В гостях

Вообще-то, "отношения" этих ребят с натяжкой можно было назвать отношениями. Единственный из возможных вариантов их взаимодействия – прогуливать последние уроки, сваливать к нему домой и трахать друг друга самыми изощрёнными способами. Чистейшая похоть, ничего более, но никто из двоих пока не жаловался. Настрочить домашку по алгебре – скучная необходимость, избежать которую никоим образом не получится. Поэтому, по всему дивану были разбросаны тетрадки, пеналы с валяющейся вокруг канцелярией, и в центре всей этой кучи лежали два подростка, под шумок сбежавшие с добровольно-принудительной внеурочки по географии. — Господи, ну и заебистые конспектики... – комментриует Скарамучча, откидывая тетрадку на пол. Углы помялись – посрать. — Согласна. Да, схватить двойки по математике было крайне нежелательно, но глупая писанина – абсолютно не то, чем хотела бы заниматься Мона на данный момент. Дома у своего парня всегда под юбкой чесаться начинает. Так что надо бы придумать, как по-быстрому перевести их посиделки в нужное русло. Конечно, от колготок она давно избавилась, и те валялись где-то в груде из их портфелей на полу. Скарамучча не пялится на её голые ноги – его ж девчонка, привык уже. А это плохо. Неужели, ему больше не так привлекательно её стройное фигуристое тело? Мона обиженно отводит взгляд пол, и ей в глаза бросается собственный развороченный пенал. Из него торчит различная канцелярия – куча слащаво-розовых ручек, закладка-линейка на 15 сантиметров, синий текстовыделитель из рандомного киоска у дома... В её чисто помытую голову тут же приходит довольно-таки интересная идея. Пока её парень пытается прожечь в стене дыру своими потухшими глазами, Мона наклоняется вниз, выуживает из пенала текстовыделитель, делая вид, что с интересом его рассматривает. Далее она привстаёт на колени, залезает под свою юбку и показательно стягивает с себя нижнее бельё, задевая взмокшую промежность сухой рукой. Непреклонный Скарамучча всё-таки одёргивается, и поднимает на неё любопытный взгляд. — Смотри, как могу, – она ухмыляется, поворачивает широкий фломастер колпачком в сторону и медленно засовывает ребристый корпус прямо внутрь себя. Конечно, без ручного разогрева эластичные стенки влагалища немного побаливают, но Мона игнорирует скоротечные неприятные ощущения. По крайней мере, это стоит нынешнего выражения лица Скары. Её глаза немного скашиваются к носу, а губы растекаются в улыбку, полную кайфа. Половина этого образа чисто показательная, чтобы усладить взор Скарамуччи, но не сказать, что она сама не получает наслаждения от такой нестандартной стимуляции. Парень заинтересовался уже гораздо больше, и начал откровенно пялиться на зрелище, которое демонстрировала ему Мона. В его глазах читалось скорее учёное любопытство, чем животный голод. Протолокнув текстовыделитель немного дальше, Мона приоткрыла губы в сладком стоне, медленно начала вытягивать предмет назад, затем снова ввела его резким толчком дальше, немного содрогнувшись бёдрами. Скарамучча становится на колени и подползает ближе. Останавливает её руку своей, в кой-то веки заглядывает в её глаза и тихо просит разрешения: — Можно...? — Да, – удовлетворённо отвечает Мона, разжимая пальцы и передавая ведение процесса Скарамучче. Он гораздо более смело перехватил фломастер, и без колебаний начал движение, размеренно надрачивая своей девушке в пока ещё умеренном темпе. Мона продолжала тихонько постанывать, чувствуя внизу движение, которое ей абсолютно неподвластно. Приятнее всего, когда тебе это делает кто-то другой, а не ты сама. Скарамучча всегда был резок – в словах, в действиях, в поступках и, само собой, в постели. И хотя Мона сама любила повыделываться и выдвинуть кандидатуру на доминантность, она просто обожала, когда он ставил её на место и брал верх самостоятельно. Шершавая подушечка пальца задевает набухший клитор, затем ещё раз, и одновременно с проникновением начинает массировать чувствительный бугорок круговыми движениями. Ну точно ничто иное, как проверка голосовых связок Моны на выносливость. Но так просто она не сдастся. Внезапно, всякая стимуляция прекращается, а толчки останавливаются. Приоткрыв глаза, Мона вопросительно смотрит на своего парня. По его покрасневшей и вспотевшей физиономии было видно, что наваждение берёт своё. Ну... И не только по физиономии. Ткань на школьных брюках настолько тонкая, что, кажется, его стояк может запросто проделать в ней дыру. — А со мной сможешь так же сделать? – спрашивает он, блестя глазами, словно маленький щенок. Хм, интересная идея. Мона ещё никогда не пробовала позу наездницы и не знает, справится ли она с такими ответственным заданием. Но не попробуешь – не узнаешь, верно? — Конечно, – воркует она, отталкивая парня назад, в гору подушек. Собственными руками Мона вынимает из себя массивный, сплошь увлажнённый корпус фломастера. Между ним и её входом гармонично тянется тонкая ниточка блестящей смазки. Скарамуччу такая картина, очевидно, впечатлила. Сейчас у самого слюнки изо рта пойдут, если продолжит так нагло глазеть. Отбросив запачканный текстовыделитель прочь, Мона с трусами, висящими на коленках, подползла к полулежащему Скарамучче, и опёрлась на его плечо. — У тебя есть? Он молча лезет в задний карман и передаёт ей в руки квадратный пакетик. Брюнетка незаметно закатывает глаза – вот же ленивая сволочь. Изящно раскрыв пальцы, Мона напористо проводит ноготками по эрекции Скарамуччи сквозь штаны, пока тот стискивает зубы за закрытым ртом и старательно притворяется камнем, никак не реагирующим на прикосновения. Чёрные брюки отлетают в сторону к прочему хламу, как и свободные боксеры. Поглаживая рукой вставший член своего парня, Мона ловко надевает на него презерватив, не забывая попутно двигать руками вверх-вниз, только чтобы понаблюдать, как меняется его лицо. Оно уже не такое безвыразительное, каким было всего пару минут назад. Верхние веки опускаются всё ниже, а на щеках проступают покраснения. На секунду в женскую голову взбредает мысль наклониться к его губам, но она быстро отметает идею в сторону. Они редко целуются. Их прелюдии заключаются лишь в действиях, прикосновениях, трении. А размазывание слюны по лицам – в каком-то смысле даже противно. Скарамучча запускает под Мону свою руку, и вводит в разогретое влагалище сразу два пальца, без церемоний сгибая фаланги. Ладонь немного оглаживает клитор, распределяя по нему естественную смазку. Мона прикусывает губу, вновь отдаваясь приятным ощущениям. Она знает, Скарамучча любит тактильный контакт, любит касаться её, любит трогать её там. Мона обхватывает его член обеими руками, несколько раз сжав пальцы чуть сильнее, затем начинает скользить вверх-вниз, не забывая массировать головку подушечками больших пальцев. Скарамучча отводит голову назад, порционно выдыхая, а сам работает рукой ещё интенсивнее. Она знает, как он любит её звонкий тембр, срывающийся на стоны и редкие вскрики. А он знает, что его девушка – гордая орлица, которая не выдаст свой голос, пока он хорошо не постарается. Наконец, она соскальзывает с приятных на ощупь мужских пальцев, устраивается поудобнее на его бёдрах, зажимая стоячий член между его телом и своей промежностью. Хочется немного поёрзать туда-сюда, но тогда эффект будет не тот. Немного привстаёт, хватается за него руками и направляет в себя, неспешно присаживаясь всё ниже и ниже. С каждым миллиметром, который седлает Мона, её горло сдавливают порывы тихих стонов. Низ заполняется всё больше, и эта теснота, которую она вынуждена принять в себя полностью, сводит с ума. Наконец, она опустилась до упора. Не желая томить, Мона вновь приподняла бёдра и немного резче их опустила. Повторила эти действия ещё несколько раз. Ничего сложного. Кроме того, что с каждым толчком жар между её ног накаляется всё сильнее, а сама она едва ли способна разогнаться до приемлемого темпа от непривычки. Из хороших новостей – меж губ Скарамуччи появилась небольшая щель. Наконец-то он начал ломаться. Желая довести парня до полноценных стонов, Мона упирает руки на его подкачанный живот и начинает работать бёдрами на полную мощность. Ощущение, будто головка упирается в самый живот, а основание трётся о каждую чувствительную точку, заставляя Мону томиться от мучительного удовольствия. От этого она сама не может сдерживаться – запрокидывает подбородок, мешает стоны с хныканьем, закатывает глаза, но активно продолжает. Внезапно, на своих бёдрах она чувствует крепкую хватку. Чужие руки опускают её до упора, затем без спроса и разрешения поднимают обратно. Скарамучча, не отвлекаясь от нарастающего кайфа, с удовольствием помогает своей девушке, насаживая её на себя. Та лишь улыбается, расслабляется и продолжает с энтузиазмом седлать его член. Возбуждение с каждой секундой становится всё сильнее. Скарамучча внезапно решил внести правки в изначальные планы, приподнял девушку за задницу и начал толкаться в неё сам, едва ли позволяя ей свободу движений. Мона стонала всё громче, давая соседям понять наверняка, чем здесь занимаются два озабоченных подростка. Когда-нибудь их точно кто-то застукает. Но сейчас Мона думает не об этом, она думает лишь о том, чтобы член Скарамуччи вдалбивался в неё глубже и напористее, чтобы проходил в неё до самого конца, принося уйму удовольствия и приятные салюты в глазах. Иногда ей хочется, чтобы он кончил прямо в неё, чтобы его вязкое семя заполнило её до краёв, затекло в самую матку, а потом медленнно выливалось из промежности крошечной струйкой, пачкая ноги, одежду и постель. Но, конечно, 1% оставшейся в возбуждённой голове адекватности ни за что не даст такому произойти. Мона насильно вырывается из его рук, и несколько раз их бёдра хаотично сталкиваются в бурном сражении. Пока, наконец, девушка не достигает пика наслаждения, запрокинув голову к потолку, дёргаясь от бурных импульсов снизу, изнутри сжимая член Скарамуччи размеренными сокращениями. Парень и сам был на пределе. Из его уст слетали уже откровенные, не сдерживаемые ничем сиплые стоны. Толкнувшись в обессиленную Мону ещё пару раз, он так же достигает своего пика, блаженно прикрыв глаза. Девушка с последним стоном слезает, без сил заваливается спиной на диван, пока по внутренним сторонам её ног течёт влага, которой она теперь запачкала и Скарамуччу. Энергия кончилась. Мона изо всех сил борется с вязкой и липкой дрёмой, но пока успешно ей проигрывает. В конце концов, что против сонливости могут сделать дети, не спавшие всю предыдущую ночь, которые только что занимались бурным сексом? — Я... сейчас вернусь, – бормочет такой же полусонный Скарамучча и, видимо, покидает диван. Она уже не видит. Мона поворачивается на другой бок. Её голый вид прикрывает одна лишь помятая юбка, которую после таких развлечений придётся минимум постирать и погладить. С каждой минутой сознание всё больше окунается куда-то в небытие, а тело тонет в воздушной обивке дивана и нескольких жёстких подушках. Последнее, что она успевает увидеть, прежде чем отключиться – тусклый свет за оконными шторами и цифры "17:43" на автоматических часах на полке.

***

Туман сладких грёз уже развеялся из разума, но в теле просто не находится сил, чтобы проснуться. Хочется полежать ещё немного, но Мона знает, что она уже взрослая девочка и её ждут неотложные дела. С превеликим трудом она разлепляет глаза. Проклинает себя за то, что опять вырубилась с тушью на глазах. Комната абсолютно темная и серая, с полным отсутствием цветовой гаммы. Только сзади что-то отдаёт холодным светом, но Моне с такого положения источник не увидеть. Она приподнимает голову, осматривает сплошь занавешенные тёмные окна, стены с завитыми обоями, висящими сверху старомодными полками и несколькими портретами каких-то людей.... Стоп. Это не её квартира. Осознание ударяет внезапно, как гром среди ясного неба. Она забыла уйти от Скарамуччи! Просто бессовестно вырубилась посреди его дивана непонятно на сколько времени. Ситуация уже не задница, это полноценная жопа. Остаётся только молиться всем архонтам, что прошло меньше двух часов, и Мона хотя бы успеет собраться и уйти незамеченной. Девушка приподнимается на локтях, вертит по сторонам затёкшей шеей. Шторы, сквозь которые некогда были видны проблески белого дня, совсем почернели, будто и не из ткани вовсе сделаны. Получается, уже стемнело... Мона поднимается на подрагивающих ногах, чувствуя едва заметную ноющую боль в промежности, и разворачивается. У неё почти получилось сдержать вскрик неожиданности, из горла вырвался только хриплый вздох. Бледный свет, который придавал комнате минимальную видимость, исходил от компьютера. А за компьютером сидела женщина. По спинке офисного кресла струилась толстая сиреневая коса, и сама она увлечённо щёлкала нарощенными ногтями по клавиатуре. Мона застыла как вкопанная, боясь лишний раз пошевелиться. Она уже продумывала подробный план, как бы ей тихо сгрести свои вещи и улизнуть под шумок. Но вдруг вечернюю тишину пронзил нежный голос, порушивший все её намерения в зачатке. — Проснулась? Женщина даже не повернула головы в сторону гостьи, продолжая беспечно работать за монитором. — Да... – покивала брюнетка, смаргивая остатки сна. Совесть заиграла на своих скрипучих струнах, и Мону вдруг накрыла волна неприятного стыда. Мало того, что без спроса пришла в чужую квартиру, устроила беспорядок и балаган, так ещё и развалилась в спячке посреди комнаты, будто у себя дома. — Извините... – смущённо лепечет она, перебирая пальцы собственных рук. Кресло оборачивается на 180 градусов. На Мону глядят ярко-сиреневые глаза, наводящие страх и холодок на спине. Этот убийственный взгляд ни коим образом не сочетается с только что прозвучавшим голосом. Прикрыт он прямоугольными линзами очков. На широкие плечи наброшен удлинённый светло-лиловый балахон. Проанализировав внешность таинственной незнакомки, Мона делает смелое и логичное предположение, что она – никто иная, как мама Скарамуччи. — Забей, всё нормально, – Утончённая кисть, покрытая аметистовым лаком, смахивает в небрежном жесте. Женщина добродушно и гостеприимно улыбается, затем поднимается и скорым шагом минует проснувшуюся девицу. — Побудь секунду тут, я сейчас вернусь. Мона смотрит, как женский силуэт в полной темноте скрывается в направлении к лестнице наверх, стуча подошвами тапок. Девушка вновь остаётся одна в полумраке. Через некоторое время слышится щелчок, коридор озаряет желтоватый свет. Хозяйка квартиры спускается, но уже не одна, а с компанией. — Ай-ай-ай! – бормочет полусонный парень в одетых наспех домашних шортах, которого с небывалой лёгкостью тянут за ухо вниз по лестнице. Останавливают его у входа в гостиную, прямо перед озадаченной Моной. — Нет, ну никакого воспитания, – сиреневовласая женщина скрещивает руки на груди, строго глядя в сторону, видимо, сына. – Тебя кто учил гостей одних в комнате оставлять, а? Скарамучча беспомощно лупит зенки по сторонам, как совёнок – по нему заметно, он и сам только что пробудился ото сна. Мона улыбается с такой умилительной и одновременно забавной картины. Но наконец, его медлительная башка соображает, что в такой ситуации нужно сделать. — Прости пожалуйста, я случайно заснул, – обращается он к Моне, подходит ближе и в извинительном жесте кладёт ей руку на плечо. — Вот так, – одобрительно кивает матриарх. Похоже, выводить их обоих за шкирку на улицу она не собирается, это хорошо. Почему-то Мону одолевает лёгкое смущение. Пальцы Скарамуччи до сих пор утяжеляют её плечо, а его полусонный взгляд направлен ей в лицо. Она точно не привыкла взаимодействовать с ним таким невинным и безобидным образом, ещё и при взрослых... Из головы вылетает даже тот факт, что голые ноги Моны прекрасно видны под лёгким освещением. Она неловко скидывает с себя мужскую руку, в попытке отвлечься глядит позади себя. В глаза снова бросаются чёрные окна. — А... Сколько сейчас время? – с замиранием сердца интересуется Мона, каждой фиброй души надеясь услышать цифру поменьше. — Около двенадцати ночи, – так же спокойно отвечает женщина, глядя себе на запястье. И тут всё внутри Моны рушится, как хлипкий карточный домик. Ну всё, дома ей влетит по первое число. — Мне пиздец... – озвучивает она свою мысль, оскаливаясь в нервной улыбке. Скарамучча рядом с ней прикрывает рот и зевает. — Да, – соглашается мать, по прежнему стоящая позади двух подростков. – Но это будет завтра. А пока, дети, отправляйтесь-ка вы спать. — Пойдём, – Скарамучча протягивает Моне руку, и она неуверенно вкладывает свою ладонь в его. У неё даже не осталось сил запротестовать, что ей пора домой. Она была слишком поражена той нежностью и беззаботностью, исходящей от полусонного Скарамуччи, и тем полным пониманием, которая продемонстрировала его мама. Ни слова против не сказала, просто офигеть можно. Если бы у себя дома Мона сделала хотя бы намёк на то, что собирается привести в гости парня, её бы прибили живьём на месте. Ребята держались за руки, вышагивая ступеньку за ступенькой. Мона продолжает сжимать его ослабевшие пальцы, а в голове так и вертятся мысли о том, что эти пальцы вытворяли с ней сегодня днём. А сейчас, вечером, они просто держатся за ручки и невинно идут по лесенке, господи. Она отчётливо чувствует на своих щеках проклятый румянец. Почему держаться с ним за руки гораздо более неловко, чем трахать его в его же гостиной, распространяя по всей квартире громкие стоны? Скрипучая дверь распахнулась, Скарамучча с Моной вошли внутрь. Присев на кровать, Скара жестом подозвал Мону за собой. Она покорно подошла. Он придвинул её к себе, сонно приобняв со спины. Мона позволила себе тепло улыбнуться, и сжала его руки в ответ. — Давай спать. – шепчет он, и они укладываются в таком же положении горизонтально, укрываясь ещё тёплым одеялом. Что ж. Сегодня Мона первый раз переночует у своего парня. Суперски. А где-то на первом этаже, на замусоренном диване до сих пор разбросаны развороченные школьные вещи, среди них покоится давно высохший от женских выделений текстовыделитель, а на полу валяются небрежно спущенные и помятые в процессе раздевания мужские брюки.