Фиолетовая кровь

      Южный ветер отличался от приевшегося северного. Он сладко пах. Марция специально уместилась прямиком у раскрытого окна каюты в обнимку с книгой «Всё о морских чудовищах». Читать её теперь, спустя чуть больше, чем полгода с минувших событий, было до одури странно. Словно прошлое отказалось называться прошлым и притворилось дурным сном.       Но мог ли всего лишь сон оставить такие яркие отпечатки на душе? Кошмары, от которых Марция просыпалась, когда пасть Левиафана в очередной раз сжирала её любимых; мгновенная дрожь по телу от резких звуков, похожих на выстрелы и хлопки? И приступы удушья, охватывающего в совершенно спокойные моменты, потому что уверенность в собственной безопасности уже никогда не вернётся к той, какой была однажды.       До первого вражеского дула, направленного в лоб.       Марция подняла упавшую с плеча бретель белого летнего платья. Уронила книгу в колени. Страницы перелистнулись.       — Чёрт.       Может, к лучшему? Отныне читать сказки о морском змее было едва ли не актом саморазрушения, хотя Марция и уверяла себя, что делала это во благо. Во-первых, она сравнивала авторские описания с реальностью и большую часть из них вычёркивала, нарекая выдумками. Во-вторых, искала новую информацию. Иногда даже в глупых детских историях прятались крупицы правды.       Дверь каюты с грохотом распахнулась. Корабль качнуло. Внутрь ввалилась Инкелла, а с нею волна. Пышная, буйная, захлестнула и промочила Миву насквозь.       — Мы попали в шторм? — отшутилась Марция. Она прекрасно видела, что небо было чистым и ярким, а воды спокойными.       — Нет, это кит, — на полном серьёзе заявила Инкелла, выжимая волосы. — Хочешь посмотреть? Они вообще кораблей не боятся, так близко проплывают, хвостами бьют, спинами плюются.       — Спинами плюются… — Марция хихикнула, откладывая книгу. — Это уже десятый кит за последние четыре дня? Ох, но раз ты зовёшь…       Танисса исполнила обещание. Как только новое правительство Дирвира было сформировано, а основная часть формальных вопросов решилась, Марция отринула звание Регента ради статуса Полномочного Посла. На улаживание срочных дел ушли месяцы.       За них Инкелла обрела новое судно, заменившее ей «Великое Начало», и назвала его «По Всему Миру». С того и началось обещанное кругосветное путешествие. «По Всему Миру» отплыл из Шторва и двинулся вдоль Меззийской Республики. Планировалось остановиться в нескольких портах, затем навестить Королевство Белой Астры и проплыть неподалёку от Союза. В сами дикие земли после всего соваться уже не хотелось, а больше стран Атис предоставить не мог.       На путешествие Марцию пришлось уговаривать. Отто и Энгель с трудом уверили её, что справятся и что новая война не грянет в её отсутствие.       Всем пришлось привыкать к новым именам. Их связь с фамилией Боне действительно стёрлась из памяти людей. Марция не знала, как именно Танисса подобное провернула, подозревала, что даже Пожелала. Это делало бессмысленным заверение Грача в том, что силой своей она раскидываться не станет.       Энгеля отныне знали как Ролана Краузе, Отто как Аарона, а их с Инкеллой как Мари и Эллу. Со временем Марция смирилась и решила, что это было к лучшему.       Они с Энгелем договорились старую фамилию подарить потомкам. Те останутся при ней, а репутацию создадут новую. Всё остальное, покуда закончилось спокойно, не имело значения.       Пускай Марция и боролась с паникой, всякий раз представляя, что рано или поздно кругосветное путешествие закончится и она попадёт под крыло Таниссы в вечное рабство.       Сегодня они с Инкеллой напоминали лебедей. Марция в её воздушном, почти прозрачном платье, и сама Мива в белоснежной капитанской рубашке: стройные, загорелые, вечно влажные не только из-за морской воды.       Марция лениво сползла с кровати и замерла, заметив взгляд Инкеллы. Та прикусила нижнюю губу и посмотрела настолько по-особенному, что просто пригвоздила юную эрру Краузе к месту.       — Хоть мы, несомненно, могли провернуть что-то такое и в Дирвире… — одной этой фразы было достаточно. Марция всё поняла.       Инкелла не спешила с банальщиной: не садилась на одно колено, не доставала из-за спины изумрудную шкатулку с кольцами, а просто подошла вплотную. Прошептала:       — Я предлагаю тебе стать моей женой по меззийским традициям. Знаю, в богов ни ты, ни я толком не верим, точнее… — сложно было не верить в то, что по факту существовало. Инкелла осеклась, взяла обе ладони Марции в свои и прогладила её ухоженные ногти. — Мы отрицаем влияние на нас великого, но после всего приключившегося… Почему бы не венчаться перед великим? Перед чем-то, что будто бы охраняло нас и благословляло? Ты желаешь получить крылья на шею, Марция Боне?       В груди влюблённо заворковало сердце. Марция вполне осознавала, что этот момент рано или поздно наступит. Даже сама подгадывала час, представляла, как во время танца на площади меззийского города или любования астрийскими красотами сделает Инкелле предложение. Но прямо здесь и посреди каюты…       Она не ожидала.       — Я понимаю твоё смятение, — Инкелла сомкнула руки в замочек под лопатками Марции и коварно хихикнула. — Почему я не на колене, почему без шкатулки? Посреди каюты? Всё просто. Я тебя предупреждаю.       — Предупреждаешь?       — Да. Мы сейчас выйдем на палубу, и я сделаю тебе предложение при всех. Только знаю, что некоторые невесты такое не любят, ведь излишнее внимание давит на них.       — Как проницательно с твоей стороны.       — Именно. Поэтому сначала я спрашиваю тебя здесь. Да или нет, Марция Боне?       Никогда Марция не думала, что такое с ней случится. С женщиной, посреди бесконечных лазурных вод, в окружении команды корабля… Да ещё и венчаться. Всего полгода назад она шипела бы, проклиная того, кто выдумал подобную глупость.        Сейчас же облегчённо вздохнула и запищала как девчонка, схватила Инкеллу за пояс, оторвала от земли и закружила.       — Да! Тысячу раз да.       Марция зацеловала её в довольную улыбку, понимая, что наконец-то, ну наконец-то они обе заслужили отдых! Не столь важно, какие именно тяготы ждали впереди. Именно сейчас, среди спокойных вод — пускай киты иной раз пугали до тошноты, — и ароматов южных берегов они наслаждались друг другом. Не надоедали друг другу. Ублажали друг друга телесно и душевно.       Чтобы дожить до этого дня, потребовалось долгие месяцы уничтожать себя. И Марция была счастлива осознать, что, видно, не довела разрушение до конца, раз ещё могла испытывать простое человеческое счастье.       — Так кит был всего лишь предлогом выманить меня из постели? — пробормотала она, когда Инкелла вывела её на палубу. — Скажи ты, что собираешься делать мне предложение, я выпрыгнула бы быстрее, дорогая.       — Я и без того поступила чересчур прагматично, — отмахнулась та, торопясь к носу корабля. — Прошу внимания! Эй, вы! Морские волки, я к кому обращаюсь? А ну собрались все у штурвала!       Малыш, следивший за курсом, повернулся с изумлением на лице.       — Что мы со штурвалом вам сделали? А, етить колотить…       Матросы быстро уловили нужный настрой и спустя полторы минуты собрались, не переставая перебрасываться шуточками и острыми комментариями. Они подозревали. Инкелла симпатии к Марции не скрывала ничуть и не раз голодно затаскивала её в каюту прямиком под их любопытные взгляды.       Замолкнуть из-за возбуждения морские волки никак не могли, а Мива не стала на них кричать. Молча подождала, при этом каждого одарив таким кровожадным взглядом, что через десять секунд тишина всё-таки неминуемо воцарилась. Красные Оттенки уходящего лета палили так ярко, что приходилось морщиться, и подсвечивали алой пудрой каждую дощечку судна.       Инкелла приняла влажную от волнения ладонь Марции в свою и слегка её приподняла. Почти как однажды, во время выступления перед людьми в порту, но не так высоко.       — Знаете… Такие, как мы редко решаются разделить с кем-то любовь. И я никогда не была исключением. Желала, но не верила, что воистину сумею, — в тон звонкому голосу Мивы посмеивались, шелестя, волны. — Ведь море — наша жена, не правда ли, волки?       Матросы согласно закивали в ответ, но их по-доброму издевательские взгляды насладжались случившимся. Царило среди людей Инкеллы какое-то непонятное, но очень милое одобрение их с Марцией связи.       Здешние мужчины и женщины в глубине души были очарованы Мивой и мечтали о ней. Осознав, однако, что проиграли войну, они искренне обрадовались за счастливицу, которой повезло больше. Кто отказался бы ликовать и веселиться, наблюдая за любовью двух просто неприлично привлекательных женщин?       — Однажды я ворвалась в дом этой очаровательной эрры и поняла, что прежней моя жизнь не останется, — губы Инкеллы тронула гордая и обожающая улыбка, и Марция окончательно поняла её любовь. Перестала оценивать, насколько сильный ущерб ей была способна принести невозможность разделить на двоих вечность. Всё, что Инкелла могла дать естественным путём, она давала. — Мы начали с угроз друг другу. Я намекнула, что сдам Ма… Мари полиции… Она ответила мне тем же. Скрывающаяся чародейка и, мать его, взяточница.       По толпе прошёл хохоток. Марция поняла, что покраснела, и на её мертвенно-бледной коже это было особенно заметно.       — Но я не успела моргнуть, — продолжила Инкелла, — как уже была готова закрывать её своей спиной. Клянусь, Мари Краузе, это не изменится и через сотню лет.       Она всё-таки села на одно колено, плавно потянулась за шкатулкой. Достать не успела — Марция упала рядом и жадно обняла Инкеллу за лицо. Поцеловала так, что у матросов дух к чёрту выбило. Поцеловала так, как, думала, никогда не умела.       Порой малышкой Марция думала, каково это — отдать жизнь океану, омываться солёными волнами и на рассвете, и на закате. Пусть всю себя подарить водам она уже не смогла бы, но выйти за морскую волчицу была готова. Эта перспектива оказалась даже приятнее детских фантазий.       Инкелла в тайне от любопытных взглядов передала Марции вторую шкатулку с ещё одним кольцом.       — Ты выйдешь за меня, Мари Краузе? — не поднимаясь с колен, спросила она.       Матросы замолкли, ожидая ответа так серьёзно, будто от этого зависело, потонут они сегодня вместе с судном или нет. Марция не удержалась от глупой и польщённой до мозга костей улыбки. Хоть Инкелла её предупредила о предложении, оно всё ещё источало аромат лакомой неожиданности.       — Да. А ты? — не позволив мужикам радостно разораться, тут же уточнила Марция и вытащила шкатулку. Изумрудную, как илистое дно. — Желаешь ли и ты стать моей женой до самого конца, Элла Краузе?       Хотелось сказать «до скончания времён», но Марция не рискнула.       Инкелла гладила её влажное от испарины лицо одной рукой, а второй уже доставала из шкатулки аккуратное серебряное кольцо. По металлу вихрящимися узорами тянулись щупальца.       На секунду на сердце Марции похолодело.       Инкелла объяснилась:       — Мы не должны с тобой теперь бояться всего неизведанного, чему океан — дом. Я покажу тебе уйму восхитительных существ с щупальцами, моя дорогая. И первым из них, определённо липучим, стану для тебя сама я, — она осторожно перехватила ладошку Марции и надела кольцо на её безымянный палец. — Да. Я буду с тобой до самого конца, Мари Краузе. А теперь и ты уже наконец надень на меня это несчастное кольцо!       Матросы взорвались радостным смехом. Еле как они удерживались от аплодисментов, ожидая, пока Марция тоже справится со своей задачей. Стоило этому произойти, Малыш заорал сиреной:       — А теперь невеста может поцеловать невесту!       Дальше Марция почти ничего не видела и не понимала. Она нашла свои руки забравшимися под рубашку Инкеллы и сжавшими её бока, а губы — в капкане горячего рта.       Кто-то пробормотал:       — Не, мужики, я бы сдох, отдай её какому-то херу с горы, но так даже не очень-то и обидно.       Марция смеялась, как никогда прежде. Ни капельки истерики не слышалось больше в её смехе, лишь искреннее удовольствие от шуток команды и вкуса свободы. Пусть и ограниченной временными рамками свободы, не важно.       Марция прихватила Инкеллу за бёдра, посадила к себе лицом на колени, и очередная волна плеснулась на палубу, окатывая их обеих с головы до ног.       — Капитан, теряете хватку. Уже на ногах не держитесь, — весело заметила проскакавшая мимо бренидка. Она работала с Инкеллой ещё с «Великого Начала» и являлалсь, по словам самой Мивы, лучшим механиком из когда-либо вовсе существовавших.       — Не дерзи-ка ты мне, Митсуко, — со смехом поднялась Инкелла и подала Марции руку.       — Не то что? — Митсуко сощурила жирно подведённые глаза.       — Не то обойдёшься без праздника. В ближайшие сутки мы пьём и веселимся, волки! Бросайте всё, что нас не потопит тут же, и вперёд! Вперёд, я сказала!       Инкелла шлёпнула Малыша по заднице и бросилась с объятиями в толпу.       О том, что такое праздники, Марция благополучно забыла, а о корабельных так и вовсе никогда не знала. Все разбежались кто куда, довольно обсуждая роскошный ужин и знатную пьянку. Марция осталась растерянно озираться по сторонам и ловить себя на мысли, что самые близкие её люди, увы, этот вечер не застанут. Энгель и Отто были приглашены в путешествие, но предпочли остаться.       Инкелла будто уловила это настроение и ободряюще сжала Марцию за плечо.       — Мы отпразднуем несколько раз, не переживай, — уверила она. — И с твоей семьёй посидим. Просто с ними всё уже будет более… цивилизованно, что ли.       Марция усмехнулась и закатила глаза.       Отвлекли детские шажочки, застучавшие по доскам палубы, и заразительный девичий зевок. Рэба, поправляя ночную сорочку, воскликнула:       — Меня шум разбудил… Я что-то пропустила? Почему все такие весёлые?       Её родители так и не были найдены, и этого, конечно, все ожидали. Опекунство над Рэбой сначала хотела взять Инкелла, но в конце концов удалось у Марции. Существенной разницы в том, кто именно из них станет официальной матерью малышки, не было.       Рэба, правда, не торопилась признавать пока что малознакомых женщин родительницами, но привязалась к ним и обрадовалась путешествию. Повезло ребёнку, думала Марция. Да, она потеряла родителей и застала войну, но в то же время, в отличие от многих других, быстро нашла приют вновь. И ещё какой.       — Мы женимся, — улыбнулась Марция.       — Вы? — вот уж мимо кого прошёл их роман, так точно мимо Рэбы. Она аж рот открыла и изумлённо вытаращилась на них обеих. — А я думала, вы лучшие подруги.       Искреннее детское недоумение отчего-то налило сердце невыносимым теплом, и хохотать захотелось снова.       — Да, мы и есть. Но не только, — пояснила Инкелла.       Наконец Рэба будто вспомнила свои меззийские корни и осознала, что брак порой затрагивал не только разнополые союзы.       — Ой! — она пискнула и закрыла рот обеими ладошками. — Да, такое бывает на моей родине, мне мама рассказывала. Ещё часто так, что жён и мужей несколько. Вы только вдвоём женитесь или ещё с кем-то?       Инкелла хихикнула, ласково заправив прядочку девочке за ухо. Рэба залилась таким счастливым смехом, что о его причинах осталось лишь гадать. Возможно, она была по-настоящему рада увидеть только зарождавшиеся семейные узы, особенно после гибели родных.       — Я предпочитаю любить одну-единственную, — пояснила Инкелла. — А вот как Мари — не знаю, спроси у неё.       — Поясни-ка за слова, капитан… — взъелась Марция, но тут же смягчилась. — Мы женимся вдвоём, Рэба. Как причалим к меззийским берегам, ты обязательно увидишь нашу церемонию.       — Ту самую, когда крылышки на шеях появляются?       — Именно, — Инкелла кивнула.       Рэба радостно завизжала и запрыгала на одном месте, а затем бросилась обнимать их обеих. Инкелла и Марция её подхватили и закружили. Они и думать не могли, что так быстро обзаведутся ребёнком, но Рэбу к берегам Шторва принесло само Море Раздоров, и грешно было бы противиться его воле.       — А кем тогда я буду вам? — наконец успокоившись, спросила она. — Если Мари — моя официальная мама, то и ты будешь?       — Получается так, — Инкелла запахнула насквозь мокрую рубашку и покрылась мурашками, когда ветер порывисто её расцеловал. Марции напомнило это первый раз, когда она обратила на Миву внимание. Они с Энгелем шагали к Шахте по порту в тот вечер. — Но ты не обязана нас так называть, пока сама не захочешь.       — Вы часто зовёте меня лапочкой, — призадумалась Рэба. — Значит, я пока тоже буду вас так называть. Идёт, лапочки?       — Потрясающе! — Марция снова подхватила Рэбу и закружила.       Она давно не чувствовала себя настолько счастливой.

***

      Относительную трезвость удалось сохранить до вечера. Первую часть дня Марция и Инкелла предавались праздности, голышом загорая на палубе. Приказы по поводу праздника они раздали, но в потной подготовке участвовать отказались. Невесты заслужили отдых. Лишь холодная вода с лимоном и мятой, а ещё капелькой водки, которую приносили время от времени товарищи, иногда охмеляла их разум.       Именно лёгкое опьянение помогло Инкелле уговорить Марцию наконец нырнуть с палубы и перестать нарекать всякую глубину «зловещим мраком». Вода была прекрасной, прозрачной, как стекло, и украшала перламутровыми жемчужинками разгорячённую Оттенками кожу. Марция не пожалела, что искупалась, хотя и прилипала к спине Инкеллы большую часть времени.       Когда вечер намекнул на свои права, веселье на корабле разгорелось вовсю. Первым делом, очутившись в кают-компании, невесты присоединились к азартным играм.       Инкелла трижды одолела Малыша в схватке рук и заявила, что сил ей придала водка, во что уже поддатый бедолага поверил и принял решение вылакать всё оставшееся.       Марцию больше интересовали карты. Она присоединилась к Рэбе, пробовавшей обыграть отпетых аферистов команды, и сразу решила, что уж в мошенничестве их точно переплюнет. При мужиках были только руки и глаза, а при Марции — магия. Они с Рэбой выиграли шесть раз подряд и, конечно, в мухлеже не сознались. Пришлось несчастным матросам пообещать двум леди все драгоценности и платья, какие приглянутся им в Меззийской Республике, часы катания на верблюдах и корзинки с самыми экзотичными фруктами и ягодами.       Алкоголь никак не кончался даже вопреки Малышу. На губах приятно щипало от сладости мёда, а на языке горчил эль и кислило вино. Ни разу прежде Марция так не напивалась, разве что в юности на поэтическом вечере Энгеля. И то — от горя.       Начались танцы. Рэбу увели спать после того, как музыканты отыграли пятую песню и веселье окончательно растеряло всякие границы. Воздух потяжелел, стал обжигать гортань. Пахнущие жаром тела пьянили похлеще алкоголя, особенно когда во время танца оказывались запретно близко. Марция держалась Инкеллы, пока получалось. Уж сколько кружили они, целуясь и выплясывая… Ноги перестали чувствоваться в первый час, а по прошествии третьего не чувствовалось и толики ясного ума.       Телом овладела развязная расслабленность. Марция не была уверена, со сколькими матросами станцевала, могла лишь предполагать по их соблазнённым взглядам. Инкелла то и дело уходила подышать воздухом, а потом возвращалась и крала её у всех.       Уже поздней ночью, выплясывая в компании трёх мужчин, Марция снова почувствовала у себя талии женские руки. Они затащили её прямиком на стол, веля тарелкам и бокалам со звоном лететь прочь. Обернувшись в желании зацеловать нахальную жену, Марция Инкеллы не обнаружила.       Это наглая Митсуко уже целовала её алыми от помады губами в шею и обжимала за бока.       — Горько! — заорал вдрызг накидавшийся Малыш, не заметив подмены.       Марция с трудом удержалась в равновесии, когда Митсуко схватила её за ягодицы и приподняла, пытаясь закинуть на себя.       Давно стемнело. Прежде светлое небо заполонили тяжёлые облака, ветер усилился, и корабль принялось качать. Благо, шторм не ожидался. И к счастью: вряд ли этим вечером хоть кто-то из здешних был способен увести судно от беды.       Инкелла вернулась с очередного перекура. Она пристрастилась к сигарам как месяца четыре — иногда они и впрямь помогали успокоиться, собраться с мыслями. Правда, Марция не одобряла и советовала скорее бросить.       Обнаружив упомянутую в объятиях Митсуко, Инкелла замерла у несчастного стола. В любой другой ситуации она точно приревновала бы и прогнала бессовестную женщину, а мужчину прогнала бы и сейчас, но…       Как же горячо вместе смотрелись эти две бестии. Белокожие и с чёрными кудрями, почти кофе с молоком… Нет, Инкелла не собиралась разрывать их союз; во всяком случае, сегодня.       Митсуко явно склоняла к греху. Влажными от пота, загорелыми руками, губами, которыми проложила по полуголой груди Марции дорожку из поцелуев, натренированными икрами, видными из-под просторной юбки.       Инкелла подошла сзади, требовательно дёргая ту за край. Сильно, но недостаточно, чтобы Митсуко повалилась со стола.       — Мари, любимая, ты не перепутала жену? — иронично заметила она.       — А? — Марция пьяно развернулась на звук голоса, и времени, чтобы сообразить, ей потребовалось слишком много. — Ох, бля.       Митсуко победоносно оскалилась, ничуть не смущаясь строгого взгляда Инкеллы, и спрыгнула со стола. Качнула круглыми бёдрами, подумала безнаказанно уйти, но потерпела поражение. Инкелла схватила их с Марцией под локти и потащила на палубу.       Из них трёх она сохранила, пожалуй, большую трезвость. Инкелла умела пить, а вот Марция, как удалось убедиться этой ночью, не особо. Митсуко тоже, судя по виду и поведению, растеклась и расклеилась от эйфории.       — Я думала, ты меня за борт за такое выбросишь… — заявила она, убирая со лба липкие пряди чёлки.       — Нет, раздевайся, — приказала Инкелла.       Митсуко раскрыла рот на секунду, но по итогу замолкла, видимо, осознав всю особенность положения. Она шумно набрала в лёгкие пронизанный ароматом тины воздух.       — Заставишь её стонать, — Инкелла кивком указала на растянувшуюся посреди палубы на одеяле Марцию, — награжу.       Боне не сопротивлялась, когда под её платье залезли руки Митсуко, чтобы стащить трусики. Она покорно развела бёдра и откинулась на локти, вскинула к небу растопленный взгляд.       Прильнувший между ног язычок был умелым. Митсуко орудовала им, словно крючком, которым поддевала рыбку, дерзко жалила в самые лакомые места.       Инкелла устроилась позади Марции. Приподняла её так, чтобы положить спиной себе на грудь, и обвила руками и ногами.       — Помнишь, я говорила, что одна девчонка из моей команды умеет ублажать женщин? — Инкелла лизнула Марцию в мочку уха. — Вот и она. Наградим за старания?       — Я тоже знаю тебя, Митсуко… — пробормотала та, погружаясь всё глубже на дно омута телесных соблазнов. Намотала волосы Митсуко на кулак и прижала её к себе лицом до первых удушливых вздохов. — Нам было по шестнадцать, ты, девочка, тоже… посещала поэтические вечера. Правда? Сначала я думала, что ты запала на моего брата, но затем поняла, что ты запала на меня. А потом и на красотку, которой я в те времена была очарована.       — Тс-с, — Инкелла демонстративно зашипела, шлёпая Марцию по губам. — Я надеялась, что первая у тебя.       — Так и есть, успокойся.       Марция повернулась, взяла Инкеллу за шею и поцеловала. Она ничего не понимала и, более того, понимать отказывалась. Ровно, как волны накатывали, пытаясь дотянуться до палубы с поцелуями, жгучее удовольствие накатывало на её разгорячённое алкоголем тело. Накатывала Митсуко, причмокивая кожей на бёдрах Боне и подлизываясь.       Раскинув ноги шире, Марция почувствовала руки Инкеллы у себя на груди. Те забрались под ткань платья и накрыли проколотые соски, дёрнув за колечки в них.       — Никогда не думала, что ты будешь способна на тройнички… — хихикнула Марция и охнула, когда Митсуко шлёпнула её по ягодице.       — Это тебе свадебный подарок, — огрызнулась Инкелла. — А теперь замолкни и ложись. Ложись, Мари, а то твой язычок дела не знает, я погляжу.       Она стянула брюки и пристроилась над лицом Марции. Та едва успела схватиться за пышность возлюбленных бёдер, впилась в них ногтями и поймала языком пряный вкус Инкеллы.       Марции казалось, будто она попала в капкан. Пах всё сильнее горел от посасывающих движений Митсуко, а удушающее тело Мивы над лицом вовсе добивало. Марция и хотела бы освободиться от пут и овладеть хотя бы одной из своих карательниц, но не находила сил. Сдалась под натиском ощупывающих рук. Пальцы Инкеллы царапали рёбра и пошло обхватывали коленки, а пальцы Митсуко проникали в лоно и ниже.       Кое-как опомниться удалось тогда, когда Марцию перевернули на живот. На её губах так и осталось вязнуть послевкусие женского тела; к нему же присоединились пальцы Митсуко, проникшие глубоко в рот.       — Попробуй себя, давай же… — бренидка простонала прямо на ухо. — М-марция…       В диком раже ни Марция, ни Инкелла не обратили внимания на то, что имени этого Митсуко помнить не должна была.       Та хлёстко ударила по ягодице Мивы, оставляя сочный след, и глубже проникла фалангами в рот Боне.       Сколько этот извращенный танец продолжался, никто не запомнил. Время липкой вязью стекало по стенкам неуёмных песочных часов. Жар то захлёстывал слезами только извергнувшегося вулкана, то стремительно уходил, уступая место ознобу. Озноб набрасывал вуаль из мурашек, бежавших по тем местам, где проходили губы Инкеллы и ногти Митсуко.       И тело падало в невесомость, немея. То ли от того, что эти две бестии до окаменения отодрали Марцию сзади, то ли от того, что её сердце устало истошно биться и притворилось остановившимся.       Всё ныло, даже пальцы, которыми Марция придушила Митсуко, когда другой рукой ощупывала её изнутри. Ныли губы, ведь Инкелла этой ночью кусалась особенно рьяно. Ныли коленки, ободравшиеся о доски палубы и собравшие пару заноз.       Где-то на второй час, который казался минимум пятым, дурман едва рассеялся. Округе вернулись очертания, и Марция обнаружила себя снова на спине, на сей раз в объятии только Инкеллы. Со стороны раздавались шорохи.       «Ч-чёрт…»       Их втроём, наверное, видели. Ничто не мешало команде корабля всё это время подглядывать. Где застал бы женскую страсть один, там обязательно появились бы двое, трое и больше.       — Где Митсуко? — Марция сжала выдохшуюся Инкеллу за бедро и простонала ей в шею.       — Уже как полчаса ушла, — прошептала та, мазнув языком по щеке Боне. — Ты как, не устала?       — Я никогда не была такой пьяной. Ничего не помню из только что сделанного, — Марция толком не понимала даже, как отвечала на вопрос. Она продолжила душить Инкеллу очередным поцелуем.       — Я тоже, на нас словно суккуб напал.       — Может, Митсуко им и была?       Марция уложила Инкеллу под себя и забралась сверху. В стороне шелохнулась тень, отвлекая взгляд.       Там, у самого края палубы, придерживаясь за перила, курила Эшена. Внешне — такая же, как до смерти от рук Эльгиды, до становления Рин. Она заметила внимание Марции, повернулась и улыбнулась ей расцелованными губами. Так улыбнулась, что сердце выпрыгнуло. Благо, Инкелла продолжала целовать грудь Марции и ничего не видела.       «Поздравляю со свадьбой, голубушки», — до разума донёсся медовый голос.       «Ну нет, не может такого быть. Снова глюки…»       «Обижаешь, дорогая».       Нет. Нет и нет. Марция просто слишком сильно напилась, а ещё, вполне возможно, накурилась. Она не видела Эшену эти полгода и точно не должна была столкнуться с ней здесь и, тем более, сейчас. Даже не сама встреча так выбивала из равновесия, как… контекст. Как вид Айвахи. Страстно взъерошенные волосы, следы от укусов и засосы по всему телу, еле скрытому шёлковым платьем, румяная кожа…       Марция отказывалась верить, так что Эшена подействовала первая. Набросила на себя иллюзию Митсуко, подмигнула ей и опять припала к перилам.       Пьяный матрос, едва не выломав дверь изнутри, невесть зачем выскочил на палубу. Чуть не навернулся, с трудом удержал равновесие и вытаращился на дерзкую бренидку с сигарой в руках.       — Э? О, красотк…       — Сгинь нахуй, Давид, — процедила Эшена. — Не то прикончат.       — Чего, кто?       Давид сбавил тон и наконец увидел сплетённые тела Марции и Инкеллы. Глаз было не отвести, настолько красиво они, мокрые и блестящие, переливались под Ночными Оттенками.       Инкелла хотела обернуться на шум, но Марция прижала её лицо к своей шее и бросила на Давида смерть несущий взгляд.       — Ох… — промямлил он. — Ебать тут…       Не договорил. Унялся, когда Марция угрожающе свела брови для особенно непонятливых. Затем, прижав Инкеллу за левую ягодицу, провела пальцем поперёк своей шеи. Давид намёк понял — исчез так же быстро, как появился, и дверь посильнее захлопнул.       Эшена хохотнула, одобрительно улыбнулась и растворилась в темноте. Никто на следующее утро не удивился, что Митсуко не вспомнила своего участия в горячем свадебном возлежании.       Одна только Марция знала, кто на самом деле посетил их с Инкеллой постель жарким меззийским летом, прикинувшись всем знакомой бренидкой.

***

      Стоило поблагодарить Эльгиду хотя бы за возвращение праха Нолана Гофмана. Впрочем, нет, уж за то, как они распорядились его судьбой, Марция никогда не сказала бы и доброго слова.       В день, когда кругосветное путешествие подходило к концу, «По Всему Миру» стоял в водах среди союзных гор. На их каменных гребнях блестел снег, подкрашенный изумрудным — цветом осени. Морскую гладь иногда, выпрыгивая, тревожили мелкие рыбёшки.       Прекрасное место, чтобы почтить память. Во всяком случае, Марции так казалось. Она сжимала двумя руками урну, прильнув к тем же перилам, у которых несколько недель назад отдыхала Эшена. Сердце глушила тоска.       — Однажды я попрошу Грача дать мне с тобой ещё хоть раз поговорить.       Ведь Левиафан не проглатывал Нолана, лишь напоследок всё из него вышиб. Значит, душа Гофмана, память или невесть вообще что отправились к Майвейн, а не исчезли в забвении. С плана Майвейн Посланники иногда вызывали духов разговоров ради. Правда, редко сентиментальных.       Марция прислонилась к урне лбом и шумно вздохнула.       — Прости меня. Стоило сначала поднять тебя, а потом уже Инкеллу. Так обоих бы спасла.       «Или дважды одному и тому же человеку жизнь спасать не принято?»       — Ты точно шутил бы, что после такого должен мне вдвойне. И знаешь, я тоскую по тому голосу, которым ты это сказал бы.       Марция вдохнула похолодевший воздух и пересчитала зеленеющие облака. Ровно год назад, тоже осенью, всё началось. Всего год. Для кого-то жалкий срок, но для неё — всё переменивший.       — Я теперь Посол на побегушках у Таниссы.       Марции хотелось всё рассказать перед тем, как развеять прах. Она себя не держала, дала словам волю.       — Однако наше с ней шаткое перемирие дало Дирвиру очень многое. Разрушенные Левиафаном города, например, уже в приличном состоянии. Нам ведь теперь помогают маги, а благодаря ним всё продвигается очень быстро. Чёрное Крыло… Мы переименовали. Алое Перо они теперь, представляешь? Я придумала, чтобы избавиться от зловещей ассоциации, — она хвастливо улыбнулась. — Все сферы потихоньку восстанавливаются. Уж как мы здравоохранение и экономику вытаскивали… Если подытоживать, то месяц назад Эльгида окончательно от нас отстала. Признала Дирвир независимым… Но это потому что я убедительно притворяюсь их преданной собачкой, сам понимаешь. В противном случае ещё годы над душой стояла бы.       Марции безумно хотелось, чтобы Нолан ей ответил. Как Грач всегда, как Эшена — послал бы что-нибудь в мысли. Увы, мёртвые телепатией не обладали.       — Сейчас идёт речь о том, чтобы открыть Коллегию Магов в Маргосте. Но это ещё что! — Марция вытянула из внутреннего кармана пальто сигару и зажгла её щелчком пальцев. Навершие сверкнуло огоньком. — Мы подводный город строить собрались. Будет на дне Моря Талантов существовать, под куполом магическим. Это вот как Акген летает. Там ты… Там ты и умер, кстати.       Марция проморгалась, пытаясь высушить глаза от непрошеных слёз. Затянулась, как учил Нолан, и выпустила ноздрями пышную струйку дыма. Пыталась Инкеллу от табака отучить, а в итоге подсела сама.       — В правительстве у нас нынче хорошие люди сидят. Народ доволен вроде. Танисса избавила нас от возможных обвинений, поэтому Отто — новый главнокомандующий Крыла. Пера, то есть. Хочет переехать однажды в подводный город. А Энгель в учителя податься собирается, историю преподавать будет. Милашка такой.       Не знала Марция, рассказала ли бы всё то же самое живому Нолану или нет, но с мёртвым делиться оказалось проще простого.       — Мы с ним решили, что не подходим друг другу совсем. Точку поставили, но-о друзьями остались хорошими. В семье всё в целом нормально. Отто и Энгель приняли друг друга. Всё хочу для них то же зелье сделать, что Грач мне подарил, против безумия которое, но не получается пока. А рецептом этот пернатый негодяй не делится…       Покончив с первой сигарой, Марция без раздумий закурила следующую. Лёгкие ей ни сегодня, ни в целом было не жаль.       — Кровь из артерий мы пока качаем, но вечно я Сердце не намерена мучить. Ещё годик-другой, восстановимся целиком, с Чертогами разберёмся, там и исцелю его. Не знаю. Мы можем, как Астра с Бурой Кровью, эксплуатировать артерии до конца, но… Мне совесть не даёт. Это живое существо всё-таки.       Внезапный порыв ветра растрепал Марции волосы, вырвал из её причёски красную ленту. Она потянулась следом, но поймать не успела, и стихия игриво понесла бархат над морем.       Слёзы встали теперь и в горле.       — Я открыла свою собственную аптеку. Ей заведуют мои новые друзья… Приятных знакомств много случилось за последнее время. Люди вроде как в целом неплохо ко мне нынче относятся. И Гордон помогает, сотрудничаем с его фабрикой. Ходили вместе пить вино. Он сказал, я единственная чародейка, которая его не раздражает, но, мол, и меня он придушил бы за то, что других магов поощряю. Но не придушит, знаю, хороший малый ведь.       Из каюты капитана послышались хохот Рэбы и ворчание Инкеллы. Дочурка не хотела рано ложиться спать, и названную мамочку это явно не устраивало. Следом раздались визги. Рэба подверглась безжалостным пыткам щекоткой.       — Эрвин так и не вернулся. Только письмо мне прислал, мол… Мол, мёртвому лучше быть с мёртвым, а живому с живым. Сделал выбор за меня, получается. Возможно, битва с Левиафаном что-то изменила в нём. Что-то, о чём я уже никогда не догадаюсь. Знал бы он, насколько мне самой до мёртвого недалеко… Я ведь так и не определилась, как быть с Писарем. Пойму всё, когда заселюсь во дворец Таниссы.       Марция рассеянно заморгала, пытаясь понять, всё ли рассказала из желаемого. Конечно, поведала бы она с удовольствием и о том, как они с Инкеллой обручились в Меззии, как путешествовали по пустыням, исследовали древние храмы и гробницы, но не урне с прахом, а реальному Нолану за чашкой чая. Увы.       — Не знаю, как всё пойдёт дальше, Нолан, — заключила она, неуклюже сдвигая с урны крышку. Чем ближе к концу подходил разговор, тем тяжелее становилось сдерживаться. Голос задрожал. — Но я не сдамся. И другим сдаться не позволю.. Какой там был у тебя филинский девиз? Что-то про торжество зла и бездействие хороших людей. Кстати, наше с тобой «мы будем» — отныне девиз полиции.       Марция спешно вытерла покатившиеся слёзы. Глубоко вздохнула.       — Передавай привет моей маме, если этот ваш загробный мир всё-таки существует. И моему наставнику тоже.       Сколько их было потеряно?       — Родителям Инкеллы… Лоре. Жаль девчонку, слишком рано погибла. Дарку Веберу, если он вообще там. Гномику Думалу, с чьего дневника всё началось. Ладно, всё, а то я сейчас насчитаю…       С губ сорвался смех. Впервые за долгое время он был посвящён чему-то абсурдно мрачному.       — Кстати, Бернард Шоу и впрямь с ума двинул. Так и не пришёл в себя с той минуты, когда напал на меня при всех, сидит в лечебнице до сих пор. Грустно, не выдержал дядя… Зато после его неудавшегося шоу люди приняли мою сторону, так что плюсы есть. Всё, в общем-то, хорошо. Пока что.       На палубу вышла Инкелла. Видимо, Рэба либо заснула, либо просто согласилась спокойно лежать.        Инкелла встала рядом, закурила одну из любимых тонких сигар и только тогда заметила урну. Встревать не решилась, молча дождалась, пока Марция отдаст прах Нолана ветрам. Пепельное облако взмыло, обратилось сотней воздушных ручейков и отправилось в вечный путь.       — Отличное место, чтобы найти покой, — заметила Инкелла. — Снежные вершины, свежесть просыпающейся осени… Надеюсь, он воссоединился с женой.       Марция пожала плечами. Её это не утешало.       — Что будет дальше? — Инкелла с тоской поджала губы. На её шее сверкнули очертаниях золотых крыльев, отвечая мерцанию других; тех, что украшали кожу Марции. — Милая?       — Не знаю.       Осень имела свойство навевать тоску, шептать об окончании всего, что летом казалось вечным. Этот год не стал исключением.       — Годы служения королеве с мизерной надеждой однажды вырвать свободу, — подытожила Марция. — Будешь приплывать ко мне?       — Отныне я свободна, — Инкелла кивнула. — И принадлежу океану. Поэтому всякий раз, когда я буду причаливать к портам Астры, жди меня. И Рэбу. Знаешь, она сегодня, пока хохотала, назвала меня мамочкой. Думаю, это успех.       — О, не сомневайся. Мамочка… — Марция повторила это слово с совершенно иной интонацией.       Инкелла ехидно улыбнулась, но тут же посерьёзнела.       — Я должна тебя поблагодарить, Мари. За жизнь, — она выдохнула дым подальше от Марции. — Не хотела я так бесславно сдохнуть, как сдохла бы, не помоги ты мне. Что бы я там раньше ни говорила… Забудь. И спасибо.       — Я повторила бы, будь такая нужда.       — Но в другом порядке, правда? — от Инкеллы не ушли сожаления Марции о Нолане.       — Не стану лгать, да, — призналась та. — Ну что, последняя ночь вместе? На пока что.       — На пока что.       Всё гуще зеленел закат. Прямо как той самой ночью, когда алоглазая чародейка бежала по кипарисовому саду с болтом в плече. Марция, словно вспомнив об этом, глянула в отражение воды. Даже в мутной вязи её глаза ярко блестели красным.       «Полно».       Она мазнула перед лицом пальцами. На алые радужки легла чёрная вуаль. Пора было вернуться к началу — к настоящему цвету глаз, к настоящей себе. И жить, насколько позволял мир, насколько позволяли обстоятельства и властная рука Таниссы.       — Ты стала героиней, как и мечтал Энгель, — Инкелла трепетным движением убрала со лба Марции тонкий завиток. — Чёрного Регента знают и любят. Чёрному Регенту благодарны. Пусть не связывают её с Мари Краузе, пусть верят, что спасительница сгинула. Но это ведь и не важно, правда?       — Абсолютно.       Марция обняла Инкеллу за талию и прижала к себе. Опустила утомлённый лоб на её собственный и прикрыла глаза.       — Мы справились, Инкелла Мива. Красивая, сильная и нежная ты моя женщина…       Инкелла встрепенулась, узнав знакомые слова. Ей всё ещё тяжело давалось понимание, что предсмертное письмо было раскрыто и прочтено. Всё ещё не верилось, будто упомянутой в нём судьбы удалось избежать.       Марция продолжила:       — Моя опора, луч надежды и радость в тяжёлые моменты. Каждый миг с тобой бесценен для меня. Продолжим защищать наш народ и нашу любовь, прямо как однажды?       Глаза Инкеллы подёрнуло влагой. На секунду она почувствовала себя будто бы призраком, вынужденным наблюдать за судьбой Марции задолго после того, как страшное случилось. Пускай даже призраком из костей и плоти. Не той Инкеллой, утонувшей в чреве Левиафана, какой-то другой.       Но нет, это было не так. Ведь да?       Она не смотрела со стороны, она жила. И тоже имела право исполнить всё, о чём говорила в письме.       — Наша любовь навечно останется жить в моём сердце. И помни… — Марция улыбнулась, обняв Инкеллу за щёки.       Та не позволила договорить. Опустила пальцы на губы Марции и закончила сама:       — Помни, что ты умная женщина, способная сделать мир лучше. Кто, если не мы?       — Мы будем.       Поцелуй отчего-то был на вкус солёным. Наверное, подумала Марция, из-за морской воды.

***

      Минуло три сотни лет с тех пор, как прах Нолана Гофмана был рассеян над водами Союза. Дирвир выжил. Ни единой войны в его отношении не разразилось за упомянутые века, ни единой войны не начал он. Стальные Чертоги остались независимы, а Эльгида больше не являлась по душу когда-то павшего, но вновь поднявшегося государства.       Первым из тех, кто покинул Марцию на её бесконечно долгом пути, стал Отто. Он спокойно умер в постели в возрасте семидесяти семи лет.       Тогда как Эрвин ни разу более не дал о себе знать, Грач и Эшена не оставляли Марцию без вестей надолго, а Энгель и Инкелла всё-таки согласились продлить свой век с помощью алхимии и благодаря её экспериментам задержали старость.       Служение у Таниссы со временем перестало казаться удушливым рабством. Возможно, из-за Евы Аллийской. Марция не чаяла души в своей новой подопечной и благодаря ей научилась хоть сколько-то радоваться светскому миру, который прежде считала смертной скукой.       Рэба выросла, уехала в Меззийскую Республику и прожила счастливую жизнь в компании двух жён и одного мужа. Когда она забеременела, то согласилась на занимательный эксперимент Марции. В нужный срок плод вобрал в себя кровь Боне. Так она добралась до потомков.       Поспособствовал этому и Энгель, женившийся на астрийке, которая преподавала с ним в одном университете литературу, и зачавший с ней детей.       От Дарка он не отказался. Когда Марция наконец создала лекарство от безумия (без советов Грача, чем он сам очень гордился), Энгель заявил, что отдаст обе порции отцу.       Последние свои годы Отто провёл без жажды крови, целиком выкладываясь на благо Дирвира. Он исполнил мечту переехать в подводный город, где и скончался.       Грач заплатил большую цену, чтобы вернуть доверие Эльгиды, и в перерывах от службы играл роль личного охранника Марции. Сколько бы она ни спрашивала, он не отвечал, чем конкретно заплатил за возможность снова находиться рядом с ней. Правда, долго это не продлилось. В конце концов Королева отослала Грача в Союз и их с Марцией разлука затянулась больше, чем на сотню лет.       Эшена создала себе железную легенду и вновь изменила облик, хоть и оставила эльфийское происхождение и имя Рин в память о давнем перерождении. Из года в год она избегала королевской слежки и держала Марцию в курсе дел. Первым грандиозным достижением Рин стало основание криминального синдиката. Она назвала его «Основание» и осталась очень довольна игрой слов.       Когда пришло время, Рин взяла прозвище Чёрный Архитектор и пригласила Марцию на роль Красного, как и обещала однажды. Пускай Танисса по-прежнему оставалась бдительна, она упустила момент, когда Мари Краузе почти перестала появляться во дворце лично, вместо себя напичкав его едва ли отличимыми от оригинала подобиями. Не без помощи уймы хитростей Марция стала вести двойную жизнь и присоединилась к «Основанию».       Наступил год, когда Красный и Чёрный Архитекторы наконец решили, что они готовы погрузиться в Левиафана.       К экспедиции присоединились лучшие из лучших. Все, кого Марция и Рин умудрились найти даже в самых потаённых уголках Атиса и пригласить в «Основание».       Но Инкелла участвовать отказалась. Утомлённая чрезмерно долгой жизнью и неубиваемыми амбициями Марции, она уплыла искать спокойной старости. Первая предпосылка к их расставанию случилась ещё тогда, когда предложение Писаря всё-таки было принято. Инкелле претило, что её жена практически продала душу исчадию.       И всё-таки именно благодаря сотрудничеству с Писарем Эльгида не находила «Основание» столь долгие годы.       Из Левиафана экспедиция не вернулась.       Морское чудовище, нёсшее смерть телу и разуму даже в заточении, одолело и дотошно подготовленную команду, и всякую их надежду на славный исход. Когда выяснилось, что измерение, царившее в Левиафане, обладало более гибельной силой, чем он сам во времена падения Шторва, было уже слишком поздно.       К тому моменту об экспедиции прознали многие из внешнего мира. Часть из них подозревала, что на самом деле несчастные выжили, но оказались омыты морем Забвения и позабыты, как позабылась однажды фамилия Боне. Другая часть утверждала, что из Левиафана выбраться невозможно. Ни в каком виде.       Однако не вернулось оттуда не только «Основание».       Когда Танисса раскусила обман Марции и поняла, что в Левиафане та искала способ свергнуть Белого Архитектора, то озверела и отправила за ней большую часть Эльгиды, велев без головы Чёрного и Красного Архитекторов не возвращаться.       Эльгида разделила судьбу «Основания». От прежде могущественной и вселявшей ужас в сердца всякого инквизиции остался лишь призрак, жалкое напоминание о некогда огненном величии.       Инкелла, как и мечтала, умерла в море. «По Всему Миру» был уже слишком стар, чтобы пережить особенно жуткий шторм близ берегов Шторва.       В Шторве же умер от старости и Энгель, за неделю до смерти написав своё последнее стихотворение.

«Боль лоснится по грубым морщинам,

кости сыплются в трупную пыль;

был я храмом, но только руины

мне остались у моря… Да штиль.

До последнего вздоха я верил -

Ты вернёшься, украдкой вздохнув.

Но пора бы закрыть эти двери,

как кота, мою веру спугнув.

Твой брат Энгель.

Никогда не перестававший тебя любить больше,

чем кого бы то ни было в мире».

      Лишь спустя долгих сто лет после пропажи «Основания» в Левиафане, когда у далёких потомков Боне родились братья-близнецы, Таниссе сообщили, что заметили Чёрного Архитектора живой и подчинившей себе Желание.       Это означало, что из пучин морского змея могли вырваться и остальные. Означало, что мечта свергнуть Белого Архитектора, за которой Айваха Эшена гонялась всю жизнь, не была похоронена Эльгидой век тому назад. Означало, что о спокойствии и безопасности Таниссе оставалось только грезить.       Но, несмотря на чужие домыслы о прочих выживших и надежды, вернулась Рин одна. Сердце её с того момента было разбито. Но, даже разодранное в клочья, оно не забыло ту, кто так и остался в вечной темноте, и сохранило память о Красном Архитекторе до конца.       Память о Марции Боне — женщине, поразительнее которой Айваха Эшена не знала никого.

***

      — Рин! Твою же мать… Да постой ты! — Грач протиснулся сквозь толпу и едва удержал равновесие, поскользнувшись на слякотной дороге. Да чтобы хоть раз в жизни прежде он был столь неуклюж… — Остановись! Прошу!       Сначала он подумал, что почудилось. Показалось. Не Рин вовсе прошла мимо него по сырой улице Шторва. Многие эльфы были похожи друг на друга как две капли воды, Грач уже уйму раз ошибался, всякий раз извинялся и ненавидел себя за каждое: «Прошу прощения, обознался». Он уже перестал искать, всматриваться в лица… Надеяться.       Но не сегодня.       Сегодняшняя надежда привела к ней. К белокурой эльфийке в красном плаще, наконец обернувшейся на зов и явившей знакомый взгляд.       — Рин! Ч-чёрт… — Грач схватил её за рукав и остановил. — Не показалось. Майвейн… Неужели… Нет, я брежу…       — Не упоминай при мне богов. И это имя.       В испуганных глазах Рин плескалось не меньше скорбной неожиданности от встречи с тем, кого она мысленно похоронила в экспедиции вместе с остальными. Грач был в Левиафане. Не сразу, но он присоединился, а потому точно не мог выжить. Ведь не выжил никто, кроме неё.       Рин оцепенело застыла на месте.       — Я помню тебя.       Она сбросила капюшон, не чураясь проливного дождя, и стала ещё узнаваемее. Не для случайных прохожих и даже не для преследователей, а лишь для его цепкого взгляда.       — Помнишь? — Грач шагнул ближе. Он впервые видел Рин по-настоящему напуганной, и одно лишь это осознание обливало холодным потом его самого. — Я думал, что один выжил. Я думал, больше никого.       — Я тоже так думала… До сегодня.       Люди бежали мимо, прятались от стихии. Никому не было дела до двух промокших насквозь эльфов, смотревших друг на друга, как на восставших мертвецов. Не видевшихся минимум сотню лет.       Скрипнула дверь аптеки через дорогу. Кто-то юркнул в «Алоглазую Чародейку» и провернул ключ в замке.       Грач схватил Рин за локти.       — Где Марция? Марция Боне. Так, нет, или Мари Краузе, — его голос надорвался. — Умоляю, скажи, что ты знаешь. С тех пор как я выбрался из этой твари, я помню лишь… Помню последним, как однажды пошёл туда за ней. Помню её, Марцию. Но больше ничего.       Рин сжала зубы. Пускай она и обратилась однажды в эльфийку, но рождена была человеком. Потому по-человечески поразилась тому, как и спустя века Грач не забыл Марцию и, по всей видимости, искал её.       Впрочем, отличалась ли Рин от него? Выбравшись из Левиафана одурманенной, изувеченной и свихнувшейся, она тоже готова была вернуться за Марцией хоть в самую Заводь, путь в которую прокладывало то проклятое измерение. И однажды, когда вспомнила хотя бы часть из случившегося, вернулась.       Но никого не нашла.       — Грач… — продрогшие плечи Рин уязвимо дёрнулись. — Это бесполезно. Я искала её в самых глубинах, но ни жалкой зацепки не обнаружила.       — Я… Я понимаю, — он снял маску, но осознав, что от отчаяния не сдерживает чего-то похожего на улыбку, надел её обратно. — Я просто хочу хотя бы… Да с-сука… Рин, я не могу так больше жить. Воспоминания об этой ёбанной экспедиции травят меня каждый день. Они какие-то раскуроченные, невнятные, кошмарные! Скажи хоть, что там произошло. Скажи, что я потерял.       Рин тяжело вздохнула. Она не думала, что облегчит Грачу жизнь правдой, но его свихнувшаяся улыбка показалась ей слишком страшной.       — Левиафана освободила прислужница Вирналена. Он нынче снова бороздит морские просторы, — Рин сжала кулаки, всё ещё гневаясь на то, что не сумела тогда этого предотвратить. — Но до этого, в самой страшной схватке, какую ты можешь себе представить, мы уничтожили засланную за нами Эльгиду. Разделались с ними в недрах Левиафана, а это значит, обрекли на вечное забвение. Сами, правда, понесли такие потери, что аж... К чёрту. Это почти единственное из глобального, что я сумела вспомнить.       — Ты искала Белого Архитектора, помню, ты рассказывала…       — Тихо! — Рин зашипела, оглядываясь. — Она всё ещё жива. Возможно, она и Пожелала, чтобы мы сдохли, когда узнала о гибели Эльгиды. Каким-то образом вся наша экспедиция после битвы очутилась в Заводи. Я не помню, почему именно.       — В Заводи…       Из Заводи не возвращались, Грач прекрасно это знал. Почему же и он, и Рин остались в живых? Если им и повезло, то везению этому не нашлось бы уже никаких объяснений. Всех же столь счастливая участь задеть не могла. Остальные погибли. Сгинули, не добравшись до Майвейн, и не найдёт она их отныне ни через годы, ни через века.       — Мне жаль… — Рин попятилась, пуще прочего желая уйти. — Не ищи меня больше, хуже сделаешь. Я продолжу искать способ убить эту мразь. Таниссу. Она — Архитектор. А ты живи свою жизнь.       Она замялась, с трудом выдавив:       — Эта борьба того не стоит.       Грачу не хватило сил ни на единое слово. Попытавшись остановить Рин, он задохнулся первыми же буквами. Затрясся, не понимая, от холодного ли дождя или от бесконечной стужи, развернувшейся на сердце.       Рин сделала несколько шагов, но, выругавшись, замерла.       — Блядь, не прощу себя, если не скажу…       Она обернулась, посмотрев на Грача так честно, как смотрела лишь на своего покойного мужа и Марцию однажды. Это был милосердный, даже сожалеющий взгляд, а уж о милосердии и сожалении Рин забыла очень давно.       — Ты любил Марцию. И она тебя любила. Ты был отправлен в Левиафана с Эльгидой по её душу, но по итогу уже открыто предал их, чтобы защитить всех нас. Вы… Выбрали друг друга. И были готовы умереть, лишь бы вас не разделили, — её голос дрогнул. — Не помнишь, наверное.       — Не помню.       Пусть разум Грача, напрочь раскуроченный Левиафаном, действительно не носил этих воспоминаний, его тело по-прежнему отзывалось на те единственные имена, за которыми бежало все эти годы.

Марция.

Мари.

Ни…

Нима?

      — Она подарила тебе имя. Деласар, — улыбнулась Рин. — День Ласковой Самой Радости.       — Нима… — Грач почувствовал ледяную влагу на щеках, и это был не дождь. — Я звал её Нимой. Что это значило?       — Навечно Излюбленный Мною Алхимик.       — Должно быть, вы… Очень близко дружили, раз она тебе такое рассказала.       — Дружили мы близко, да. Но конкретно это мне передали магические сенсоры, расставленные по вашей ночлежке.       Рин не могла смотреть на него больше. Правда, как она и ожидала, уничтожила Грача изнутри, а не принесла облегчение. Он судорожно замотал головой, болезненно замычал и дрогнул в коленях, будто вот-вот готовясь упасть.       — Можно ведь что-то сделать, хотя бы самую малость, Рин, я…       — Я уже пробовала, Грач.       Она смахнула из-под век чёртову влагу и снова стиснула зубы. На этот раз до скрежета.       — Моё Желание провалилось. Возможно, потому что противоречило Желанию Таниссы.       Грач согнулся пополам, осев на мокрую кладку. Рин опустила ладонь ему на плечо.       — Она мертва. Но род её жив. Может, хоть это придаст тебе сил.

***

      Дороги Астры досаждали слякотью гораздо больше, нежели дороги Дирвира. Тем не менее Деласар привык. Выученными движениями он перепрыгивал рытвины, огибал людей и при надобности уворачивался от запряжённых повозок.       С тех пор как горькая правда вскрылась, прошло пять лет. Боль не унялась, никуда не делась и даже не видоизменилась. Но она определённо сделала Грача жёстче, злее и лишила всякого милосердия к тем, кого он считал себе помехой.       Он ускорил шаг. Так, будто на соседней улице его ждала с распростёртыми объятиями она, а не очередная бестолковая ночь в борделе.       Чья-то маленькая ручонка вдруг подёргала за край плаща, словно прося остановиться.       — Уважаемый пан, возьмите цветочек… — тонкий мальчишеский голос пригвоздил Деласара к земле.       Но душу его к земле пригвоздили туманные чёрные глаза, посмотревшие снизу-вверх, вороные прядки на детской головушке и цветочек паслёна в мертвенно-бледных пальцах.