть на себя, задрав его голову, и рот его чуть приоткрылся невольно под пальцами, надавившими на щёки.       — Я сказала, что хочу услышать от тебя ответы, — перехватила она его взгляд. Попытка отвернуться не принесла результата. Как и попытка освободиться от грубой хватки. Губы Филиппа сжались в раздражённую линию.       Да как она смеет?       Филипп почувствовал закипающий в груди гнев. Как она смеет?! Разве не заслуживает он, по крайней мере, уважения. По крайней мере того, какое он сам всегда проявлял ко врагам. Он понимает насмешливое превосходство. Но разве Белос унижал кого-то, лишь для того чтобы унизить? Филипп сощурился. Пусть у него нет магии, но…       Он дёрнул головой и широко облизнул вцепившиеся в его лицо пальцы.       — А! — Луз отпрянула, выпустив его, упавшего головой на руки, брезгливо потрясла рукой. Ладонь её, впрочем, осталась такой же сухой, как рот Филиппа. — Белос, какого чёрта?       Филипп захихикал. Со стороны его смех, должно быть, напоминал сдавленный кашель. Или будто его сотрясают рыдания. Да, такого Белос себе бы, конечно, не позволил. Но и Филипп не мог позволить так с ним обращаться. И действовал, как умел. Как привык. С Калебом это тоже работало. Он был уже слишком взрослым, и боялся облизывания и плевков, как огня. В шуточной драке, где Филипп пока проигрывал брату физически, у него всегда был этот финальный аргумент, этот последний козырь.       — Только попробуй сделать так ещё раз, — угрожающе начала Луз.       — В следующий раз откушу, — пообещал Филипп, подняв на неё спокойный взгляд.       Луз сжала пальцы в кулак.       — Слушай, ты…       — Я не стану слушать, — Филипп, наконец, сел. Пещера на этот раз осталась стоять на месте. Он глядел теперь мимо Луз и втолковывал ей размеренным голосом, — Это вы пришли ко мне. Вы пришли просить.       Но разве так просят? Если им правда нужно говорить с ним, высасывать из него василиском последние силы и после бросать великодушно, как собаке, палку, в которую он должен вцепиться зубами, как минимум, не вежливо. Ему, впрочем, тоже стоило бы хотя бы поздороваться, прежде чем махать лезвием.       Только он почему-то был уверен, что должен атаковать. Это было, почему-то, правильно.       — Я просто не стану слушать вас.       На лице Луз заиграли желваки.       — Наверное, — добавил Филипп задумчиво, демонстративно потирая подбородок.       И протянул вперёд раскрытую ладонь.       — Нам не стоит идти у него на поводу, — сказал тёмненький мальчик, глядя, как Луз колеблется.       — Но в его словах есть доля истины, — возразила девушка с яркими волосами. — Он уже не может причинить нам вреда. В таком состоянии. Не выбивать же из него послушание палкой?       — Почему нет? — уточнила Луз. По-деловому, без капли садизма. Её просто интересовала практичность метода.       — Сомневаюсь, что его удастся заставить сотрудничать угрозами, — подал голос парень, до сих пор державший Филиппа своим посохом на прицеле. — И сомневаюсь, что причинить больше боли, чем делает его проклятие, вообще реально.       Филипп улыбнулся уголками губ. Надо же, здесь кто-то кроме него умеет пользоваться головой.       Луз сомневалась ещё мгновение, но всё-таки со вздохом передала ему палистром. Филипп задумчиво взвесил ветку в руке, не спеша ломать.       — А с моей стороны потребуется?..       — Считай это авансом, — хмуро смотрела на него Луз.       Филипп про себя хмыкнул. Вот на таких условиях уже можно разговаривать.       Вместе с залившейся в нос магической дымкой по телу прокатилась горячая волна. Ушло сковавшее мышцы онемение. И почему-то пришёл холод. Хотелось ещё.       Филипп облизнул губы. Соскользнув с ложемента, он вполне устойчиво встал на ноги (лишь сейчас обнаружив, что они босые). Не обращая внимания на то, как отхлынули от него все, кроме Луз, он шагнул к ней. Девушка смотрела снизу вверх. Подойди он вплотную, малышке пришлось бы дышать ему в грудь. Филипп чуть наклонил голову на бок.       — Присядем?       Луз согласилась и первой опустилась на пол. Девушка рядом с ней, та, что с яркими волосами, с готовностью скинула плащ, и подстелила его. Луз ей благодарно кивнула, пересев на него, устраиваясь рядом с девушкой. Филипп, за неимением ничего, кроме собственных рубашки (задравшиеся до локтей рукава которой открывали вид на изрисованные глифами браслеты из матового, отливающего синим, металла) и штанов (странно обрезанных выше щиколоток), сел прямо на пол, положив руки на подогнутые колени. Остальные переглянулись и опустились точно также на пол, образовав вокруг ложемента и Филиппа, прислонившегося к нему спиной, полукружок.       Теперь взгляды Филиппа и Луз были наконец практически на одном уровне.       — Ты хотела, чтобы я смотрел тебе в глаза, — сказал он тихо. — Что ж, я слушаю.       Луз посмотрела на него каким-то странным взглядом, с немного растерянным выражением, будто вся её былая бравада и уверенность вдруг куда-то делась, когда пришло время говорить на равных, и ему показалось, что она снова та маленькая девочка, которая когда-то… которая что?.. Ох, дай Бог памяти.       — Ты был прав, мы пришли просить, — впрочем, несмотря на смысл её слов, уверенность в своём голосе она удерживала достойно. Даже говорила как-то свысока. — И, наверное, не имеет смысла озвучивать просьбу сразу. Для начала, станешь ли ты помогать нам?       — Так вам нужны не просто ответы на вопросы? Как ты говорила ранее, — вычленил главное из сказанного Филипп.       Луз недовольно дёрнула уголком губ. Наверное, она не хотела выдавать ему сути просьбы раньше, чем он назначит плату.       — Кто же назначает цену, не зная товара, — сказал он на это. — Озвучить просьбу смысл есть.       Луз мотнула головой.       — Давай на чистоту, ситуацию очень легко развернуть. Несколько минут назад ты валялся в полуобморочном состоянии. Тем, кто просит, быстро можешь стать ты.       Филипп сжал пальцами собственное запястье. Холод, сверлящий кости, рос откуда-то изнутри.       Он выразительно поднял бровь, глядя на Луз поскучневшим взглядом. Она усмехнулась и покачала головой.       — Нет, конечно, ты не станешь просить. Даже если будешь умирать. Но давай на секунду представим, что ты нуждаешься, — Филипп поджал губы на это слово, — в определённой услуге, и платой с нашей стороны также будет определённая услуга.       — Ты знаешь, что я в таком случае попрошу.       — Догадываюсь, — Луз с энтузиазмом закивала, словно её обрадовал сам факт ответа. — Давай поторгуемся? Во-первых, мы предлагаем тебе возможность бодрствовать каждый день…       Филипп рассмеялся. Обидно так, жёстко.       Луз смотрела на него удивлённо.       — Нет. Не считается. Вам нужно будить меня, чтобы я мог вам помогать. Другие предложения?       — Для нас приемлемым был бы вариант проникнуть в твоё сознание, не снимая заклятия сна, — с угрозой начала Луз, хмурясь.       — Который вы попробовали в первую очередь.       Это и правда был бы самый безопасный и удобный вариант. Что он мог бы сделать им, оставаясь под (Филипп оглядел глифы на полу, обрисовывающие круг вокруг того места, где он очнулся) сонным заклятием, очевидно? Даже его сознание оставалось бы куда менее опасным, ограниченное от внешнего мира. Может, там, в глубине его разума, он бы также оставался спящим? Как в точности действует это заклятие, он не знал, схема на полу была не знакома ему. И вот, они по какой-то причине выбрали не это, а пообщаться с ним лицом к лицу. Наверняка понимая, что он отреагирует как-то так, подумал Филипп, глядя на то место на полу, в некотором отдалении, где удар его руки-лезвия оставил в камне крупную щербину. Вывод напрашивался сам собой.       — У вас ничего не вышло. И теперь вы здесь, — закончил Филипп, кивая самому себе. Холодно улыбнулся. — Предлагай плату, девочка.       На время повисла тишина. Их никто не прерывал, оставляя за Луз любые переговоры. Ведьмы только переводили взгляды с неё на Филиппа, словно фразы их были мячиком, который два человека перекидывали друг другу и за которым их небольшая публика жадно следила.       — Дерево палистрома всё ещё в дефиците, — после паузы снова начала Луз. По голосу её Филипп почувствовал, что это не совсем правда, но и не слишком наглая ложь. — Но мы готовы предоставлять тебе столько, сколько ты заработаешь. По степени ценности твоей помощи.       Очень обтекаемая формулировка. И к тому же…       — Дрова лишь разжигают голод, — он сжал в кулаки окоченевшие пальцы. Морозило его уже как при сильной лихорадке. Откуда же этот холод, чёрт возьми, почему с подобием сытости стало только хуже? — И без них я вовсе буду бесполезен. Это не оплата, это необходимость.       Луз смотрела на него с тоской. Оставался последний вариант.       — Мы можем приносить побольше древесины…       — Палисманы, — твёрдо оборвал он. — Это моё условие.       И поднялся, ставя точку в разговоре. Ещё немного, и он уже не сможет скрывать бьющую его от холода (голода) дрожь.       Луз оглянулась на своих друзей.       Они встали почти синхронно и все отошли в сторонку, к высоким исчерченным магическими печатями дверям, стали там перешёптываться. Филипп мог слышать обрывки фраз. «Прошло лучше, чем я думал». «Он удивительно сговорчивый, на самом деле ну… для него». «Он просто ещё не отчаялся, может, забыл, каково это жить с голодом неделями и месяцами». Филиппу не хотелось оставаться здесь. Его всё больше пробирал до костей тянущий холод.       Блондинистый парень, который напоминал Филиппу кого-то хорошо знакомого, оставил свой плащ прямо на полу.       Плащ оказался неожиданно тёплым.       Он давно не был… на Кипящих Островах, вроде бы… но ему казалось, здесь почти никогда не нужна была раньше тёплая одежда, тем более шерстяной плащ, подбитый мехом. Укутавшись поплотнее, он лёг туда, где обнаруживал себя (уже дважды… или больше? что же с памятью) в этой пещере после промежутков темноты между сном и реальностью. Чтобы ноги не торчали из-под края плаща, пришлось подтянуть их к груди, едва не свернуться в калачик.       Мерзкий холод не ушёл, но на каменном ложементе стало мягче, и будто бы спокойнее. И ему даже начало казаться, что он чувствует запах дома, свежеструганного дерева под руками Калеба.       Ему просто хочется проснуться.       — Кто-то видел мой пла… ах, эй, это вообще-то моё!       Филипп не двигался. Сознание его начинало постепенно уплывать. Реальность становилась всё менее чёткой. Он закрыл глаза, и под накрывшей его тьмой не осталось ничего. Только голос, растерянно добавивший:       — Ладно, можешь оставить его себе.       Филип распахивает глаза и резко садится на кровати.       — Калеб! — вскакивает он, бежит к дверям из спальни. — Калеб, мне опять это снилось!       Подсвеченные утренним солнцем занавески развевает ветер из приоткрытого окна.