Зависимы.

"Так говорят все наркоманы: «Нужно только вовремя бросить». И никому это ещё не удавалось"

Age:29 один три три Стоя в толпе серой массы офисного планктона, я начинаю свою стандартную пятницу, не наполненную абсолютно никаким смыслом. Сейчас мне двадцать девять, и я полностью принимаю себя со всеми пороками, присущими моей личности. Отсчет светофора. Цифры монотонно бегут впереди. Тринадцать секунд до зеленого. В двадцать на отстойной студенческой вечеринке, где все пьют дешевое пиво из красных пластиковых стаканчиков, я впервые попробовал экстази и понял, что мир может быть не таким дерьмовым. Маленькая розовая таблетка подарила мне целый спектр эмоций, на которые не способно современное общество.  По статистике, около двухсот семидесяти пяти миллионов человек во всем мире являются наркозависимыми, меня зовут Ксавье Торп, и я один из них. один три один Галерея, в которой я работаю вот уже семь лет, находится на пересечении тринадцатой и легсинктон. Долгое время искусство было моей страстью, пока однажды я не разочаровался в этой индустрии так же, как и в жизни в целом. Наш роман был страстным, но обреченным на провал еще задолго до моего рождения, так как миром живописи правят бабки. А это значит, что ты можешь подтереться своим талантом, если у тебя нет связей или достаточного количества долларов на счету. Деньги у меня были, но вот желания поступиться своими блядскими юношескими принципами — нет. С тех пор я почти не рисую. три один три В просторном светлом холле меня встречает Лесли — редкостная сука, которая отлично умеет вытрахать все мозги, но сполна компенсирующая свои недостатки размером груди. — Доброе утро, сладкий, — она считает, что если будет разговаривать как дешевая шлюха, то богатенький толстосум с верхнего ист-сайда, присматривающий себе тут картину в тон золотого унитаза, позовет ее с собой в роскошную жизнь. — Привет, Лесли, — мы переспали лишь однажды, потому что, помимо всего прочего, она непроходимо тупая дура, и даже наркотики не помогут мне забыть об этом. три три один  На текущий момент я директор галереи Лео Кастелли. Старик итальянец уже давно отошел от дел, передав руководство жене Барбаре, которая годится ему как минимум в дочери. Вряд ли ее родители любили ее, называя таким идиотским именем.  У меня, как у любого представителя руководящей должности, есть собственный кабинет, где шесть дней в неделю, с двенадцати и до какого-то совершенно неопределенного времени я решаю кто будет выставляться в ближайшие месяцы, а также трахаю Барбару, просто потому что могу.  Играю в бога сферы искусств и всегда отдыхаю по воскресеньям. Только мне в отличие от Иисуса абсолютно наплевать на всех этих людей, желающих показать себя и свое творчество. один один три Уже начало первого, выставка открывается в шесть, а у нас ничего не готово. Зато я готов сделать этот чертов день немного лучше. В ящике стола неизменно лежит необходимый допинг, иначе я бы не продержался тут и пары лет. Маленькая стеклянная баночка размером с полмизинца наполнена бодрящим душу и разум феном. Высыпаю содержимое на металлический стол и сразу же ровняю банковской карточкой в аккуратную дорожку. Склоняюсь ближе к холодной поверхности и втягиваю содержимое внутрь. Слизистую носа привычно обжигает химическим составом, и я лишь провожу тыльной стороной ладони над верхней губой, блаженно прикрывая глаза. Через пятнадцать минут мой мозг начнет думать быстрее, ощущения станут ярче, а настроение заметно улучшится. Сердце ускорит ритм, и гормоны радости растекутся по венам, а зрачки расширятся настолько, что зеленую радужку будет достаточно сложно разглядеть. три три три — Ксавье, будешь кофе? — дверь раскрывается на полную, являя образ Кента.  Медленно перевожу на него взгляд и заправляю прядь волос, выпавшую из тугого пучка на затылке. Мне нужна еще хотя бы минута тишины, чтобы унять легкое головокружение от принятой дозы. — Вижу, ты и так взбодрился, — точно подмечено. Наверное, я должен в истерической панике вскочить из-за стола, скрывая состояние приближающегося кайфа перед подчиненным, но это не так. В нормальном мире, кстати, в существовании которого я не уверен, все так бы и было, но в моей реальности суровых будней мне насрать на это. Кент мой близкий друг и мой дилер по совместительству.  Как удачно. Поэтому я лишь смеюсь, потирая переносицу двумя пальцами, и искренняя улыбка расползается по лицу.  — Надеюсь, Лесли предупредила Барбару о том, что начало сместилось на полчаса? — откидываю голову на спинку кожаного кресла, делая оборот вокруг своей оси. Чувство невесомости и легкой дезориентации проникает внутрь. — Конечно. Она скорее себе руку отгрызает, чем еще хоть раз забудет о чем-то подобном, — длинноволосый парень с кристально голубыми глазами и широкой голливудской улыбкой потягивает кофе из стаканчика, усаживаясь на маленький диванчик напротив моего рабочего стола. — В тот раз Барб ее чуть не убила, хотя возможно, это было из-за того, что потаскушка терлась об тебя весь вечер. Кент не плохой человек, просто жизнь, как и многих из нас, повела его не в ту сторону. Он продает то, что для других кажется невозможным: даже самые артхаусные или откровенно бездарные работы улетают с молотка за сумасшедшие деньги, стоит ему взяться за работу. Возможно, поэтому он стал таким прекрасным дилером. — Пошли. Нет времени трепаться о женщинах, — говорю я, направляясь к двери. В голове легкий туман, но за столько лет я научился идеально контролировать свое тело.  — Поразительно, как ты умудряешься ни во что не ставить этих баб, но все еще так сдержанно называть их просто «женщинами», — Кент усмехается, оставляя два увесистых хлопка на моем плече. — Не обязательно называть их тупыми суками, чтоб показать свое отношение. — Вот поэтому каждая встречная готова раздвинуть перед тобой ноги. Они все думают, что ты гребаный галантный принц! — Не буду спорить. Перед самым уходом кабинет заполняется нашим громким смехом, и, ступив в светлый холл, мое настроение взлетает до небес. Я в гребаном раю!  Наркотики прекрасно усиливают положительные эмоции и полностью ликвидируют дерьмовые, которых в моей голове предостаточно. Жаль, эффект не может длиться вечно. один один один Спустя мучительные несколько часов моих угроз, притворных слез ассистентки, раздражающих звонков кейтеринговых служб и тупых комментариев недалекого мастера со стремянкой, решившего задать тысячу блядских вопросов о предстоящей реконструкции — галерея наконец-то готова принять кучу снобов, делающих вид, что разбираются в современном искусстве. Сегодня выставляется очередной молодой подающий надежды художник, попавший к нам, конечно же, через благополучное знакомство с владельцем. Тринадцать картин в стиле поп-арт, развешанные по идеально белым стенам — сильно контрастируют своей яркостью с ними. Его работы неплохи, и возможно, эта излишняя пестрость получит должное внимание, но вряд ли Адриано из Бергамо стоит обольщаться, упиваясь успехом. Люди склонны хотеть заполучить недостающие кусочки их жизни, а в нашем мире, скорее написанным исключительно черно-белыми красками, цвета может недоставать. Вот и весь секрет. Кто-то заполняет пустоты алкоголем и сексом на одну ночь, кто-то покупкой картин или шмоток за миллионы долларов, а кто-то, как я, всеми возможными видами психотропных веществ. Выбор есть всегда, но не всегда представлены достойные варианты. В принципе, как и на современных выставках: где-то среди тонн шлака затеряется бриллиант. Один одинокий экземпляр.  три три один — Ксавье, дорогой, все как всегда на высшем уровне! Напомни, повысить тебе зарплату, — лучше б тебе заткнуться, Барб. Женщина размещает свою ладонь у меня на бедрах, легко поглаживая, абсолютно не смущаясь толпы людей вокруг, на пятьдесят процентов состоящей из знакомых ее мужа. Столь откровенный интерес к моей заднице уже давно не льстит мне, особенно от таких, как она. Кажется, я принял слишком маленькую дозу, чтобы быть милым. — Рад стараться, Барбара, — натянутая фальшивая улыбка на моем лице, демонстрирующая ямочки на впалых щеках, всегда приводит ее в восторг.   — Надеюсь, ты зайдешь на этой неделе ко мне, чтоб постараться над кое-чем еще, — ее голос омерзительно пошлый, липкий и неприятный, хотя когда-то, в первые месяцы нашего знакомства, я считал иначе. Она, несомненно, красива по всем этим всратым общепринятым канонам. Длинные загорелые ноги, тонкая талия на контрасте с огромной упругой задницей, каштановые вьющиеся волосы до поясницы, неизменно томный взгляд и сексуальная родинка над пухлыми губами. Она идеал, если не знать всего того дерьма, которое она себе позволяет.  один три один — Торп, пора ехать! Девочки не любят ждать, хватит пялиться на эту картину! — вчера нам привезли новую партию, и впервые за долгое время чье-то творчество вызвало приятное волнение внутри. Может от того, что стиль был очень схож с моим, а может от того, что работы были непривычно мрачными на фоне остальных безвкусно ярких. Информационную карточку о художнике, по обыкновению прилагаемую к поставке, потеряли чертовы курьерские службы, и единственным опознавательным знаком автора стало немногословное «W13».  — Никуда не денутся твои девочки, Кент. К нашему приезду они успеют обдолбаться, и ты выберешь самую отбитую, как это обычно бывает, — этого парня всегда тянет на сумасшедших. Говорит ли это что-то о нем самом? Скорее да, чем нет.  — Я люблю женщин с бомбой внутри! — Ты говоришь так только потому, что предусмотрительно быстро бросаешь их, пока они не рванули прямо тебе в лицо. — Я бы прислушался к твоим словам, если бы ты сам хоть раз выбрал себе нормальную! Пока Кент демонстративно вздыхает, разводя руками в воздухе, я закрываю галерею и не могу не согласиться с приведенным им аргументом. Все мои многочисленные отношения, самые долгие из которых прожили около полугода, не принесли в мою жизнь ничего и отдаленно хорошего. Финал всегда один и тот же: либо я разочаровываю, либо разочаровываюсь. В любом случае, игра почти всегда не стоит свеч. Именно из-за этого в последние полтора года я скатился к постоянному, нескончаемому сексу на одну ночь. — Сегодня я планирую закинуться молли и каждая в том сраном клубе, куда ты меня тащишь, покажется мне нормальной. — Какое счастье, что твой лучший друг дилер, да? — ты даже не представляешь, насколько. Это явно гребаный подарок судьбы за все то дерьмо, что со мной порой случается. один три три В клубе темно, лишь красный свет прожекторов бликует на потных лицах толпы пьяных людей. Музыка долбит так сильно, что импульсы проходят по всему телу, вибрируя где-то на уровне солнечного сплетения.  Обычно я не мешаю алкоголь и наркоту, но впереди целых два выходных, в которые я решительно не собираюсь вставать с постели, так что порция виски не сделает эту жизнь еще хуже. Пока Кент забавляется на соседнем диване с какой-то малолеткой, я всматриваюсь в зал в поисках кого-нибудь более менее сносного в качестве приятной компании для предстоящей ночи. Особых требований нет, романтик во мне еще живет, где-то глубоко внутри, вероятно, придавленный кучей говна и кокаина, на котором я сидел в прошлом году. По другому невозможно объяснить свою тягу к выбору спутницы исключительно с эмоциональной точки зрения, нежели с практическо-рациональной. Высокая брюнетка уже пятнадцать минут призывно крутит своим задом, стреляя глазами в мою сторону. Ее платье настолько короткое, что любое движение позволяет увидеть красное кружевное белье. Допустим, мне слегка интересно.  Приподнимаю бокал в воздух на уровень скул в приветственном жесте, когда она в очередной раз кидает на меня свой взгляд. Давай, детка, подойди сама. Не думаю, что ты слишком гордая. Она растягивается в игривой улыбке и, одергивая кожаный кусок ткани без бретелей чуть вниз, начинает медленно двигаться в мою сторону. Скорее всего, в ее затуманенной голове сейчас летают восторженные мысли о том, как легко добиться моего внимания, но правда в том, что она наивная дура. Ведь жертва тут она, прямиком идущая в мою клетку на своих дрожащих ногах.  — Привет, красавчик, — голос приятный, первая фраза сразу же говорит о том, что она готова быть трахнутой хоть на этом диване. Так просто, что аж тошно. — Как тебя зовут, детка?  — Кристина. — Хорошо, Кристина, подожди меня здесь, — притягиваю ее на диван рядом с собой. — Закажи что-нибудь, счет привязан к столику. Я скоро вернусь. — Как скажешь, — кто бы сомневался. Мне, несомненно, нравится быть главным и доминировать: как по жизни, так и в сексе, но столь покладистое поведение, так часто встречающееся среди клубных девиц, уже откровенно начинает раздражать. Кристину спасает только смазливое лицо и прекрасная задница, которую я определенно хотел бы усадить к себе на колени. три один три Уборные разделены на две части, к счастью всех любителей спонтанного траха в кабинках около унитаза, не на женскую и мужскую, а на зону туалетов и раковин. Красный свет рябит в глазах, заставляя почти все предметы вокруг выглядеть черными, словно мы в хреновом Аду. К сожалению, я знаю, что ужасное место, которым пугают верующих, находится в каждом дне гребаной жизни, а не где-то на сто тысяч километров ниже уровня моря. Достаю из кармана джинс пакетик с экстази. Пальцы скользят по пластику, нащупывая источник невероятной бодрости и возбуждения, как в следующую секунду руку ведет в сторону от сильного толчка. Внезапный удар практически выбивает содержимое из моих ладоней, но я вовремя успеваю среагировать. — Смотри под ноги, черт возьми!  — Сам смотри, мудак. Оборачиваюсь на холодный голос и вижу перед собой миниатюрную девушку. Длинные прямые волосы откинуты назад, простая майка, плотно облегающая ее округлую грудь, заправлена в классические свободные брюки с высокой посадкой, а на одно плечо накинут огромный пиджак. Она не выглядит как большинство девушек в этом клубе, потому что совершенно не выглядит как дешевая шлюха. Хамка такая крошечная, что кажется, ее можно сломать лишь дотронувшись. Это, впрочем, совершенно не мешает ей быть сукой, которая не умеет извиняться. — Полегче, детка. — Деткой называй свою очередную шлюху. Ауч! От ее колкой наглости на мгновение теряю дар речи. Но это лишь на мгновение, потому что уже через секунду просыпается искренний интерес.  Я тяну ее за руку, прижимая к мраморной столешнице раковин всем телом. Руки острой на язык стервы зажимаю своими за ее спиной. Теперь ей некуда бежать, и в глазах скользит очевидный испуг, хотя освещение не позволяет хорошо разглядеть ее реакцию. — Будешь так разговаривать со своим блядским парнем, — твердо произношу, склоняясь вперед, чтоб оказаться на одном уровне. Наша разница в росте настолько большая, что это интригующе и дискомфортно одновременно. Ее лицо не отражает ни единой эмоции, в отличие от широко распахнутых часто, но медленно моргающих глаз, кажущихся в красном свете абсолютно черными, как будто она нюхнула мета, и зрачок расползся по всему глазу. — Что у тебя? — чувствую, как она перебирает своими маленькими холодными пальчиками, трогая упаковку с наркотой, зажатую у меня в руке.  Столь резкий перепад настроения в очередной раз застает врасплох. Я ожидал грубости, попыток вырваться, но никак не вопроса. В этот раз она видит мое замешательство и немного прогибается в спине, заставляя вернуться в реальность с помощью телесного контакта. От этого движения ее грудь, скрытая лишь за тканью тонкой майки касается моей. Неплохо, девочка. Мне интересно. — Если извинишься за свое дерьмовое поведение, поделюсь с тобой. Мне нахрен не задались ее извинения, но отказать себе в удовольствии наблюдать, как столь гордое создание падет, не могу. — Не думаю, что тебе это нужно, — ее холодный резкий тон, звучащий прямо над ухом заставляет напрячься всем телом, но не от абсурдной наглости, а от желания. Когда-то я признался себе в том, что я наркоман, сейчас, кажется, пора принять тот факт, что ничто меня так не возбуждает, как женщины, способные противостоять влиянию извне. Сумасшедшие и непокорные — еще один вид любимого мной наркотика. — И что же мне, по-твоему, нужно? Мы все еще очень близко друг к другу, и мысли о том, как нахальная стерва будет мною трахнута приумножаются с каждым вздохом. С каждым вздохом ее грудь, так предусмотрительно незапечатанная в нижнее белье, призывно прижимается ко мне, заставляя ощутить натяжение ткани в области паха. — Почти уверена, что тебе нужны твои таблетки… а теперь и я, — стопроцентное попадание. Не давая ей времени на анализ ситуации, сжимаю хрупкую талию в тиски своих ладоней, усаживая на холодный мрамор, и вплотную придвигаюсь к ней меж разведенных ног.  — Как тебя зовут? — даже не знаю, как ее должны звать, чтобы оправдать столь дерзкий образ. — Как ты планируешь использовать эту информацию? — поразительно упертая. — Не стоит отвечать вопросом на вопрос, детка. — Можешь называть меня Уэнс, только прекрати с этим гребаным «детка», — это точно сокращение, но я не буду спрашивать полного имени. Может быть, позже. Может быть, после того, как она будет громко стонать подо мной, достигая оргазма. — Хорошо, Уэнс. Я Ксавье, давай уже повеселимся. — Все ждала, когда предложишь, — нетерпеливая. Она такая непривычно отстраненная, ни одного движения на идеальном лице, ни одного мимического залома, ничего, кроме живых блестящих глаз. — Открой рот, — я не прошу, а приказываю, что вызывает в ней явное раздражение, но либо так, либо пусть катится к черту. Глаза чуть прищуриваются, она закусывает нижнюю губу, но все же повинуется. Хорошая девочка, правильный выбор. Пухлые губы размыкаются, и она слегка вытаскивает язык вперед, как на приеме у терапевта. Это чертовски сексуально. Быстро достаю из пакетика розовую таблетку в форме сердечка и кладу ей на язык, слегка надавливая пальцами. Химическая пыль стирается слюной. Она смотрит на меня из-под опущенных густых ресниц, и господи, блядь, боже, этот момент прекрасен. В ней совмещена какая-то блядская невинность с учительской строгостью, и это невыносимо сильно заводит.  Она уже хочет закрыть свой маленький ротик, но нет. Слишком рано. Эта игра вдолгую, Уэнс. Я склоняюсь к ее лицу, разбивая последние сантиметры свободного пространства между нами, сильнее вжимаюсь в нее бедрами, чтоб она точно почувствовала мою нарастающую эрекцию и целую, грубо схватив за острый подбородок. Из ее груди вырывается тихий стон. Охерительно горячо. Она прогибается в спине, обхватив мои бедра своими, пока холодные пальцы ложатся на кожаный ремень. Какая же нетерпеливая. Наши языки сплетаются, заставляя в полной мере прочувствовать горячую влажность друг друга, пока маленькое сердечко начинает потихоньку растворяться.  Но эта доза не для тебя, детка. Не эта. Не сейчас. Я ловко перекатываю таблетку на свой язык и отстраняюсь, сглатывая наркотик вместе со вкусом ее блеска для губ. Кажется, вишневый. Вкусно. — Грязно играешь, Ксавье, — ты даже не представляешь, насколько. — Не злись, для тебя тоже есть, — она тяжело дышит, беспрерывно покусывая губы, которые так хочется облизать самому. — Употребляла до этого? — Полгода в приятной компании фена, — идеальный нарко-мэтч. Достав вторую таблетку, я кладу ее к себе на язык, чтобы повторить столь волнующую манипуляцию. Уэнс не нужно напоминать план действий, она вдавливает в мои плечи острые ногти, заставляя склониться ниже и старательно проводит своим языком по нижней губе. Невыносимо, блядь, приятно.  Она не целует, а только требовательно слизывает наркотик, сразу же отстраняясь. Ее самоконтроль будет получше моего, потому что я бы вряд ли смог так хладнокровно забрать только таблетку, не воспользовавшись моментом приоткрытых губ, особенно, когда ощущение пульсирующего члена в штанах, ежеминутно напоминает о себе. Моя новая знакомая ослабляет хватку бедер и откидывается чуть назад, облокачиваясь на холодную поверхность зеркала, и прикрывает глаза, погружаясь в водоворот накатывающих ощущений. Вижу, как ее кожа покрывается мурашками, а соски встают, выпирая из под тонкой майки. Справиться с желанием прикоснуться — невозможно.  Обвожу пальцами линию хрупких ключиц, соскальзываю ниже, опуская одну из тонких лямок, двигаюсь по предплечью, когда она судорожно громко выдыхает, заставляя меня широко улыбнуться. Рассудок уже слегка затуманивается и, вернув руку обратно на грудную клетку, я пару раз обвожу сосок указательным пальцем. Слышу ее стон, и терпение заканчивается. — Поехали, — снимаю ее с раковины и, крепко сжав своей большой ладонью ее маленькую, веду сквозь толпу на выход. Краем глаза вижу, что идиотка Кристина уже вовсю накидывается халявным алкоголем и откровенно заигрывает с Кентом — и это вырывает тихий смешок из моего горла.  три три один  Эффект от MDMA, более известного, как экстази или молли, ярко начинает проявляться спустя полчаса, достигая своего пика примерно через семьдесят пять минут. Согласно оценкам медиков, это самый безопасный реакционный наркотик, даже менее страшный, чем алкоголь и сигареты. И как от этого отказаться? Дорога до моего дома занимает тридцать пять минут, а это значит, что нас накроет примерно на полпути, где-то на пересечении тринадцатой и кросби. То есть, прямо сейчас. На заднем сидении такси мы касаемся друг друга лишь тыльной стороной ладони, но этого более чем достаточно, чтобы по всему телу расползались электрические импульсы, пробивающие приятной болью. Уэнс первая сдается в плен синтетическому веществу, разгоняющему по крови гормоны радости. В такие моменты ты будто паришь над всем дерьмом жизни, оказываясь далеко от реальности. Чувство свободного падения и безусловной эйфории наполняет каждую клеточку твоего гребаного тела, заставляя обрести блаженные минуты бесконечного счастья и покоя. Страх и тревожность отступают, уступая место открытости и неимоверно повышенной чувствительности. Твое зрение, слух и обоняние достигают своего предела, а эмоциональное и физическое возбуждение становится почти неконтролируемым. Оттого-то все и глотают молли на вечеринках, ведь секс, наркотики и алкоголь идут строгой, но охренительно веселой колонной рука об руку вот уже много лет подряд. Девушка придвигается чуть ближе ко мне и, взяв мою руку в свою, кладет себе на бедро, разводя ноги чуть в сторону. Да, детка, я знаю, что тебе уже хорошо. — Настало время обсудить, что мне нравится, — ее голос стал более хриплым, а глаза движутся в слепом расфокусе. — Думаю, я знаю, что тебе нравится. Моя ладонь с силой сжимает ее ногу с внутренней стороны, располагаясь между бедер. Пара движений сквозь плотную ткань брюк, и она уже тихо постанывает, ерзая на кожаной обивке салона в тщетных попытках унять сильное возбуждение. — Эй, там! Лицезреть ваш секс не входит в мою работу! — я не прекращаю движение своей руки, кидая безразличный взгляд в сторону таксиста. — Я оставлю тебе на чай, если ты постараешься заткнуться прямо сейчас. Очередной громкий стон Уэнс заставляет сместить фокус внимания с водителя на нее. Мне кажется, я готов кончить только от одного вида ее приоткрытых губ, растрепавшихся волос и часто вздымающейся груди, будто через неделю мне исполняется не тридцать, а семнадцать. Но блядский водитель прав, я не собираюсь трахаться у него на глазах, как бы мне этого не хотелось. А хочется мне этого как никогда. — Детка, придется потерпеть, — шепчу ей на ухо, убирая руку, но она не дает мне этого сделать, больно впиваясь острыми ногтями в ладонь. — Терпение не моя сильная сторона. Она вдавливает мою руку, сильнее разводя бедра, и с очередным судорожным вдохом, помогает мне доставить ей удовольствие. Твою ж мать. Это просто сводит с ума. один один один Мы вваливаемся в квартиру, не отрываясь друг от друга, и я наощупь делаю оборот замка, швыряя ключи на пол. Наплевать, меня уже с головой накрыло, и ощущения ее горячих губ такие яркие, что сдерживаться больше нет никаких сил. Томные стоны крутятся на повторе в ушах словно заевшая пластинка проигрывателя, быстро поднимая градус возбуждения до ахирительно высокого. Она пытается расстегнуть пряжку ремня, когда мы двигаемся вглубь темной комнаты, но дрожащие руки не позволяют справиться с задачей. Страсть застилает ей глаза, и прежде безэмоциональное лицо отражает всю палитру животного желания. Нервный тремор рук достигает своего пика, так и не позволив ей добиться желаемого, отчего я закусываю губу в улыбке, подхватывая ее на руки. — Кажется, тебе нужна помощь, Уэнс. — Первое правило полетов: помоги сначала себе, потом спасай других, — выдает рандомный факт. Может, она стюардесса? Мысли сносит волной новых ощущений, когда девушка сильно впивается зубами в шею, рядом с сонной артерией. Блядски больно, и так заводит. Располагаюсь на кровати, усаживая ее вплотную к себе, чтобы ее задница терлась о мой уже давно вставший член. Жестко хватаю за шею, снова вовлекая в поцелуй. Она стонет, наслаждаясь грубостью, отвечая очередным укусом. Металлический привкус крови растекается по языку, когда я так старательно глажу ее им внутри. Все пиздецки ярко: эмоции и ощущения выкручены на максимум, мы как будто оголенные высоковольтные провода, выпускающую кучу искр при соприкосновении и это непередаваемо прекрасно. Лучше наркоты — только секс под ней. Бедра Уэнс начинают хаотично ерзать по моей эрекции, и теперь уже я не могу сдержать ни единого стона, закидывая голову назад, судорожно глотая воздух, который обжигает легкие изнутри. — Давай, детка, покажи, как сильно ты этого хочешь, — я и так знаю, что она на грани, но мне так хочется услышать ее севший от возбуждения голос. — Прикоснись ко мне. Блять. Сейчас я сделаю, все что ты попросишь. Расстегиваю пуговицу на ее брюках, протискивая ладонь внутрь, нажимая пальцами на клитор сквозь тонкое полностью промокшее кружево. Ничего не может быть лучше прямой стимуляции. — Какая, блять, ты мокрая… Сделав несколько круговых движений, я спускаюсь ниже, собирая всю ее влагу и медленно ввожу сразу два пальца внутрь.  Не знаю, откуда взялась столь железная выдержка и желание доставить удовольствие сначала ей, но она моментально теряет рассудок, выгибаясь в спине и начиная активно подаваться навстречу моей ладони, чтоб приблизить себя к столь желанной разрядке. Это зрелище захватывает весь мой разум. Я давно так не наслаждался процессом доставления удовольствия женщине. Давно мое ночное увлечение не было столь будоражащим. Не знаю, в чем тут дело, но это просто ахеренно.  — Давай, девочка, кончай, — ускоряю темп, и она со сдавленным криком моего имени сжимается вокруг пальцев внутри нее. Блять, это начало конца. Уэнс не успевает сориентироваться, как я уже стягиваю с нее майку, опуская спиной на мягкую кровать. Ее ноги слегка подрагивают после оргазма, когда я избавлю ее от последних предметов гардероба. И вот она наконец-то абсолютно голая и абсолютно полностью в моей власти. Не отрывая от нее своего возбужденного взгляда, я начинаю расстегивать рубашку, чтобы поскорее присоединиться к ней вновь. Чтоб провести языком по ее идеальной груди, вырывая очередной стон, означающий, что ей так же хорошо, как и мне. Перехожу к джинсам и, расстегнув ремень, замечаю, как она закусывает нижнюю губу, слегка сгибает ноги в коленях и, опуская свою изящную руку между бедер, начинает сама прикасаться к себе, впиваясь в меня тяжелым взглядом. — Я не могу больше ждать тебя, Ксавье. Это похоже на чертов сон. Невозможно быть настолько, блядь, горячей. Невозможно настолько сильно хотеть. Мне требуется буквально пара секунд, чтобы избавиться от джинс и нижнего белья, предварительно вытащив из кармана презерватив. Разорвав упаковку зубами, раскатываю латекс по члену, закусив губу от невозможно приятных ощущений.  Быстро накрываю ее тело своим — контакт голой кожи ощущается как что-то нереальное. Мы как будто идеальная комбинация химических реагентов, которая приводит к блядскому взрыву и уничтожению. Я не против умереть, если это будет хоть отдаленно похоже на это чувство, поглотившее меня в данный момент. Завожу ее руки над головой, а коленом раздвигая ноги широко в сторону. Она подается бедрами вверх, касаясь мокрыми складочками моего возбужденного члена, и с наших губ срываются протяжные стоны, больше походящие на животный рык. Твою ж мать, я просто взорвусь, если не окажусь в ней в ближайшие секунды. — Я очень хочу тебя, Уэнс. Последние крохи терпения уходят на то, чтобы несколько раз пройтись до предела напряженным членом меж ее половых губ, потереться о клитор головкой, и уже в следующий момент войти до упора.  — Блядь. Это агония. Это смерть. Это эйфория. Это полная потеря реальности. Она такая влажная, такая горячая, такая тесная, что мне отшибает мозги с первого же толчка. Пульс подскакивает, сердце колотится, комната плывет перед глазами, наполняясь цветными вспышками. По телу от кончиков пальцев до затылка пробегают тысячи мурашек.  Уэнс тяжело дышит. Наши стоны смешиваются с громкими шлепками соприкосновения тел. В ушах гулкий шум движущейся по венам крови. Усиливаю хватку на тонких запястьях, возможно, останутся синяки, но мне насрать. Прижимаюсь к ней еще ближе, слегка меняя угол проникновения, чтоб клитор терся о мой живот, и это заставляет ее оглушительно громко стонать, закатив глаза. Да, детка, стони громче. — Сильнее, — мямлит она, пытаясь вдохнуть воздух, который предательски быстро заканчивается. — Я рад, что тебе нравится пожестче. Сегодня ночью сбываются мечты. Вероятно, наши общие, но мои уж точно. Выхожу из нее, вызывая тихое хныканье. Потерпи минутку, скоро будет очень хорошо. — Тебе так нравится? Спрашиваю я, еле справляясь с дрожью в голосе, когда поставив ее на колени, задницей к себе, вхожу во всю длину. — Да… О, да. Нежно трахаться — не моя история. Но сейчас я даже слишком груб и жесток.  Мне это нравится. — Блядь, как хорошо, — ей тоже нравится. Она так сильно течет, что, когда я провожу по бедрам, чтобы прикоснуться к клитору, ладонь становится влажной, еще даже не достигая цели. Движения становятся интенсивнее, я трахаю ее с такой силой, что в глазах темнеет при каждом толчке. Мне нужно меньше минуты, чтобы кончить. Я чувствую, что мой предел уже близко. Что гребаное наслаждение, способное стереть реальность рядом. Мышцы напрягаются, пульсация усиливается, и я тру её клитор, чтобы помочь достичь оргазма вместе со мной. Уэнс прогибается в спине, помогая еще глубже проникать в ее тело, и свободной рукой я оставляю звонкий шлепок на ее идеальной заднице. Беспорядочные стоны, смешавшиеся с криками, заполняют квартиру, отражаясь от всех поверхностей. Пара толчков, и я чувствую, как она содрогается всем телом, обхватывая мой член плотным кольцом, не оставляя возможности продержаться еще хоть секунду. Просто охренительно прекрасно. Низкий стон срывается с моих губ, вспышка наслаждения разливается по всему телу, и на секунду все исчезает. Я как будто в невесомости, и каждое нервное окончание моего организма чувствует весь возможный спектр эмоций. Оба валимся на кровать, в попытках восстановить дыхание. Она поворачивает голову набок, заглядывая в мои глаза с широкой блаженной улыбкой на лице, и я отвечаю ей аналогичным жестом.  Ее лоб покрыт легкой испариной, а припухшие губы приоткрыты, впуская кислород в легкие. Глаза чернее ночи все так же имеют странный маниакальный блеск, и я точно знаю, что это не из-за наркотиков и не из-за секса. Она чертова загадка. Возможно, мы могли бы построить отношения, если бы я не разочаровался в этой блядской форме взаимодействия между людьми. три три один — Какое у тебя полное имя? — Хочешь добавить в наш вечер больше официоза и обращаться ко мне по имени и фамилии? Я стою у панорамного окна в пижамных штанах, разглядывая улицы Нью-Йорка с высоты восемнадцатого этажа. Время давно перевалило заполночь, а тысячи мелких черных точек, словно муравьи все еще курсируют по слабо освещенным улицам. Этот город никогда не спит, в этом городе всегда кому-то пиздецки грустно, а кому-то тошнотворно хорошо. Сегодня я отношусь ко второму типу. Уэнс накинула на себя мою черную рубашку и, лежа на спине, закинув свои красивые ноги на стену, смотрит на меня снизу вверх. Меня бы точно затошнило от перевернутого изображения, прими я такую позу. Обычно сразу после секса я хочу побыть один и под разными предлогами выставляю надоедливых шлюшек за дверь, но с ней отчего-то все иначе. Усаживаюсь рядом с девушкой на кровать и пальцами скольжу от колена до бедра. Ее кожа ахренительно нежная и пахнет чем-то сладким. Возможно, мне стоит трахнуть ее еще раз. Девушка перехватывает мою руку, откидывая ее в сторону, и проводит уже своей ладонью по моему лицу, неожиданно резко сдергивая резинку с пучка волос. — Хотела сделать это еще в клубе, но дальше все как-то слишком стремительно развивалось. Ее лицо вновь приобрело привычную холодность, но уголки губ все же дернулись в улыбке. Ловлю ее запястье, чтобы оставить короткий поцелуй, но внимание привлекает маленькая татуировка на линии пульса, рядом с синеватой веной. «W13» — Ты художница? — А ты хренов медиум или что-то вроде того? Удивительное стечение обстоятельств заставляет еще больше поразиться сегодняшней ночи. Я не верю в судьбу, я не верю в удачу, не верю в то, что на небе сидит какой-то блядский мужик, отвечающий за сотворения всего вокруг, но в такие моменты мой скептицизм подвергается жесткой проверке. Потому что как иначе объяснить подобное? — Твои работы привезли в мою галерею, карточку потеряли, но подпись, — указываю на ее руку с номером тринадцать. — Осталась. — Меня зовут Уэнсдей Аддамс, я родилась тринадцатого числа — родители были повернуты на днях недели, контроле и числах. Мы на мгновение зависаем, рассматривая друг друга слишком пристально, я наконец-то понимаю, что ее глаза действительно полностью черные: невозможно определить, где радужка, а где зрачок. — Ну, что ж, Уэнсдей Аддамс, хочешь еще немного счастья? — А ты плотно сидишь, да? — Жизнь не дает мне шанса слезть. Она кивает, и выдвинув ящик прикроватной тумбы, я достаю пакетик с белым порошком. Наш общий любимый добрый друг, у меня в руках. Высыпаю содержимое на столик, формируя две дорожки. Две дорожки чистого кайфа и отрицания дерьмовости мироздания. — Иди сюда, — притягиваю ее к себе на колени, чтоб позволить принять дозу первой.  Всегда готовая для работы стодолларовая купюра, скрученная в трубочку, лежит рядом с дорожками, чтобы облегчить процесс употребления.  Аддамс быстро вдыхает фен и облокачивается на меня, запрокидывает голову на плечо. Оставив короткий поцелуй на шее, так удобно предоставленной в открытом доступе, опускаю ее на кровать, чтоб спустя минуту последовать ее примеру. Это третья доза за день. Много. Но мне так хочется. Порошок проникает в меня, моментально заставляя принять горизонтальное положение. Мы лежим в тишине. Мы в темноте. Звуки сирен за окном доносятся до ушей словно сквозь толщу воды. Я слышу свое дыхание. Слышу стук сердца. Очень медленно. Глаза начинают закрываться. — Уэнсдей, — касаюсь ее рукой, это мой максимум подвижности в данный момент. — Тебе нужно посчитать мой пульс. — Что? Она привстает с кровати, склоняясь надо мной. Я плохо вижу ее лицо, но готов поспорить на тысячи блядских долларов, что она слегка напугана. — Засеки минуту, посчитай мой пульс. Время тянется предательски медленно. Сердце замедляет ход. Каждый вздох дается с трудом. — Твою мать, 50 ударов, — вау, принимаю поздравления. — Скоро станет еще меньше, а потом сердце остановится, — все в порядке, я действительно принял лишнего. — У тебя передоз? — она явно нервничает. — Ну, за семь лет употребления, когда-то это должно было случиться, — губы изгибаются в подобии улыбки. — Если не хочешь, чтоб я умер, стоит позвонить 911. Дальше только чернота. Кромешный мрак.  Нет ничего. Ни ощущений. Ни эмоций. Ни горя. Ни радости. Нет не справедливости. Нет обмана. Нет никого. Нет меня. три три три  Сегодня утром тринадцатого октября, я простоял на светофоре ровно тринадцать секунд. В тринадцать ноль ноль, мы с Кентом вышли из моего кабинета, чтобы подготовить выставку из тринадцати картин в галерее, расположенной на пересечении тринадцатой и легсингтон. Я звонил в курьерскую службу, простояв в электронной очереди под номером тринадцать, чтобы спросить, какого черта они не привезли карточку художника, оставив меня только с подписью «W13». В клубе я встретил девушку, которая заставила меня вновь почувствовать себя хорошо. Она родилась тринадцатого числа в третий день недели. Ровно в тринадцать минут третьего мы приняли мою третью за день дозу, которая подарила мне передоз. Я Ксавье Торп, мне двадцать девять лет, и я полностью принимаю себя со всеми пороками, присущими моей личности. тринадцать тринадцать тринадцать