***
— Привет, — говорит Намджун, засовывая в рюкзак последнюю книгу с тетрадью. Маленькие брелочки неприятно звенят друг о друга. — Ты знаешь Чон Хосока? — не совсем вкрадчиво интересуется Юнги, вышагивая около друга причудливые шажочки. Тёплые капли падали с неба, окольцовывая ноги лужицами на земле. — Ну, я тебе рассказывал же, — Юнги не помнит совсем. Не помнит, что было месяц назад в разговоре с родителями, а тут незнакомый, совсем неинтересный парень, у которого фамилия и имя не очень-то примечательными кажутся. — Он выиграл конкурс красоты в школе, — это Юнги почему-то помнит. Там Намджун был в составе жюри, а ещё там давали бесплатные маффины, но упоминания о Хосоке будто стёрты из его головы. — А ещё, ну... — Ну? — неприятная тряска капель по коже куртки раздражает, мямленье друга раздражает ещё сильнее. — Я говорил тебе, — шум проезжающих машин делает слух уязвимым, неполным, с противным тонким шелестом падающих капель, — он мне как бы нравится. О, ладно. Этого-то Юнги не мог пропустить мимо ушей, но почему-то не запомнил. Или забыл. Или не захотел запоминать, думая о том, что это и не очень-то важно. Оказывается, теперь очень даже важно.***
Юнги совсем забывает, как должна выглядеть перемена, что в эти двадцать минут школа превращается в муравейник, очень шумный муравейник. Забывает, что найти нужного парня, очень примечательного и отличного от всех, тяжеловато. Мин снуёт по кабинетам, заглядывая почти в каждый, где у него сегодня должны быть уроки, но попытки не венчаются успехом. Через минуту после окончания поисков Юнги идёт обратно в свой кабинет, сталкиваясь с Хосоком. Какое совпадение... От парня правда словно лучи света отходят и отражаются на все предметы вокруг, ослепляя. — Привет, — говорит Юнги, не зная, почему. Стоит, не поддаваясь своим ногам, которые просят уйти с пути, — подожди секунду, — подлетает к своей парте, не смотря на удивлённые глаза Намджуна. Всё это походит на дружеский диалог. Или, скорее, монолог, потому что застопорившийся Хосок так ничего и не ответил: либо не успел из-за быстрой речи Мина, либо и не знал, что сказать. Юнги тянется к своему чуть порванному портфелю и вытягивает фиолетовый дневник, который прижимался к чудом оказавшейся сегодня в рюкзаке тетради по истории, в которой пара страниц была исписана лишь словами «классная работа» и числом. Класс затихает: все смотрят будто исподтишка, не подавая вида, что заинтересованы, продолжают болтать друг с другом, кидая взгляды к двери на оторопевшего Хосока и Юнги, сверкающего глазами с поднятыми бровями, словно вытягивающего одобрение. Кто-то сзади смеётся, конечно, не на весь кабинет, и, скорее, этот смешок означает, что есть повод снова перемыть кости Чона, тем более после того конкурса все так и ищут, за что зацепиться. У Хосока тонкие, но не такие длинные пальцы, как у Юнги. Это сравнение Мин строит в своей голове, когда наблюдает за упавшим локоном, который заправляют обратно за ухо. Взгляд Юнги цепляется за краснеющие щёки и прикушенную губу. — То есть, — говорит Мин, привлекая к себе всё внимание. Пусть все смотрят на его краснеющие щёки, потому что на них абсолютно всё равно. Тем более краснеют два парня по совсем разным причинам: один от стыда, другой от волнения, потому что вот он, Чон Хосок перед ним, не мельком увиденный, а совсем близко, дотронуться рукой можно, и хочется невероятно. — Хотел попросить, — кашель чуть пробирает горло, а Хосок впервые поднимает взгляд на парня напротив. И теперь больное горло совсем не тревожит Юнги, теперь его проблема — ослеплённые глаза. — Попросить заполнить мою анкету для друзей. Ладно, Хосок-а? Завтра принеси. Чон кивает, смотря на тетрадку в толстом переплёте, будто и правда видит её впервые, а не сам выдумывал все рисунки на страницах. Интерес остальных чуть утихает и совсем пропадёт, когда Хосок уходит, неловко помахав на прощание рукой, лишь подняв пару пальцев в нерешительности. — Даже мне не дал заполнить! — говорит Намджун, когда Юнги усаживается наконец-то за парту, пряча трясущиеся ноги под крышкой стола, они вот-вот снесут её своим дрыганьем. — Ага, даже тебе...***
Юнги приходит домой с улыбкой на лице, наверное, впервые, но старается её не показывать слишком. Обедает, даже поблагодарив за еду, чем сбивает с толку отца, который смотрит недоверчиво. Уходит в свою комнату, слушая музыку в наушниках на полную громкость, пока уши не начинают болеть, а потом засыпает на часа два, пока его не будят чьи-то руки. — К тебе друг пришёл, — говорит родитель с лицом, будто это не Намджун совсем. Поэтому добавляет, наверное, чувствуя подозрение: — Не Намджун, кстати. У Юнги перед глазами сменяется весь спектр эмоций, который возможен, потому что мало ли какой там друг может прийти. Мин, конечно, ни в какие чрезмерные ситуации не попадал, но кто знает, что он мог натворить пьяным, например. От сердца отлегает, когда на пороге он видит Хосока в панаме и с милой брошью на футболке. Красота улыбки затмевает всё, что раньше Юнги считал идеальным: картину в Лувре, статую свободы и первые получившиеся наброски в блокноте. — Я пришёл отдать, — у Мина убитый взгляд и несостыковка в голове, особенно после смеха парня напротив. — То есть поблагодарить и попросить заполнить. Она новая ещё совсем, хочу, чтобы ты первым в ней был. — Не стоило, Хосок, — говорить его имя оказывается приятнее, чем шептать его на ночь про себя, произносить в голове, когда идёшь в школу или думаешь о нём. Приятнее тех моментов, когда стыдливо стонешь ночью под одеялом, представляя то, чего нельзя совершенно. — Завтра бы принёс. Но я заполню. — Я рад. Да мне и не сложно, всё равно иду к Намджуну, мы делаем вместе проект, — будто между делом вставляет объяснение, сам не зная, зачем. Юнги просто перестал делать этот проект, потому что пары ему не хватило. — А вы вроде соседи. — Ага, он живёт во-он там, за углом. Хочешь, могу пройтись с тобой? — от этой идеи сохнет во рту, а слова выходят будто пьяные, расползаются. — Всё равно нужно забрать.. э-э.. учебники по английскому... Мы дружим, поэтому он мне помогает иногда, — это правда: они друзья, но делать проекты и домашку не было приоритетом для Юнги, в отличие от Намджуна, например. — Ладно. Было бы классно. Заодно расскажешь о себе. Юнги говорит, но предпочитает больше слушать перекатывающиеся гласные буквы Хосока, тянущиеся неуверенными словами. У Кима двое делают проект, а Мин учит английский, точнее, делает вид.***
Теперь они гуляют вместе, втроём: Хосок, Намджун и Юнги. И на таких прогулках друзей кажется, что чем ближе Мин к Чону, тем дальше от него. Это постоянное, нелепое, видное и затмевающее голову только Юнги соперничество выглядит до боли смешно, и он впервые проклинает всеми силами свою сущность, которую даже не выбирал, потому что Намджун высокий, может поднять Хосока чуть ли не одной рукой, а ещё на полных правах может начать ухаживать за ним, но почему-то медлит. У Юнги в голове тысяча и одна мысль, но все они приводят к одной верной: это Хосок, он заслуживает большего и лучшего. Хо, который прекрасен всегда и везде, стреляет глазами во всех, не замечая в свою сторону взгляда Намджуна, не говоря уже о Юнги, но это несправедливо. Потому что, когда Юнги говорит: «Ты выглядишь потрясающе, как и всегда», Хосок не отвечает ничего кроме: «Все друзья так говорят». И нелепое признание в чувствах, что непонятно, когда и как появилось, но заводит сердце Мина на такую быструю трель, не слетает с губ парня только из-за чудесного смеха Чона. Намджун говорит: «Хосок, выглядишь мило», а тот краснеет. Но Чон не просто милый, Хо чудесный, самый обворожительный и прекрасный. Юнги ненавидит то, что его можно считать только другом: дальше, как бы ни старался, всё равно не движется. Для Намджуна сама природа дала зелёный свет, верно? У Мина становится совсем плохо с учёбой, он перекатывается от тройки к двойке и не подаёт каких-то надежд, а Ким умный и схватывает всё на лету, объясняет все темы Хосоку. Те вместе смеются, а Юнги смотрит в пол всё это время. Не думая, что что-то поймёт среди их милых разговоров, уходит, отнекиваясь, мол, дома заждались. Хотя там его, вообще-то, никто не ждёт. Пока не прознали о его успеваемости, у Мина ещё есть дом. Но это пока что... Что-то неприятно гложет изнутри, когда Юнги, решаясь рассказать всё, зовёт Хосока в гости, заказывает любимые суши и включает фильм из списка, который они вместе когда-то составили. Неприятно потому, что Хо всегда о Намджуне, никогда о Юнги, даже если Мин здесь, сидит в паре метров от него, на расстоянии вытянутой руки, а Ким гостит у дедушки. Друг засыпает Хосока смсками, отчего динькающий звук так противен Юнги, что хочется разбить телефон. Чон прекрасен, когда улыбается, щурится и даже читает сообщения от другого, пока Мин горько плачет внутри себя. Но чудеснее всего Хосок выглядит тогда, когда счастлив. — Я люблю тебя, — говорит Юнги. Сердце стучит так быстро-быстро, и клишированные фильмы не кажутся глупыми, потому что чувства оголяются и колются неприятно. Потому что Хо не смотрит, даже не поворачивает головы, словно не слыша, словно сам с собой, смотрит на дисплей ноутбука, улыбаясь нелепости в фильме. — Я тебя люблю, Хосок, — тот делает вид, что не видит и не слышит раз, но на второй просто отшатывается, стуча зубами будто от стоградусного мороза, а Юнги, наоборот, жарко так, что хочется раздеться и утопиться где-то. — Нет, — просто говорит. И это больно. Больно из-за чувств, больно из-за колющейся гордости и стыда, прилившим к щекам. — Да! Очень люблю! — но стыд и гордость разве могут волновать, когда вот он — человек его мечты — перед ним. Наверное, просто не так расслышал, но точно полюбит. — Чувствуешь? Почувствуй, — Хосок отодвигается медленно, но руку от груди Юнги отдёргивает как ошпаренный, чувствуя лишь один приближённый стук сердца о поверхность груди, которую вот-вот сломает. — Ты не можешь! Не говори чепухи! — Постой! Хосок, подожди. Ноги не идут совсем, да и не догнать убегающего Хосока, который чуть ли не слетает с лестницы, опережая свои мысли. Который, предпочитая действовать, открывает трясущимися руками дверь и уходит. Юнги кажется, что теперь навсегда. Мин кричит в открытое окно и уверен, что Чон просто делает вид, что не слышит крика и не видит лицо. Юнги не плачет, но хочет, тупо смотря на крутящийся фильм. — Что такое? — папа вбегает в комнату слишком резко, но Мин видит всё словно в замедленном режиме. Застать такое чувство на лице родителя редкость, точнее, дебют: папа волнуется. — Он сделал что-то тебе? Всё в порядке? — Нет, — разрываясь на хриплый стон, кричит Юнги, пряча глаза в подушке, потому что не хочет видеть ни красивый финал фильма, ни недоеденные суши, которые так любит Хосок, ни жалостливое лицо папы. — Так больно. Мне больно.***
Юнги больше не проводит всё время, пропадая на старом стадионе со сломанными лавками, более того, он больше не гуляет с Хосоком. Мин проводит полторы недели в больнице, скитаясь по врачам, потому что так захотел папа, и удивляется сам себе, как превратился в безмолвную куклу, словно после лоботомии, выкинув все проблемы из головы. Иногда звонит Намджун, но Юнги не слышит какие-то новости, просто цепляется за голос на фоне, пытаясь сохранить эти воспоминания навсегда. Когда время в больнице заканчивается, Юнги приходит в школу, не находя чего-то нового, но и старое не видя. Хосока почему-то сегодня нет. Мину не приходит в голову ничего лучше, как уйти с уроков. Он не задумывается о трагичном исходе, если родители вдруг узнают, просто сидит на лавке, посматривая на окна спортзала. Уходит, сам не зная, чего ждал, лишь краем глаза замечая Хосока, который сворачивает с тропинки, выкуривая пару сигарет за раз. Наступает весна, а ощущения такого нет. Юнги ходит в школу как в тумане, отсиживается пару уроков и идёт ровно в десять на стадион, смотря на курящего Чона каждый день. В выходные тоже появляется, просто представляя начертанный фантом в голове. Проходит, кажется, неделя. Намджун старательно пытается вытащить Мина на какие-то вечеринки или прогулки, ссылаясь на то, что там будет Хосок, ведь они отлично ладили. Юнги, наоборот, старался избегать мест, где был Чон, потому что кафе около школы всё ещё заполнено картинками того, как они обедали вместе, а взгляд был всегда направлен только на лучистого, совсем ослепляющего человека. Мину не хочется ничего. — Классная песня, да? — кто-то говорит Юнги на ухо, а он, словно в бреду, откатывается к стене, потому что музыка бьёт в уши сильно. Через секунду Мин уже смотрит выпученными глазами на окружающих его людей. Всё проходит как в тумане. Парень, который липнет к нему, высокий, от него пахнет мятой, но что ему нужно? Юнги? Юнги хочет совсем другого, даже если сейчас около него красивый парень, навязывающий себя. Мин отходит, рыская взглядом по людям, в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо, пусть даже это будет Намджун, который, кстати, кажется, стал чаще улыбаться, не стесняясь своих ямочек, и больше не носит очки, променяв их на линзы. А как выглядит Хосок?.. Друг находится через десять минут, когда надежда, кажется, теряется совсем, а от музыки из ушей только что кровь не идёт. Намджун смеётся, приобнимая Юнги за плечо, а потом говорит: — Если не очень хорошо себя чувствуешь, то можешь засесть в комнате наверху, — и сердце бьётся сильнее. — Там Хосок вроде сидит, — и ещё сильнее. — Тебя ждёт. Юнги раскрывает глаза, потому что невозможно ведь, правда? Невозможно, что человек уходит, оттолкнув, а потом появляется и ждёт. Но Мину всё равно, поэтому он так быстро взлетает по лестнице, хлопая дверью комнаты, что страшно. Хосок сидит на кровати, прислонившись головой к стене, но, увидев перед собой знакомое очертание, оживляется, больше не выглядя таким уж расслабленным. Он яростно сжимает покрывало пальцами до белых костяшек, но это, конечно же, ускользает от Юнги, наблюдающим за тёплым выражением лица и нервным взглядом. — Хо, это же я, твой друг, — больно говорить, словно слова раздирают горло. Тёмные волосы так же скрывают прячущийся взгляд, как и в первую встречу в кабинете. — Когда встречают друзей, так не нервничают, — потому что Хосок-друг звучит лучше, чем его отсутствие в жизни совсем. Хосок-друг так же согревает тёплыми улыбками и касаниями, и пусть только дружескими. Плевать. — Я не хочу, я не хочу, — потому что Хосок ранимый, и чёрт бы побрал Юнги с этим признанием. — Ты меня что, всё ещё любишь? За что? — хрипло и так тихо, что разобрать из-за музыки почти невозможно, но, если потребуется, Мин и по губам прочтёт. — Как за что? Я же не выбираю, за что тебя полюбить. За всё в тебе, за то, что это ты. Скажи, как мне ответить, только не плачь, — и Хосок вздрагивает, потому что и не чувствует слёзы, пугаясь самого себя. — Я так тебя люблю... За всё. Потому что ты уникальный и открытый. А что я, Юнги? — Мин слышит только первые слова, пропуская мимо ушей всё остальное. — Не могу, но люблю. Так сильно, что кости мне ломает. Выворачивает от самого себя каждый день. Каждый день, когда ты смотришь, как я курю. Думаешь, я не видел, как ты прячешься? Выворачивает от того, что я оттолкнул тебя, а ты всё равно приходишь туда ровно в десять и смотришь, даже когда меня нет. Даже на чёртовых выходных, Юнги! — он трясётся, смотря на то, как рассыпается на части уверенность Мина, просто крошится. Потому Чон повторяет в голове, шепчет сам себе, внушая, что это не очередной фантом. — Ты сказал, что любишь меня. Хосок, ты сказал, что любишь меня! Хосок, Хосок, Хосок! — оказывается, когда произносишь его имя вслух, находясь рядом, это даёт больший эффект, чем без него. Юнги сильно стискивает бёдра сам себе, смотря в глаза, истязая взглядом. Они ударяются лбами, потому что так хорошо, когда реальность не рассыпается. — Мы не можем. Не можем, Юнги, — Мин не согласен. Усаживаясь на колени Чона, на его вытянутые ноги, целует глубоко, впервые ощущая, что дышит, хоть на самом деле и задыхается. — Почему? Почему нет? — у Юнги тёплое тело, но холодные ладони. Хосок уже сам не знает, почему нет, рассыпая дежурную фразу, хранящуюся в мозге на такой вот случай: — Неправильно. Нам быть вместе нельзя, — противоречит сам себе, потому что поцелуи Мина ощущаются как самая недостающая часть на его теле. По ключицам, предплечьям и рукам, по раздетым бёдрам и не скрытому ничем животу. — Мы будем вместе. Только мы. Не обязательно знать кому-то, Хосок. Я так тебя люблю, — и он может повторить эти слова бессчётное количество раз, забывая обо всём на свете, обо всех проблемах. — Я тебя очень люблю, Юнги, — серьёзным тоном проговаривает каждую букву, смотря на тонущие глаза напротив, сжимая пальцами щёки, обжигаясь о горячие слёзы. — Люблю так давно, с тех пор, как ты отдал мне чёртову анкету. — Я, получается, дольше, — хмыкает Мин, потому что может. Потому что сейчас он может сделать всё, что угодно. — Даже раньше того момента, когда закрылся в туалете, а? — и непонятно, как от волнения Хосок вмиг переходит к нахальству, обворожительно и кокетливо улыбаясь. Помогая стягивать футболку с тела Юнги, успевает пересчитать рёбра, а потом заново тянет к себе, крепче прижимаясь. — Когда дрочил в туалете. Помнишь? Юнги помнит. — Догадаешься из-за кого или подсказать? — Юнги целует, не кусается или сильно терзает, а, сбавив обороты, обводит любовно. — Всегда только ты. Никто другой. Мин смотрит на то, как меняется выражение лица напротив, как Хосок прыгает от прикосновений, улыбаясь так застенчиво. Чон открывает рот, когда чувствует на губах чужие пальцы, длинные и красивые, поэтому сначала перебирает их собственными руками, ощущая каждую костяшку. Затем всасывает, скользя по ним языком. Хосок делает вид, что обмазывает их, на самом деле просто надувая и сдувая щёки, позволяет Юнги вбиваться пальцами всё дальше в глотку, открывая рот шире, когда чувствует болезненное жгучее прикосновение. Слюна стекает по пальцам, собираясь небольшой лужицей на ладони так же, как и влажные поцелуи Юнги вокруг шеи и ключиц, обволакивая собой. От пальца к пальцу тянется тонкая полупрозрачная нитка слюны, стекающая от пупка всё ниже, когда рука буквально подкрадывается, пугая Хосока. Чон хватает Мина за волосы, ощущая лицо: нос и впалые щёки, которые всасываются, когда Юнги опускается всё ниже на член Хосока, проводя языком пару раз, размазывая. Хо стонет, затем кричит, прикусывая ладонь, когда чувствует, что старший упирается в него пальцами. Блестящие глаза наблюдают, как громоздко вздувается грудь туда-сюда от волнения и предвкушения, ощущая на себе всю прелесть этих длинных пальцев. — Ты такой красивый, Сок-а, — Хосок не понимает, как Юнги так легко может оторваться, отвлекаясь на похвалу, и что в нём хвалить сейчас? Он с размазанными по лицу слюнями и слезами, дрожащим телом. — Как ты хочешь это? — у Хосока в голове все варианты звучат хорошо. Закравшаяся мысль о том, что кто-то, кроме Юнги, когда-то трогал его, унижает. Как кто-то мог сравниться с Юнги? — Мне всё равно. Мне так всё равно, если это с тобой. Чёртовы ноги разъезжаются, когда Мин откидывается на спину, взбираясь выше, к изголовью кровати, и притягивает к себе второго парня, не переставая целовать. Хосок, не теряя времени, приподнимается на бёдрах и скользит вниз по члену Юнги, от удовольствия запрокидывая голову. Язык Чона свободно высовывается изо рта, потому Мин приподнимается на локтях, утягивая в глубокий поцелуй, чувствуя, как стоны глухо разносятся в их сомкнутых ртах. С полуоткрытыми веками наблюдает, как мускулы Хосока напряжённо двигаются, из-за этого стоны разносятся с подрагиванием голоса. Каждое вращение бёдер младшего ощущается как ёбаная мечта или невероятные, забытые ощущения. Напряжение в нижней части живота становится сильнее, когда Мин набирает темп. Хосок кладёт руки на широкую грудь Юнги, чтобы поддержать себя, когда бёдра уже начинают гореть. — Я больше не могу, — полушёпотом говорит Чон, перебиваемый звуком шлепков, задыхаясь и чувствуя, как сердце хочет выпрыгнуть из груди. — Не могу больше, Юнги, — голова падает на грудь, когда тело начинает рассыпаться на кусочки: Хосок ощущает, как его спина прижимается к чужим горячим бёдрам, взявшим на себя всю тяжесть тела, тёплые руки на талии и ноющем члене, отчего глаза закатываются на затылок.***
Хосок ходит на свидания вместе с Юнги, они смотрят кино втроём, но ощущается это по-другому, особенно из-за прижатых друг к другу рук, чтобы было незаметно, из-за коротких поцелуев перед школой, прямо в кустах на развилке тропинок, где они впервые встретились. Чувства глотают их, закрывая здравый смысл на замок от них. Мимолётные поцелуи, касания, прогулки ночью или днём, обеды в забегаловке или свидания в кафе, тёплые вечера в кроватях друг друга, тихие стоны, вызываемые жаркими прикосновениями. Всё это кажется неземным для Юнги. — Противно. Они так держатся за руки... Не странно? — говорит кто-то, когда уроки заканчиваются, а Мин, не принимая возражений, провожает Хосока до дома, пока они смеются над чем-то нелепым. — Забей, они же омеги. Для них это нормально. Но подозревают все, потому что некогда странный Юнги, ненавидящий школу, прогуливающий уроки и зависающий обычно один на развалинах стадиона, теперь почему-то тусуется с Хосоком, иногда разделяя обед или убегая вместе с ним на задний двор школы. — Всё равно странно, — повторяет тот.***
Однажды в классе стоит особая галдёжка с перекрикиваниями и глупыми шутками, пока учитель пытается поймать тишину, стараясь перекричать и сделать объявление. — На носу выпускной бал, — оповещает он безо всякого интереса, поправляя очки и что-то читая параллельно, — разбейтесь на пары. С сегодняшнего вечера начнутся репетиции. Хосок улыбается ярко и широко, ловя почему-то на себе испепеляющие взгляды одноклассников, хихикающих между собой. Юнги нигде нет, он не появляется даже после третьего урока. Намджун подходит невовремя, как раз когда у Чона пальцы горят от строчащихся смс на знакомый номер. Контакт зовётся просто «ю». — Хосок? — тот прячет телефон за спиной, поднимая резко голову, когда встречается взглядом с Намджуном. Будь Чон чуть повыше, обязательно бы случайно соприкоснулся с губами напротив. — Не хочешь танцевать со мной? — Но.. подожди, — Хосок смотрит внимательно за спину Кима, проходясь взглядом по всем небольшим группам людей, которые толпами растянулись около актового зала, — где Юнги? Ты не знаешь, где он? — Юнги? Не писал мне сегодня. — Извини, но... — шум затихает не только в голове у Чона, но и вокруг, все словно пытаются услышать что-то. — Я бы с ним хотел танцевать. Прости ещё раз. — Э-э.. но разве это не странно? — останавливают его твёрдой рукой, прижимая к себе почти вплотную. В голове Хосока возобновляется гул от шёпота вокруг. — Давай, я же твой друг. Юнги так и не появляется, а Хосок принимает предложение друга...***
— Привет, — Юнги проскальзывает сквозь говорящих людей, хватая чужую руку и переплетая пальцы вместе. Хосок отворачивается от поцелуя, стреляя пронзительным взглядом. — Что случилось? — Это я должен спросить у тебя! Где ты вчера пропадал? — Я не мог ответить, извини. Не стоит так волноваться, хорошо? — Ага, — Хосок кивает, утыкаясь лицом в согнутые ноги, когда они присаживаются на лавке в спортзале. — Мы репетируем медленный танец, ну, для выпускного. — Классно, звучит здорово. Тебе же нравится танцевать! Будет чудесно, правда, я ноги тебе все оттопчу, — шум толпы снова стихает, это происходило всегда или только сейчас? Щёки наливаются красным румянцем, потому что обидно. — Хосок? — Хосок! — Чон вскакивает с лавки, заставляя Юнги смотреть проницательно, сжимая в руке собственные бёдра до красных отметин точно. Намджун. — Привет, Юнги, — тот кивает. — Идём? — и взгляд Мина устремляется прямо на Хосока, такой, каким смотрит Юнги всегда: влюблённый и терпкий. Чон продолжает игнорировать протянутую руку, но хватает рюкзак, вышагивая рядом с Кимом. — Куда ты? Стой, Хосок! — Мы танцуем вместе с Намджуном вальс, отпусти! — сквозь зубы, неприятно и со злостью. — А как же я? Я думал, мы станцуем с тобой. — Юнги, вы омеги, — насмешливо тянет Намджун, улыбаясь, звуча для Юнги жестоко и высмеивающе. Хосоку стыдно не за свои красные щёки, а за чувства внутри. — И это какого-то хуя тебя ебёт? — Юнги, успокойся! — предупреждающе трещит Хосок. Этот голос всегда имел особое влияние.***
Они не так часто видятся, потому что Хосок всегда занят для Юнги. Но не для Намджуна. Ким помогает Чону с экзаменами, а ещё они вместе танцуют. Мин ловит себя на мысли, что смотрятся те отвратительно вместе. Юнги уже давно забыл, как чувствуются тёплые руки в своих. Третий день подряд. Ровно в десять. Никого, кроме Юнги, на стадионе нет... — У тебя тайный поклонник? — слышится сзади, когда Хосок даже не успевает дойти до кабинета, смотря на пластиковый стакан кофе и коробку венских вафель. — Это, наверное, Намджун принёс, — с улыбкой отвечает Чон кому-то из одноклассников. — Кофе уже остывший. — Ага, я такой и люблю. Он не любил холодный кофе, ему нравился такой, что обжигал горло, и тот, что стоял на парте, наверняка был таким, просто остыл. И его любимые вафли, о которых знал только один человек. Как хорошо, что из этого класса не видно стадион, потому что Хосок еле удерживался от того, чтобы не убежать к Юнги со всех ног.***
Крик и шум громко разносились по кабинету, кто-то смеялся. У Юнги не было сил куда-то идти, он просто пялился на доску с нерешёнными примерами. Парень, кажется, даже знал ответ, но не был уверен, что тот оказался бы правильным. — Нет, это неправда, то есть вы не так поняли. Правда! Я могу объяснить! — громко кричал голос, который Юнги мог бы узнать, как бы банально ни звучало, из тысячи. С теми же тянущимися гласными и отрывистыми, волнующими предложениями, которые он строил в суматохе. — Пожалуйста, оставьте меня. — Да ладно, Хосок. Признайся. Блуждающий взгляд наткнулся на Чона, который с силой впивался одной рукой в крышку парты, другой соскребая ногтями невидимую пыль с колен, оставляя красные полосы. И он плакал, протяжно и неимоверно больно. Казалось, что всё вокруг Юнги ломается, словно падающая кирпичная стена, утаскивающая за собой близлежащие постройки с громким грохотом. — У меня.. не из-за этого. Не правда, пожалуйста, хватит! — И какого хуя вы здесь устроили этот цирк? — если даже они не были сейчас в лучших отношениях, это не значит, что не было больно из-за слёз любимого, верно? Внутри болело и скреблось иголками. Яркие вспышки и мучительные стоны внутри из-за краснеющего лица Хосока, его тёплых щёк, из-за слёз и дрожащей губы. — Мы хотели у тебя спросить! Типа, тебе нормально? — ядовитый взгляд метнулся к очень неприятному собеседнику, который, кажется, только и ждал прихода Мина. Красные глаза Хосока забегали из стороны в сторону, но не отрывались от силуэта Юнги, который расплывался из-за мутных слёз. — Трахаешь своего друга? — слова пробежали гадкой вибрацией в голове, и стало страшно за Хосока, умоляющего и страдающего. — Хочешь посмотреть? — Пожалуйста, хватит! Юнги, пошли! — худые плечи казались ещё меньше, когда дрожали из-за истерики и прерывистого голоса. — Подожди, Хосок, — тихое пылающее чувство нарастало внутри, потому что вблизи Хо был ещё невиннее и безжизненнее одновременно, даже забыл свой рюкзак около парты. — Давай, покажи, ёбаный долбоёб! Давай! — Юнги, идём, — глаза в шоке распахнулись, когда около его лица пролетел телефон, который тыкали ему в глаза, раздирая звуками его стонов уши. — Если я узнаю, что у кого-то осталось видео, лично повторю участь этого телефона, только с его владельцем, понятно? — в школе, по крайней мере, в этом кабинете, точно не осталось чего-то, кроме тишины. Хруст потрёпанных кроссовок остановился около парты Хосока с уродливыми обзывательствами, пальцы сильнее сжали ручку рюкзака. — Завтра чтобы никаких надписей не было. Мне похуй, хотите — новую парту тащите, если не сможете отмыть свои выблядские попытки показаться крутыми. Тишина окольцовывает их, словно они находятся в пузыре. Тёплый ветерок треплет по волосам и развевает незастёгнутый пиджак на плечах Хосока. Тишина встречает их и в доме Юнги, они неслышными шагами перебираются по лестнице в комнату. — Я сейчас, — негромко отзывается Мин, чувствуя, как необходимо поцеловать, до боли в груди и всём теле, показать, что теперь они в безопасности. Юнги тихо спускается вниз, заваривает чай с мелиссой, умывается ледяной водой, отчего зубы стучат. Хосок остаётся в том же положении, смотря тупо в стену напротив, щуря глаза только от непрошенного солнца в окне. Он оставляет кружку с чаем на тумбе, когда садится на пол, утыкаясь лицом в сложенные руки на коленях и вдыхая приятный запах. Больно. — Юнги, — зовёт тихо, почти беззвучно. Хосок не тот человек, которого не слышно. Нет, — давай расстанемся, — уже успокаивающийся пульс Юнги снова взлетел в небеса, когда выпученные удивлённые глаза метнулись к лицу напротив: искривлённому и не желающему смотреть. — Не говори мне ничего. — Ты не... Ты... Нет. Мы не расстанемся, потому что кто-то так решил! Ты не сделаешь этого! — крикнул, срываясь на гортанный лай, заставляя Хосока вздрогнуть. Чон выглядел совсем вымученным: с осунувшимся лицом и дрожащими руками, его дыхание всё учащалось, предвещая истерику. Он раскачивался, вот-вот собираясь сломаться прямо на глазах у Юнги. Слова звучали нежно и мягко, совсем не как прошлые: — Хосок, ты так мне нужен! Если бы Мин мог думать не эмоциями сейчас, то понял бы, что Чон давно всё решил. Юнги руководствовался лишь гневом, скрывающим беспомощность, которую мог вызвать только Хосок. Уловить страх вместе с учащённым дыханием стало слишком просто. Да, может, Юнги мог причинить боль людям своими словами, но не Хосоку. Имена людей, которые могли причинить боль Мину, умещались всего в пяти клетках. — Отпусти меня. Я пойду домой. Отпусти. — Это всё? Всё это я прошёл ради такого конца? Что мне теперь делать? Если бы я только знал! Я чувствовал себя дерьмом, когда мы гуляли втроём, потому что никогда, ты никогда не обращал на меня внимание! Я не ел и не спал, но я, блять, не подумал: «Нахуй! Мне это не нужно, раз этого так тяжело достичь!» Нет! — кружка разбивается вдребезги, ударяясь о пол, рассыпаясь сотнями осколков по комнате. Юнги снова кинулся к вздрогнувшему Чону, встав перед ним на колени и расцеловывая руки быстро, словно нуждаясь, словно это был последний глоток воды в мире. — Прости, прости! Прости, Хосок! Мин и не замечал, что каждое слово было на ноту выше предыдущего, что он кричал на Чона, который силой перебарывал себя, чтобы не заплакать и не заткнуть уши. Для Юнги это было ударом под дых. Хосок почти плакал из-за слов Мина, трясся плечами и всем телом: он ведь не виноват, что вокруг них идиоты, что вокруг них никто ничего не может понять. Поэтому, наверное, отпустил. — Дай мне только проводить тебя до дома, — тихо сказал Юнги, уходя из комнаты.***
На следующий день Мин сидит за партой в школе, выслушивая цирк за стеной в соседнем кабинете. — Да, мы встречаемся! — говорит голос, который Юнги ненавидит всем своим сердцем. Парень закрывает уши, благодаря за то, что в классе пусто, все сбежались посмотреть на новую парочку. — Красиво смотритесь! — Вчера Юнги устроил истерику. Не объясните, что это вообще было? — Знаете, его можно понять, друг всё же, — это так теперь называется... В голове Мина лишь одна мысль: «Только бы не заплакать», потому что это будет выглядеть слишком подозрительно, верно? Начнутся проблемы, и камнем преткновения снова станет Хосок. Ну и пусть, Юнги может сдержать свои чувства и эмоции. — Тем более мы тогда ещё не встречались, а у Хосока была течка. Довериться всё же проще тому, кого знаешь. И все, кажется, успокаиваются, забывают, просто пару раз упоминают вспышку гнева Юнги, ссылаясь на плохой характер. И всё? Нужно было лишь это? У Хосока, кажется, начало истерики. На лице проскользнуло осознание ситуации: это был не сон, а плохая явь. Боль пронзала, и хорошо, что всем стало всё равно. Люди разбредались собирать новые сплетни в школе. Намджун потащил Чона к выходу через минут десять, и неизвестно, сказал ли что-то ещё или нет. Гнев и отчаяние начали отступать, когда Хосок закрылся в туалете, сжимая себя руками до боли. Он явно не был победителем в этой ситуации. Если ему было плохо, то Юнги страдал, словно окунутый головой в воду и получивший сотрясение мозга. Хосок сжимал пальцами щёки и запястья до боли, лишь бы не брать трубку от Мина, который взял в привычку звонить каждый день, будь то десять часов утра или вечера. Всё, что Хосок мог сделать, это лечь в кровать, укутываясь в одеяло с головой, и надеяться, что завтра не проснётся. От света неприятно щипало глаза с непривычки, когда Чон глупо открывал единственный контакт с именем «ю», тыкая пальцем на рамку для фото контакта, игнорируя все звонки и новые сообщения, смотря на старые смс и переносясь в прежние времена. Его телефон превратился в памятные слова от обычного «ю», который писал каждый день, разрывая уведомления. ю 22:00 я купил цветных ручек и красивых наклеек, только приходи, пожалуйста, на наше место, любовь. я жду тебя каждый день, целыми неделями, каждый час и минуту. мне всё равно, что у тебя отношения, изменил ты мне или нет. я тебя люблю, жить без тебя труднее, чем если бы каждый день мне ломали кости.