Крокодилы и миротворцы

6 мая 799, имперский флагман "Брунгильда", система Вермиллиона — Если встать на вашу точку зрения, адмирал, в Рейхе нет большего демократа, чем охранитель государства. Вы не находите это ироничным? Во время выполнения служебных обязанностей нам не полагается верить в героических одиночек, их стальную волю и личный гений. Зато, — как и вы — я верю в систему. Организацию. Совместный кропотливый труд сотен людей. В том числе на ниве устройства антиправительственных заговоров, конечно, прошу понять меня правильно. Вице-адмирал Галактического Рейха, а на самом деле — негласный куратор всего стремительно реорганизующегося корпуса спецслужб империи, Пауль фон Оберштайн, говорил негромко, почти не интонируя, и это парадоксальным образом предавало его словам особую значимость. Флот-адмирал Ян Вэньли в кресле напротив выглядел безмятежным, но внутри был собран и сосредоточен. Если от встречи с будущим кайзером после капитуляции при Вермиллионе зависело, будет ли жить военное командование Альянса, то от этого разговора — как долго и на каких условиях. Ян с удовольствием сделал глоток превосходно заваренного чая и осторожно поставил чашку на звякнувшее блюдце. Он не сомневался, что электронные глаза вице-адмирала внимательно отслеживают количество таких пауз в разговоре. Не стоит давать собеседнику понять, какие из его реплик вызывают у Яна заминки. Адмирал решил, что пора атаковать. Если повезет, Оберштайн даже может подумать, что он еще глупее, чем выглядит. Впрочем, на такую удачу не стоит рассчитывать. — Ээээ, признаться, я думал, что подобные вам считают себя незаменимыми, герр Оберштайн. — Я здесь, пока Империя и мой кайзер нуждается во мне. — А меру этой нужды вы собираетесь определять или устанавливать сами? Удобно, что тут скажешь. Вот только так ли уж неразделимы империя и кайзер? Я ведь говорю сейчас с человеком, который помог устранить предыдущего кайзера и взойти на трон нынешней кайзерин. Видимо, когда предыдущий не устроил вас или то, что вы почитаете за интересы Рейха. Кайзеры меняются, империя стоит, — Ян меланхолично покачал головой, внимательно изучая рисунок на гобелене за спиной военного министра. Это было на грани фола. У Яна не было доказательств, что Оберштайн и люди регента причастны к похищению Эрвина-Йозефа, но это казалось ему очевидным. Лоэнграмму нужен был казус белли, и он его получил. Но если Оберштайн и уловил намек в сторону его возможной нелояльности нынешнему регенту, то он и бровью не повел. — Вы зрите в корень, адмирал. Ваша демократия не устояла. А вот вы неизменны, в то время как государство мятежников, кажется, только и делает, что меняет свою конфигурацию. Вы ведь уже знаете, что председатель Трюнихт велел арестовать главнокомандующего Бьюкока, когда тот пытался с оружием в руках оспорить его приказ о капитуляции? Кажется, все авторитарные фигуры собрались не на той стороне. — «Мы — то, чему мы служим, а не то, кто мы есть», — Ян вздрогнул и уставился на чашку в руке. Он и правда только что чуть не сказал такое вслух? — И вы только подтверждаете мою правоту, — в голосе военного министра послышался еле заметный намек на удовлетворение, словно он каким-то чудом подслушал мысли флот-адмирала. Это был не золотой порывистый гений, взволнованный и искренний, который так неудачно угостил его кофе часом назад. Ян понимал, что всесильный военный министр прощупывает его, пытаясь оценить степень угрозы. «Он не знает, но подозревает. В конце концов, это его работа. Даже если бы Шервуда не было, он обязан предполагать его наличие. Разговорами об отставке его не обмануть, так же как и его командующего. Если он стоит своего звания, — а у Лоэнграмма нет идиотов на таких должностях, — то попытается извлечь максимальную пользу из широкого жеста регента. Пока никаких арестов, репрессий, задержаний среди верхушки проигравшей армии. Политиков, скорее всего, тоже не тронут — никого». Ян выпрямился в кресле. — Я всегда говорил, что любой командующий должен держаться подальше от политики. Наша работа — война, а она закончена, господин военный министр. «А вот твоя — только начинается»

***

Ян смотрел на удаляющийся силуэт «Брунгильды» в иллюминаторе. Оба разговора были полезны, но он чувствовал себя таким вымотанным, будто его в академии снова заставили бежать кросс с полной выкладкой. Пряник и кнут. Его высокопревосходительство регент, будущий кайзер, и его верный военный министр. Первый предложил великодушно помилованному флот-адмиралу проигравшего государства звание и место при своей особе. Второй пригласил его побеседовать сразу после аудиенции у первого, а значит заранее знал, что Ян откажется. Что пряник не сработает. Ян откинул голову на спинку стула и закрыл глаза. Он мог неподвижно сидеть так довольно долго, и большинство его подчиненных было убеждено, что адмирал просто предпочитает спать в креслах. В который раз он с отвращением подумал, что тоскливая апатия, владевшая им с самого утра, бесследно исчезла, стоило ему оказаться один на один с настоящими противниками. И что для человека, мечтавшего о карьере историка, он слишком уж не любит думать о прошлом. «Опять не успел, не справился, всех подвел», «столько крови — и все напрасно», «правильно она тогда выбрала не тебя» — мысли такого рода напоминали стаю черных птиц, бьющихся изнутри о стенки черепа. Нет, уж лучше он подумает о маркизе Лоэнграмме и господине военном министре, намного полезней. «Он разве что прямо в лицо не сказал про подготовку мной заговора. И поскольку дал понять, что высоко оценивает мои мозги, то будет ожидать, что дергаться я не стану». Ножницы тупятся о камень. «Предполагается, что я затаюсь. Им нужно это по крайней мере до официального подписания соглашений, когда ребята в правительстве Альянса окончательно утвердятся на табуретке висельника и затянут себе петлю на горле. Разумеется, я пойду вам навстречу, господин военный министр, и буду тише воды и травы. Это отвечает и «шервудским» интересам тоже». Камень оборачивают бумагой. «Но среди всего прочего, это означает, что мы должны сыграть свадьбу, а Юлиан — убраться с Хайнессена, как можно скорее. Фредерика права, это, похоже, действительно самый лучший вариант. Простите меня, лейтенант». Ян поудобнее надвинул берет на кончик носа. Он будет исходить из того, что любой имперский сотрудник спецслужб все же в первую очередь является имперцем, а уж затем профессиональным контрразведчиком. И Оберштайн не исключение. Ножницы разрезают бумагу. «Он собирается ловить недовольных на меня как на живца. И здесь время будет работать на него так же, как и на меня. Он не зря намекал на неизменные авторитарные фигуры. К счастью для нас, глядя на самое большое и могучее дерево, имперцы обычно не замечают растущий вокруг лес».