can't figth this feel

сумеру почитают не только за обилие мудрости, продолжающейся неизбежно в каждом его жителе. сумеру славится множеством культурированных событий — праздников тут было порядка сотни. подготовка к одному из таких захватила всех. как негласное, но излюбленное бремя, которое раз в несколько лет жители добровольно взваливали на свои плечи — оно поглотило город, прожевав и не выплюнуло. но разве кто-то возражал? люди не были против. никто не был против. сумеру умеет развлекаться и отводить душу — сумеру лучший в этом. в пестрящих украшениях, которыми увенчаны были в первые же дни подготовки фонари; в множестве яств, от которых ломились не только торговые лавки, но и столы в домах — сумеру умеет быть щедрым. богатым и щедрым господином, у которого в арсенале про запас всегда лежит бутылка настойки на душистых травах и заводная песня — песни и танцы вообще были одной из главных достопримечательностей региона. так танцевать, как танцевали почитательницы покойных богинь, не танцевал никто. так приковывать к себе внимание, как приковывали они, не приковывал никто. — моя госпожа, ты уверена, что ты этого хочешь? нилу смотрит с восхищением. она иных эмоций и не ожидала испытать, когда услышала то, что услышала. о, как же это лестно! всю жизнь положить на вовлеченность в то, чему в итоге станет учить. да еще кого! нилу ладони складывает домиком, улыбаясь лучезарно. до начала праздничной недели у них ещё несколько дней есть. она успеет показать все, что нужно! и осознание этого греет душу. — уверена. а почему нет? это мой второй праздник среди людей. я хочу быть не просто немым наблюдателем. я хочу подарить людям воспоминания. мы сможем...начать сейчас? нахида пришла сюда с конкретной целью. конкретным желанием. её эмоции достигли своего апогея в тот миг, когда она, забыв будто бы, кем является, самозабвенно целовалась с _ним_ он терзал её губы своими, вгрызаясь в них жадным поцелуем. она была ничуть не лучше — она цеплялась за его широкие плечи, точно котенок, требующий ласки. она отзывалась на поцелуи, позволяя ему вмонтировать себя в стену. чувствовала, как стучит её сердце, зажатое соприкосновением его крепкой груди с её мягкой. она позволила ему вклиниться между своих бёдер, отобрав пути к отступлению. плохо помнила, что именно протрезвило — не то тугое давление в паху, не то мужские губы, сползшие на её шею. но остановило. спасло. нахида остаток ночи не могла прийти в себя, теряясь среди догадок: а что если бы она не убежала, сверкая пятками? между ними случилось бы то, чего она так страшилась? дело было вовсе не в страхе перед болью. дело было в том, кем был он. нахида не хотела этого с ним. целовалась, растеряв возможность думать. но не хотела _его_ — другой мужчина. другие обстоятельства. но никак не сырая подворотня и второй предвестник фатуи, который однажды уже побывал между её ног. это неправильно — окрашивать своими эмоциями событие, которого так ждет обычный народ. но нахида просто не видит иного выхода, мысленно тысячекратно извинившись перед собой да перед людьми за то, что пытается таким образом отмести от себя ужасные мысли и потаенные желания. эта идея пришла в её голову внезапно, когда думать лишь о произошедшем между ней и дотторе стало совсем невыносимо. и вот, она тут, стоит и улыбается танцовщице, попросив её об участии в главном танце. и помощи в его заучивании. нахида ведь толком ничего и не умеет. не знает совсем о том, каким должно быть искусство настоящего танца. все, чем она жила прежде, была тюрьма. гладкая, без стен и потолка. запертая своей же силой, нахида ни шанса не получила на то, чтобы быть счастливой так, как ей хочется. заниматься тем, чем ей хочется. в одном дотторе был прав — она не должна бросать всю себя на то, чтобы быть ближе к людям. есть ведь иные способы познавать человеческие рассудки. танец входил в их число. нахида наблюдала празднование сабзеруса со стороны каждый год. на протяжении всего своего заключения. и сейчас ей..невообразимо захотелось принять участие в даже пусть и не таком масштабном, но празднике. сабзерус она не посмеет пропустить на будущий год. став для народа не просто символом, который чтила группка, по мнению общества, идиотов. став для народа чем-то...однозначно бóльшим. нахида хотела перестать быть красивой картинкой. хотела обрести значимость. и, возможно, доказать ему, что его слова лживы. самую малость. — конечно можем, госпожа! но..ты будешь танцевать..вот так? ох. будь тут. я подберу для тебя наряд получше. нилу напоминает ей райскую птичку: шебутная, пёстрая, не замирающая на месте ни на миг. такие долго не живут. но проживают такую яркую, красочную жизнь, которой могут позавидовать все остальные. нахида завидует ей, пташке, которая так легко смогла расправить крылышки — она не сможет этого сделать. не так легко, как это далось нилу. нахида с лёгкой ниткой усталости вздыхает, проводив птичку в очередной вдохновенный полёт. она хочет этого. потаенными кусочками всего своего божественного нутра хочет, стремясь к грации и величию. но вместо этого уныло улыбается, заставляя себя сделать вид, что все в порядке, когда нилу возвращается, принося ей такой же наряд, какой был у неё самой. только..более пёстрый, что ли. с бóльшим количеством блесток да украшений. нахида не задает вопросы, спрятавшись за ширмой. к этой коже прикасались его руки. эту талию плотным кольцом обвивали, желая вжать в себя. нахида соврет, если скажет, что ей это не нравилось — ей, стоя вот так, в неглиже практически полном, отдалённом от филигранного тела лишь тканью белья, хотелось закричать и расцарапать его лицо. за то, что вместе со страстью мимолётной, точно дуновение ветра, он подарил ей волну непрекращающихся мыслей. о нём. о том, что между ними было. если бы здесь было зеркало, нахида наверняка сжалась бы под его облизывающим взором, переполненным осуждением. — я отойду, госпожа! ты переодевайся, а я быстро. по делам. нахида сдается. у неё есть выбор? крикнув удаляющейся пташке что-то о том, что она ничуть не против, нахида со вздохом жмурится. пытается сморгнуть невнятные эмоции с ресниц. не получается. это ожидаемо — нахида стискивает зубы, взяв себя в руки. и надевает это пестрящее безумие. она хочет увидеть, как выглядит в этом — в множестве украшений дивных и наряде, который сумерцы носили много лет назад и носят по сей день в глухих деревушках, укрытых густой кроной деревьев. в самой чаще леса. под её защитой. тихие шаги — нахида не может избавиться от ощущения некой...робости, что ли. перед обстоятельствами и собственным телом, облаченным в новую обертку. может, это была глупая идея? стремление доказать дотторе, что её мотивы не останутся пеплом на страницах книг, которым не суждено шагнуть в будущее. — ни за что бы не подумал, что ты пойдешь на такие жертвы, лишь бы перестать гонять мысли обо мне. или это новая тактика в костях за одним столом с собственным эго? у нахиды что-то трещит да ломается в груди. — какого черта ты тут забыл? дотторе не доставляет никакого удовольствия наблюдать за тем, как она оборачивается к нему, глядя с гневом. о, гнев ей совсем не к лицу — дотторе не нравится лицезреть эти эмоции, когда как на самом деле она переполнена иными. дотторе не следил. он знал — встретит её тут. предсказуемая, точно дважды два загадка, которую он не мог разгадать до сих пор. глаза, нынче ничем не спрятанные, смотрели алым блеском — что она придумала не сей раз? красивая. божественная. казалось, захоти нахида, чтобы он рухнул на колени, целуя её ноги, он бы это сделал. но вместо этого задевает каждую струнку в её хрупкой душе, по каждой проезжается — ему это тоже своего рода удовольствие доставляет. смотреть за тем, как богиня самостоятельно достигнет нужной ему кондиции. чтобы взять. вначале просто взять. потом — взять и выбросить, утонув в агонии. как раньше никогда больше не будет. — такого же, как и ты — я уроженец сумеру, маленькая богиня. много лет прошло, очень много. но все еще уроженец. то, что ты была заперта в людских амбициях, не значит, что весь мир за границами твоей клетки перестал существовать. больно режет. по-живому, больному. по открытой ране, на которую ему нравится давить, выжимая кровь. которая убивает в ней в с е. — замолчи. и убирайся прочь. нахида не справляется с этим. не справляется с ним, со своими эмоциями, со всем, в чем погрязла, позволив предвестнику взять над собой контроль. ей больно, плохо, страшно. она не хочет его видеть. зачем он пришёл снова? поиздеваться? опять? втоптать в грязь остатки её самообладания и самолюбия? у него прекрасно получается — сердце разлетается на множество осколков, впившись в мякоть плоти. нахида так не хочет. не может. её тошнит от его лица — и где там нилу? может, нилу прогонит его прочь? у нахиды нет сил. он загнал её в ловушку. — ты не ради этого идешь против себя. не ради того, чтобы я ушёл. дотторе делает к ней несколько шагов. пташка сменила оперение — сбросила старые перышки. привлекла внимание к себе ещё больше. разве он может пройти мимо? вместо этого он медленно жмет её к стене — пятится, маленькая. но явно не глупенькая — он выходит на свет. в этой глупой одежде он не похож на предвестника. он сливается с толпой. потому что иначе её крик могут и услышать — дотторе хочется спрятать её в своих объятиях от всего мира. мир ведь её не заслужил. заслужил только он. во тьме должен зажечься луч света. нахида должна стать этим лучом. подарить ему тепло. потому что он не получал тепла. никогда. никто и никогда не дарил. пусть протянет руку. пусть взглянет ему в глаза. дотторе осознаёт, что он на коленях, когда чувствует прикосновение к своей щеке. вспышка света ослепляет его. он видит не нахиду. он не помнит женщину, которая образом эфемерных эмоций, осколков, обрывков пред ним предстаёт, окутав незнакомо знакомым теплом. он не может понять, откуда он знает то, что дарит ему это прикосновение — он накрывает её мягкую ладонь своей, губами неожиданно нежно, невесомо накрыв внутреннюю сторону руки — поцелуи щекочут подушечки пальцев, запястье, косточку — дотторе не может понять. как будто кто-то ластиком прошелся по конкретному воспоминанию, уничтожив его — он напрягается, хмурится, пытаясь заставить себя. не может. это...не в его силах. как бы не старался. — кто ты такая? обессиленно спрашивает, обретая дар речи. наваждение. ослепившее его наваждение, стоило которому спасть — смотрит в смеси́ удивления и ужаса. нахида испытывает то же самое. что-то чужое, но в то же время родное копошится в груди — хлопает ресницами, глядя на то, как второй падает перед ней на колени. хлопает ресницами, робко касаясь его щеки. замирает вместе со временем, когда он льнет к руке, целуя кожу теплую. она не способна понять причину, по которой именно теперь, сейчас, она не хочет отталкивать его от себя. почему в груди отдаётся щемящей болью от каждой секунды в близости к нему. она что-то упустила. это не просто предвестник, от которого, точно по спирали, хотелось убежать. это..потерянная, забитая душа, которой не дали реализоваться. не дали ни шанса. дотторе видит женщину с лицом нахиды. нахида видит маленького мальчика. — кто ты такой? она очень красивая в этом наряде. в наряде, который будит в нём необъснимое желание, необъяснимую ассоциацию. нет в этом желании никакой похоти — он медленно поднимается на ноги, возвышаясь над ней вновь — но без страха смотрят зелёные глаза, в которых ему хочется сгинуть. позволить ей украсть у него остатки здравого смысла — ровно это и делает, протягивая ей ладонь — безмолвия хватает, чтобы понять; нахида принимает руку, вложив пальцы в раскрытое сердце. она знает, что он хочет сделать. и поддаётся этому порыву, в готовности найдя второй рукой место за его шеей, когда как его широкая ладонь удобно обхватывает тонкий стан; движентя хаотичны, плавны, точно течение спокойной реки. робкие, осторожные прикосновения — ногти бережливо царапают затылок мужской; пальцы боятся коснуться обнажённой мякоти — он не труслив. она не глупа. но они будто бы впервые рядом. будто бы не он, забыв, что такое совесть, терзал её в первую встречу, желая заполучить гнозисы. точно не они целовались, как безумцы, и, не останови она его, не кончилось бы поцелуями. нет. этого не было. весь мир перестал существовать в секунды, когда предвестник вовлек богиню в танец, зашкаливающий эмоциями. они били целебным ручьём. живительной влагой. глотком воздуха. оазисом в пекле пустыни. в тишине вселенской... нахида впервые не побоялась заглянуть ему в глаза. он не был кошмаром. не был страшным сном, от которого ей захотелось бы убежать. он прекрасен. его голубизной пропитанные локоны, на фоне которых выразительные алые глаза блестели, точно две луны на небе тёмном. нахида забыла, кажется, как дышать, следующая за ним нежным листиком. хотелось держаться за него вот так легко, как удавалось до сих пор. кружиться в лёгкости одежд и движений — ей казалось, что их больше ничего не сковывает. ни вражда, ни ненависть, ни её собственные страхи, загнавшие в ступор. нахида ведь может и к себе прислушаться. что за чувство дерет ребра изнутри? что за чувство подталкивает к нему ближе и ближе? что за чувство разжимвет ей пальцы, чтобы сместить их на его щеки? что за чувство опускает веки, потянув его ближе? что за чувство жжет губы теплом его дыхания в нескольких миллиметрах от её губ? он тяжело дышит. но не делает этого, стиснув пальцами девичью талию. хочет, но не делает, кончиком носа касаясь её носика. весь мир перестает для них существовать в миг, когда дотторе заставляет себя держаться. они оба этого хотят. но ни он, ни она не решаются разрушить тоненькую нить, которая шёлковым серебром между ними протянулась. не сейчас. не в эти мгновения, окрасившие стук сердца в покой. покой, желание, ступор, страх.. — какая красивая, гармоничная пара! вы будете танцевать на празднике вдвоём. голос нилу выдергивает из грез, точно котенка нашкодившего за шкирку хозяин взял. вынудив отскочить друг от друга — да только поздно уже.