Алыми чернилами поверх исписанного листа.

Боль крутит все тело, боль мешает думать. Такая знакомая, такая чужеродная. Мысли путаются каждую секунду: стоит ему шелохнуться, как его всего простреливает ломотой. За свою, увы, долгую жизнь он успел познать все виды боли. Но эта – эта кажется особенно родной. С неё все началось, мелькает смутная мысль. Именно с этой боли началось его окончательное схождение в Ад по ступеням, что были вырезаны некогда им же самим. Он хорошо помнит тот день, когда проснулся с дьявольской ломотой, которую не могли унять ни зелья, ни примочки, ни чудодейственные мази лучших знахарей. Еще лучше он запомнил лишь обстоятельства, при которых эта боль и появилась, врезавшись в его сознание, в его плоть и кости, преследуя даже долгие годы спустя фантомными вспышками. Он открывает глаза резко, игнорируя резь от ударившего в сократившиеся зрачки света. Глазам больно, может, даже больнее, чем искалеченному телу. При судорожном вдохе, отдающем металлом в носу, мелькает тусклая мысль – "Лучше бы все кончилось еще тогда". …возможно, он даже надеялся на это. Что все кончится. Завершится. Что он больше не откроет своих глаз после того, как тот чужеродно выглядящий парень с черными, как смоль, волосами замахнулся на него в последний раз. Кейл Хэнитьюз обладал жуткой, поистине пугающей способностью, которую сам он считал скорее проклятьем. Он помнил всё. Иногда он был искренне благодарен судьбе за такой странный дар: благодаря ему он мог проживать счастливейшие воспоминания из детства, когда его матушка беззаботно смеялась и протягивала к нему руки, раскрывая объятия. Это больше походило на побег от реальности, он с готовностью признавал это, однако, когда держаться не оставалось больше ни крупицы сил, снова окунался в искрящийся омут детского незамутненного счастья. Впускал в себя, как самый страшный наркотик. …увы, но чаще его способность приносила ему боль. Как сейчас. Лежа на кровати без единого движения, Кейл отчетливо понимает, какой именно сегодня день. Он осознает с пугающей ясностью, где он, что с ним и почему боль, терзающая его ощущающееся так легко тело, настолько ему знакома. Кейл чувствует себя обманутым. Преданным. …его последняя надежда, обещанный ему счастливый сон спустя столько лет мучительного бодрствования - так и не воплотились в жизнь. Вместо этого – лишь ком отвратительных воспоминаний о том, что уже случилось, о том, чему только суждено произойти. Вместо новой страницы его и без того исписанной неразборчивым почерком истории – записи накладываются на уже исчерканные заметками и ничего не значащими памятками листы потрепанной книги под названием "Жизнь". Он открыл глаза не в ином мире, о чем заверял его лживый Бог Смерти. Не в ином теле, видеть и ощущать которое Кейл был бы не в пример счастливее. Он в поместье семьи Хэнитьюз. В своей комнате, провонявшей запахами целебных настоек и зелий. В своей кровати. Перебинтованный, накачанный снадобьями под завязку – лишь бы его тушка подавала признаки жизни, лишь бы все еще билось уставшее от всего и вся, иссохшее давным-давно сердце. Никто не сидит около его кровати, нервно заглядывая ему в лицо. Всё, как и тогда. Ничего не изменилось. Кейл Хэнитьюз медленно моргает. Его веки кажутся чертовски тяжелыми. У него уходит несколько долгих минут на то, чтобы осознать все в полной мере; чтобы в голове перестало крутиться исполненное горечи и боли "Лжец!" адресованное Богу Смерти. …все же, если подумать, звать того так было несколько несправедливо. Ведь часть обещания Он исполнил. Кейл все же вернулся. На гребанные двадцать с лишним лет назад. В тот день, когда он очнулся после избиения тяжелой рукой взбешенного будущего Героя, Чхве Хана. Мысли вертятся в голове медленно, вяло. Мысли переползают друг через друга неохотно, с грацией еле выбравшихся из спячки медведей, еще не осознающих, что пришла весна. Кейл Хэнитьюз с тихим вздохом закрывает глаза, погружая мир вокруг себя в темноту. Он не хочет шевелиться, не хочет думать, не хочет мыслить – но его мнения, его желания никто не спрашивает. Мысли муравьями шевелятся в голове, заставляя размышлять, перебирать возможные варианты. …неужто Богу Смерти не хватило сил закончить начатое? Или что-то помешало Ему, вмешалось в плетение чар, заклятья, божьей воли – или что там обычно в таких ситуациях боги проворачивают? …или же что-то случилось с тем избранным, о котором говорило божество, в его родном мире? Перехватили ли его иные силы, прознавшие про желание Бога Смерти вмешаться, исправить ход истории в их былом искривленном мире? Вопросы тычутся, словно слепые новорожденные кутята в ладони. И ответы на них ему, жалкому перерожденному в прошлое человеку, не дано. Кейл по давней привычке, укоренившейся в самой его душе, винит в произошедшем себя. Это определенно его вина. Это явно он был недостаточно хорошим сосудом для будущего избранника богов, спасителя мира. …если бы только Бог Смерти выбрал кого-то другого… …если бы Он хотя бы забросил Кейла в прошлое чуть дальше, до всей этой кутерьмы с прибытием Чхве Хана и погребением погибших в деревне Харрис… Но Кейлу никогда так не везло. Не настолько сильно. Он правда не хочет думать, не хочет анализировать, не хочет размышлять – и все же, его рассудок принимается за это на каких-то больных, ненормальных рефлексах. Кейл Хэнитьюз ничего не может с этим поделать. Не в таком состоянии.