Самый дерьмовый поцелуй

      Предконцертная суета, когда все на взводе бегают туда-сюда, и волнение импровизаторов за выступление, а съёмочной команды за импровизаторов ощущается почти физически, никуда не девается и после него. Разве что на смену волнению приходит послеконцертный адреналин, когда все ещё заряжены какое-то время от того, что всё прошло успешно, от переполняющих эмоций, от звучащих в голове оваций.       Обсуждение концерта начинается обычно чуть ли не сразу же после его окончания, особенно удачные и запоминающиеся шутки продолжают шутиться и вне сцены. Обычно всё именно так, но, кажется, не сегодня.       И причиной становится Арсений, у которого неожиданно для всех, с кем он работает бок о бок уже немало лет, словно садится батарейка. Он не носится по всем возможным помещениям до концерта, не прыгает по сцене, как в жопу ужаленный, и это, мягко говоря, непривычно. Арсений молчал с самого утра, и от этого становилось не по себе. — Арс, всё в порядке?       Первым изменения заметил Матвиенко, когда Арсений, вместо того, чтобы безостановочно нести чушь всю дорогу и пытаться разговорить каждого, кто не спит, внезапно уснул сам почти сразу же, как сел в автобус, заткнув уши наушниками и надев на глаза маску, подаренную когда-то подписчицей после концерта.       Впоследствии он разумеется не видел непонимающих взглядов и не слышал многочисленных вопросов своих коллег между собой о его состоянии.       Вторым забеспокоился Стас, которого обычно Арсений тащил гулять по городу сразу же по приезде в отель. Он выбегал из автобуса первым, пока все ещё пытались прийти в себя после долгой дороги, как и сейчас от Курска до Тулы, но в этот раз умудрился выйти позже даже, чем сонный Шастун, которого обычно приходилось будить и чуть ли не выносить из автобуса.       Шеминов, расположившись в холле отеля на диване, не успел и рта открыть, как Арсений забрал ключи от номера и, натянув капюшон толстовки чуть ли не до подбородка, пошёл к себе. На шутливый вопрос Стаса о прогулке, потому что прогуляться обычно предлагал Арсений, тот только отрицательно покачал головой и скрылся за дверями лифта. Стас на это пожал плечами, вопросительно переглядываясь с Серёжей, но тот сам в курсе причин таких масштабных перемен в поведении друга не был.       Арсений проспал все те положенные часы отдыха, что были им предоставлены, чем в очередной раз удивил всех остальных. Антон ещё в лифте попытался начать ненавязчивый разговор о плохой октябрьской погоде, но сил Арсения хватило только на то, чтобы кивнуть пару раз в знак согласия. На его лице застыла какая-то невероятная усталость, что не осталось без внимания Позова, который успел отпустить пару саркастичных комментариев по этому поводу.       И если обычно Арсений язвил в ответ или просто улыбался, качая головой и пропуская мимо ушей слова о том, что у него мешки под глазами размером с планету и бля-Арс-ты-спишь-вообще, то сейчас он просто кивнул, снова утыкаясь в телефон.       Перед концертом всё было как всегда. Нервозность и потерянность можно было почувствовать или увидеть хотя бы по тому, как судорожно поправлялась одежда по десять раз за минуту. Почти каждый в гримёрке либо что-то обсуждал, дабы отвлечься от переживаний, либо метался из угла в угол, вливая в себя кофе и энергетики, лишь бы прогнать сонливость. Но вот «почти» в лице Арсения, который молча сидел в углу дивана в телефоне, напрягало и пугало больше, чем концерт, который должен начаться уже через час. — Арс, пора на сцену идти на разогрев.       До Арсения доходит не сразу, что от него хотят, но он послушно встаёт, оставляя телефон на диване. Дима подлавливает его за рукав футболки, когда до двери остаётся один несчастный шаг, и приходится разворачиваться к Позову лицом. Тот смотрит сочувственно и уже хочет задать вопрос, который Арсений за последние несколько часов слышал чаще, чем своё имя, и слегка заебался уже, если честно, поэтому Дима, ответом на неозвученное, получает: — Я в норме.       И Арсений честно старается быть в норме, но с каждой минутой это даётся ему всё сложнее. Он ловит на себе непонимающие взгляды и от этого начинает раздражаться. В самом деле, сколько можно? Ну не хочется ему сегодня быть активным до концерта, ну поспал он чуть дольше, чем обычно, ну не разговаривает он ни с кем уже полдня, и что с того? — Арс, — Стас подходит к нему за несколько минут до начала, когда все уже располагаются за кулисами, а в зале слышится гул. — Ты точно в порядке? Давай, соберись.       Арсений кивает, усмехаясь. Как будто у него есть выбор, кроме как взять себя в руки и снова стать «Арсением». Стас уже начал что-то говорить, значит скоро пора выходить. Как первому, ему правда нужно собраться, потому что обычно Арсений задаёт настроение всех этих приветствий, с ходу заряжая зал бешеной энергией. Подводить ребят и доставлять лишних проблем очень не хочется и тем более не хочется видеть потом дохулион видео с его грустной миной во время концерта.       И хотя съёмка запрещена, все прекрасно понимают, что за этим не уследишь, и найдутся те, для кого закон не писан, а если писан, то не читан. Знаем, блять, проходили.       Арсений оглядывается буквально за несколько секунд до выхода и тут же об этом жалеет, замечая совсем рядом паникующего Антона, который всегда очень переживает. Обычно Арсений подходил к нему до начала, похлопывая по плечу, неизменно говоря о том, что все пройдёт лучше некуда, потому что Шастун – профессионал и вообще самый лучший.       Последнее он, правда, говорил про себя, дабы избежать лишних вопросов и от Антона, и от всех остальных. По той же причине он никогда не обнимал, хотя, наверное, это и было Антону нужно. «Объятия успокаивают», – он так всегда говорил.       А сейчас тот смотрел каким-то странным понимающим взглядом, и за пару секунд, успев почти незаметно провести ладонью по лопаткам вверх-вниз, просто сбил с толку. Арсений так и не понял этого жеста, хотя, вероятно, Антон просто беззвучно пытался его подбодрить.       В конце концов это всё забылось, как только включилась заставка, а вместе с ней временная социальная батарейка, позволяющая снова быть тем, кого все привыкли видеть. И всё было бы совсем неплохо на самом-то деле, потому что Арсений действительно очень хороший актёр, если бы не Шастун, весь ёбаный час смотрящий в упор. И нет, Арсений привык к их вечным переглядкам, что уже забавляли на самом-то деле, потому что осознание, что они хотят одного и того же, пришло очень и очень давно, просто они ничего с ним не делают очень и очень долго.       Но сегодня Антон смотрел как-то по-другому, обеспокоенно что ли, словно думал, что Арсений может в любой момент свалиться ничком прямо на сцене, и готовился его подхватить. Арсений проклинал Стаса и пару, что выбрала их в куклах, потому что они взаимодействовали постоянно: касались, смеялись, трогали, смотрели. И Арсения всё устраивало, кроме последнего пункта.       Нет, он не боялся смотреть в глаза, не избегал прямого зрительного контакта, просто Антон смотрел не так, как обычно. Даже в условиях импровизации Арсений видел, что взгляд Шастуна не меняется: такой же нечитаемый и словно сканирующий всё его нутро от и до.       После концерта планировалось побыстрее свалить в отель, сославшись на не очень хорошее самочувствие, а потом весь день, что дали им на отдых, отлежаться в номере. Интересно, что Арсений не додумался до этого раньше, можно было бы избежать стольких вопросов.       Он правда хотел следовать этому плану и уже с наигранным прискорбием успел сообщить всем, что не сможет поехать в ресторан, потому что, кажется, успел простудиться или хуй его знает, но факт того, что ему не очень хорошо остаётся фактом. Для всех, видимо, кроме Шастуна. Тот видит прекрасно театр одного актёра, стоя напротив Арсения и нарочито медленно попивая воду из бутылки. Антону всё равно, что сейчас подумают остальные, потому что он никуда не уйдёт, пока не поговорит с мистером «я в норме».       Все, наконец, собираются на выход, оставляя без внимания факт нахождения в гримёрке двух участников, которые уходить будто бы и не планируют. Дима, надевая на себя толстовку, заговорщески кивает в сторону Арсения и выходит последним, прикрывая дверь. — Время ограничено, Шаст. И помни, что может быть, если вас не увидят сейчас с нами фанатки с включёнными камерами.       Арсений тоже слышит это и понимает, что Дима – самый проницательный человек, и сейчас тот безусловно прав. Арсений, в целом, не удивляется Антону, который никуда не спешит уходить, но задумывается о том, сколько хуйни он и Шаст начитаются после их нахождения в гримёрке. — Подождите нас у выхода. Пару минут, Поз.       Арсений Антону благодарен за такие правильные и обдуманные решения. Больше десяти минут им бы в любом случае не дали, их время тут ограничено, потому что уже восемь вечера, а людям тут после них ещё убираться надо, да и разговор вряд ли затянется надолго. — Арс, что с тобой сегодня? — Антон времени зря не теряет, начиная говорить сразу же, как только за Димой закрывается дверь. — Только не пизди, что заболел.       Арсений пиздеть Антону не хочет, потому что не хочется такому как он врать, но и грузить его своими странными мыслями тоже. У Арсения вообще на Шастуна странные установки. «Такие, как ты, заслуживают вообще всего», – случайно брошенная однажды фраза, сказала об отношении к Шастуну больше, чем было нужно. Тот тогда всё наверняка понял, но Арсения это ничуть не волновало.       Да, он действительно испытывает к Антону симпатию, да, он хочет быть рядом, напоминая, какой тот замечательный, и унимать его приступы бесконечной рефлексии. Арсений знает наверняка, что Антону своих тревожных мыслей хватает, и так хочется его от этого оградить, потому что он действительно всего этого мира достоин.       Арсений вообще с неподдельной нежностью относится к нему, не может долго злиться и уж тем более ругаться с Антоном, и тот прекрасно это знает, потому что Арсений этого не скрывал никогда. Антон умело пользуется этим всегда, когда подъёбывает по поводу и без, зная, что ему ничего не будет, или вот в таких ситуациях, как сейчас, когда Арсений никого к себе не подпускает, даже Серёжу. Антона он выгнать просто напросто не сможет. — Пиздеть не буду. Говорить тоже. — Выёбываешься? — Естественно.       Диалог не строится, но Антон и не рассчитывал на всё и сразу. Времени только ему даётся немного, и ради интереса, он засекает три минуты на часах, за которые нужно успеть выведать хоть что-то и спуститься к ребятам.       Антон на самом-то деле прекрасно понимает состояние Арсения – его энергия не бесконечна; не бывает такого человека, что всегда и везде улыбчив и полон сил. Но, наверное, Антон особо не думал о том, что Арс вдруг перегорит. Ничего, как говорится, не предвещало. Хотя, сколько бы кто не шутил на тему того, что Арсений – хреновый актёр, всё в точности наоборот. Роль вечно счастливого и полного энергии человека он все эти годы отыгрывает безупречно, может, поэтому никто и не заметил первых тревожных звоночков. — Шаст, я в норме, — дрожащие Арсовы пальцы невесомо касаются плеча, и тот слабо приподнимает уголки губ в попытке улыбнуться. Дешёвый спектакль. — А обещал не пиздеть. — Шаст, нас ждут.       Арсений так откровенно заебался за весь сегодняшний день со всеми этими разговорами, и ему, честное слово, не хочется Антона отталкивать, потому что он ничем это не заслужил, но и подпускать его к себе опасно, Арсений не привык доверять. — Ладно. Поехали, — Антон говорит спокойно, непоколебимо, и от его уверенного голоса Арсений вдруг теряется. — Куда? — проговаривает он тихо, но так, чтобы его услышали. — В отель. Там и поговорим.       Арсений всё ещё против любых разговоров, потому что всё, что он сейчас испытывает и о чём переживает – только его дело. Он ненавидит делиться чем-то таким сокровенным вроде своих мыслей и уж тем более, простиоспади, чувств.       Но, зная Антона достаточно хорошо, становится ясно сразу, что он в самом деле будет ходить за Арсением по пятам преданным щенком, пока не получит ответа на вопрос, и, взвешивая все за и против, хотя второе однозначно перевешивает, Арсений выбирает компромисс. — Езжай с ними, — он зачем-то кивает в сторону двери. — Мы успеем поговорить. Потом.       Арсений надеется, что это сработает, и Антон действительно оставит его в покое хотя бы на сегодня. А потом… Потом по графику Рязань и Москва, но и там он сможет что-то придумать, чтобы после сбежать, как последний трус. К себе в Питер. И ему даже не будет стыдно. В его планы на ближайшее будущее не входит парное самокопание и разбор полётов. Или уже падений. Хуй разберёшься.       Антон соглашается с предложением настолько легко, что становится понятно, – он что-то задумал. Недо-разговор заканчивается также внезапно, как начался, и Антон замечает, краем глаза поглядывая на часы, пока Арсений накидывает куртку, что прошла всего-то минута. К остальным они выходят неожиданно быстро, и Дима с Серёжей в немом диалоге лишь пожимают плечами, не понимая, что с этими двумя вообще не так.       Антон лишь отмахивается на их вопросы и заметно для всех переводит взгляд на дверь, ведущую к выходу; все понятливо кивают.       Антон зарывается в толстовку поглубже, втягивая шею и накидывая капюшон. Он ненавидит все эти сборища людей у выхода с кучей камер и громким восхищённым писком. На концерте им как будто было мало.       Решение сесть с Арсением в одно такси принимается спонтанно, и Антон знает прекрасно, что Арс будет ворчать, ведь всякие полоумные додумаются написать об этом чёрт знает что, да и Стас будет недоволен по этим же причинам, но сейчас так искренне похуй на это. Для себя Антон решает, что Арса он оставить не может, и после ресторана, в котором неплохо было бы отвлечься, что в нынешнем положении очень навряд ли, он обязательно с ним поговорит, может даже сможет вырваться пораньше.       Антон аккуратным касанием заставляет Арсения остановиться и пропустить остальных вперёд, тот послушно тормозит и ждёт, не задавая лишних вопросов, а после выходит, вновь натягивая на лицо улыбку, и машет каждому, кто решил их дождаться.        Антон всё это терпеть не может, потому что от излишнего внимания, когда он невероятно устал от него за время концерта, уже тянет блевать. В машине, только захлопывается дверь, оба чувствуют себя в относительной безопасности.       Арсений не удивление не хмурится от того, что они в одном такси под прицелом камер. Он слишком вымотался, чтобы предъявлять претензии. Антон наслаждается тишиной, но чего-то не хватает для полного спокойствия. Они уже отъехали, и криков не слышно, толпы не видно, но тревога внутри не унимается. — Шаст, — Арсений двигается ближе и, раздумывая пару секунд, накрывает запястье своей ладонью. Аккуратно так, и поглядывая на водителя, хотя уставший мужчина вряд ли обратит на них внимание. — Всё хорошо, расслабься.       От ощущения тёплых пальцев на своей коже напряжение только усиливается, липкий страх быть пойманными расползается по всему телу, и почему-то становится до ужаса неловко за то, что Арсений, невероятно уставший и опустошённый, замечает чужую тревогу в усталом взгляде и протягивает руку помощи, заменяя этим: я рядом и помогу тебе.       И вроде Антон должен сейчас помочь и поддержать, раз уж сам назвался спасателем, и рад бы, потому что невыносимо видеть Арсения таким потухшим, но он, к сожалению, сам тот ещё пропащий. И пока в голове мелькают мысли о том, что они оба в откровенно хуёвом положении, ведь утопающий утопающего спасти не может никак, Антон неожиданно успокаивается, поддаваясь, с наслаждением улавливая последние секунды прикосновения и тишины.       Такси подъезжает к ресторану, и все уже ждут у входа. Арсений на долю секунды сжимает руку крепче, в очередной раз негласно успокаивая, и скомканно прощается, после сразу же диктуя водителю адрес отеля.

***

      Антон не выдерживает и двух часов. Он думает так много, что ему самому становится не по себе, тревожнось усиливается, и всё внимание забирают переживания. Антон совсем ничего не ест, всё время молчит, изредка поддерживая разговор, и вообще выпадает из реальности, что в конце концов замечает Дима, буквально отправляя его в отель отдохнуть.       Под этим он маскирует, и по интонации это понятно: вали уже к своему Арсению, заебал, – причин отказаться нет ни одной, и Антон как с цепи срывается, выбегая из ресторана раньше даже, чем успевает приехать такси, оставляя объясняться перед всеми остальными ни в чём не повинного, но неожиданно оказавшегося причастным, Позова.       Никаких смс Арсению Антон не отправляет, не сообщает о своём скором появлении, иначе тот сбежит ещё куда-нибудь. Этот неожиданный человек всё может.       Наверное, именно поэтому Антон мнётся и сомневается во всём около входа по приезде к отелю. Конечно, он сейчас может подняться к себе, чтобы не мёрзнуть и собраться с мыслями, но, как ни пытайся по-другому, Антон понимает прекрасно, что уйти сейчас в номер равносильно не выйти из него больше вообще до отправления в следующий город.       Именно поэтому он продолжает стоять у входа, выкуривает неспеша сигарету, пытаясь собрать мысли в кучу.       В конце концов позвонить Арсению его заставляет не появившаяся вдруг решимость, а холодный осенний ветер, забирающийся под толстовку и ласкающий кожу холодными волнами. Антону пиздец как холодно. И почему он не додумался надеть куртку, оставив её лежать в отеле? — Арс? — тот отвечает спустя пару коротких гудков. Практически сразу. — Какой номер? — Четыреста седьмой. — Поднимаюсь.       Антон чувствует себя полным придурком, когда останавливается ещё и у двери номера. Не хватало ещё тут проторчать столько же, сколько перед этим на улице. — Забыл как ручкой пользоваться? — Арсений, открывая дверь, начинает ни с приветсвий, а с подкола, как всегда в своей сучьей манере и с неприсущим ему обычно сарказмом. У Позова что ли понабрался?       Пропуская Антона внутрь, Арсения накрывает гигантскими волнами тревога, которая не отпускала его последние несколько дней, но сейчас усилилась до невероятных масштабов, с катастрофически бешеной скоростью разрастающегося цунами. Арсений ненавидит такое всей своей душой, а точнее её остатками, но сути это не меняет.       Он ненавидит бояться из-за ситуаций, когда всё выходит из-под контроля. Но сейчас ему прилетает с удвоенной силой, потому что потерян контроль ещё и над самим собой.       Антон всё ещё мнётся у порога, чем бесит неимоверно. Какой смысл приходить на разговор, если не хочешь говорить? Только вот Антон хочет, но сформулировать, собрать все свои бессвязные мысли в более менее общую кучу, а потом ещё и выразить, не может. По крайней мере прямо сейчас.       Но не попробуешь – не попробуешь, и попытаться стоит в любом случае. — С тобой что-то не так. Ты сам не свой, — Арсений хмыкает насмешливо, смотрит так, словно Антон – самый глупый человек, с кем ему приходилось когда-либо общаться. — Не смотри так. Я вижу, что с тобой, Арс, и всё понимаю. — Давай, удиви, — Антон закипает.       Он и так последние несколько часов был на нервах, а теперь ещё и Арсений, с этой его отвратительной интонацией и томным голосом, при этом со сквозящей в нём иронией, просто добивает к чертям. И шанс сорваться на крики или ещё чего похуже сейчас очень и очень высок.       Антон действительно хочет помочь, но, продолжи Арсений в том же духе, он не будет терпеть все эти едкие комментарии. Если разговору заладиться не суждено, Антон сможет, пусть и с долей недовольства, это принять. Он всё-таки не верный пёс, чтобы тут перед Арсением ходить на задних лапках и носить ему тапки. Потому что бывает так, что они не всегда нужны. А если не нужны, то нет смысла пихать их в руки, глупо надеясь, что ты приносишь пользу.       Но вместе с тем, противореча своим же установкам, Антон понимает прекрасно, что его упрямство и желание помочь, не дадут ему спокойно уйти, оставив Арсения наедине с самим собой. И если будет нужно, Антон готов ему тапками хоть весь этот номер завалить, лишь бы не оставаться в стороне, лишь бы сделать хоть что-то. Эгоистично, но Антон не оставит Арсения в покое, даже если тот очень сильно захочет, потому что он не хочет его оставлять. — Арс, ты перегораешь, я вижу. Давай поговорим. — Зачем ты приехал? — Антон, недовольный тем, что его перебили и судя по всему вообще не слушали, даже как-то подвисает. Вопрос задан в лоб и непонятно с какой целью, но интонация не располагает к чему-то хорошему. — Я приехал помочь тебе, — Арсению на такие заявления хочется рассмеяться в голос, но вместо этого он неожиданно даже для себя позволяет тревоге и раздражённости смениться на агрессию. — Помочь?! У меня на лбу написано «спаси меня» или что, блять? — Арсению туманит голову, и на секунду установки относительно Шастуна дают трещину. Арсений позволяет себе сорваться. Он позволяет себе перейти почти на крик. — Но тебе нужна помощь. Ты не понимаешь? — Не неси херни!       Арсения почему-то до глубины души задевает то, с каким спокойствием продолжает говорить с ним Антон, словно с маленьким ребёнком. Но Арсений давно уже не мальчик, и он старше. И это понимание, что взрослый мужчина не должен вести себя подобным образом, с криками доказывая, что он весь такой самостоятельный, немного усмиряет пыл. Глупость и её осознание заставляют прикусить себе язык, лишь бы не сорваться по-новой. Не хочется кричать на Антона, тем более, что тот явно с благими намерениями, но Арсений его явно недооценил, потому что тот вдруг срывается сам. — Да ты хоть раз можешь не строить из себя хуй пойми кого? Я хочу быть рядом с тобой, понимаешь?! Я хочу поддержать тебя! — Антон, — теперь очередь Арсения усмирять внутреннего подростка тридцатилетнего мужчины, который с пеной у рта будет отстаивать свою позицию. Даже, если это никому не нужно. — Не ври мне. Это не шутки.       Арсений сейчас действительно не шутит, потому что ни один нормальный человек не будет разбрасываться такими словами. Незачем дарить другому надежду, когда планируешь её отнять. А все эти смелые фразы, брошенные лишь для того, чтобы успокоить, делают только хуже.       Такого наслушавшись вдоволь, легко в один момент и довериться. Только больно это – доверять словам, ничем не подкреплённым. — Арс, — Антон так не считает наверняка, продолжая гнуть своё, топя в одном слове буквально всё, что ему хочется высказать. Арсений уже готовится к долгому разговору о том, что такое вообще нельзя произносить, потому что у всего есть последствия, только вот слова в горле застревают от услышанного. — Я бы не стал тебе врать. Скажешь, что не нужен тебе, и я отстану. Но я сейчас правда хочу остаться с тобой. — Шаст, пожалуйста… — Арсений не знает, о чём он хочет попросить: заткнуться, уйти, не произносить подобного больше никогда, – только вот его безбожно плавит, когда он ловит чужой взгляд: пристальный и доверчивый. Антон и правда не может врать. — Я не нужен тебе, Арс? Ответь. — Антон так по-детски искреннен, и впрямь, как ребёнок воспринимает всё в шытки. Ощущение того, что причиняешь ему боль – пытке подобно.       Арсению бы проглотить ком, что встал поперёк горла. Он не знает, чего ему хочется больше: закричать, прорыдаться, закрыться на все замки и никогда больше ни с кем не контактировать, – но одно он знает точно – ему не хочется ничего отвечать. Это всё переходит какую-то безопасную черту, а Арсений всё ещё не готов вылезать из своего панциря.       И всё же, даже чувствуя себя полным психом, который не может совладать со всеми своими личностями, которых по ощущениям больше, чем волос на голове, он не может сказать ему: — Нет.       Антон уже готов неловко улыбнуться и уйти, потому что к такому ответу, возможно и ожидаемому, он готов не был. Хотя тут не разберёшь, что Арсений имеет в виду. — Ты не правильно выражаешься. Правильно говорить «не нужён».       Возможно, Попову уже готовятся ввалить за неуместные шутки, но взгляд напротив серьёзен. — Тогда… я нужён тебе сейчас? — Антон облизывает пересохшие губы, пытаясь унять чересчур быстро бьющееся сердце. Он всё ещё сильно нервничает, однако Арсений коротко ему улыбается, и это действует успокаивающе. — Нужён, Шаст, ты мне нужён.       Антон всё ещё не верит своим ушам, потому что всё сказанное идёт в противовес с серьёзным уставшим лицом, и, кажется, что Арсений хотел сказать вовсе не это. Но Антон привык параноить по поводу и без, так что излишние тревожные мысли не удивляют, но так хочется от них избавиться.       А Арсений словно чувствует, подходя ближе, чуть склонив голову вбок. Он мягко прикасается тёплыми пальцами к антоновым холодным ладоням, всё ещё не отогревшимися после пребывания на улице. — Ты замёрз весь, — сообщает он очевидное, переплетая их пальцы, и легонько подталкивает в сторону ванны. — Иди грейся под горячим душем. Еду заказать? — Во-первых, я хочу пиццу, — Арсений снова не может не улыбнуться. Этот глупыш, похоже, так переживал, что не поел с остальными в ресторане. — Во-вторых, во что мне переодеваться?       Ответа не следует, но через пару секунд слышится копошение в чемодане. На самом деле можно было бы пойти к себе и взять одежду, тем более, что их номера расположены на одном этаже, но идти куда-то Антону сейчас откровенно лень. Тем более, что Арсений, кажется, совсем не против подогнать ему пару своих вещей.       Он приносит футболку и какие-то кошмарные шорты бледно-зелёного цвета. Выцвели они после стирки или изначально имели такой цвет, неизвестно, да и какая разница впрочем. Но они Антону всё ещё откровенно не нравятся. Он, естественно, об этом не говорит, зная, что Арсений вообще-то сраный модник, который за свои тряпочки может дать смачных пиздянок. С ним конфликтовать – себе же дороже, поэтому лучше молча отправиться в душ.       Вода, как когда-то сказали, смывает весь негатив, накопившийся за день, и расслабляет, освобождая пространство для правильных мыслей и отсеивая все остальные.       Антон рад бы поверить, да только под струями горячей воды, почти кипятка, он стоит уже минут пятнадцать, а легче не становится. Голова словно тяжеленный чугун, и мыслей там вагон и тележка в придачу: о жизни, об Арсе, о самом себе и о том, как же катастрофически заёбывает иногда жить. Хочется побиться о стенку пару раз, но вряд ли это поможет разложить всё по полочкам. А чтобы ещё и голова заболела в добавок ко всему прочему, Антону не надо совсем. Тем более, что одной головной боли, которая сейчас наверняка нервничает перед предстоящим разговором, хватает.       Антон и сам тревожится сильно, но для Арсения он притворится сильным на этот вечер. По крайней мере, постарается.       Как когда-то сказала ему мама: назвался грибом – полезай в кузов. А, соответственно, назвался спасателем – спасай. И Антон, еле как собравшись с мыслями, хаотичными и беспорядочными, действительно отправляется спасать. — Пицца будет только через час, — Арсений сидит на кровати в позе лотоса, бездумно пялясь в дверной проём перед собой. И Антон, честное слово, не хочет лезть в душу, только вот пока он не залезет, ничего не изменится, если ещё хуже не станет.       Арсений знает, что сейчас будет; ему хочется отложить все разговоры в ящик, после забыв о его существовании. Или в какую-нибудь отдельную комнату с хламом, чтобы закрыть её, выбросив ключи с ближайшего обрыва. Арсений всё ещё надеется, что это сработает.       Только вот Антон жестоко и безрассудно надежду эту топчет массивными ботинками на высокой платформе, заставляя ёжиться от паники. — Поговорим?       Он спрашивает так, будто у Арсения есть выбор. Хотя может и есть, чёрт его знает. Может ему в самом деле дают сейчас право остановить это, пока ещё не поздно. Но Арсений ловит взгляд Шастуна: сосредоточенный и выжидающий – и понимает. У него нет права выбора. Как и шанса не поддаваться Антону. Он был обречён задолго до этого, ещё не состоявшегося, разговора. Он может даже это понимал, только не грузил самого себя подобными мыслями, позволяя им обустраиваться в голове, чтобы в конечном итоге расплатиться за это сейчас. — Давай поговорим, — Арсений соглашается нехотя, он и сам чувствует это, и даёт почувствовать то же Антону. Пусть знает, что этот разговор только ради того, чтобы он отвалил и успокоился, закончив представлять себя спасательным кругом в чужом болоте. — Что-то случилось? — вопрос первый.       Это ещё не самое бестолковое, что можно было спросить, и Арсений лишь отрицательно машет головой, показательно складывая руки на груди, словно защищаясь. Антон пока ещё остаётся на безопасном расстоянии в несколько шагов, стоит возле двери, оперевшись о стену. Подходить ближе пока не думает. Арсению кажется, что это похоже на какую-то игру, где один шаг способен всё поменять.       Антона ответ не устраивает вовсе, потому что Арсений с наибольшей вероятностью врёт, и это никак не проверишь. Он видит, как тот закрывается на все замки, выдавая своё недовольство и страх позой, именно поэтому Антон решает сохранять дистанцию. До определённого момента. — Я могу тебе как-то помочь? — вопрос второй. — Очень сомневаюсь.       Спросить такое можно, когда кто-то несёт тяжёлые пакеты или не может решить задачу по физике, но это к слову, а не сейчас, когда даже не знаешь причину. Её и Арсений не знает. Он, честное слово, запутался, заплутал, ему самому бы разобраться в себе. Только ему это не по силам. А уж Антону тем более. Тот с чего-то вдруг решил стать службой психологической помощи для взрослого человека с подростковой нестабильностью состояния, но проблема в том, что он понятия не имеет, как ей стать.       Антон усмехается. Ответ Арсения его всё ещё не устраивает, но он хотя бы заговорил. Теперь, по крайней мере, нет ощущения, что разговор идёт со стеной.       Антон Арсения считывает. Его эмоции говорят о нём больше, чем какие-либо слова, и возникает мысль ориентироваться именно на них. Он знает, и даже без наблюдений, что Арсений сейчас считает его идиотом, который задаёт неуместные вопросы под стать себе, но спрашивать он не прекратит. Антон просто слишком хорошо осведомлён, что выведи он сходу на личный разговор, Арсений выгонит его из номера ссаными тряпками. С ним аккуратнее надо, мягче. Немного глупых вопросов, и к тебе уже относятся не так подозрительно.       Идиотам вообще охотнее доверяют: он же глупый, он не поймёт, а если и поймёт, то не воспримет всерьёз – его можно использовать как жилетку для слёз. Ему можно довериться. — Тогда… Что ты хочешь, Арс? — Антон прощупывает почву, подступая совсем аккуратно, он всё ещё держится на расстоянии, но глаз не сводит – следит за реакцией.       Арсений нервно сглатывает, осознавая, что Антона крупно недооценил. Он не понимает, что отвечать и как реагировать. Что Антон хочет выяснить, он также не понимает. Шастун всегда был таким простым, как два рубля, а сейчас умудряется поставить в тупик.       Кажется, на третий вопрос Арсений так просто ответить не сможет. Его последней надеждой остаётся мастерство переводить тему. Но тут так просто не соскочить, и приходится менять тактику. — В смысле? — лучшая защита – это нападение, а лучшее уклонение от вопроса – вопрос в качестве ответа. — Ну, что тебя успокаивает? Чего бы ты хотел сейчас?       Арсению бы покурить, а не вот это вот всё. Он так бесконечно заебался, и он терпеть не может копаться в себе, потому что неприятно, потому что лезвием по внутренностям. Хоть и без того режет, но Арсений уже привык, уже давно решил смириться. А к новой боли он привыкать не готов. Какой смысл изменять себе же, если, уничтожив стабильность, всё станет только в разы хуже?       Арсений устал. Сильно. Честно. И даже, если бы он хотел, по-другому нельзя никак. Хочется только курить, а больше и ничего. И похуй, что Арсений не курит. Ну, если только иногда. Если совсем хуёво.       Антон всё ещё смотрит, ждёт ответа, но сказать-то ему в ответ Арсению нечего. Шастун бесит сейчас, злит до невозможности, потому что прыгнуть выше головы пытается. Если Арсений позволяет себе относиться к нему не так, как к другим, это не значит, что он позволит Антону разбирать себя по частям. Он не заводская игрушка, потрёпанная жизнью (даже если это и правда). Он никогда не позволит кому-то так считать. Он не слабак.       И похуй, что ему, подобно какой-нибудь изношенной машинке, пора заменить некоторые детали. Похуй, что он собран из неподходящих друг другу частей, как кукла, сшитая наспех на уроке труда восьмиклассницей. — Я хочу, чтобы ты ушёл, Шастун.       Шастун       Арсений практически никогда не говорил так, да ещё и с такой интонацией, что аж мурашит неприятно. — Съеби, Шаст. И больше не смей даже думать о том, что можешь подползать так близко.       Больно ли Антону? Совсем чуточку. Ему скорее, дайте-ка подумать: обидно, неприятно, а ещё так, что хочется обо что-то уебаться. Но это так, мелочи. — А говорил, что нужён.       Антон от дверного косяка отлипает, разворачивается на пятках к выходу, обида сквозит в каждом его движении, но он стоически молчит. Ни произносит больше ни единого слова. Он не будет ничего выяснять или переспрашивать.       А зачем? Арсений всё сказал. Довольно чётко и понятно, пусть и с намёками на биполярное расстройство. У него же настроение меняется по тысяче раз в минуту. Но, в целом, Антону всё ясно.       Он проглотит в очередной раз, затолкав претензии к миру и к Арсению поглубже в себя. Он уже большой мальчик, ни к чему выяснения отношений. Лучше он просто возьмёт свою одежду, все ещё лежащую на крышке унитаза в ванной, и уйдёт в свой номер. Если ему не суждено вытащить Арсения из этого болота, увы, но торчать там с ним Антон тоже не собирается. Своего дерьма хватает. Спасибо ещё, что только душевного. — Пиццу свою заберёшь? — Арсений и сам не понимает, почему даже сейчас не может просто закрыть рот. Его задело это? То, что Антон так просто ушёл?       Ну, если только чуть-чуть. — Подавись ей блять, — слышится следом, и Антон, даже не подумав толком, что вообще он сказал, ни о чём не жалеет. Он себя понимает.       Понять ему не удаётся только, что успело произойти в голове Арсения за пятнадцать минут, пока сам Антон был в душе. Или за это время он успел вспомнить, что хотел послать в дальние дали с попутным ветром в жопе? Побоялся сказать об этом сразу? Ответов, ожидаемо, не будет, и незачем их искать.       Антон вообще не был никогда фанатом всяких головоломок, а Арсений без всяких сомнений именно она. Батин кроссворд, когда тебе семь лет, и из всего ты можешь написать только слово «собака», потому что это блядская картинка в центре листа. И то можно проебаться, потому что это какой-нибудь там терьер. Количество букв-то одинаковое. С Арсением вот также. Также непонятно. Судоку ёбаный.       Антону паршиво, он хлопает дверью, специально не рассчитывая силу, так, что от удара рискует посыпаться настенное покрытие в коридоре. Он надеется, что Арсению сейчас так же хуёво, как и ему. По-детски? Может быть. Но кто сказал, что это плохо?       Такова человеческая натура, и ничего с ней не поделаешь. Антон на эмоциях, и он понимает, что не хотел бы устраивать всё это демонстративное шоу, но он взбударажен и обижен. И в совокупности это становится ядерным коктейлем, который ебашит по мозгам похлеще палёной водки.       Слышится звук открывающегося лифта, Антон внимания не обращает. И не важно, что это Стас с Димой и Дроном. Они благо не застают момент того, как несколько секунд назад сотрясался весь этаж от дверного хлопка. Они, скорее всего, слышали, но сейчас вряд ли поймут. И хорошо. Незачем вплетать в их с Арсением – Антон морщится от таких мыслей - конфликт кого-то постороннего.       Сука, они впервые по-настоящему поссорились. Стас, махнув рукой в знак приветствия, направляется к своему номеру, удивляясь, почему Антон ещё не спит. Тот лишь пожимает плечами. Ему нечего сказать. — Арсений как? — Антон топит за стабильность, поэтому снова ничего не отвечает. Он не хочет и не будет сейчас говорить про Арсения. — Шаст, и ты туда же? Один молчит, второй молчит. У нас всё ещё тур, возьмите себя в руки.       Антон может взять в руки лишь свою толстовку, взять поудобнее и сжать кончик капюшона в кулаке. Он напряжён, и нервы, как ёбаные струны, натянуты до своего предела. — Где Серёга?       Ответ очевидный, в приципе: его номер этажом ниже, так же, как и номер Оксаны, так же, как номера всех остальных, но Антон спрашивает, чтобы перевести тему.       Стас, подавляя зевок, уходит в свой номер и закрывает дверь, Дрон следует его примеру, желая сладких снов. Антон уже хочет выдохнуть с облегчением, только вот рядом с ним всё ещё стоит Дима. Взгляд проницательный. Вверх-вниз. Задерживается на вещах: штанах и толстовке, небрежно сложенных и в явной спешке. — Всё просканировал?       Дима усмехается, пропуская мимо ушей вопрос, сквозящий сарказмом в перемешку со злостью. Он не отвечает, только мягко берёт Шастуна за запястье, заставляя разжать кулак и отпустить смятую ткань кофты.       Позов смотрит понимающе, и Антон повинуется, осознавая, что тот уже наверняка догадался. Дима умный. Дима может сложить в своей голове не только два и два, но и цифры покрупнее. — Хочешь поговорить? — он знает, куда и как надавить. Он Антона знает лучше всех. Ему не составляет труда определить перемены настроения, хотя бы потому, что у друга на лице всё написано. Шастун – человек эмоция.       Дима пока что оставляет без внимания его внешний вид, следуя за Антоном в номер. Он так ничего и не ответил на вопрос, но кивком указал на дверь в конце коридора. Значит, поговорить ему всё-таки нужно. Оно и не удивительно в приципе.       Дима хоть никогда и не копал глубоко, но не заметить что-то между Арсением и Антоном было сложно. Хотя бы потому, что рядом друг с другом эти двое обычно из двух взрослых мужчин превращались во влюблённых подростков. Серьёзный разговор, не менее серьёзный Антон, но придёт Арсений с очередным каламбуром, и Шастун в минус. Без шансов.       Подобные метаморфозы, причём с обеих сторон, не заметил бы только слепой. Просто все тактично молчали. Даже если иногда токсично.       А уж если между ними двумя что-то случалось, это можно было понять за секунду, просто взглянув на каждого из них. Если Арсений долго находится в Питере – Антон ходит поникший и раздражённый, если Арсений замечает повышенную активность и, не дай бог, тактильность Шастуна с другими мало знакомыми самому Попову людьми, то тут недовольные взгляды и токсичная ирония, а уж если они слегка повздорят, то вообще целый спектакль. Драма высшего сорта.       Антон сразу проходит на балкон (только одежду откидывает на кровать), потому что появляется нужда в сигарете и судя по его потрёпанному и жалкому виду, он нуждается далеко не в одной сигарете. Дима ёжится от холода, а друг даже не замечает перепада температуры. Спешно закуривает и пока что молчит. Думает. — Ну? — Дима слегка подгоняет, когда Антон норовит достать уже вторую сигарету. — Сколько не кури, всё равно пиздец. Говори уже. И пошли в номер. Тут холодно. — Он меня выгнал, — слышится тихое, пока они выходят с балкона. — Что? — Дима без всяких сомнений умный, но сейчас даже ему нужно больше информации, чтобы понять, что произошло. — Я пришёл к нему поговорить. Он сначала впустил, отправил в душ. А потом я начал разговор, и пиздец. Он сказал, чтобы я уёбывал и не думал даже к нему приближаться.       Антон садится на кровать и выглядит вдруг настолько опустошённым, пальцы слабо трясутся, и Диме внезапно хочется выбить Арсению пару зубов. — Почему он меня отталкивает? — с отчаянием, непониманием и по-детски наивно. Его точно также спрашивала Савина, почему умер её хомяк. Но у каждого своя боль. У кого-то пушистый друг, у кого-то Арсений, а у Димы сейчас, получается, что Антон. — Ты не думал, что ты с ним слишком мягкий? Может ему не нужна твоя помощь.       Вот так вот просто, и по-простому больно. А внутри Антона что-то словно ломается. А вдруг он Арсению не нужен? Снова вот так просто и без всяких нужён. Если не изъёбываться, не шутить, не любить, то вдруг он по-простому ему совсем не нужен? — Антош? — Дима беспокоится, потому что ответа он так и не слышит. — Это он вообще нахуй послал, да? — Я не знаю, Антон. Но ты себя не вини, ты попытался что-то изменить.       «Видимо, недостаточно пытался», – проносится в голове, и Антон усмехается. — Нужно научиться отпускать людей, которые в тебе не нуждаются, Шаст. Тебе не нужно его спасать, — Диме сейчас легко говорить подобные вещи, даже если это даётся ему с трудом. Ебейший каламбур получается, Арсений бы оценил.       И, говоря серьёзно, Поз ведь сейчас действительно не чувствует того же, что Антон, но пытается как можно аккуратнее донести эти самые простые истины. Не хочется лишний раз делать человеку больно. — Он говорил, что я нужён.       Это становится последней каплей. У Антона сдают нервы, и он говорит всё, что накопилось, всё, что у него на уме. Разговор длится около часа. Говорит почти всегда Антон, но никто и не против. Ему нужно говорить.Так полегчает.        Когда время переваливает за полночь, Дима буквально укладывает Антона на кровать, укутывая словно маленького ребёнка. Тот опустошён еще больше после разговора и не противится.       Он так вымотался, что пиздец. Ещё и Арсений этот. Слишком много его стало в последнее время. — Спи, завтра концерт. Нам с утра уезжать. Постарайся, Антош.       Дима уходит, аккуратно дверь закрывая, и надеется лишь, что завтра всё наладится. Немного тревожно от того, что они вообще умудрились поругаться, но внутри уверенность, что это точно ненадолго. Дима понятия не имеет, что на душе у Арсения, и почему он иногда ведёт себя, как последний кусок говна, разбрасываясь неприятными вообще-то фразами. Говорить с ним сейчас бесполезно, но возможно имеет смысл обсудить это с Матвиенко, который может что-то знать.       Дима уже собирается идти спать, но останавливается рядом со своим номером, отвечая Кате на сообщения. Совсем рядом открывается дверь, и наружу высовывается недовольный Арсений с коробкой пиццы, поглядывая на номера и, видимо, ища нужный.       Дима понимает всё правильно, глядя на него пристально и заставляя Арсения остановиться, так и не сделав шаг в нужном ему направлении. — Антон уже спит. — Ясно, — тот в глаза не смотрит, тупо уставившись на яркие буквы на картоне. — Не хочешь?       Ответа не следует, потому что Дима кивает отрицательно и захлопывает дверь, не желая участвовать в бессмысленном диалоге. Арсений его тем более сейчас раздражает.       И вообще, нахуя ему пицца в двенадцать ночи?

***

      Антон просыпается от холода даже раньше будильника. Он просыпается в шесть, блять, утра, вместо положенных восьми. Он снова скинул во сне одеяло и ужасно замёрз. В горле неприятно першит, не хватало ещё заболеть. Он кутается в одеяло, замечая на краю кровати аккуратно сложенные вещи, заботливо оставленные так Позовым. Антон вчера и не заметил, даже спасибо не сказал. А сам он всё ещё в тряпье Арсения. И пахнет им же.       За ночь лучше не стало, даже наоборот. На душе паршиво, и ситуацию усугубляет то, что Антон не выспался от слова совсем. Он мало того, что замёрз, так ещё и в целом хреново спал, просыпаясь каждый час от странного ощущения, нарастающей в груди паники. Он нервничал даже во сне.       Антон лишь благодарит всех богов за то, что до Рязани ехать пару часов и концерт вечером, так что у них будет свободное время на поспать. Конечно, они сегодня днём собирались прогуляться все вместе, после того, как приедут, но всё пошло не по плану с самого начала дня. Ещё и погода дерьмовая. Как и вчера. И мало вероятно, что в городе поблизости от этого она будет лучше. Хотя дождя вроде нет, и на том спасибо.       Антон выглядывает в окно, так и не выползая с постели, благо расположение кровати позволяет. Стекло немного запотело, но это всё же позволяет увидеть то, чего Антон бы предпочёл сейчас не видеть. Он всегда знал, что ранние подъёмы – зло.       К отелю резвенько приближается Арсений, по всей видимости, с пробежки. Похоже, ему стало лучше, ну, или его тело независимо от его воли не может долго находиться без движения.        В голове всплывает по-новой, что Антон всё ещё в его вещах, которые надо бы вернуть по-хорошему, даже, если вчера они закончили разговор совсем по-плохому.       Вылезать из постели не хочется, но что-то подсказывает, что лучше вернуть Арсовы тряпочки сейчас, потому что велик шанс, что Антон снова уснёт, как только они остановятся в отеле Рязани, и не пойдёт ни на какую прогулку, а потом и вовсе забудет в предконцертной суете отдать Арсению его пожитки. Не то чтобы это было какой-то проблемой, а может это просто лишний повод зайти, Антон сам не понимает, что за спешка, но раз уж он встал так рано, то незачем откладывать, тем более, пока ещё он про это помнит.       Арсений гостей скорее всего не ждёт, но на это похуй, потому что Антон уже пережил адский холод, пока натягивал на голое тело другую одежду, теперь приближаясь к чужому номеру. Закрытая даже спустя приличное количество ударов дверь подтверждает догадки: Арсений вероятнее всего в душе.       Тот открывает спустя минуту бесполезного нахождения Антона под дверью, который непонятно зачем ждал так долго. Арсений молчит, вопросительно глядя. Выглядит до комичного мило. Волосы влажные взъерошены, кончик носа красный и, наверное, до сих пор холодный. Полотенце небрежно на бёдрах висит, того и гляди свалится, а ещё одно, поменьше, лежит на плечах. Антон сдерживает порыв потрепать Арсовы волосы, взлохматить их сильнее.       Обида за ночь улеглась, хоть ему и паршиво, но он больше не зол, и всё вернулось на круги своя, когда хочется смотреть, говорить, трогать… Арса хочется, в общем. И к Арсу хочется. — Я вещи принёс. — Ты чего вскочил так рано? — Арсений вроде тоже остыл, но говорит и смотрит всё равно не так, как до вчерашнего разговора. Но Антон, честно сказать, совсем не удивлён. Арсений злопамятный, и хотя может и сделать вид, что всё замялось, он после никогда не упустит возможности как-нибудь задеть, сказать что-то колкое. В долгу не останется, если задели его. — Замёрз и проснулся, — Антон отвечает коротко. Он тоже сейчас совсем не расположен к разговору.       И нет, он правда уже не обижен, просто он дико хочет лечь спать. Хотя бы ещё на пару часов. Настолько ранний подъём для такой жёсткой совы, как Шастун – это слишком. — Ты что, спал в моих вещах? — Антону кажется, что он слышит претензию. Мол, как он посмел, да в графском шмотье, но недовольство оказывается по-другому поводу. — Ты же мог заболеть. Почему ты не переоделся во что-то тёплое? В отеле холодно.       У Арсения иногда срабатывает инстинкт заботливой мамаши, причём распространяется он на всех. Они в этом говне чередуются с Димой. И, к слову, в основном, они пилят по поводу и без Антона, как будто он – пятилетний несмышлёныш, не умеющий самостоятельно завязывать шнурки. — А ты почему бегаешь в одной лёгкой олимпийке нараспашку? — Я закалённый, Шаст. Мне не грозит простуда.       Антон почему-то именно сейчас очень слабо в это верит. Он больше доверяет Диме, с которым однажды ненароком случился разговор о пробежках и психосоматике. Разговор тогда правда случился у него с Арсением. Даже не разговор, а целые дебаты, но Антон тогда это всё был вынужден слушать, потому что они делят одну гримёрку.       Арсений тогда с пеной у рта доказывал тоже самое: закалённым людям нечего бояться, а тем, кто следит за здоровьем – тем более. Дима тогда был согласен, в целом, но уточнил, что если человек стрессует чаще, чем бегает, то он запросто может заболеть на нервной почве. Арсений тогда сказал, что стресс может лишь ослабить иммунитет, но тут опять же всё восполнит волшебная пробежка, а дальше Дима с умным видом медика, и неважно, что он не по той специальности, долго доказывал обратное. Антон тогда мало, что запомнил, потому что не старался даже особо в это вслушиваться, но кое-что всё-таки отложилось в памяти, и сейчас всплыло как нельзя кстати. — Твои пробежки и закалка не творят волшебства, Арс. Заболеть шансы всегда есть.       Антон не говорит об этих самых шансах, потому что Арсений тоже способен неплохо складывать в уме, и лишь передаёт сложенные вещи, уже разворачиваясь и начиная шагать по направлению к своему номеру, но Арсению почему-то это совсем не даёт покоя. Он что? Серьёзно уйдёт просто так?        Он действительно зашёл просто отдать вещи? — Шаст, может всё-таки заберёшь пиццу?       На его жалкие попытки привлечь внимание даже не оборачиваются. Антон показывает средний палец, скрываясь за дверью своего номера, и Арсений чувствует себя полным идиотом. А на что он, собственно говоря, рассчитывал? Удивительно ещё, что с ним так спокойно разговаривают.       После того, как вчера Антон чуть ли не снёс дверь, хлопнув ей с несвойственной для него злостью, Арсений думал, что его успели возненавидеть. Возможно, это сделал только Позов. Арсений это ещё вчера осознал. И когда только Шастун успел ему всё рассказать, а самое главное, что он там успел сказать?       Арсения это, конечно, ни капли не интересует. Именно поэтому он всё оставшееся время до сбора внизу лежит на кровати, глядя в потолок, и думает так много, что кажется, будто голова сейчас взорвётся от напряжения.        Оно не отпускает и в автобусе, когда они все сонные заваливаются на сиденья, пытаясь поспать те три часа, что едут до Рязани.       Всё, как в тумане после недолгого сна в дороге. Они приезжают, заселяются в очередной отель, состояние непонятное, но в туре – дело привычное. Арсений толком не осознаёт, как оказался в номере. И даже мысли об Антоне отпускают, потому что глаза закрываются, как только голова касается подушки.       Арсений в шоке с самого себя, потому что он умудрился даже поставить будильник. Он поспал ещё два часа и сейчас уже час дня. Это странно, но стало лучше.       Из общего чата приходит уведомление с вопросом о прогулке, и никто на удивление не отказывается, несмотря на холод, неприятную погоду и, в целом, на общее самочувствие каждого. Между постоянными поездками оно очень не очень.       Им можно походить всего пару часов, а потом нужно готовиться к очередному концерту, снова собирать вещи. Впереди Москва – последний город в этом туре, и Арсений пока очень старается не думать о том, как он всё это вывезет, если ему банально тяжело подняться с постели даже сейчас.       Трезвонит телефон, раздражая противным рингтоном. У Арсения и без того болит голова. Все ждут его внизу, о чём и оповещает Матвиенко. И как так получилось, что Арсений самый последний?       Тоже самое саркастично спрашивает Стас, хлопает по плечу, здороваясь, а дальше Арсений просто бездумно плетётся за всеми остальными, не участвуя в разговорах. Ему даже (впервые) не хочется делать никаких фото, не хочется идти что-то смотреть. И ведь никто не задавал бы вопросов, будь он Шастуном.       Тот вот идёт себе спокойно позади всех, наравне с самим Арсением, но всё равно находится на расстоянии вытянутой руки. Не приближается больше, как его и просили. Он тоже молчит и часто смотрит в телефон, отдавая предпочтение именно ему, а не разговорам с реальными людьми. Только вот до Антона никто не докапывается. Он ведь частенько такой. Уставший.       И сейчас это оправданно, он наверняка хочет спать.       Дима естественно замечает это его состояние и всячески пытается вывести на разговор, что для Арсения выглядит странно, но он, как и все остальные молчит.       Они, наверняка, даже значения этому не придают, поэтому и не задаются вопросами. А Арсений вот задаётся. Ему интересно, что успело поменяться, если обычно Дима к Антону не лез и вообще отгонял всех, кто пытался с ним поговорить, когда он был таким же уставшим. Или сейчас Антон такой по другим причинам? И Дима об этом знает.       Конечно, то, что он пытается помочь совсем не плохо. Даже хорошо, потому что это страбатывает, Антон втягивается в диалог постепенно, и вот уже через час он снова сияет, улыбается и говорит со всеми охотно. Даже если это не совсем искренне, Арсений чувствует себя немного иначе, глядя на Антона, которого апатия временно оставляет. Ему от этого легче, но не лучше.       Арсений понимает и чувствует, но ему почему-то обидно. Он понятия не имеет, почему видеть Антона счастливым, хоть и временно, стало вдруг невыносимым. Хотя до этого казалось, что он не может смотреть на то, как Антон идёт максимально отстранённый и пустой.       Арсений запутался. Снова. И может дело всё совсем не в состоянии Антона, а в нём самом? Может Арсений не может смотреть на него в приципе? — Накатила грусть, Арс? — Серёжа тоже пытается подбодрить друга.       Арсений ему благодарен за молчаливую заботу и понимание. И может получилось бы сейчас хоть немного отвлечься, только Антон убивает надежду одной блядской фразой. Ебучим каламбуром: — Накати и ты, — и на Арсения действительно накатывает. Остатки беспорядочного спокойствия улетучиваются, сменяясь бешеным желанием разнести всё вокруг в щепки. — Лучше бы так на сцене каламбурил, шутник ебучий.       Тихий смех, после незначительного подъёба, который и подъёбом-то назвать нельзя, стихает тут же, и несколько пар глаз устремляются на Арсения с немым вопросом: что происходит? — Не перегибай, — слышится сбоку, и Дима выглядит серьёзным, защищая Антона, как младшего брата, над которым успел пошутить пацан постарше.       Абсурдность тут только в том, что они уже давно вышли из возраста так называемых «пацанов», и вполне себе способны самостоятельно сказать, если им что-то не нравится. Постоять за себя в тридцать лет более чем реально. Но Арсения раздражает больше не факт того, что за Антона кто-то вступился, а то, что за него самого бы так не впрягся никто и никогда. Потому что он всегда может сам, и Серёжа, на которого, в приципе, можно положиться в любой ситуации, никогда не вступал ни с кем в конфликты, даже, если дело касалось Арсения.       Просто тот мог ответить кому-то без помощи. В спорах с кем-то он не нуждался в соратниках. И он сам выстроил такую позицию, винить тут некого. Но, наверное, хорошо иметь того, кто сможет всегда встать на твою сторону и защитить. Даже, если ты брутальный пятидесятилетний мужчина откуда-нибудь с Кавказа.       Арсений слишком долго не задумывался о том, что даже самым сильным людям нужна чья-то поддержка. Легко плыть, если кто-то другой поддерживает твою голову. Но жаль, что ему этого чувства познать не дано. Наверное, он сам от него оградился. — Чё встали-то, есть идём или нет?       Пока Серёжа пытается направить диалог в безопасное русло, сменив тему на более нейтральную и насущную, потому что пообедать действительно было бы славно.       Антон, будто потерянный котёнок, не знает, куда себя деть. Он пристраивается ближе к Диме и чуть ли не за руку его держит, просто потому что ему неожиданно становится страшно.       Нет, Арсений не оскорбил его своими словами, но здорово задел. Тут дело даже не в самой сути этой шутки, больше звучавшей, как претензия, а в том, как она была произнесена. И, конечно, Антон знал, на что шёл, когда решил по-тупому скаламбурить и пошутить над Арсением. Над неспокойным и раздражённым до предела Арсением.       И всё же, с утра они контактировали нормально, и Антон думает, что могло произойти за несчастные несколько часов, но тут же всплывает ситуация вчерашнего вечера, когда Арсения переклинило буквально за двадцать минут.       А вообще, если здесь и есть кому обижаться, то только Антону. Не он вчера Арса выгнал, не сказав при этом ни слова о причинах. А если он настолько раздражающий и недалёкий, что не смог по вздоху определить, что там Арсений на самом деле имел в виду, то об этом нужно было говорить сразу. Незачем сначала позволять приближаться к себе на расстояние опасного и запретного, а после отпихивать подальше, закрываясь на миллиарды замков. — Шаст, я буквально слышу, как тараканы в твоей голове танцуют лезгинку, — Дима говорит тихо, чтобы остальные продолжали вести непринуждённый разговор, касаемый чего угодно, только не того, что произошло пару минут назад. — Это похоронный марш, — Антон даже не шутит. — Постарайся переварить всё это до начала концерта.       Дима отходит, в душу лезть не пытается, и Антон ему благодарен. Поз – хороший друг. Он всегда знает, когда надо, а когда не надо, вмешиваться или оставаться в стороне. У него есть основное правило: не лезть, пока не попросят. Но сейчас Антону почему-то хочется, чтобы он его нарушил. Всего один раз. — Ты чё исполнил? — слышится у входа в ресторан.       Арсений с Серёжей пусть и заходят самыми последними, Антон всё равно каким-то образом оказывается рядом с ними, пока все снимают куртки. — Самому интересно, — слышится недовольное, и Арсений усмехается сам себе, осознавая, что ведёт себя как последний кусок говна. — Я так заебался.       Он произносит это ещё тише, но Антон же рядом. Ему приходится это услышать и ничего больше не остаётся. Только шумно выдохнуть. Дима, который всегда прав, оказался как всегда прав. Арсений не нуждается ни в помощи Антона, ни в чьей-то ещё. Он справится без всех.       Следующие пару часов проходят для Антона слово в тумане. Для Арсения неожиданно тоже. Они обедают относительно быстро, а после едут туда, где совсем скоро должен пройти концерт. Арсению неожиданно похуй.       Тот внезапный приступ злости отпустил его практически сразу, после того, как было произнесено то, чего произносить Арсений бы не хотел никогда. Ему бы рот с мылом помыть и не видеть картинку перед глазами: дёрганный Стас, опустошённый Антон, раздражённый Дима и пиздец в виде дрожащих от нервов пальцев. Последнее особенно напрягает в связи с тем, что настолько сильного тремора у него ещё не было. — На сцену! Разминаемся, — Оксана выглядит куда спокойнее их всех вместе взятых, хотя тоже переживает как и всегда. — Антон, подъём.       Тот не реагирует, глядя в телефон. Он не сразу понимает, что его трясут за плечо, а после всё же незаинтересованно поднимает глаза. Выглядит он настолько потерянно, что Арсению хочется в момент повеситься или влепить самому себе пощёчину.       Он невольно проводит параллель, осознавая, что сам пребывал точно в таком же состоянии некоего транса пару дней назад. А если вспомнить то, что творилось в этот момент внутри и представить, что сейчас переживает Антон, то себя вообще четвертовать хочется. Потому что он подобных душевных пыток не заслуживает. — Антош, — Арсений говорит очень тихо, опускаясь перед ним на корточки. — Нужно идти.       Оставшиеся в гримёрке Серёжа с Оксаной пропускают мимо ушей все эти «Антош» и ласковые интонации и просто ждут. Антон реагирует запоздало и только тогда, когда Арсений гладит его ладонью по колену. — Пора идти, — повторяет он ещё раз.       Антон, словно очнувшись, понятливо кивает пару раз с серьёзным видом и выходит первым, шагая так стремительно, что сомнений не остаётся: он Арсения теперь избегает. И Антон этого скрывать не пытается.       Отвлечься не получается даже на концерте, и Стас, периодически посылающий ему угрожающие взгляды, ситуацию только усугубляет. Антону сейчас похуй, и скрыть полностью своей усталости и опустошённости он не в состоянии.       У Арсения же таких проблем не возникает вообще. Антон поглядывает аккуратно и всё не может перестать поражаться этим человеком. Вроде час назад тоже выглядел как кусок биомусора, а сейчас по сцене носится и искрит юморесками. Прекрасный актёр, хули.       Антон же в отличие от него сегодня блистать на сцене не в состоянии. Но не в том смысле, что у него не получается вызывать улыбки у зрителей и громкий смех с овациями вперемешку, а в смысле того, что Антону слишком тяжело это всё делать. И такое с ним впервые. Ему слишком невыносимо слышать весь этот фоновый шум, которым он неожиданно сам для себя назвал оживления зрителей. И ему до невозможности хочется, чтобы этот концерт закончился как можно скорее.       Ему бы покурить сейчас, а не играть злобного начальника, который выслушивает бредни своих «подчинённых» о том, что они проснулись в лесу и молились, блять, колесу, чтобы потом добираться до работы на майских жуках. И как только такое людям в голову приходит?       Антон выдыхает удовлетворённо, когда они, наконец, прощаются и убегают за кулисы под громкие овации, от которых, если честно, уже тянет блевать. И страшно от этого, потому что он никогда не испытывал отвращения к тому, что делал и уж тем более к людям, которые любят то, что он делает. Так что успело поменяться? Почему сейчас ему так тяжело видеть чужие улыбки и улыбаться самому? — Ты молодец, — Дима всегда рядом, чтобы подбодрить. Они остались за кулисами вдвоём, остальные уже ушли в гримёрку. — Отлично справился.       Антон Позова обнимает, улыбается одними уголками губ и чувствует себя чуточку лучше, чем секунду назад. Дима никогда не врёт, он вообще честнее всех, кого Шастун знает, а потому и сейчас он абсолютно искренний. Это помогает. Если Дима говорит, что Антон хорошо справился, значит, всё в относительном порядке.       Они идут рядом, но не успевают сделать даже пяти шагов, потому что за поворотом коридора стоит Арсений. Точно кого-то ждёт. Антон тормозит неосознанно, Дима пытается подтолкнуть, но оставляет попытки, замечая, как Арсений отрицательно машет головой.       Матвиенко выглядывает из-за двери гримёрки и оценивает ситуацию за пару секунд. — Поз, идёшь свои пакеты смотреть? — на самом деле подарки от зрителей лежат в их гримёрке для всех, но Серёжа выделяет лишь его.       Дима не станет противиться, уйдёт, оставив наедине. Но обещает себе ввалить Арсению как следует, если тот сделает Антону ещё хуже. — Сказать что-то хотел? — Арсения прямой вопрос буквально заставляет впасть в ступор.       Сказать-то он хочет, только ему бы немного обдумать всё, помолчать пару секунд. Возможности ему не предоставили. Да он и не заслужил. — Да. Шаст, что с тобой происходит? — Антону хочется рассмеяться в голос. Как говорится, было бы смешно, если бы не было так грустно.       Арсений это сейчас серьёзно? Тоже решил поиграть в благодетеля? — Тебе какое дело?       Арсения бесит, что Антон его фактически зеркалит. Ведёт себя как сука. Прямо как Арсений вчера. Близко к себе не подпускает, руки на груди скрещивает. Смотрит надменно и обиженно, и Арсений ему явно проигрывает из-за собственного смятения и ебучей разницы в росте в семь сантиметров. — Я хочу извиниться, — Арсений, надавливая на горло собственной гордости, выплёвавает эти несчастные три слова, но Антон по-прежнему молчит. — Извинения приняты, Арс, — произносит спешно. — Врёшь, — приходится хватать Шастуна за руку трясущимися пальцами, потому что тот норовит уйти. — Ты тоже. Ты даже не знаешь, за что извиняешься. Это нихуя не считается.       Антон руку всё-таки одергивает и скрывается за дверью гримёрки, оставляя Арсения наедине с его спутанными мыслями.       Серёжа выглядывает снова, зовёт присоединиться ко всем, но его уже не слышат. Арсений уходит на улицу. Даже не накинув куртки. Он ни перед кем не объясняется, никому ничего не говорит, лишь просит Серёжу принести ему телефон, оставленный на столе. Тот тоже с расспросами не лезет, лишь уточняет, где Попова искать в случае чего.       Отвечают ему скомканно и из всего понятно только то, что Арсений собирается подышать воздухом. Матвиенко друга провожает тяжёлым взглядом.       Страшное чувство. «Пойти подышать свежим воздухом». Оно означает, что тебе приходится идти за воздухом куда-то в другое место, потому что в месте, где ты сейчас, ты задыхаешься.       Арсений дрожать начинает почти моментально, как только лёгкий, но холодный ветер пробирается под одежду. На нём ведь только футболка и, как назло, широкие штаны, в которых ещё ощутимей ледяной воздух касается разгорячённой после концерта кожи.       Арсений стоит у второго выхода, не основного. Сюда никто прийти не должен. Тем более сегодня вряд ли кто-то из зрителей будет их ждать. Всех ещё в начале предупредили, что сразу после концерта никто никуда не поедет. Конечно, если кто-то хочет стоять на холоде час, а то и больше, вполне себе могут подождать, чтобы ещё раз несколько секунд посмотреть, покричать, поснимать. Арсений честно не понимает этого. Неужели людям не хочется домой?       Фанатская любовь слишком сильна. И это он знает наверняка, поэтому осуждать не собирается. Пусть ждут, если хочется.       Главное, чтобы сейчас сюда никто не сунулся. Арсений думает несколько секунд, а после вбрасывает благодарность за концерт в свой телеграмм с прикреплённой архивной фотографией, но сделанной недавно, так что никто ничего не заметит.       Арсению жизненно важно сейчас позвонить. Он за этим сюда и шёл. Ему нужен совет, потому что он слишком сильно увяз. А в чём пока и сам не понял. Как выбраться тоже не знает.       Его мама этого тоже знать не может наверняка, но её поддержка всегда помогала, когда было особенно тяжело.       Арсений уже нажимает на кнопку вызова, но неожиданно осознаёт, что сейчас ничего не сможет и двух слов связать. Он сбрасывает, успевая сделать это до появления первых гудков. Сейчас не время. Он позвонит позже. — Ты еблан? — Позов опускает руку на плечо, заставляя вздрогнуть.       Арсений уже хочет предъявить ему, потому что нехер подкрадываться и пугать внезапными появлениями, но закрывает рот, толком и не успев открыть, потому что Дима протягивает ему куртку. — Заболеешь ведь, — Арсений не спорит, одевается, кутаясь в ткань и шмыгая носом. — Завтра последний концерт, хоть бы об этом подумал. — Не грузи, — слышится тихое, и Позов замолкает. Он и не собирался тут нотации читать.       Арсений – взрослый человек, хотя порой возникают сомнения. И он сам в праве решать, в чём ему ходить: в футболке, платье или пожарных штанах. Но они всё ещё в туре, который нужно докатать успешно. Заболеть по собственной глупости, когда впереди последний город и вести себя, как упрямый баран, принципиально находясь на холоде без куртки – неуважительно к команде и фанатам, как минимум. — Уезжать скоро. Пошли на выход. Мешки твои с подарками мы собрали. Потом посмотришь, если захочешь.       Арсений мысленно благодарит, что Дима не лезет с лишними распроссами, хотя наверняка считает это нужным. Переживает же. Не за Арсения, конечно, но за Антона, а значит, что его интересует, что происходит между ними.       Но он просто молча идёт рядом по прохладному коридору и тормозит у самой двери в гримёрку. Она чуть прикрыта, и их двоих пока не видно. — Арс, поговорить не нужно?       Дима спрашивает без наезда, без упрёка, так просто, что аж бесит. Почему все считают своим долгом влезть, куда их не просят? — Нет.       Позов больше ничего не говорит. На нет и суда нет. Он Арсения пропускает вперёд под тихие комментарии остальных: «наконец-то» и «где ты был, Арс?». Тот не отвечает, отмахиваясь, и садится рядом с Серёжей на край дивана. Пересекается с Антоном взглядом и тут же жалеет об этом. Тот обеспокоен, но сказать что-то гордость не позволит. Арсений это понимает прекрасно, поэтому ничего и не ждёт.       Уезжать собираются спустя полчаса. Они могли бы посидеть подольше, только нужно ещё собрать вещи и выезжать в Москву. Отдохнут в автобусе. Им не привыкать.       Все разговаривают именно об этом, отпуская шуточки про квадратную от долгой поездки жопу, пока Арсений с Антоном плетутся позади, находясь близко, но при этом безумно далеко.       Они снова оказываются в одном такси, но на этот раз не по своей воле. Стас с Оксаной выходят первыми, как и положено, а дальше всё происходит настолько быстро, – Дима с Серёжей выскакивают следом на выход – что Антон успевает только охуеть и взглянуть на не менее ошарашенного Арсения. Про себя оба в который раз отмечают, что Позов и Матвиенко те ещё суки, работающие друг с другом в тандеме. И не остаётся ничего другого, кроме как ехать в одной машине.       Антон думает о том, что стоит сесть на переднее, потому что находиться близко к Арсению он не хочет. Как и видеть его сейчас, но кто бы его спрашивал. Мало ли, чего он не хочет. Тем более, это будет выглядеть странно и демонстративно, поэтому мысль о заветном переднем нужно отбросить.       Антон усаживается ближе к двери, скрещивая руки на груди. Он вообще не особо любит сидеть в такой позе, предпочитая безвольно опускать конечности на сидение, но сейчас он хочет сделать всё возможное, чтобы быть как можно дальше от Арсения.       Хотя, куда уж дальше. Они и так буквально за пару дней стали друг другу чужими и теми самыми «просто коллегами», коими всегда себя называли, но безупречно отыгрывающими роли самых близких людей на сцене, потому что так надо, ведь зрителям нет никакого дела, что там происходит у них в закулисье, главное – картинка, где перед камерами они порой устраивают такое шоу, что рейтинг 18+ оправдан полностью.       И за это уцепиться бы, потому что любовь сыграть нельзя, да и то, что творится между ними на сцене действительно чистая химия, но в жизни это теряет всякий смысл, ведь они по-прежнему не разговаривают нормально. Оба слишком гордые и, наверное, слишком глупые, даже, когда им уже за тридцать, чтобы сделать шаг навстречу, но силы на исходе у обоих, потому что друг без друга оказалось до невыносимого тяжело.       И Антон, если честно, теперь чувствует себя в шкуре Арсения, для которого подобное дерьмо много лет было в порядке вещей, когда из последних сил натягиваешь улыбку, но тело выдаёт тебя с потрохами: усталость и опустошённость сквозит в каждом движении, во взгляде. Во всём тебе.       Арсений сам тяжело вздыхает, ближе быть не пытается, хотя очень-очень хочется. И хуй бы с ним с таксистом. Шастуна взять за руку почти физически необходимо, не хочется делать вид, что они едва знакомы.       Но Арсений ничего не предпринимает, просто смотрит в окно, за которым начал моросить мелкий дождь. Или мокрый снег. Не разберёшь ничего, погода в конце октября обманчива. — Холодно? Дрожишь весь, — Антон также смотрит в окно, которое так предательски выдало Арсения с потрохами.       В отражении прекрасно видно, что Арсений в самом деле пытается укутаться в свою куртку, которую и курткой-то нельзя назвать из-за тонкой ткани, и дрожит от холода. Кажется, он начал заболевать. Но Арсений всё ещё свято верит в то, что этого произойти никак не может. Пробежки же. Закалённый же. — Давай свою куртку дам, — Антон предлагает ему это без какой-либо задней мысли. Правда, не хватало Арсению ещё заболеть перед завтрашним концертом. Его Стас собственноручно вырежет.       Антон даже не удивляется, когда слышит тихое «нет», но сдаваться так просто не собирается. Ему вообще вот похуй, что они поссорились и теперь старательно друг друга игнорируют. Ему не всё равно на Арсения хотя бы потому, что завтра концерт. Об остальных причинах Антон предпочитает не думать. Ему от них легче не станет. — Надевай, — Антон Арсению куртку в руки всё-таки суёт, оставаясь в одной толстовке и добавляет чуть тише, чем до этого. — Не выёбывайся и надевай.       Наверное, чтобы таксист не услышал. Но мужчина увлечён исключительно дорогой и песней Наташи Королёвой, что заказала для своего мужа некая Татьяна на радио ФМ.       Он всё это представление на заднем сиденье либо не видел, либо старательно игнорировал. Арсений уже прокрутил в голове тысячи вариантов о том, что о них успел подумать мужчина, если правда наблюдал.       Арсений злится сам на себя, потому что его вообще никогда не волновало, кто и что там может подумать. Но тут речь не только о нём. И, наверное, в этом всё дело. — Спасибо, — он проговаривает это тихо, на грани слышимости, куртку всё же надевая. Антон кивает удовлетворённо.       По приезде им не задают лишних вопросов, может быть потому что это никому не надо или потому что просто не успевают спросить. Арсений отдаёт куртку сразу же, как только они заходят в отель, смущённо поблагодарив ещё раз, и побыстрее норовит уйти. Стас попытки сбежать пресекает, потому что им нужно договориться о времени сбора внизу, где уже будет ждать автобус.       У них есть три часа, и всё это время Арсений спит, потому что его чемодан был собран ещё вчера. Он выходит из номера потрёпанным и недовольным из-за сонливости, но не опаздывает. Занимает излюбленное место сзади у окна и уже планирует провалиться в сон, который пятнадцатью минутами ранее был нарушен будильником, но Шастун рушит все планы, подходя почти впритык. — Ты почему тут?       Арсений по сути не должен задавать этот вопрос, потому что Антон может занять любое место, только вот обычно он садится вперёд на одиночное кресло. — Моё тело мечтает принять положение хотя бы более менее похожее на горизонтальное, а тут целый ряд кресел. Потеснишься?       Звучит глупо, потому что с ростом Антона он не на всех нормальных кроватях может полностью уместиться, а тут ещё и вместе с Арсением на неудобных креслах. Но стоит признать, что из всех предложенных мест, это соответствует требованиям Антона больше остальных.       Заторможенное сознание подкидывает мысль, обычную, как кажется Арсению. Видимо, сон лишил его возможности думать. — Можешь лечь ко мне на колени и попробовать вытянуться, я всё равно буду сидеть, — Антон всё ещё возвышается над ним, смотрит вопросительно.       Арсений сидит у окна и до другого такого же окна расстояние в четыре кресла. Три из них Антон свободно может занять. Это ему подходит.       До них обоих не сразу доходит то, что предложение Арсения странное, но тихий смешок Серёжи спереди отрезвляет. Он всё слышал, и хотя ему нет никакого дела, это кажется забавным.       Антон не хочет ничего Арсению отвечать и добавлять неловкости, поэтому просто кивает. Подумаешь, поспать у него на коленях. Перед остальными потом всё же придётся объясняться. Если они не решат просто стереть это из памяти.       Подошли ещё не все, поэтому они застанут именно тот момент, когда…       Антон блаженно прикрывает глаза, опуская голову на ткань мягких Арсовых штанов. Удивительно, что он не в своих дырявых узких джинсах, как это бывает обычно. Он старается не думать о том, как они сейчас выглядят, потому что это будет смущающе. Непонятно, что думает Арсений по этому поводу, но вряд ли ему сейчас есть дело до того, как это всё видится другим. Потому что тут свои.       Ему было нехорошо с самого утра. Он всё-таки простыл. Говорить кому-то об этом Арсений не собирается, конечно же. А смысл, если он перед выходом выпил арбидол, который возит в аптечке всегда и на всякий случай, и брызнул себе в горло каким-то отвратительным спреем. Ничего страшного нет в том, что он болеет на ногах. Ни у него одного нет возможности спокойно вылечиться и отдохнуть от работы.       Сейчас это всё равно меркнет на фоне позы для сна. Она катастрофически неудобная, но все давно к ней привыкли. Если захотеть, можно и стоя уснуть, а тут им даже сиденья предоставили.       Арсений чувствует напряжённую атмосферу, но открывать глаза даже и не думает. Он знает, с чем связана тишина в салоне в несколько секунд, но ему до этого нет дела.       Автобус постепенно заполняется тихими разговорами ни о чём. Они скоро стихнут, потому что рано или поздно все уснут. Уже почти двенадцать ночи, и все устали после концерта. Никто и часа не продержится. Кроме водителя разумеется.       Арсений слышит, как Стас просит выключить свет в салоне и через секунду по глазам уже ничего не бьёт. Можно расслабиться полностью, а ещё позволить себе небольшую слабость.       Антон наверняка уже спит, а даже если и нет, Арсения это никак не останавливает. Он аккуратно опускает ладонь на чужую голову, слегка поглаживая. Реакция следует незамедлительно. Антон чуть ёрзает, удобнее устраиваясь на чужих коленях. Он в странной позе полусидя-полулёжа и это наверняка неудобно, но отстраняться точно не планирует.       Сопротивления Арсений не наблюдает, поэтому рукой зарывается в короткие пряди, пропуская их меж пальцев. Антон ластится к его руке подобно коту, и Арсению до невыносимого хочется чмокнуть его в макушку, но это явно перебор. Потому что то, что происходит сейчас ещё можно на что-то списать.       Антон так тоже думает, чувствуя, как по телу бегут мурашки, когда тёплая ладонь проводит по его волосам, когда пальцы нежно поглаживают. Он старается абстрагироваться, не подавать виду, что он чувствует, что знает. Но реакция тела выдаёт его моментально, и Антон подставляется под ласки, просто потому что хочет. Он старается не думать о том, как это выглядело бы в глазах третьих лиц, но если так посмотреть, тут вряд ли есть что-то сверхстранное.       Нет ничего такого в том, что Арсений гладит его по голове, пока тот спит на его коленях.       Ладно, звучит дико. Но Арсений старается больше не думать, расслабляясь окончательно и медленно проваливаясь в сон. Тихие разговоры на фоне его только успокаивают, Антон под боком тоже. Не заботит даже то, что он не спит и точно чувствует все эти прикосновения.       Если жалеть о чём-то, то только утром. И они по чистой случайности, засыпая, делят на двоих мысли о том, что это точно случится.