С лучами утренней зари

      Под тяжёлым взглядом Филипп сидел спокойно. Сидел, не делая уже вид, что занят хоть чем-то. Сидел на полу, прислонившись спиной к своему ложементу. Накинув на плечи мягкий, впитавший запах пыли и вечности этой пещеры, плащ. Сбоку от него стопкой лежала ненужная уже, исписанная вся, бумага (всего пара листов из целой пачки каким-то чудом избежали участи своих товарищей, и остались девственно чистыми). Над головой у него болтались ближе к потолку несколько десятков шариков света. Левая рука его, расположившись на согнутой в колене ноге, слегка подёргивалась, каждый раз как большой палец касался одного из четырёх других, затем следующего, быстро отстукивая неслышный ритм, четыре доли на такт.       Филипп сидел, прикрыв глаза и считая секунды. И чувствуя кожей взгляд на себе.       Хантер сегодня пришёл почему-то один. Точнее, он уже был здесь, когда Филипп проснулся (поднялся медленно с ложемента, осторожно придерживая словно бы треснувшую от внезапной боли голову ладонью). Он сидел там же, где и всегда, у самой ближней к ложементу стены, сидел и, похоже, не спускал с Филиппа глаз. И когда Филипп оглядел пещеру, безошибочно, по звуку дыхания и запаху дерева палистрома поняв, где находится его единственный на данный момент гость, они встретились с Хантером взглядами. И Хантер смотрел на него пристально, но с нечитаемым лицом.       Филипп тоже спустился на пол, стягивая за собой вниз плащ, которым накрывался. Пока он спускался, пещера чуть покачивалась, и он поспешил расположиться на полу, облокотиться спиной о камень, прикрыть глаза, пережидая головокружение. После пробуждения такое происходило уже второй раз подряд. Это не было даже на одну десятую так же плохо, как в самом начале, когда дети пришли к нему для переговоров, и начали их с того, что василиск оставила его совсем без сил. До того состояния было ещё ой как далеко. Но… даже отголоски этого ощущения заставляли напрячься. И теперь, когда он понимал, что можно обходиться вовсе без боли и тошноты, ему не хотелось терпеть это состояние даже во много раз менее ужасное, чем настоящее истощение. Ему хотелось потребовать себе палисмана.       И будь здесь кто-то другой, он, быть может, завёл бы об этом разговор. Но говорить с Хантером было бы сложно… Поэтому Филипп молчал и смотрел перед собой, из-под полуприкрытых век. И считал пальцами мгновения тишины. Стараясь отвлечься от боли в голове. Он то и дело тёр лоб и невольно морщился. И хоть на Хантера он не смотрел, ему казалось, словно бы каждое его движение накручивает внутри парня пружину раздражения. Филиппу также казалось, он понимает, почему тот реагирует подобным образом: в последний раз, когда они оставались с Хантером один на один, между ними произошёл не слишком приятный для того диалог. И Филипп тогда намекнул, что, давя на жалость или злость, он легко может им манипулировать. Хантер не остался осознанием этого доволен. И, должно быть, теперь любое проявление слабости со стороны Филиппа он будет воспринимать настороженно, в штыки, как очередную попытку к манипуляции. Может, даже сорвётся. В прошлый раз он удержался от удара, но если продолжит так остро реагировать, ничем хорошим это не закончится.       И вот так вот они и сидели. В напряжённой тишине. Филипп не помнил, чтобы за всю его жизнь ему приходилось ещё хоть раз проживать настолько неловкое, настолько наполненное множеством невысказанного, молчание. Хотя на память свою надеяться ему было в последнее время невозможно.       Впрочем, самого Филиппа тишина эта не беспокоила. Более того, когда тишина разорвана была строенными шагами, когда в пещере стало людно (ведьмино…) у него начала чуть сильнее кружиться голова. А щебетание внезапных на фоне той предыдущей тишины разговоров показалось неприятной вибрацией, раздражающей его острые уши.       В какой-то момент щебетание приблизилось, и Филипп понял, что возле него, как-то совсем уж рядом, присел на корточки Август, что-то расспрашивая.       У этой ведьмы вообще есть понятие о личном пространстве?       Филипп поморщился. Лоб в очередной раз прострелило болью. Он наклонил голову к плечу, хмурясь и сжимая губы. От того, как близко с ним сел ведьма, уколы боли сопровождаться стали давящим гулом. Голос его, настойчиво тараторящий, смешался с этим гулом и давил на уши. Хотелось закрыть их руками и крепко зажмуриться.       Филипп хотел сказать что-нибудь, сквозь крепко сжатые от боли зубы, сказать как можно скорее, пока его не стошнило от этого гула и шума и пока перед глазами не начало темнеть от того, что этого шума так много…       И тут на плечо Августа легла рука. Рука в перчатке. И оттащила того от Филиппа на добрые пару метров. Август в процессе свалился с корточек и проехался по полу на заднице. А после удивлённо поднял глаза на друга.       — Ты сидишь слишком близко, — сказал Хантер.       И Филипп не сдержал облегчённого вздоха.       Девушки, которые снимали тёплые плащи у стенки, скинув там же небольшие сумки, которые всегда таскали с собой, обернулись на парней.       — Держи дистанцию, — посоветовал Хантер, — если не хочешь получить когтями по лицу.       — А, — пискнул Август. — Так обет же?       — Обет сработает после того, как ты останешься без глаз, — прозвучало удивительно буднично.       Август моргнул и медленно кивнул.       А Филипп понял, понял с неожиданно кольнувшей в груди обидой, что Хантер побеспокоился о своём друге, а не о нём. Потёр лоб чуть подрагивающей рукой. А другую, которой до этого отстукивал ритм, сжал в кулак.       — Да, извините, можно я?..       Август уже был на ногах и, подняв демонстративно руки, было двинулся к нему опять, но был остановлен, отдёрнут назад, и едва не упал обратно.       — Я тебе что сказал, — Хантер звучал раздражённо, ухватившись за шкирку Августа.       Август повернулся, посмотрел на него умоляюще.       — Мне хочется почита-а-ать что там.       И тыкнул пальцем в стопку бумаги возле Филиппа. Филипп скосил на неё глаза. Потом посмотрел снова на детей. Пальцы его уже продолжали стукать друг о друга. Раз, два, три, четыре. Хантер тоже перевёл взгляд с бумаги на Филиппа, задержал на его руке, чуть нахмурившись. Потом посмотрел на Августа, сложившего ладони в умоляющем жесте. Вздохнул, выпустив его.       Он подошёл к Филиппу сам. И Филипп с каким-то отстранённым интересом отметил: когда Хантер приблизился, когда наклонился, поднимая с пола бумагу, не глядя на Филиппа развернулся, и пошёл назад, к оставшемуся на почтительном расстоянии Августу… вообщем, когда Хантер был рядом, голову не сдавило удушливым гулом. И не было скребущего по коже желания отодвинуться. Как будто присутствие Хантера в его личном пространстве привычно и обыденно.       Кажется, даже Луз он подпускал к себе с большей неохотой. А ведь та была человеком, которого он неплохо, относительно всех остальных посетителей этой пещеры, знал. У него, конечно, чаще всего не было выбора: он либо лежал связанным на полу, либо растекался по полу, истощённый, либо это был достаточно интересный им обоим разговор, чтобы сидеть рядом. Но если бы у него был выбор… он бы сказал, что меньше всего дискомфорта он испытывал, когда рядом с ним оказывался из них всех именно Хантер. И это было что-то совершенно бессознательное.       Это снова из-за сходства с братом? Филипп подумал об этом с какой-то болезненной усмешкой.       Странный сон. Странный, неприятный. С вот таким вот неправильным Калебом. Которого Филипп даже здесь не может воспринимать ни как угрозу, ни как чужака.       Дети опять, должно быть, решили собраться все вместе. И Луз, как это положено делать командиру, заставляла всех себя ждать.       Она пришла вместе с василиском, когда пальцы Филиппа отстучали друг о друга часа два. И Филипп поднялся со своего места, откладывая плащ аккуратно на ложемент. Голова уже не кружилась от любого движения. Только от резких. И пора было встречать дорогую гостью.       Если Бог даст, они сегодня оба получат то, что им нужно. Хотя не обязательно то, чего хотят.       Филипп разглядывал стену.       Со стороны, должно быть, это выглядело странно. Он несколько минут уже просто пялился в стену, не сводя с неё взгляда и почти не шевелясь. Но Луз, верно, понимала, что его в стене этой заинтересовало.       Это было то самое место, из которого она появилась в очередной раз в пещере в компании василиска. Оттуда же пришли до этого все остальные дети.       — И что, не спросишь ничего? — не выдержала она в какой-то момент, подошла к Филиппу, оставив плащ и сумку там же, где это сделали остальные.       С какой-то лёгкой гордостью глядела Луз на расположенные в слегка неправильном порядке, относительно паттерна на всех прочих стенах, глифы. Даже не так, паттерн сохранялся, но некоторые детали были совсем чуть-чуть другими, буквально на уровне отклоняющихся в сторону черточек. Не знаешь, что искать, и не заметишь. Но в итоге паттерн в этом конкретном месте был едва-едва нарушен. Ровно настолько, чтобы приоткрыть в портальной защите брешь. И при этом даже профессионалу по работе с глифами (такому, как Филипп, к примеру) нужно время, чтобы нарушение в паттерне разглядеть. Очень тонкая работа. Даже не верится что это дело рук…       — Вопрос у меня только один. Как без знаний математики ты умудряешься вытворять подобное?       — Воображение, — провела Луз руками в воздухе перед лицом. — Также чуть-чуть везения, сильная интуиция, и много человекочасов потраченных на метод тыка.       — Господи, какой кошмар, — сказал Филипп одинаково восхищенный и озадаченный.       Он всё не мог оторвать взгляда от стенки. Почему только сейчас он соизволил подойти и рассмотреть? Как-то не до того было, вроде как… Но это же такая интересная работа. Он как-то даже забыл ненадолго о том, что так жаждал обсудить с Луз. Как это называют нынче, он просто-напросто залип.       — Ты действительно сама это придумала?       — Да что там думать, — ухмыльнулась Луз, судя по тону, польщённая его интересом. — Пока гравировку наносили, полно было времени опробовать пару вариантов. Я делала мини версии антипортального заклинания на внутренней стенке картонных коробок. Всего десяток сожгла, пока лазейку получилось сделать.       Филипп представил на мгновение, что могло бы случиться с Черепом, если бы они замкнули контур с одной из тех версий ломанного заклинания, которым Луз сжигала коробки. Как вообще антипортальной магией можно умудриться вызвать огонь? Это сколько же ломать надо…       — И ты до сих пор только наугад новые комбинации создаёшь? — сказал Филипп, подпустив в голос разочарования.       Луз мгновенно отреагировала на тон, окрысилась:       — Нормальный способ. Не всем же быть математиками, — и, мотнув головой, словно в оправдание, заявила, — у меня достаточно опыта, чтобы чувствовать и предсказывать, как поведёт себя та или иная комбинация. И чувства меня обычно не подводят.       Филипп удовлетворённо кивнул. На самом деле, у него тоже так было. По прошествии времени ты привыкаешь угадывать действие комбинации, ты просто видишь, как нужно соединить те или иные глифы, чтобы получить нужный тебе результат. И расчёты, если и приходится делать, то скорее для выявления каких-то тонких побочных действий. Как, к примеру, есть комбинация, с помощью которой легко чистить овощи. Или снимать шкуру с убитых животных. Или с живых ведьм… Так вот эта комбинация, при изменении некоторых параметров, довольно незначительном, становится прекрасным чистящим средством. Немного слишком грубым для людей с нежной кожей, но идеальным для Филиппа, который по-чёрному ненавидит ощущение грязи, слизи, и подобного. И хотя он почти каждый день, что сидит в этой пещере с карандашом и бумагой, применял на себе это заклинание, всё равно то и дело ловил фантомное ощущение стекающей по спине, лицу, ключицам жижи проклятия. Это выводило из себя. Но потребовать тазик и мочалку казалось унизительным. И тем более, мыться в присутствии кого-либо. Нет уж, он и сам способен решить подобные бытовые вопросы. Какое счастье, что ему вообще не требуется туалет.       — Уже дошла до фигур помимо круга?       — Я… в процессе. Идея использовать треугольники и квадраты мне пришла давно, но на практике это оказалось непросто. Пока что разбираюсь по твоим журналам, — честно призналась Луз.       Филипп против воли почувствовал опять удовлетворение от того, что его знания, его работу, есть кому по достоинству оценить. Сколько книг о магии он написал за всю жизнь сложно сосчитать. И большинство, конечно, не под своим именем. И как забавно было слышать в живую, на камерных светских раутах, изредка устраиваемых по праздникам во дворце, или видеть в открытых переписках сначала в газетах, уже позже в социальных сетях, как спорят до хрипоты какие-нибудь крупные учёные о том, чей фундаментальный труд об основах магии наиболее фундаментален: знаменитые «Основы классической магии» Вильяма Фитейна или чуть позже вышедшая, не менее известная «Магия элементарных материй» Бэйна Витте. Забавно и чертовски приятно. Потому что книги, написанные ведьмами, довольно редко ставились в один ряд с его лучшими работами.       Но всё-таки, ещё приятнее, это какой-то уже пик всего лестного и чешущего гордость, когда твой враг говорит буквально «ты, конечно, меня бесишь, но мне нравится учиться по твоим записям». Хотя при этом чувства оказываются смешанными, если задуматься, что твой враг использует твои достижения для того, чтобы повысить свой профессионализм.       — И как дело идёт?       — Нормально, — Луз подвигала бровями, — если не считать всяких диффуров, я их пролистываю обычно.       За диффуры стало обидно.       — Но в целом, как минимум начертание треугольников и квадратов это куда проще, чем с кругами. Я даже немного разобралась со всеми этими векторами… Гас помогал. Но меня бесит, когда ты посреди чёткой инструкции к применению комбинации делаешь лирическое отступление на десять страниц о смысле жизни и устройстве вселенной, — Луз поморщилась. — Напоминает манеру письма Бэйна Витте.       Филипп хмыкнул, иронично прищурился, глядя, как по лицу Луз растекается медленно и неотвратимо осознание.       — Стоп, — Луз прикрыла глаза, сжала пальцами переносицу. — Бэйн Витте. Виттебейн. Блять.       Филипп расхохотался в голос.       На них обернулись ведьмы, сгрудившиеся кучкой у стены.       — Народ, вы знали, что мы на теории магии по его учебнику занимались? — Луз тыкнула обвиняюще пальцем Филиппу в лицо. Тот слегка отшатнулся.       — С тех пор, как стало известно его реальное имя? — недоуменно подтвердил Хантер. — И вообще, не только на теории магии. Имён, подозрительно похожих на «Филипп Виттебейн» в школьной библиотеке было дофига.       Луз хлопнула себя ладонью по лицу. Филипп снова захихикал.       — Ты вообще везде наследил, — Луз уставилась перед собой, задумчиво потирая бровь, — учебники ладно, но даже чёртов Пенстаграмм?       — Не забывай, что без меня на Островах ещё и не существовало бы понятия государственности, — скромно напомнил Филипп.       Луз посмотрела на него раздражённо. Но Филипп уже знал её лицо достаточно хорошо, чтобы отыскать на нём тщательно замаскированное восхищение. И одними лишь глазами он показал, что заметил это. И Луз быстро спрятала взгляд. Филипп подавил желание ухмыльнуться. И шагнул в сторону своего ложемента, приглашая перевести тему.       — К слову, ты, кажется, хотела у меня что-то узнать.       Они снова оказались как-то отдельно, словно бы только вдвоём, два человека, единственные люди в мире. И ведьмы где-то в стороне, в углу, почти незаметные, почти безмолвные, если не считать сдержанных шепотков, наблюдатели. Как в самые первые дни бывало. Когда он говорил только с ней. Филиппа всё устраивало. Он почти мог забыть, что кроме них двоих в пещере есть кто-то ещё. И так было комфортнее. Ощущение толпы рождало в утомлённой больной голове тяжёлый гул. Пока ведьмы стояли поодаль, компактно и незаметно, было лучше. И он двинулся ближе к центру пещеры, ближе к ложементу, туда, где привык работать.       Луз последовала за ним, но словно намеренно избегая главного для них обоих вопроса, начала как-то издалека.       — Помнишь разговор про причину, по которой мы здесь?       Филипп приподнял бровь, на ходу оборачиваясь.       — В смысле, что именно мы пришли говорить, а не кто-то другой. Ну, когда я на тебя браслет ещё надела, — Луз почесала щёку, глядя немного в сторону.       Филипп молча разглядывал её, ожидая продолжения. И не спешил отвечать. Правда была в том, что помнил он это довольно смутно. События сна очень охотно вымывались из памяти, мешались между собой, становились мутными и неясными по прошествии нескольких дней. (Он предпочитал не задумываться об этом, но часть его знала — с воспоминаниями из реальности происходит то же самое.)       — Как ты понял тогда, — перешла наконец к сути Луз, присаживаясь на пол, там, где он устроил себе рабочую зону, и скрещивая ноги, — что мы здесь по своей инициативе? Я понимаю, догадка логичная, мы, и правда, не первые кандидаты на роль переговорщиков, но…       Смотрела она на него с тщательно скрываемым любопытством.       К счастью, на вопрос ответить он мог.       — Пыль у двери, — пояснил Филипп лаконично.       — Чего, — нахмурилась Луз.       — Если бы ваш визит был согласован с тюремщиками, вас бы провели через основной вход, очевидно. И у двери остались бы следы, — сказал Филипп, кивнув демонстративно в сторону этой самой двери. — Там до сих пор пыль лежит. Толстый заметный слой. Нетронутый.       Слой был действительно заметный, особенно на контрасте с ближайшей к ложементу окрестностью пола, чистой до блеска, где дети, как он узнал в прошлый раз, периодически убирались (очевидно, пока он спал). И где в тот день, в тот первый раз (уже прошло несколько недель… воспоминания эти были тусклыми, и он скорее додумывал их) пыль была истоптана следами. Следами, ведущими не от дверей. Луз повернула голову туда, куда он указал. Какое-то время разглядывала молча, с несколько сложным выражением на лице, пресловутую пыль. Смотрела довольно долго.       — Ты чёртов Шерлок Холмс, или что? Какого хрена.       Филипп хмыкнул. Он понятия не имел, с кем его только что сравнили, но по тону итак можно было понять достаточно.       Был ли Шерлок Холмс известной своим талантом к разгадыванию загадок ведьмой, или притчей во языцех из мира людей… Сложно. Сложно разобраться, чего Филипп не знает, потому что знать не может, а чего просто не помнит. Вот задала ему Луз вопрос, и ответ нашёлся сам собой. Словно лежал рядом на столе листок, с которого он всё прочитал. Бывало, кто-то из детей говорил какое-то слово, и Филиппу требовалось встать из-за воображаемого стола и пройти к шкафу с книгами. Провести пальцами по корешкам задумчиво и найти в одной из них ответ. Вот Шерлока Холмса в его архивах не оказалось. Но там не было и того же Хантера. Потому ли, что книги куда-то потерялись? Или он их сам спрятал куда подальше?       Он прикрыл на мгновение глаза, вспоминая свой маленький дом.       Нет, это не книги… картины.       Они не в шкафу. В подвале. Вот они все, все, какие могут пригодиться. Подходи и бери. Но тех, что здесь нет, нет и в памяти Филиппа, когда он спит.       Они там, в лесу. Закрыты пеплом. Или сожжены дотла.       На картинах человек. Человек, похожий на его отца. Филипп упрямо отказывался называть его Филиппом, но он знал, что выглядит, как этот человек с картин. Как тот, что старше. И чуть меньше он похож на того, что куда моложе и с бородой. Но это всё один и тот же человек…       И он может занять место этого человека на картине. И тогда он становится им. Тем Филиппом, который словно бы немного другой. Который умеет ухмыляться презрительно и знает, что ему говорить. А сам Филипп не помнит и не понимает, что говорит человек с картины. Тот говорит за него. Так уверенно, словно говорить красиво учился всю жизнь.       Ему бы хоть на секунду задуматься, как такое возможно. И почему сон его, его проклятый кошмар, связан с этими картинами. Картинами, которые в реальности находятся в подвале его дома.       За картинами с Хантером они с братом так и не сходили. Филипп просил, Калеб отнекивался. Филипп стал настаивать, Калеб стал злиться. Они едва не поссорились. И Филипп подумал, что оно того не стоит.       В конце-концов, какое имеет значение, на самом то деле, так похожий на его брата нелюдь? Это всего лишь сон. Он спит и видит во сне кривое отражение реальности. Или хуже, он проклят, и этот кошмарный сон — его персональный ад. Тогда нет ничего удивительного в том, что брат-не-брат смотрит на него здесь с такой ненавистью. Если бы хоть на мгновение Филипп поверил, что он находится в реальном мире, ему бы этот взгляд причинил много боли.       Он посмотрел в сторону Хантера. Тот, как на зло, как раз смотрел на него. Филипп снова отвернулся.       Но он знает, что это просто сон. И ему всё равно. Важно лишь то, что пока он здесь, пока он имеет такую возможность, он должен обезопасить себя. И то, что он может сделать для единственного кроме него человека в этом аду.       Он подошёл тоже к ложементу, сел на пол, в двух шагах от Луз, которая всё ещё задумчиво разглядывала дверь, видно, как и он, погрузившись в свои мысли. Пока он опускался на пол, по возможности осторожно, стараясь не поймать очередное головокружение, опёрся на левую руку. Рука отозвалась тихим недовольством.       Филипп тяжело прикрыл глаза. Ну вот, началось. А он до последнего надеялся, что это ещё не оно.       К колющим разрядам молнии в центре лба добавилась слабая ноющая боль в левой руке.       — Что ж, теперь мой вопрос?       Луз повернула голову.       — У нас опять вопрос-ответ? — сказала она немного хрипло, слегка прокашлялась, сглотнула.       — Это удобный формат диалога, — Филипп пожал плечом. — Почему же вы, всё-таки, не вошли через дверь?       Ведь, откуда-то он это знает, комбинация, открывающая магическую печать с той стороны двери, Луз известна (картина… старая… с полустёртыми лицами…).       — Там снаружи василиски дежурят.       Ах, вот оно что. Ну разумеется, это василиски. Хотя необходимость в охране, как таковая, обусловлена скорее вероятностью прихода кого-то вроде Луз и компании. Ведь изнутри дверь не открыть. Но перестраховка не лишняя, учитывая, что, пожалуй, только василиски для него, Филиппа, могут представлять реальную угрозу, и при этом для любой ведьмы тоже. Теперь понятно, почему он практически не замечает эту, мелкую, подругу Луз. В пещере итак есть запах василисков. Причём куда более сильных, взрослых. Не удивительно, что она на их фоне просто теряется для него. А их запах, в свою очередь, стал таким обыденным, что не вызывает реакции.       — А внутрь они заходят?       — Проверка бывает раз в… нет, пожалуй, я тебе итак уже достаточно сказала, — отозвалась Луз, качая головой.       Филипп фыркнул. Спохватилась.       — О да, ведь я-то могу использовать эту информацию… а, погоди-ка, и правда. Я мог бы прикончить вас всех, дождаться проверки, а стало быть, и открытия дверей, и выскочить на охрану…       — Ага, на толпу василисков, с камнем в руках и парой глифов на бумаге, — тоже фыркнула Луз.       Он не стал ей пояснять, что можно приготовить заранее комбинацию, которая убьёт всех прошедших через дверь, и не потребует от него прямой конфронтации. Она, должно быть, итак это понимала. Она, наверное, именно об этом подумала, потому что лицо её стало серьёзным и задумчивым. А потом разговор дошёл до той точки, которой Филипп ждал, вообще-то, уже давно.       — Ты ведь мог, — сказала она неожиданно тихо, так непривычно тихо для такой уверенной и громкой Луз, — мог убить нас всех в тот раз. Ты был наполнен силой палисмана. У тебя была возможность применять заклинания с одной из рук. И мы были слишком беспечны… ты бы мог не только напасть тогда на меня, ты мог убить каждого. Прежде, чем я надела на тебя браслет…       — Почему же не убил?       Его вопрос прервал её. Луз подняла на него взгляд.       — Ты представляешь масштабы моих целей, девочка? — уточнил Филипп вкрадчиво. — Ты понимаешь, насколько каплей в море было бы для меня убийство всего лишь четырёх ведьм и одного демона?       Луз застыла. Лицо её явственно побледнело. Но так странно, Филипп не мог сказать уверенно, от ужаса или от гнева.       — Мне не нужна власть сама по себе. Это всего лишь инструмент. Я не получаю удовольствия от насилия. Я просто делаю то, что считаю необходимым. Мне не приносят удовлетворения убийства. Я хочу уничтожить всех ведьм не для того, чтобы хохотать на их могилах. И я не размениваюсь на мелочь вроде вас.       Филипп глядел на неё сверху вниз и знал наверняка — глаза его сейчас мерцают в полумраке холодным голубоватым огнём.       — Если убивать, то всех ведьм, — Филипп отвернулся. — Если есть возможность убить десяток-другой, какой смысл? Это ведь не личная вражда.       Это были слова, которые он бы правда мог сказать. Будь это он с картины десятилетней давности. Наверное, это звучало убедительно. Убедительнее, наверное, чем рассказывать правду. О том, что Филиппу уже вообще ничего не хочется.       Он может и убил бы их, если бы до сих пор для него это имело хоть какое-то значение.       Луз выдохнула сквозь зубы, потом тяжело втянула воздух.       — Почему, — пробормотала она почти шёпотом, — почему ты постоянно такой разный… Мне кажется… я не понимаю, ты как будто бы в один момент настоящий, в другой притворяешься. Но я не понимаю, когда какой.       — Это всегда я, — ответил Филипп со скукой.       И это, неожиданно, была правда. Как не странно ему было это признавать. На каждой из картин в подвале это он. Он там разный. Но это всегда он, Филипп Виттебейн. Каким бы именем он себя не называл. Он мог подписывать свои труды как «Бэйн Витте» и отдавать приказы как Император Белос. И может для кого-то имели значение эти маски. Но всегда это был он, он, он…       Всё, что случилось во сне, всё равно случилось с ним. Но хотя бы… теперь, когда это сон… он может поверить в то, что никогда в реальности не взял бы в руки нож, чтобы убить…       Филипп сжал локоть левой руки пальцами другой. Рука у него заныла настойчиво и жалобно.       Правда, что левая рука принадлежит дьяволу. Ведь нож в том мутном воспоминании, засыпанном пеплом и конечно же не донесённом до подвала, он сжимал именно в левой руке.       Он зажмурился на мгновение, приложил ладонь к лицу. Как хорошо… что он не помнит, чья смерть ему тогда приснилась.       Может… может и этих ведьм он бы убил. Ему бы это, правда, ничего не стоило. Смерть Луз, разве что, в его планы не входила, но и она не стала бы большой проблемой. Просто… зачем? Зачем делать хоть что-то? Если бы не просьба Калеба, не конкретная цель — сделать этот сон для себя безопасным — он бы предпочёл лежать на полу и ни на что не реагировать. Опять же, если бы не эта задача, он бы мог их всех убить, и просто продолжить спать. Но осознание — смертью дружной компании всё не закончится — заставило его растормошить себя и взяться за ум. Насколько это возможно, когда ум за разум заходит.       Тишина стояла гулкая и ватная, и Филипп знал, даже не глядя на них, что компания ведьм смотрит на него сейчас полным составом. Молча. Часть его проявляла лёгкий интерес — что у них в глазах сейчас? Ненависть? Отвращение? Он всё-таки решил, что ему достаточно любопытно, и скосил на ведьм взгляд. И увидел там… разное. Так смотрят со словами «ну я ничего другого и не ждал от тебя» (малиновые глаза его не-брата). Так смотрят, когда винят себя в чём-то. Наверное, это что-то вроде «ах, зря я забылся… точно… ты же само зло, а я с тобой был так беспечен». Он увидел и сочувствие (что?..), и презрение, и равнодушие. А на лице Луз, на которую он взглянул последней, эмоций невозможно было прочитать.       — Давай покончим с этим, — сказала она хрипло.       И поднялась, делая шаг от него. Филипп на мгновение прикрыл глаза, сделал глубокий вдох.       Да. Нужно закончить. Осталось немного. Скоро он снова погрузится в сон. И на этот раз надолго.       Филипп тоже поднялся. А потом уверенным шагом двинулся к ведьмам. Те слегка напряглись, кто-то даже взялся за посохи (ну разумеется, братишка и его лучшая подружка), но Филипп спокойно приблизился и протянул вперёд руку. Август, к которому его ладонь была направлена, быстро сообразил и положил на неё пачку бумаги. Филипп вернулся к ложементу, на ходу пролистывая её. Выудил пару листов.       Один из них, свёрнутый пополам, он продемонстрировал Луз, встав напротив неё.       — Нужно применить эту схему на месте портала. И тот закроется.       — И всё?       — И всё. Если есть ещё шанс миры разделить, этого хватит. Если портал наш единственный, если сближение не прошло точку невозврата, если никто не надумает открыть портал заново…       — Очень много если, — пробормотала Луз.       — А ты как хотела? — Филипп вскинул брови. — Чтобы одним решающим ударом? Думала, в сказку попала?       — Другого выхода точно нет? — спросила Луз со вздохом.       — Другой выход нельзя изобрести и воплотить сидя в пещере, — нахмурился Филипп. — Если хочешь большего…       Он посмотрел на листок в руках, повертел в воздухе ладонью.       — Я бы мог помочь, будь у меня оборудованная мастерская… лучше полноценный артефакторский цех.       — И мне тебя туда тащить? — фыркнула Луз. — Гениальный план, я даже не вижу подвоха.       Это защитная реакция у неё такая? Или ей просто больше нравится, когда они переругиваются в шуточной манере, чем когда Филипп драматично вещает об убийствах и морали? Как-то быстро она переключилась на более свободный тон.       — Ты ещё не слышала мой план целиком, — Филипп слегка улыбнулся. — Он заключается в том, что я отдам тебе схему только, — он поднял вверх палец, Луз проследила за этим жестом взглядом, — только, когда окажусь возле портала. Я хочу присутствовать.       — О-хо-хо, погоди, — Луз помахала ладонями перед собой, даже помотала головой для верности, — мы так не договаривались.       — Планы поменялись, — сказал Филипп, в точном соответствие со своим изначальным планом.       — Так всё это время, — Луз прикрыла глаза, качнула головой, — вот в чём был подвох? Ты просто рассчитывал, что мы тебя выпустим? Ты сбрендил?       — Перестань говорить во множественном числе, — начал Филипп, чеканя слова. — Это ты, ты, та кто решает, что делать. Нет никаких «мы». Ты постоянно обобществляешь себя и свою команду, но делаешь тут что-то, что имеет значение, только ты.       Он даже подошёл к ней, сократив разделяющее их расстояние в пару шагов, нависнув сверху, заставив опять напрячься пресловутую команду. Он ткнул ей пальцем в грудь. Луз в раздражении ударила его слегка по руке, убирая этот палец от себя.       — И ты меня выпустишь, — сказал Филипп тихо.       Они оба не отводили друг от друга взгляда.       А потом Луз вырвала из его опущенной руки бумажку и отскочила назад, загораживаясь появившимся из воздуха посохом.       — Ха, — она довольно улыбалась, сжимая в пальцах листок. Снова такая игривая, словно всё, что происходит, едва ли серьёзно.       Филипп посмотрел на неё с лучшей из своих снисходительных ухмылок на губах. Луз нахмурилась, что-то заподозрив. Взяла листок обеими руками (палисман в этот момент завис рядом с ней), развернула. Пробежала по нему глазами.       — Чёрт тебя дери, сволочь!       — Это была бы слишком сложная схема, если бы я отрисовывал каждый глиф, — протянул Филипп, сказал куда-то в воздух, словно бы не обращаясь непосредственно к Луз. — Там только структура, чтобы не забыть. Вместо точек в готовой схеме будут глифы.       — Чёрт, — Луз сжала кулак, сминая бумажку в пальцах, — чёрт. Титан. Выпустить тебя? Выпустить?! Я бы поняла, если бы ты пытался сбежать. Да из пещеры ведёт чёртов портал, но ты ни разу, демоны, ни единого разу до сегодняшнего дня даже не взглянул в его сторону. Мы старательно закрываем спиной комбинацию, когда нужно набрать открывающий код, но ты даже не пытаешься подглядеть её или выспросить. Ты не пытаешься обойти сделку и взять кого-то в заложники. Ты хочешь триумфально выйти со мной под ручку? Чтобы я сама тебя вывела отсюда?!       — А ты хочешь триумфально и единолично спасти целый мир, — сказал Филипп вкрадчиво.       Он снова приблизился к ней на шаг, затем сделал ещё один…       Луз смотрела на него в упор, не моргая.       — Вместо того, чтобы объединить силы со своей большой дружной семьёй, — Филипп сказал это с презрительной гримасой, махнул в сторону ведьм рукой, — ты предпочла заставить врага помогать тебе. Только бы оказаться самой правой и самой первой, кто успеет всех спасти. Ох, мир в опасности, ох, срочно нужно что-то сделать. У вас пятьдесят лет, чтобы придумать сотни способов уравновесить напряжение, а ты хочешь решить всё за месяц. Ты готова на пытки, на жертвы, на сделки с совестью. Это будет всего лишь ещё одно в целой череде сомнительных поспешных решений. И ты слишком много уже сделала, слишком далеко зашла. Тебе придётся либо принять его, это решение, — Филипп сделал ещё один шаг, он уже был так близко, что мог бы дотронуться кончиками пальцев до прочерченного капелькой пота виска Луз, — либо сказать «я сдаюсь».       Луз смотрела не него, сжав губы в тонкую линию.       Он был Белосом для неё в этот момент, наверное. Это не было плохо, пожалуй. Хоть ни имя это, ни маска никогда ему не нравились. Но иногда всё же следует напоминать, что Белос всё ещё здесь.       И им, и себе.       — И я с удовольствием посмотрю, — прошелестел Филипп, делая последний шаг, вставая почти вплотную к ней, — как ты выберешь любой из вариантов.       Она зажмурилась. На её лице играли желваки. Но потом она вдруг вскинула голову, и Филипп приподнял брови, встречая жёсткий взгляд.       — Или, — она вдруг стала выглядеть увереннее, она так быстро взяла себя в руки, что Филипп почти готов был её похвалить, — мы снова навестим твой разум. Мы теперь знаем, что искать, — она махнула зажатым в руке листком. — И время у нас ещё есть. Рано или поздно, мы найдём то, что нам нужно. А ты ничего не сможешь сделать.       Она даже улыбнулась ему. Ласково так. Вот мелкая зараза, подумал Филипп почти с умилением.       — Я думаю, я смогу оставшееся время ограничить. И сонное заклинание вам наверняка помешает.       — А мы не будем его активировать, — огрызнулась Луз.       — Будете, — Филипп коротко рассмеялся.       — Ты что думаешь, что до сих пор можешь мною манипулировать?       — Ты что, действительно, в этом сомневаешься? — приподнял Филипп бровь.       С лица Луз медленно сползла улыбка, одновременно с тем, как растянулись в хитрой, с толикой превосходства, улыбке губы Филиппа. Взгляд Луз стал пристальным и внимательным. Она заметно напряглась, в противовес расслабленной непринуждённой позе Филиппа. Сжала пальцы на древке своего палисмана. А потом Филипп поднял вверх зажатый в пальцах листок бумаги. Который до этого прятал в кулаке. С нарисованными на нём глифами, конечно.       Когда он на листок нажал, Луз на автомате отпрянула в сторону. Заклинание, впрочем, не имело целью её задеть. Оно полетело мимо Луз, за её спину, туда, где стену пещеры почти до того самого места где стена закруглялась, переходила в высокий каменный потолок, разрезала острой пикой огромная двустворчатая дверь. Запертая снаружи магической печатью. Охраняемая снаружи…       Словно кувалдой ударили по большой наковальне, когда мощное огненное заклинание врезалось в створки двери, заставив всю пещеру содрогнуться. О, этот грохот невозможно было не услышать даже из-за закрытых дверей.       — Что ты творишь?! — Луз с ужасом схватилась за голову, разглядывая закоптившуюся слегка дверь.       Филипп тоже смотрел на дверь, продолжая улыбаться.       — Ты дебил! Они узнают и сделке конец!       — Я от этого не много потеряю, — пробормотал Филипп. — К тому же, у вас есть ещё время. Василиски без подкрепления сюда точно не сунутся.       — Подкрепление всегда наготове, они будут через три минуты, — простонала Луз.       — Тогда советую поторопиться, — ответил Филипп.       — Луз! Нам надо срочно убираться! — подскочил к ним Хантер, хватая Филиппа за плечо.       Тот снова с некоторым удивлением отметил, что ему даже не так уж неприятно и неожиданно от прикосновения чужих рук, и желание скинуть их с себя не настолько режет по нервам, как это бывает обычно с мало знакомыми людьми и ведьмами. Хоть ухватился за него Хантер крепко, грубовато дёрнул за собой, подтаскивая не сопротивляющегося Филиппа к ложементу.       Филипп спокойно лёг на камень. Теперь уже голый камень — Хантер сорвал с ложемента оба плаща, быстро небрежно сворачивая их комом. Филипп сложил руки на груди. Так складывают руки трупам. Только букета цветов не хватает. Филипп слышал, ощущал вибрацией воздуха, видел краем глаза мельтешение вокруг. Шуршанием бумаги Хантер подхватил с пола стопку с его записями. Тихими матами Луз пыталась стереть с дверей чёрную копоть. Скрипом и звоном собирали дети свои скромные пожитки. Филипп смотрел в мерцающий голубыми глифами потолок.       — Чёртова пыль. Как нам вернуть пыль на место, демоны!       А потом Филипп услышал четыре негромких стука о пол, стука подошв ботинок и ладоней. Такт на четыре доли. Раз, два, три, усни. Он почувствовал, как бежит по кругу заклинания на полу сила. И когда сила замкнулась в кольцо, в сгустившейся перед его глазами темноте, ему так показалось, кто-то словно бы щёлкнул огнивом, высекая искру.       Он снова сидит на крыльце. Рядом с ним лягушка и лисёнок. На крыльцо выходит в какой-то момент и брат. Выходит, когда солнца уже не видно, когда небо из голубого становится серым.       И снова в лесу огонь. Снова весь их маленький мирок заполнен дымом до горизонта. Дым затянул небо, мешает дышать, за дымом скрылся, как за туманной молочной пеленой, лес.       Они все смотрят на огонь. Пожар в этот раз ближе.       — Что же ты натворил Филипп…       Выражение на лице у Калеба тоскливое и больное.       Филипп молчит. Он, наверное, и правда, что-то натворил. Он, кажется, помнил об этом, пока дым не стал плотнее воздуха, пока не заслонил собой очертания леса.