***
Оно не исчезло. Более того, как только Михаил его заметил, оно теперь было повсюду. Если точнее, во всём, что касалось Адама. И теперь, как только оно оказалось в фокусе внимания, просто игнорировать его стало невозможно. Возникало оно не только когда Адам облизывал пальцы, разумеется. Когда они гуляли по улице Токио и Адам захотел взять его за руку (частое и совершенно привычное для них проявление близости), Михаил чуть не подскочил — на тот момент он был главным в их теле, и по какой-то неведомой причине нервы в его руке взбудоражились, будто от удара молнии, заискрили и загудели. Потребовалось всё самообладание, чтобы не отдёрнуть руку и списать возникшую заминку на обыкновенную задумчивость. Когда они гуляли по пляжу в Южной Америке, плещась в воде в поисках интересных созданий. Смеющийся Адам обернулся к нему, с потемневшими от воды и прилипшими ко лбу волосами, и Михаил захотел — чего-то. Хотел приблизиться (хотя это желание было привычным, но сейчас что-то было иначе), хотел… чего-то. Того, чего не мог уразуметь, и потому просто загрёб ладонью воду и плеснул Адаму на голову. То же самое произошло и в тот раз, когда Адам обнял его, одновременно потянувшись к нему душой, окружая и пронизывая золотистым светом, мягким и ярким, как закат, и хотя они делали это часто, сотни лет в холодной Клетке, на этот раз в сознании Михаила что-то схлопнулось и перезапустилось заново. Вся его сущность засверкала от этого ощущения, и он остолбенел, разрываясь между желанием поддаться ему или наоборот отскочить. И лишь нежелание расстроить Адама разрешило эту дилемму. Так странно. Почему именно сейчас? Почему так? Михаил был едва ли знаком с концепцией чувств в целом и ещё меньше — с телом, что само отдавало команды. Это было странное двойственное ощущение: вот он человек, которому принадлежит тело, но глубоко внутри кроется нечто ещё, острозубое и чего-то требующее с такими воплями, какие невозможно пропустить. Адаму-то ничего, он с этим родился и к этому привычен, даже удовольствие получал, а вот Михаилу это до сих пор покоя не давало. Ну ладно, всё не так страшно на самом деле, во всяком случае не совсем. Чего бы ни требовал этот голос, его можно было игнорировать; чем бы оно ни было, это точно не потребность вроде голода или жажды. Однако Михаил всё равно не понимал, ни чего оно хочет, ни откуда взялось это непонятное сплетение чувств и острого желания, знал только, что из-за него он дезориентирован и немного напуган. Не за себя — ощущение булавочных покалываний походило на боль, но от неё не хотелось избавиться, она не причиняла страданий, да и в любом случае Михаил не страшился боли. И только лишь потому, что это чувство крутилось вокруг Адама, он дёргался, нервничал и готов был запрятать его подальше в глубины благодати, чтобы никогда о нём больше не вспоминать. Разумеется, ему под силу оставить Адама в неведении, тот и не заподозрит ничего странного или необычного. Проще простого. (В более ранний период их, так сказать, сосуществования, Михаил как-то раз расспрашивал Адама про секс. Не понимал, что это такое, но знал, что люди занимаются этим довольно часто. И хотя мысль об этом не прельщала, он не собирался препятствовать, если вдруг Адаму захочется утолить эту потребность. Ведь получалось закрыться от их совместных ощущений тогда, когда Адам ел, значит и в другом проблем не будет. Адам только отмахнулся. — Да нет, не переживай, — беззаботно ответил он. — Всё равно меня никто другой не интересует. Если бы Адам передумал или если бы Михаил понял, что тот имел в виду, то возможно не ломал бы теперь голову.)***
Самоконтроль на практике оказался штукой не из лёгких. Одно дело просто не поддаваться этим желаниям — он же всё равно не понимал, как именно они называются и чего требуют, так что реализовать их было бы проблематично, даже если бы Михаила не нервировал сам факт, что он испытывает нечто подобное. Достаточно одной мысли, что Адаму это может навредить, чтобы с лёгкостью их отринуть. Куда как сложнее оказалось держать Адама в неведении. Сложно не подпрыгивать, когда Адам вскользь задевал рукой костяшки его руки, когда клал голову ему на плечо, когда смеялся над чем-нибудь или засыпал рядом, всецело доверяя Михаилу свою безопасность. (Адам доверился ему с такой же лёгкостью, с какой сам Михаил научился летать. Это всё ещё звучало, как чудесный сон). Сложно было скрыть, как рдеется и искрится благодать, как нервы (когда он был главным в их теле) вибрируют от малейшего прикосновения. Вообще-то в такие моменты он без особого труда закрывался от телесных ощущений, но чем дальше, тем труднее становилось не обращать на них внимания. Сердце против воли ускоряло свой ритм. Это вгоняло в ступор и сводило с ума, а он не знал, как быть, ибо толком даже не понимал, что с ним происходит. Просто не мог уразуметь. Люди тоже через это проходят? Сталкиваются с тем, в чём толком не разбираются? Если так и есть, то он ещё больше им сочувствует. Всё это так непонятно. Он к одному лишь Адаму такое испытал. Лишь его прикосновения вызвали эти непостижимые эмоции, лишь его присутствие — а Михаил понятия не имел даже, как именуется собственный страх. А вдруг, а вдруг, а вдруг. К сожалению, Адам оказался чуть более наблюдательным, чем Михаил полагал. — Хотел спросить, — тихо заговорил Адам, когда они сидели на утёсе где-то в Скандинавии, любуясь танцем северного сияния в небе. Это явление не сотворили намеренно, Михаил не подозревал, что космические частицы могут дать такой эффект, но что вышло, то вышло. Тем не менее даже тогда, пусть и не хотел признавать, Михаил находил полярное сияние прекрасным. Это одно из того немного в мире, кроме Адама и звёзд, что он считал по-настоящему красивым. Он перевёл взгляд. — Да? Адам на него не смотрел, взгляд его был прикован к небу, и Михаил уловил искажение и диссонансный гул беспокойства в его душе. — Ты в порядке? Михаил поёрзал. Удивительно, как его благодать моментально завибрировала от нервозности, а очертания проекции начали таять, прежде чем он вернул самообладание. — Я… да. К чему вопрос? Нет, нет, он никак не мог узнать… Адам наконец посмотрел ему в лицо, нахмурив брови и безрадостно поджав губы. — В последние несколько недель ты какой-то странный, — тихо произнёс он. — Что-то не так? Я могу помочь? — он наклонился вперёд. Его глаза стали такими тёмными в ночи, точно два озёрца с бликами света на поверхности. У него россыпь веснушек на носу, совсем крохотных точек, можно рассмотреть только вблизи, вот как сейчас, когда он совсем рядом, такой тёплый… Михаил отстранился, пытаясь хоть немного угомонить неистово трепещущую благодать. — Всё нормально. Адам вздохнул, тоже садясь ровно. — Михаил, ну я же вижу, тебя что-то беспокоит, — возразил он мягко, но непреклонно. — Чувствую же. Может, я… — он осёкся и округлил глаза. — Я чем-то тебя расстроил? — Нет! — Михаил вздрогнул и сбавил тон: — Нет, дело не в тебе, это… ...Во мне, это со мной что-то не так, а я не понимаю, что именно, но не могу, не могу из-за этого рисковать тобой, я не знаю, что со мной, не знаю... Он закрыл эти мысли для Адама. — Я не знаю, — наконец ответил он. — Всё… очень сложно. Адам смотрел на него широко раскрытым обеспокоенным взглядом. Михаилу хотелось подтащить его к себе, прижать, но он не был уверен, его ли это желание или же… В итоге он прижал ладони к скале, на которой сидел. — Я могу что-нибудь для тебя сделать? — спросил Адам. — Как-то помочь. Я тебя люблю, гудело в его душе тёплым звуком, словно жидкий солнечный свет. Люблю тебя позволь мне помочь позволь помочь я хочу чтобы ты был счастлив я тебя люблю. Михаил всё это услышал и не сдержал улыбку, трепеща благодатью. Все тревоги вдруг показались далёкими и не столь уж важными. — Не знаю, — признался он. — Но всё в порядке. Ты ни в чём не виноват, не переживай. Адам фыркнул. — Как я могу не переживать за тебя. Ты же мой… — он смолк и вместо этого взял Михаила за руку, обвив запястье тонкими пальцами. Михаил всё понял и без слов. Он и сам вряд ли нашёл бы подходящее определение на английском, енохианском или каком-либо другом языке мира, дабы описать свои чувства к Адаму. — Всё в порядке, — повторил он. — Я с этим справлюсь. Чем бы оно ни было. Адам протяжно выдохнул. — Помни, ты всегда можешь со мной поделиться, — он провёл подушечкой большого пальца там, где у Михаила прощупывался бы пульс, будь он человеком. Всё ещё непонятное, но уже знакомое кипящее чувство подняло голову, но Михаил оставил его без внимания. Вместо этого он переплёл их с Адамом пальцы. Они сидели и вместе любовались небесным сиянием.***
С тех пор оно больше уже так не пугало. Страх не ушёл окончательно, конечно, но стало легче, что Адам… ну, по крайней мере не ставил себе в вину эту проблему, в чём бы она ни состояла. Михаил бы этого не вынес, потому что вина лежала исключительно на нём самом. Не Адам должен распутывать эти колтуны, тем более что эти самые колтуны чего-то от него хотели. Михаил ни за что бы не рискнул… чем бы оно ни грозило. Но по крайней мере ему больше не надо было притворяться бесчувственной глыбой. Он всё ещё не хотел посвящать Адама в подробности, но мог хотя бы больше не скрывать чувства, ибо это, откровенно говоря, утомляло. Адам не давил. Обращался к нему с осторожностью, поглядывал украдкой, когда думал, что Михаил не замечает. Всё это было очень трогательно. Он знал, что Михаил сильный, могущественный и практически неуязвимый, но всё равно тревожился за него и хотел проявить заботу. Это немного смущало, не хотелось Адама тревожить, но всё равно — безумно трогательно. Адам так бережно к нему относится, хотя в том совсем не было нужды. Такой милый. И это одна из множества причин, почему Михаил не рискнёт навредить ему, поддавшись этому непонятно чему внутри себя. Они нашли отель для ночлега — Адаму не всегда хотелось проводить ночь во сне, поэтому зачастую они просто переносились в ту часть света, где был день, но спать ему всё же нравилось, для этого они и заселялись в какую-нибудь гостиницу. Михаил тоже был не прочь вздремнуть, хотя был менее придирчивым к выбору места — каким бы жёстким ни было ложе, его этим не испугаешь. Местечко оказалось милым, без лишнего пафоса. Михаил рассматривал красочно разрисованную стену, пока Адам расплачивался за номер (деньги у них были настоящими, хотя технически им не принадлежали, но давайте признаем, в мире есть люди, у которых денег чересчур много). Человеческие предметы искусства были интересным объектом для изучения, и Михаил всегда старался понять, какой смысл художник вкладывал в своё творение. В данном случае художница видимо хотела сказать всего лишь: «Мне нравятся ивы», но эй, Ариэль очень потрудилась над их изображением. Номер оказался комфортно просторным, а кровать — большой и мягкой. Адам плюхнулся на неё с шумным выдохом. — Ох, кайф, — простонал он. — Михаил, давай как-нибудь ещё сюда вернёмся. — Не шутишь? — Уже привычный, хоть всё так же раздражающий и пугающий порыв вспыхивает вновь при виде Адама, лежащего на кровати с запрокинутой головой и обнажённой шеей. Михаил сглатывает и отталкивает это чувство. Прочь. Не сейчас. — Тебе же не по нраву большинство гостиничных кроватей. — Потому что большинство из них убогие. А вот эта — другое дело. Гляди, даже не скрипит! — он попрыгал, доказывая свои слова, после чего зевнул. — Ух, я вырубаюсь. Разбудишь до появления уборщиц? — Конечно, — он наблюдает, как Адам с широкой улыбкой скидывает обувь, и, не удержавшись, добавляет: — Если хочешь, я всегда могу их просто спровадить. Одно короткое ВЫМЕТАЙТЕСЬ — и готово. Михаил слишком хорошо себя контролировал, и из-за того, что он на секунду выпустил на волю свой истинный голос, с комнатой ничего страшного не случилось — разве что стены отеля слегка содрогнулись. Поэтому он не понял, с чего вдруг Адам уставился на него с открытым ртом и большими-пребольшими глазами. — Адам? — Михаил неуверенно шевельнулся. Адам ведь раньше уже слышал его истинный голос, правда давно это было. Неужели испугался? — Всё нормально? У Адама стали огромные зрачки, почти полностью пожравшие радужку. Щёки пылали румянцем. После секундной задержки он встряхнулся и растянул губы в улыбке. — Да, да, конечно. Но пожалуйста, не пугай работников отеля, вряд ли чаевые это покроют. — Ну хорошо, если ты настаиваешь, — фыркнул Михаил и улыбнулся, когда Адам рассмеялся. Адам скинул кроссовки, бросил куртку в угол комнаты и залез в постель. Он как-то странно передвигался, но на боль это не походило, поэтому Михаил решил не заострять внимание. Адам мигом скрылся под одеялом, елозя в поисках удобного положения. — Спасибо за это, — негромко произнёс он. — Понимаю, это не самое увлекательное занятие. — Я всегда могу почитать или поспать с тобой, — пожал плечами Михаил и не заметил, какое выражение промелькнуло в лице Адама. — Я не против. Отдыхай. — Спасибо, — с теплотой ответил Адам и в считанные минуты отключился — спустя двенадцать тысяч лет сна бодрствование теперь представлялось целым испытанием. Михаил ощутил омывающее спокойствие, предзнаменовавшее наступающий сон — им не обязательно было спать одновременно, но когда спал только один, второй испытывал лёгкую сонливость и свинцовую тяжесть в конечностях, если не был на чём-нибудь сосредоточен. Михаил протянул руку и убрал Адаму волосы с глаз — но тут напомнило себе уже знакомое электрическое гудение, и он спешно отдёрнул пальцы. Наверное, лучше просто почитать. К сожалению, сконцентрироваться на книге оказалось затруднительно. Он четырежды начинал заново одну и ту же страницу, пока не осознал, что не усвоил ни слова. Михаил со вздохом отложил книгу (вернул в их хижину, по сути уже заброшенную, они там почти не жили, только вещи хранили. Кровать там имелась, но Адаму больше нравилось оставаться в различных отелях). Дыхание у Адама стало учащаться, но по вибрациям в его душе не было похоже, что он видит кошмар. Михаил склонил голову, пристально его изучая. Заглядывать во сны Адама ему вообще-то не запрещено, просто его не особо привлекают те, в которых нет отчётливых образов — слишком затягивающие, больше похожие на галлюцинации, какие возникали в Клетке. Сложно было не поддаться эмоциям, которые они вызвали. Испытывав свой первый опыт настоящего сновидения, он был шокирован их абсолютной сумасшедшей нереальностью. Вот что ты испытываешь? Каждую ночь? Как ты до сих пор не сошёл с ума? Гул в душе Адама нарастал, Михаил не помнил, чтобы нечто подобное слышал от него прежде. На дисгармонию ночного кошмара это не похоже, но… хм. Может, лучше всё-таки проверить? Просто убедиться, что Адам в порядке, даже если не напуган? Всего на минуту. Михаил подошёл ближе, коснулся двумя пальцами его лба, и мир растворился. ...Адам лежал на кровати, и ему было очень, очень одиноко. Он провёл рукой по груди, ощущая, как сердце колотится о рёберную клеть (и плевать, куда пропали рубашка с курткой). Прикосновение подарило приятные ощущения, так что он повторил то же действие, проведя по коже ногтями, но этого было мало. Ему всё ещё очень одиноко. Разве это не должны делать чужие руки? Всё было таким горячим, застывшим и странным. Адам сделал глубокий вдох, и воздух на языке показался горячим и густым. Он провёл рукой ниже, оцарапав соски, но чувство одиночества никуда не ушло, и это было неправильно. Он никогда не оставался один и не должно было такого быть, ему так одиноко, так пусто. Он тихо застонал, выгибаясь от ощущения потери. Вернись, наполни меня… Возникло какое-то постороннее движение. Адам поднял глаза и улыбнулся. Ну наконец-то. Михаил оказался рядом, когда так нужен, как и всегда. Адам потянулся к нему, прося, умоляя, хотя не факт, что вслух. Иди сюда, пожалуйста, наполни меня… Что-то было не так. Михаил отступил на шаг назад, с широко распахнутым взглядом, полным… потрясения? Но что именно его потрясло? Что… Михаил? Что происходит… Сон разорвался. Адам подскочил с вытаращенными глазами. — Михаил? Это ты? Михаил, привалившийся к стене, ничего не ответил. Голова шла кругом, несколько месяцев переживаний проносились перед глазами уже в новом контексте, а вдобавок к этому благодать звенела от жара вместе с липким, цепким желанием — вот этого? Так вот ЧТО это было? Но как, он бы никогда в жизни, как такое в принципе возможно… Его проекция искрила, рвалась по краям, но он попросту не мог сосредоточиться, только не с этой картинкой в голове, образом Адама, раскинувшегося перед ним, обнажённого и умоляющего о… …чтобы Михаил его… — Михаил? — у Адама растрепались волосы со сна, лицо раскраснелось, глаза расширились от тревоги, и Михаил просто не смог-… И впервые за всю свою жизнь архангел Михаил сбежал. В тёмные и тёплые глубины их общего сознания. Исчез из поля зрения и сбежал во тьму, где никто его не увидит.***
Когда он наконец зашевелился, Адам сидел за столом и пил воду из стакана. На нём была куртка и это приятное ощущение чистоты, видимо в отсутствие Михаила он принял душ. В сознании Адама что-то изменилось, когда он заметил его появление. — С возвращением, — тихо поприветствовал он. Михаил хотел материализоваться рядом, но на сей раз с этим почему-то возникли трудности. Он не отделился от души Адама, но извинился за свой побег. — Я тебя не виню. Представляю, какое это потрясение. Михаил ответил, что стоило быть храбрее. — И как бы ты тогда поступил? Михаил промолчал. Адам с задумчивым мычанием отпил ещё воды. Михаил спросил, может, стоит просто забыть о произошедшем? — Ни единого шанса, дружище. Михаил зарычал, чуть отступая обратно в темноту, но похоже, от него этого ожидали. — Не обязательно обсуждать это прямо сейчас, — сказал Адам. — Может, сдадим номер и вернёмся в хижину? Хижина служила фактически складом, но также это было их место. Защищённое вдоль и поперёк, отчего окружающий воздух казался искажённым, словно смотришь сквозь стекло. Там Михаил чувствовал себя в безопасности, как и везде, и если им нужно поговорить, то это место ничем не хуже любого другого. — Супер, — Адам допил воду. Михаил затих, паря под самой поверхностью их кожи, пока Адам обувался, выкладывал на стол чаевые и сдавал картключ от номера. Сложно было подобрать подходящее слово для чувства между ними. Михаил, к счастью, не улавливал ни гнева, ни отвращения в свою сторону, но не было и умиротворения. Казалось, воздух между ними заряжен, светится от статики, как во время летнего шторма. Он даже не шелохнулся, когда Адам по пути вытащил крылья. В последнее время полёты получались у него всё лучше, он всё лучше управлялся со способностями Михаила. Последний считал, что это справедливо, ведь сам он точно так же мог управлять телом Адама. Контроль тоже удавался ему всё лучше. Сейчас, например, Адам сумел перенести их прямо к двери хижины, а не куда-нибудь в Южную Америку. Не обменявшись ни словом, они вошли внутрь. Адам тихо запер дверь, разулся и прошёл в их спальню. В ней мало что имелось помимо кровати, они слишком редко здесь появлялись, чтобы толком обжиться. Единственным украшением спальни была картина с изображением одинокой на небосводе звезды в завихрениях света. Её Михаил нарисовал. Его первая в жизни картина. По его воспоминаниям первая звезда так не выглядела, но так ощущалась, и этого достаточно. Адам закрыл за собой межкомнатную дверь и сел на кровать. — Выходи, пожалуйста, — тихо попросил он. Михаил вздохнул и подчинился. Адам и глазом не моргнул, когда тот возник рядом. Михаил бросил на него нервный взгляд, но Адам действительно не выказывал ни злости, ни страха, ни отвращения или хотя бы чего-то похожего. Смотрел спокойно, лишь с тенью тревоги. С одного взгляда это определить не получилось. — Не расскажешь, что случилось? — голос Адама в тёплом застывшем воздухе их спальни прозвучал очень громко. Михаил сглотнул. — Я… — он смолк. Сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. — Я не знал, что тебе снится, и решил проверить. Хотел удостовериться, что с тобой всё хорошо. — Он героически отринул воспоминания о том сновидении, в котором Адам лежал перед ним, запрокинув голову, и стонал-… — О, у меня всё было прекрасно, — иронично ответил Адам. — Но всё равно спасибо, что проверил. И всё же скажи, почему ты сбежал? — он устремил на Михаила пронзительный взгляд. — Не похоже, что тебе стало противно или что-то в этом роде. Михаил не ответил, пока не убедился, что его проекция не растворится. — Я… удивился. — Потому что мне снился ты? — Нет… то есть да, — смысл этого казался неподъёмным и непостижимым, так что он решил об этом не думать. — Я… — он сдался: — Давай просто покажу? — это куда проще, чем пытаться сформулировать саму мысль о том, что он испытывает, сложно даже поверить, что всё это на самом деле. Адам прыснул. — Вперёд. Михаил протянул руку, коснулся двумя пальцами его виска и показал: тот вечер, когда почувствовал это странное побуждение, когда всё тело точно засветилось и ожило, когда Адам к нему прикоснулся, какое смятение он при этом испытал, как ему захотелось прижать Адама к себе — совсем иначе, чем когда-либо прежде, как он шугнулся, не в силах понять природу этого пьянящего прилива, этого пробирающего насквозь жара. Когда он отнял руку, Адам загнанно дышал, зрачки расплылись так, что радужек почти не видно. Он рванулся было к Михаилу, но видимо осадил себя и вернулся в исходное положение. — Так вот значит… — он рассмеялся и провёл рукой по лицу. — Ты из-за этого был сам не свой? Потому что хотел… — он посмотрел на Михаила и зашёлся дрожью, после чего глубоко вдохнул и взял себя в руки. — Не знаю, чего я ожидал, но точно не этого, честное слово. Дабы не рассеивать внимание на слишком многое сразу, Михаил решил не думать об этом его выражении лица. Он со вздохом повалился на кровать, зажимая глаза ладонями. — Я тоже, поверь. Адам поколебался, но всё же подполз ближе, ложась рядом. — Значит, ты не знал, что это такое? Совсем? — Ни малейшего представления. Прежде я ничего подобного не испытывал. А это обычное дело? — он убрал руки от лица, чтобы взглянуть на Адама. — Для людей? Если вожделение ощущается именно так, он готов был раскаяться, что прежде из-за него свысока смотрел на род человеческий. Внезапно он понял, каково это. У Адама было какое-то непонятное выражение лица. Что-то тёмное в том, как он смотрел на Михаила, что-то голодное таилось в глазах и охрипшем голосе: — Не всегда. И не со всеми. Но да, очень похоже. — Чуть помедлив, он добавил: — Почему ты от меня скрывал? Михаил вздохнул. — Я не знал. Всё так странно, я понятия не имел, что думать, не мог уразуметь, чего именно хочу. Знал только, что это желание сосредоточено на тебе, но… боялся тебе навредить или расстроить. Не хотелось так рисковать. — Теперь понятно, — кивнул Адам и подтолкнул его в бок. — Но знаешь что? Меня больше расстраивает то, что ты так маялся, а я ничем тебе не помог. И то что ты скрывал всё от меня. Понимаешь? Я хочу быть в курсе о таких вещах, какими бы странными или неудобными они ни казались. — Адам снял барьеры между ними настолько, чтобы Михаил услышал правдивость его слов, звенящую, как колокол. — Я… хорошо. Договорились, — Михаил сделал глубокий вдох. — Я просто испугался. Не мог разобраться в своих чувствах, — он со вздохом опять закрыл глаза. — Да и по-прежнему не понимаю. Почему сейчас? Почему так? Адам сел и лениво провёл пальцами по его предплечью. — Раньше ты ничего такого не испытывал? А другие ангелы? Михаил поморщился. — О, да. Определённо. Хотя сомневаюсь, что это то же самое. Не было сосредоточенности на одном конкретном человеке. Я… — он вновь сморщился, вспоминая. — Тогда я не понимал. Горе нахлынуло, как гной из раны. Так много ошибок. Столько ненужных разрушений. Рука Адама на его груди вернула Михаила в настоящий момент. — Выходит, у тебя такое впервые. Неудивительно, что ты так расстроился. — Его голос изменился и стал звучать немного взволнованно и легкомысленно, когда он добавил: — Я польщён, что я у тебя первый! Что-то в Михаиле распуталось от этого непринуждённого признания. — Если такое и могло произойти, то кто, если не ты, — он накрыл руку Адама. — Ты мне очень дорог. Адам раскраснелся пуще прежнего и опустил голову. Михаил против воли расплылся в улыбке. — И ты мне, — мягко ответил Адам, прежде чем вернуть самообладание. — Так значит, когда ты увидел, что мне снится, то осознал, что чувствуешь? Михаил в форме проекции покраснеть не мог, но ощутил, как трепещет благодать, и без особого успеха попытался совладать с собой. — Я… да, — он собрался с духом и продолжил: — А ты часто думал… об этом… и обо мне? У Адама всё ещё рделись щёки, но в глазах появился проказливый блеск. Он обвёл кончиками пальцев челюсть Михаила, отчего из комнаты словно бы разом исчез весь воздух. — Скажем так, тогда был не первый раз. Михаил пытался сосредоточиться, чтобы заговорить и не развоплотиться. Прижал ладони к мягкой ткани одеяла. — Правда? — отозвался он с тенью беспомощности в голосе. — Обо мне? Я ведь даже на человека не похож. — Я мог бы повторить твоё признание, — Адам не отнимал руки от его лица. Кончики пальцев касались кожи легко, как лапки бабочки. — Кто, если не ты? Тебе уже принадлежит всё остальное, что есть у меня. Почему бы и не это тоже? Меня не волнует, что ты не выглядишь как человек, ты ведь им и не являешься. Ты — это ты. Михаил судорожно втянул воздух, пытаясь успокоиться. Он до сих пор не представлял, как реагировать на подобные слова. От такого кружило голову. Он остановился на том, чтобы транслировать Адаму свою любовь и переполненность чувствами, и ответил: — Я… а когда для тебя всё это началось? Адам явно смутился. — Эм. Ну… — Адам? — С того момента, как… — Ты хотел со мной переспать с зелёной комнаты? — Не всё время! — Адаму явно непросто стало сохранять зрительный контакт. — Пришло и ушло. Но просто знаешь, всё было так… когда ты появился весь такой… со всем этим светом, крыльями и глазами, и ты был такой большой… я слишком впечатлился, понимаешь, мне за всю жизнь нравились всего-то две девушки и один парень. Михаил старался понять, но это знание видимо из разряда ускользающих. — Многовато потрясений на сегодня, — пробормотал он. Адам замялся, но всё же наклонился к нему и нежно поцеловал в лоб. — Не обязательно что-то делать прямо сейчас, — ласково произнёс он. — Можем просто почитать, поспать или что захочешь. Да можем вообще никогда к этому не возвращаться, если угодно. А впрочем, — он бросил мимолётную улыбку. — Что-то мне подсказывает, ты всё же хочешь? Михаил обдумал вопрос. Он-то хочет, но… — Не сейчас. Сначала мне нужно как следует всё обдумать, — поколебавшись, он всё же раскрыл объятия. — Иди ко мне? Адам прильнул к нему, и Михаил уложил его на себя, заключив в кольцо рук. Адам уткнулся ему в шею. Душой тоже потянулся навстречу, и Михаил обнял и её, так что теперь они переплелись как снаружи, так и внутри. Адам глубоко вздохнул, ластясь ближе. Михаил поцеловал его под ухом. — Так по этому соскучился, — промурлыкал он. — В следующий раз не отмалчивайся, ладно? Михаил пропустил руку сквозь его волосы. Он тоже изголодался по тактильности — так боялся собственных чувств, что избегал прикосновений. А теперь объятия с ним, его ровное сердцебиение и пульсация его души, словно содержащей солнце, успокаивали, как и всегда. Он ощутил, как расслабляются последние узлы. Адам был рядом. И всегда будет. — Уже предвкушаешь следующий раз? — Михаил. — Ладно, я понял, что ты имеешь в виду. Больше никаких замалчиваний, обещаю. — Хорошо. Сон подобрался к ним тихо, как кошка.***
Они ничего не предприняли ни утром, ни на следующий день. Даже не возвращались больше к этой теме, хотя в том и не чувствовалось необходимости. Остались в хижине, просто сидели в обнимку на диване и смотрели фильмы, вполне законно им принадлежащие, однако теперь в их взаимодействиях присутствовал новый оттенок. Михаил замечал, как Адам на него смотрит, как продлевает прикосновения, словно без них ему невыносимо, и задавался вопросом, как он не замечал этого раньше. Со своей стороны он мог сказать наверняка, что новоосознанные чувства не были неприятны. Михаил ощущал тёплые вибрации, когда Адам приваливался к нему, когда запрокидывал голову, оголяя шею, когда сплетал их пальцы, и теперь, когда он всё знал, то уже не боялся. Или всё же боялся, но это был приятный страх. Когда ему приживляли крылья на Небесах, то была кошмарная боль, хуже которой он испытал лишь в Клетке, но полёты дарили лучезарную радость. Одновременно и ужасающую, и дающую почувствовать себя живее, чем когда-либо. Сейчас, когда вся неразбериха закончилась, какая-то беспокойная часть его, о которой он даже не подозревал, утихомирилась, и всё между ними, похоже, стало как прежде. Вернее, не совсем, ведь они оба уже так давно испытывали эти чувства. Но всё же приятно было осознавать, что кардинально ничего не изменилось, просто в их взаимоотношениях появилось новое добавление. Михаил молча размышлял над этим, пока они смотрели телевизор («Холодное сердце 2», неплохой мультфильм даже если та часть, где рыжеволосая девушка вытащила себя из темноты, напевая о том, что единственное, что ты можешь сделать, это следующий правильный поступок, слишком подходила к их собственной ситуации). Он имел представление о сексе в общих чертах. Этот процесс всегда казался ему слишком беспорядочным — больше, чем что-либо другое. Беспорядочным, невразумительным и унизительным. Никогда не мог взять в толк, как ангелу или кому-либо ещё может этого захотеться, хотя и понимал, как всё работает. Точно так же, как представление о том, что съедобно для людей, не означало, что он автоматически разбирается в различных кухнях, и кто знает, чего ещё напридумывало человечество со времён первых Адама и Евы? Те ещё не были настолько изобретательными. О каких вещах Адаму могло быть известно? Михаил не представлял. Но ему хотелось. И именно по этой причине спустя два дня после их возвращения в хижину, когда они сидели за фильмом, название которого Михаил едва бы вспомнил, он положил руку Адаму на колено. Когда Адам перевёл на него взгляд, Михаил перекинул ногу через его колени и сел сверху, опершись руками о спинку дивана по бокам от его головы и устанавливая зрительный контакт. К счастью, Адам сразу всё понял. — Уверен? — спросил он, кладя руки Михаилу на талию. Дыхание у него сбилось, стало тяжелее. Глаза сделались такими большими, такими тёмными. — Уверен, — Михаил вдохнул полной грудью. — Только не слишком хорошо представляю, как всё должно происходить. Но полагаю, ты мне всё покажешь. — Он склонился к уху Адама и прошептал: — Будешь моим гидом? Адам ахнул, коротко и прерывисто всосав воздух. Затем широко улыбнулся, нетерпеливо и голодно. — Обязательно. *** Они переместились в спальню. К удивлению Михаила, Адам попросил его развоплотиться. — Мне кажется, сейчас так будет проще, раз у тебя совсем ещё не было подобного опыта, — объяснил Адам, прислоняясь к изголовью кровати. — Лучше, если для начала ты привыкнешь к ощущениям, прежде чем мы сделаем что-то посложнее. — Думаю, это разумно, — Михаил остался настолько близко к поверхности, насколько это возможно без перехвата контроля. Казалось, каждый их нерв ожил и загорелся от предвкушения. Каждое скольжение ткани царапало кожу. — Всегда всё так-… — Первое впечатление всегда сильное, но думаю, ты всё равно нервничаешь по большей части, — ответил Адам. На них оставались только футболка и джинсы. И хотя Михаил прекрасно знал, как Адам выглядит, сейчас почему-то испытывал странное волнение в ожидании увидеть его наготу. — Не нервничаю. Ну, разве что самую малость, всё же для него это внове, и он приобщается к этому так стремительно. Уже и так было чересчур много разных ощущений: пульсации крови в их венах, шершавости покрывала, расширения грудной клетки при дыхании. Насколько усилится это чувство по мере продолжения? — Эй, — Адам положил руку на грудь. — Дыши. Он сделал глубокий медленный вдох. За ним ещё один и ещё. Их лёгкие расширялись и сужались, сердце замедлялось — именно их сердце, их лёгкие. Прежде Михаил почти ни разу не ощущал такой тесной связи с их телом, попросту отгораживаясь от физических ощущений, когда стоял у руля. Сейчас же они так сблизились, переплелись в крови и костях. Как же люди справляются со всеми этими потребностями и чувствами? — Дело практики, — сказал Адам вполголоса. — Дыши. Вдох, выдох. Это всегда успокаивало, но сейчас в особенности. Он чувствовал, как их тело втягивает воздух, как вспыхивают сигналы, когда рычащая тварь, живущая в глубине мозга, понимает, что опасности нет, бояться нечего. Всё стихло, и Михаил почувствовал себя немного спокойнее. — Что будем делать? — поинтересовался он. — Не многое. Только прикосновения, — Адам провёл рукой по их боку. Михаил вздрогнул от покалывающе-острых ощущений. — Расслабься… — Адам продолжил размеренно водить ладонью вверх и вниз по рёбрам. — Считай, что это образец. Пробник. Михаил прыснул. — Пробник? Навроде тех, что предлагают в бутике с мороженым? — Точно! Это чтобы ты сориентировался, нравится тебе такое или нет. Адам ещё даже не снял футболку, и всё равно уже казалось, что прикосновения его рук оставляют на коже пламенные следы. Михаил вздохнул, уступая ощущениям. Адам издал звук удовлетворения. — Вот так. Просто дай мне прикасаться к тебе. — А тебе нравится? — Адам так же остро всё ощущает? Он ведь раньше занимался подобным, вряд ли его таким удивишь. Неужели довольно одних только прикосновений? Адам засмеялся. С чуть иной интонацией, чем всегда, более низкой. С такой, что у Михаила вскипела кровь. — Даже если бы я и так целую вечность не мечтал заполучить тебя в таком плане… уже чувствую, как тебе по вкусу. Поверь, мне очень даже нравится, — он немного помолчал и добавил чуть лукавым тоном: — И вообще, у меня много идей, что ещё мы можем сделать. Последнее предложение он подкрепил мысленным воспоминанием о себе самом: запрокинутая голова, приоткрытый рот, жарко скользящий в пальцах член. Михаил подпрыгнул. — Ах ты-… — он осёкся, затем его пробрал смех. — Не дразни меня! Дело не только в образе, в котором Адам предстал, но и в том, как при этом вскипела их кровь, устремившись в нижнюю часть тела. Как люди справляются с такими хаотичными проявлениями физиологии? Он намеревался дать отповедь, но голос стал поразительно слабым, почти скулящим — впервые в жизни, таким отчаянным. Но почему же при этом ему стало ещё жарче? Из уст Адама вырвался какой-то тихий звук под аккомпанемент лёгкой дрожи, и тот улыбнулся. — Но тебе же нравится, я чувствую. Нравится, как я дразню тебя. — Так нечестно, — проворчал Михаил. — Я же толком не знаю, как ответить тебе тем же. Пока что. Пока что. Адам расплылся в широкой ухмылке. — Верю, в будущем ты разберёшься, как устроить мне достойное возмездие, — сохранить невозмутимость при этих словах не слишком-то получилось, по телу пробежали мурашки. Михаил это уловил и довольно улыбнулся. Почему-то когда они оба были на грани, справляться с этим состоянием оказалось легче. — Да разве я мог устоять? — Адам дышал не так уж тяжело, и голос не казался шибко напряжённым, но было сильное впечатление, что это потому, что Адам держит себя в ежовых рукавицах. Интересно, а что будет, когда он утратит самоконтроль? — Это же ты. — Я? — мысли у Михаила плыли и затуманивались. Адам запустил руки под рубашку, прижимая ладони к животу. Михаил, не удержался, издав тихий возглас. С технической точки зрения человеческое восприятие по информативности уступает ангельскому, но зато оно неопосредованное. Неудивительно, что люди такие, какие они есть. — Да, ты, — голос у Адама тёплый, томный и ласковый. Руки жаром согревают кожу. — Я… не понимаю, почему сейчас так трудно совладать с собой. — О, правда? — Адам всё ещё не убрал руки с торса и в принципе ничего такого не делал, лишь ласково поглаживал вверх-вниз. И Михаил понимал, что это ради него. Адам давал ему привыкнуть к мягким прикосновениям, к ощущению рук на коже. Михаил, казалось, ощущал каждую мозолистость на его ладонях. — Хочешь, объясню? — Я… — Михаил поёжился. — Ты что, не можешь просто-… — Да нет, конечно, откуда же мне знать, — Адам улыбался от уха до уха, злостный, бессовестный провокатор. — Если ты чего-то хочешь, нужно попросить об этом напрямик. От слова, которым Михаил выразился на енохианском, Гавриил лопнул бы со смеху, а Рафаил бы пришёл в ужас. — Чтоб тебя, — прибавил он без особого пыла. — Ладно, я… Расскажи, пожалуйста, почему тебе больше нравится делать это вместе со мной. И прошу… — он без особого успеха боролся с горячим придыханием в голосе, — продолжай. — О, конечно. Всё что пожелаешь, — покладисто ответил этот маленький подлец. Адам захохотал, услышав мысли Михаила, и продолжил: — С чего бы начать? Может, с момента нашей первой встречи? Руки переместились вверх по телу. Михаилу хотелось двигаться, извиваться, сделать — что-то, но… Адам попросил лежать смирно, просто поддаваться ощущениям и позволять себя касаться. Он мог просто расслабиться, позволяя делать себе… приятно, определённо приятно. От него абсолютно ничего не требовалось, кроме как получать удовольствие. Это что-то новенькое. — Ты себе даже не представляешь, что я тогда испытал, — продолжил Адам, непрестанно поглаживая их грудь. — Я, конечно, встречал и других ангелов, но они не такие, как ты. Сначала весь этот ослепительный свет, а потом появился ты сам, такой большой и такой красивый… словно сама звезда ко мне снизошла. Ты был просто великолепен, — под конец фразы он тихо заскулил, задев пальцами соски. Потянул за них, и тогда застонали уже они вдвоём, и голосовые связки заныли от двойной нагрузки. — Тебе нравится? — Адам затаил дыхание. — Это… как может быть больно и не больно одновременно? — Михаил с трудом мог связать слова. — Да, сделай так ещё раз, прошу-… Адам вновь оттянул соски и не то засмеялся, не то заскулил в ответ на протяжный стон Михаила. На джинсах образовалась явная выпуклость, трение ткани было почти нестерпимо, но Адам игнорировал это ощущение. Не переставал нажимать и гладить, продолжая говорить: — Когда тебя увидел, то понял, что меня могут привлекать и парни. Ты был весь из огня, колец света и крыльев, подобный рассвету… такой горячий. — Из-за огня. Адама прорвало на смех. — Разумеется, и это в том числе! — Ещё никто не называл меня красивым, — признался Михаил с чувством абсурдной застенчивости. — Во всяком случае так, как ты. Это… приятно. — Что, правда? Совсем никто? — в голосе Адама звучало неподдельное удивление. — Но ты же сказочно прекрасен. Восхитительный, невероятный и такой хороший… — голос понизился до возбуждённого придыхания, когда Адам в очередной раз ущипнул за соски, непроизвольно подёргивая бёдрами. — И как же здорово, что ты во мне, не хочу, чтобы ты уходил. Все эти слова так точно били в цель, что Михаилу оставалось лишь затянуть жалобный стон, благодать его искрила и гудела, пламенем проносясь по их венам. Михаил ощущал и его удовольствие, и своё собственное, перевязанные друг с другом намертво, словно Гордиев узел. — И в мыслях не было, — сбивчиво выдохнул Михаил, когда восстановил способность излагать осознанные слова. — Я тебя люблю, я бы ни за что-… не надейся избавиться от меня в ближайшее время. Адам головокружительно рассмеялся и переместил руки вниз, к разлёту ног, провёл ногтями по выступам тазовых косточек и поинтересовался: — Всё ещё нормально? — Абсолютно. Это определённо было одним из редких правильных решений Михаила. Адам не потрудился расстегнуть джинсы — просто приспустил, оголяя член. Михаил охнул, когда болезненное давление одежды резко пропало. Он ощущал каждое колебание окружающего воздуха. — Пожалуйста… Словно первый в жизни полёт, исступлённо подумал он. Напряжённый и немного пугающий, но разве это остановит? Почувствовалось, что Адам перехватил эту мысль, но не стал напрягать мозговые клеточки, чтобы ответить. С неистово колотящимся о грудную клетку сердцем Адам обхватил член. Они тут же вскрикнули, хором двух голосов из одного рта. Прилив наслаждения и облегчения был мощным почти до боли, и не будь Михаил собой, в комнате полопались бы все лампочки. Адам запрокинул голову, хватая ртом воздух. — Двенадцать тысяч лет этого не делал, — голос казался отчего-то мягким, лёгким и немного пьяным. Михаил к своему изумлению понял, что хочет слышать, как Адам продолжает говорить, как его голос ломается от стонов, как душа его запоёт, когда он кончит… Адам надломленно завыл, ресницы его трепыхались. — В следующий раз сделаем это с твоей проекцией, — выдохнул он. Трахни меня. Я люблю тебя, трахни меня, сделай мне хорошо, пожалуйста-… Михаил протяжно застонал. — Я заставлю тебя забыть собственное имя, — пообещал он. — Прошу, пожалуйста, не останавливайся-… Адам издал ответный стон и подчинился. Поднёс руку ко рту и облизал всю ладонь, а затем вновь обхватил член тугой хваткой и начал ритмичные ласки. Сжал головку, упираясь подушечкой пальца в расселину уретры и размазывая по их пальцам естественную смазку. — Я… ох, это-… — Михаил явно не мог сдерживаться. Никогда в жизни он так себя не ощущал: так мучительно, так безумно материально, так тесно связанным с Адамом. Благодать трепетала в такт биению сердца, их дыхание сбивалось, когда они пытались вдохнуть одновременно. Всё вокруг — жар, пот и их член, скользящий между пальцами. — Адам, прошу, ещё… Адам отозвался лишь длинным, вымученным стоном. Ускорил и усилил темп движений на грани боли. Уже едва ли можно было различить, где оканчивался один из них и начинался другой, где заканчивалась благодать и начинался кровоток. — Михаил, Михаил… Михаил впервые перехватил частичный контроль. Руку Адама, что сжимала покрывало, поднёс к их груди и попробовал повторить то, что тот проделал недавно, оттягивая и покручивая соски до разряда электричества по позвоночнику. От этого у обоих вырвался возглас, когда внизу живота полыхнул пожар. Они приближались к чему-то, о чём Михаил имел представление с клинической точки зрения, но чего никогда не испытывал сам — ничего подобного, ни разу до того, как Адам… Слишком потрясённый избытком чувств, чтобы материализоваться, Михаил обнял своей благодатью душу Адама в подобии долгого, сладкого поцелуя, будь они в разных телах. Адам томно застонал, охотно отвечая ему. Легонько провёл ногтями по члену, вновь прижав пальцами уретру, и это стало последней каплей. На мгновение всё их переплетённое существо превратилось в средоточение света и ощущений, и все границы между ними расплавились от жара. Почему-то первым пришёл в себя именно Михаил. Они тяжело дышали, бездумно набирая полные лёгкие воздуха. Рука была липкая, а одежда (убрать которую не хватало концентрации) пропотела и облепила тело. Немного погодя Михаил силой чуда всё же убрал беспорядок, переместил их одежду в угол спальни и рухнул обратно в их общий разум, вновь передавая контроль Адаму. Какое-то время они просто лежали, наслаждаясь тёплой, тянущей истомой. Окружающий воздух казался золотистым и вязким, как жидкий мёд. В конце концов Адам первым нарушил молчание: — Ну, насколько звёзд оценишь? Михаил ещё никогда не был так рад способности к телекинезу. Адам негодующе завопил, когда одна из подушек хлопнула его по лицу. — Эй! — Ни слова. Отсмеявшись, Адам натянул на них одеяло, расслабляясь в кровати. Спустя некоторое время Михаил вновь подал голос: — Раньше я свысока смотрел на людей за то, что так одержимы этим. — Да? — Полагаю, я должен перед ними извиниться. Адам захихикал. — Нет, я всё понимаю. Наверное, это странно выглядит со стороны, тем более, что до меня ты ни с кем этого не хотел. — И всё же… — Михаил крепко обнял его душу. — Это было… сильно. — Точно. Но тебе понравилось? — Да. Я чувствовал с тобой тесную близость… помимо всего остального, разумеется. Для людей это так же мощно? Адам пожал плечами, елозя под одеялом, чтобы устроиться поудобнее. — Не помню, честно говоря. Так давно это было. Кажется, я забыл вагон и маленькую тележку человеческих штучек. — Видимо, в будущем нам предстоит разобраться во всём заново. Адам невольно рассмеялся. — Жду не дождусь. — Я тоже.