Господи, воля не моя, но твоя, не моя, но твоя!

Белое платье, наскоро подшитое, подогнанное под очертания тела ловкими умелыми руками, лежит на кровати в крошечном номере в заполненном постояльцами гостевом доме, ожидая своего часа, своей минуты. Острый нож в дрожащих пальцах то касается нежной чувствительной кожи, то отдергивается, то вновь нажимает… решиться на такой поступок почти невозможно… — Телепортируй ее, Даламар! Эльф улыбнулся тонко, склонившись в полупоклоне перед главой Конклава, и обернулся к воину, в чьем суровом лице неизменно угадывались знакомые, характерные черты, и повисшей у того на руках измученной полуобморочной светлой жрице. — Следуйте за мной. Он отвел их в зал телепортаций, мысленно сосредотачиваясь на предстоящем заклинании — одном из сложнейших. Ему предстояло, в конце концов, отправить Крисанию Таринскую, ключ от врат Бездны, туда, где ждал ее сам Рэйстлин Маджере — в Истар. То, что ее сопровождал в Роще Мертвых брат Shalafai, Даламар предусматривал с самого начала, потому и вышел навстречу. Как оказалось — не зря. Эти двое даже с его помощью едва добрались… — Встаньте в центр магического круга, госпожа Посвященная. Карамон Маджере, вы… — Я пойду с ней! — с вызовом рявкнул воин, пытаясь упорно поймать ускользающий взгляд остроухого ученика своего брата, но тот лишь ухмыльнулся выразительно, указал плавным высокомерным жестом и ему на магическую печать, заворачивая рукава нижней мантии, и начал читать заклинание. На то, чтобы распахнуть переход, ушло безумное количество сил, на то, чтобы держать его достаточно долго — еще больше, но… Даламар, уже опуская руки, прыгнул все же в закрывающийся телепорт. Осознавая всю опасность — рванулся в Истар следом за Ключом. Он не хотел оставаться не при делах. Не хотел упустить из виду то, чему суждено было свершиться уже очень давно. «Я выполнил волю твою, ты доволен, Shalafai?» …решиться на такой поступок почти невозможно — но это приказ Shalafai. Он сам виновен, что нарушил план Рэйстлина. Потому и должен все исправить. Что может быть проще, казалось бы — сыграть умную, пожалуй, но наивную и бесконечно — мерзко — светлую человеческую деву? Благо, и волосы их одного цвета, и эльфийское мужское телосложение несложно спутать в правильно подобранных одеждах с женским человеческим… а голос — что голос. Состав отвара для его изменения Даламар знает очень давно, как и чары, требующиеся для изготовления. К этому часу зелье уже готово, остывает в кружке у зеркала… Лишь сам эльф сидит обнаженным на краю жесткой постели с кинжалом и медлит. Решиться на такой поступок почти невозможно… — Так где Крисания?! — тихий холодный голос прозвучал с таким металлом, так гневно и яростно, что эльф сжался, отшатываясь. Заболели свежие вечно шрамы на груди. — Мне то неведомо, Shalafai… — прошептал он. — Рисунок перехода был нарушен, из всех троих в точке выхода оказался только я… — Троих? Кто увязался за ней? — Ваш… — Ах, да, мой отважный брат. — В голосе мага Маджере звякнула презрительная насмешка. — Не смог удержаться от геройствования. Его можно сразу искать разве что в истарских застенках… но он мне полезен здесь сейчас не будет и вовсе. Даламар медленно выпрямился, медленно чуть пододвигаясь ближе к Shalafai, опирающемуся на стол с развернутой картой Ансалона. — Сколько… — До Мессы — неделя. Я брошу все силы на ее поиски. А ты, несносный… Ты пока что заменишь ее. Эльф замер, ошарашенный, буквально остолбенел, но тут же улыбнулся остро и полуподобострастно-полувызывающе, глубоко кланяясь. — Как прикажете, nyar Shalafai. Продержать легкую иллюзию столько времени для меня не может быть проблемой. Достаточно будет лишь набросить морок… — Не думай, что все просто. Иллюзии не властны даже над Элистаном, да и над госпожой Посвященной. А его Безумчество гораздо сильнее их обоих. В конце концов, он все еще жрец Паладайна… сильнейший из его жрецов во всей истории. Боюсь, иллюзий тут надолго не хватит. А если этот параноик тебя раскусит… Рэйстлин уже ушел из своего кабинета, а Даламар все потерянно смотрел сквозь карту и стол. Магия… не могла помочь. И если почти все можно было скрыть и исправить, то оставалась лишь одна деталь, которая выдала бы безоговорочно, что с Королем-Жрецом говорит не Крисания. Маг-ученик медленно поднес руку к дрожащему кончику острого уха. «Что же мне делать?!» Решиться на такой поступок почти невозможно, ведь это не только страшно, больно и бесповоротно — это… хуже, чем быть изгнанным. Изгнанный эльф остается эльфом. Темный эльф остается эльфом. Эльф с отрезанными ушами теряет право называться эльфом. И Даламару нужно самому сделать это. Собственными руками обесчестить себя же, сделать фактически два движения… Иначе нельзя. Он слышал, пока бежал по переулкам, каково в истаре отношение к не-людям. Почти не лучше, чем к черным магам. А их, в свою очередь, жестоко казнили. Все во имя веры. Эльф всхлипывает, крепче сжимая в зубах оторванный и скомканный кусок простыни. И наконец, стиснув пальцами нервно дергающийся, словно в попытках спрятаться, острый кончик левого уха, рвано, резко ведет ножом вниз. Звук похож одновременно на скрип, хлюпанье и щелчок. Но этот звук заглушается сдавленным криком самого Даламара, тут же заставляющего себя замолчать. «Заслужил!» Яркая кровь течет по шее, плечу, стекает до груди, заливается внутрь обглоданной ножом ушной раковины и глушит звуки, а на ладони лежит крохотный огрызок плоти и хряща. От боли эльф почти слепнет, но, бросая мертвую отныне часть себя на пол, словно ядовитую змею, тут же цепляется за второе ухо и так же резко и рвано режет, чтобы не успеть снова запаниковать или растеряться. Снова кричит, хрипит в ткань, пропитавшуюся по краю кровью, скулит, повторяя невнятное «Больно! Больно! Больно!» — но вновь же заставляет себя замолчать. Рвутся последние нити его связи с эльфийской расой. Ломается болезненно гордость и высокомерие. Кровь стекает по его плечам, шее, спине и груди, пропитывает длинные черные волосы. Маг шепчет почти беззвучно Лечащее слово — и кровь останавливается. Медленно он поднимается, все еще сжимая в ладони кинжал и роняя собственную часть на пол. Из зеркала на него смотрит уже не эльф. Окровавленный, сломленный, с пустым взглядом, исполненным страха и чувства вины. — Воля не моя, но твоя. Через какое-то время, к самой вечерней службе, Крисания Таринская, светлая жрица, дочь святого Паладайна, выходит из номера, благостно улыбаясь. Волосы ее забраны, венец подхватывает их, оставляя открытыми лицо, шею, скулы… уши. Почти неотличимые от обычных человеческих ушей милые и изящные уши. Двух шрамов, залеченных магией, почти не заметно… а кровь отмыта.