vengeance is most satisfying when delayed

Это одна из их последних ночей в Мондштадте перед возвращением в Сумеру, и Сайно решает, что надо брать от этой поездки всё, поэтому предлагает Тигнари сыграть в «Священный призыв семерых» (а заодно похвастаться новым эксклюзивным дизайном колоды). На желание. Тигнари недоверчиво смотрит на него, обдумывая предложение несколько секунд, но конкурентный дух берёт своё и он соглашается. В конце концов, не каждый день Сайно предоставляет возможность загадать ему любое желание. Особенно учитывая то, что практически все их парные матчи так или иначе чаще всего заканчиваются сексом на игровом столе, или на полу, или на кровати, или– Ну, в общем, заканчиваются сексом. Даже если изначально они не играли на раздевание. Они не устанавливали ограничений: три раунда — проигравший выполняет любое желание победителя. Помимо того, что Тигнари довольно-таки уверен в своих игровых навыках, Сайно пробудил в нём интерес. В обычных матчах Сайно никогда не поддаётся, просто потому, что проигрыш невероятно задевает его гордость. Особенно проигрыш Тигнари. Исключение — когда они играют на раздевание, именно поэтому такие их матчи заканчиваются тем, чем заканчиваются, и как бы Тигнари ни нравилось это окончание, он ненавидит, когда ему поддаются. Особенно в таких вещах, как карточные или настольные игры. Особенно такой легендарный игрок, как Сайно. А тут Сайно предлагает условия, где ему изо всех сил надо постараться победить, потому что проигрыш будет стоить ему не только задетой гордости? Либо Тигнари недооценил странность его кинков и Сайно хочет, чтобы он победил и загадал ему это желание, либо у Сайно на уме для него что-то конкретное. И Тигнари очень хочет посмотреть, как далеко Сайно готов зайти, чтобы выиграть эти матчи. Первые два матча проходят, как обычно, Сайно выигрывает первый, а Тигнари второй, что означает необходимость финальной дуэли, и к этому моменту напряжение и температура в комнате уже начинают расти. Тигнари снимает перчатки и всю свою верхнюю одежду, кроме водолазки, Сайно — перчатки и головной убор, хотя ему нет в этом никакой необходимости, раньше оно ему никогда играть не мешало. Как и нет никакой необходимости так наклонять голову, откинувшись в кресле, выставлять напоказ шею, как под упругой плотной тканью чокера напрягаются и перекатываются мышцы и сухожилия, идеально, чтобы укусить… Соберись, Тигнари. Сайно словно угадывает его мысли, смотрит сперва на него, прикрывая улыбку колодой карт, а затем переводит взгляд на стол, напоминая ему: — Твой ход. Верно. Он не может проиграть. И если Сайно жульничает, Тигнари будет тоже. Он дожидается момента, когда Сайно уходит в раздумья над следующим ходом и начинает действовать осторожно: сначала ненавязчиво, как бы случайно касается кончиком хвоста его ступней, лодыжек, бедра, локтей и с упоением наблюдает, как тот вздрагивает и теряет ход мысли. Несмотря на откровенный наряд и босые стопы, Сайно очень чувствителен к прикосновениям и боится щекотки. Он отвечает Тигнари тем, что ставит стопу на край стула, где тот сидит, прямо между его ног. И Тигнари ненавидит своё тело и инстинкты за то, что кровь из головы моментально приливает в то самое место, напротив которого сейчас находится нога Сайно, пусть он и хорошо контролирует себя даже в таких ситуациях. Он почти промахивается со своим ходом. И тогда Тигнари начинает действовать смелее: касается его колена, рисует пальцами круги на коже, поднимается выше и поглаживает бедро, повторяет контур выреза на его шортах и наконец пробирается через вырез под ткань. Естественный румянец на щеках Сайно становится на оттенок темнее, он делает неправильный ход и по языку его тела Тигнари понимает, что он начинает нервничать. Это хорошо. Это очень хорошо, только прежде, чем Тигнари успеет обрадоваться, Сайно берёт реванш. Его следующий бросок — пять универсальных дайсов и три Электро. Идеально, чтобы использовать все навыки, которые он подготовил, ещё и карту места сверху. Тигнари переводит взгляд на результаты своего броска, оценивая свои шансы: пять Пиро, два Гео, один Крио и Анемо. И ноль Дендро или Электро. А Сайно ещё и ходит первым. Тигнари поднимает взгляд на него, чувствуя, как жар приливает к лицу и шее: хочется оттянуть воротник и сглотнуть, но он всё ещё хорошо владеет языком своего тела и помнит про первое правило клуба: не показывать Сайно своего беспокойства. Особенно сейчас. — Допустим, — он ставит локти на стол и наклоняется вперёд, — ты победил. Что ты попросишь? Лицо Сайно нечитаемо, как и всегда, но яшмовые глаза загораются и зрачки расширяются: Тигнари знает этот взгляд слишком хорошо. Он убирает от лица колоду и кладёт её на стол, а второй рукой достаёт из-под стола атласную пурпурную ленту. — Скрести руки за спинкой стула. Его тело предаёт его впервые за вечер: уши повержено прижимаются к голове, а он сам — к спинке стула, и хвост дёргается в знак любопытства. Он заводит руки за спинку стула практически мгновенно, не отдавая себе отчёта, так, словно повинуется команде строгого и властного Генерала Махаматры, хотя Сайно — его Сайно — никогда не бывает с ним таким. Да и сейчас его голос звучит мягко и спокойно, как и всегда — просьба, не приказ, просто Тигнари стоило бы давно понять и признать одну простую истину. Сайно непредсказуем до абсурдности, неважно, как давно Тигнари его знает и сколько ещё лет пройдёт в будущем, ему кажется, что он никогда не научится понимать, что у него на уме и предугадывать, что взбредёт ему в голову в следующую секунду: новая плоская шутка или очередной странный кинк (а у Сайно их много). Именно поэтому, когда он выключает необходимость думать и становится своей будничной версией, Тигнари опасается выходить с ним в люди, потому что ответственность за их репутацию целиком и полностью ложится на его плечи. Так вот истина эта заключается в том, что Тигнари, какая бы безумная идея ни посетила эту светлую голову, на самом деле где-то в глубине сердца всегда её с нетерпением ждёт, а потому принимает и с энтузиазмом скрещивает запястья за спиной и предвосхищает, какой шторм Сайно поселит в его душе на этот раз. Так, словно Тигнари нужно это, необходимо для поддержания полноценного существования, как кислород, как воздух, пропитанный запахом озона после грозы. Сайно поднимается со своего места и медленно подходит к нему, чуть покачивая бёдрами, моментально приковывая взгляд к тем частям тела, которые обычно более или менее скрыты. К моменту, как они закончили эту игру (и речь сейчас не о картах), из одежды на нём остались только топ, шорты (когда он успел развязать и снять килт Тигнари даже не заметил) и носки. Ну, и чокер. Чокер этот блядский, бездна бы его побрала. Сайно садится ему на колени и наклоняется, чтобы победоносно связать его запястья за спинкой стула. — Что ты на этот раз задумал? — Тигнари задаёт этот вопрос скорее самому себе, или богам и Архонтам, которые по какой-то причине послали ему жизненное испытание в лице Сайно, шёпотом, подняв глаза к потолку. Их лица почти соприкасаются, и Тигнари чувствует своей щекой, как Сайно улыбается. Заканчивает с узлом, проверяет на прочность, отстраняется и смотрит прямо в его глаза цвета дождевого леса: — Сиди и смотри. Взяв двумя пальцами его за подбородок, Сайно несколько секунд всматривается в его лицо: неподдельное желание, смешанное с предвкушением, а они ещё даже не начали. И Тигнари ещё ни малейшего представления не имеет о том, что Сайно для него приготовил. Сайно целует его, проводя языком по нижней губе, и когда Тигнари пытается отстраниться назад, притягивает ближе, положив руку на затылок — знает, что Тигнари это слишком нравится. В обычной ситуации Тигнари бы Сайно с себя сбросил и перевернул на спину: он не любит, когда пользуются его слабыми местами, но сейчас. О, сейчас. Он дёргает руками в инстинктивной попытке поднять и остановить, и именно в этот момент по позвоночнику холодными липкими мурашками пробирается осознание, что Сайно задумал и зачем. Он замечает попытку бегства и прижимает Тигнари ладонью обратно к спинке стула до упора. — Я думал, у нас был уговор: проигравший исполняет желание победителя. Моё желание — чтобы ты сидел и смотрел. Ты уверен, что правда хочешь нарушить правила в присутствии Матры? Голос Тигнари — едва различимая мольба: — Сайно– Сайно не даёт ему закончить, накрывая его губы снова, и на этот раз у Тигнари не остаётся ничего, кроме как принять поражение и играть по правилам, которые он сам принял. Сайно целует медленно, мокро, нежно в отличие от Тигнари, который любит кусаться, но сейчас это сводит его с ума и накаляет его терпение до предела. Его терпение и самоконтроль, о несгибаемости которых Сумеру слагает легенды. Сайно трётся о его бедро и стонет в его губы, обнимает его шею, а Тигнари даже не может к нему прикоснуться. Он чувствует, как его когти удлиняются и зудят от желания исцарапать кожу обнажённой спины прямо перед ним, стянуть эти отвратительно узкие шорты, смять в руках мягкие, но упругие бёдра, развести в стороны ягодицы и начать растягивать его сразу двумя пальцами, потому что Сайно нравится эта саднящая боль. Но это всё в его голове, а в мучительной реальности перед ним Сайно становится громче, он больше не целует Тигнари, а бесстыдно стонет прямо в его ухо, стягивает шорты и трётся уже голым членом о его бедро, вжимаясь пальцами в спинку стула, но делает это всё так, чтобы не касаться члена Тигнари даже случайно, хотя бы немного. Он чувствует, как его клыки обнажаются и по подбородку стекает слюна. Кажется, не заскулил он ещё только из остатков чувства собственного достоинства. Тигнари трётся носом о его плечо, вдыхая лёгкий запах кварца и озона, который сопровождает Сайно постоянно, масел неизвестного ему происхождения родом из пустыни, горячей влажной кожи, песка и ветра. Он кусает бронзовую, нежную в этом месте кожу — с губ Сайно срывается судорожный вздох, пальцы вжимаются в спинку стула крепче, бёдра инстинктивно подаются вперёд. Но Сайно сию же секунду сбрасывает его голову в обратное положение, дёрнув плечом, и снова перехватывает его лицо за подбородок, на этот раз хватка твёрже и крепче. Он качает головой и укоряюще прицокивает: — Кусаться не входит в категорию «сидеть и смотреть». — Ты, — Тигнари закрывает глаза и делает несколько глубоких вздохов, пытаясь успокоиться и воззвать к здравомыслию (если не Сайно, так хоть к своему собственному), — ты просто невыносимый, ты знаешь об этом? — Не тебе мне об этом говорить. Сайно упирается коленом между его ног, — Тигнари подпрыгивает на стуле и давится вздохом, — но это первый и единственный раз, когда Сайно так делает, прежде чем вернуться к своему первоначальному занятию. К моменту, как Тигнари оправляется от этой атаки, его голос — не более, чем хриплый скрежет: — Архонты, Сайно, ты просто сумасшедший… Зачем?.. Сайно определённо зол на него за что-то, Тигнари пытается в голове восстановить череду событий за эту неделю и понимает, что вообще-то послужной список его промахов довольно многочисленный. На самом деле, он чувствует себя немного виноватым за многое из того, что сказал Сайно в начале их пребывания в Мондштадте, но серьёзно? Почему просто не поговорить? Наказывать его, да ещё и так жестоко, мог додуматься только он. — Прости меня, ладно? Что бы из того, что я сказал, тебя ни задело, — Тигнари изо всех сил пытается звучать спокойно, доброжелательно и искренне, чтобы попытаться хотя бы немного сменить его гнев на милость. — Позволь мне помочь тебе, а потом мы обо всём поговорим. — Я и без тебя прекрасно справляюсь. А ты сиди и смотри на то, что упустил. А. Так вот о чём всё это. Теперь Тигнари действительно чувствует себя плохо. — Сайно… Теперь Тигнари хочет к нему прикоснуться для того, чтобы его обнять. Но Сайно упрямый до абсурдности, и если он что-то задумал, лучше дать ему довести дело до конца. Они поговорят, Тигнари поговорит с ним потом, обязательно. Он так просто этого не оставит, но сейчас… Сайно дрожит перед ним, потому что как бы он ни упирался, кончить вот так — тяжело, его ноги и спина наверняка болят от такого положения и напряжения, но всё, чем Тигнари сейчас может ему помочь — это двигать своим бедром ему навстречу и шептать на ухо ободрения и слова обожания. Единственное, что Сайно ему позволяет. Он такой красивый, всегда красивый, человека прекраснее Тигнари ещё не встречал, но вот так — особенно: румянец на щеках ещё ярче, тело покрывается красными пятнами в некоторых местах, бронзовая кожа поблескивает от пота, волосы прилипли к лицу и шее, губы искусанные и припухшие, белые ресницы дрожат на прикрытых глазах. Тигнари действительно не заслуживает его, наверное. Он вспоминает, какими взглядами провожали его мондштадтовцы всю эту неделю, словно ни разу до этого не видели обнажённой кожи. Вспоминает Альбедо, полные обожания глаза Сайно, когда он Тигнари все уши прожужжал о том, какой тот гениальный художник, о том, что наконец-то кто-то ценит его шутки и его самого по достоинству, этот внезапный флирт на ровном месте, словно Альбедо сочиняет комплименты, как дышит. Резкий укол ревности поражает всё его тело и скручивает живот в болезненный узел от мысли о том, что кто-то ещё (кто-то конкретный) мог бы увидеть Сайно таким. Никогда. Никто, ни за что и нигде. Только через его труп. Сайно кончает наконец, сильно и ярко, громко выстанывая имя Тигнари, практически полукрик, смешанный с плачем. Тигнари, кажется, ещё никогда не был так рад его оргазму, просто потому, что теперь он сможет наконец обнять Сайно, убрать с лица налипшие волосы, погладить по спине, отнести его в их кровать и уложить спать, продолжая гладить по волосам до тех пор, пока он не уснёт. Тигнари шепчет ему, что он молодец, пока Сайно обмякает верхом на нём и упирается лбом в его висок, всё ещё немного дрожа и отходя от оргазма. Он пользуется этой возможностью, чтобы поцеловать Сайно там, где дотянется: в висок, в щёку, в шею. Вот только когда он отходит и снова может более или менее стоять на ногах, не происходит ничего из того, на что Тигнари так надеялся. Сайно слезает с него, наклоняется прямо перед его лицом, чтобы поднять с пола шорты, вкладывает ему в руку маленький канцелярский нож и уходит в сторону спальни, не проронив ни слова. И всё, что Тигнари может в этот момент — это возмущённо моргать и открывать и закрывать рот в неверии, возбуждённый, растерянный и преданный.