Мимолетные прикосновения любви

Уезжая из Таиланда, Порче не плакал, не проронил ни единой слезы, обнимая брата и приехавшего специально чтобы его проводить Макао. Уже потом Поршу покажется это странным - ведь это его любимый брат, такой эмоциональный, чувствительный и порывистый, но тогда, в аэропорту, он только обнимал Че изо всех сил и не мог заставить себя его отпустить. Впереди Порче ждал четырнадцати часовой перелет, но эмоциональная воронка поглотила его уже давно. Единственная вещь, ставшая свидетелем его срыва и падения, - когда-то подаренная Кимом гитара. По первости Порче хотел ее разбить на мелкие куски и щепки, уничтожить, как уничтожил его самого Ким Терипаньякул, но уже замахнувшись, он услышал слабый лязг струн, почувствовал тепло деревянного корпуса в судорожно сжатых ладонях... и не смог. Гитара была не виновата в них, в том, что Че не справился, в том, что Ким отступил. Тогда он сидел на полу своей ванной и, обнимая инструмент, рыдал в последний раз. Тогда слезы высохли и иссякли - на долгое-долгое время. Он готовился к поступлению в Тринити Лабан и, что удивительно, чувствовал себя готовым к экзаменам, к долгой дороге, к новым людям. Че подтянул свой английский, вместе с Танкхуном облазил несколько торговых центров, обновляя гардероб (перьям и стразам, а также строгим костюмам-тройкам - твердое нет). Изучил район Лондона, где собирался учиться и жить, если все пойдет хорошо. Перед отлетом Че долго сидел в своей комнате, в тишине и темноте, вертя в руках брошюры колледжей и думал. Что если бы Ким приехал сейчас? Что бы он сказал? А что Че ответил бы? Но фантазия буксовала. Че был добрым мальчиком, и решать за других так и не научился. Ему было не место в этом доме, где если не все, то многие, казалось, умели подобные вещи в совершенстве. И тогда Че решил положиться на случай... Через два месяца он плотно обосновался в Лондоне. Гулял у Темзы и в Гринвич-парке, исходил районы Дентфорд и Гринвич, каждый день находя что-то новое - то маленькую забегаловку на пару столов, где подавали настолько крепкий и пряный кофе, что сердце потом еще несколько часов стучало как сумасшедшее. То небольшую лавочку, забитую под потолок принадлежностями для рисования, иной раз настолько диковинными, что у Че захватывало дух. Хозяин лавки, старый художник, тут же выставлявший свои миниатюры, написанные на металлических пластинах, разрешал Че копаться в своих богатствах и даже дал ему пару уроков, с которых Порче гордо унес в общежитие маленький портрет своей гитары, встреченный новыми друзьями с неподдельным энтузиазмом. Да, друзьями из абитуриентов, а позже - студентов Тринити Лабан, Порче тоже обзавелся. Они вместе сдавали экзамены на отделение современной музыки, вместе потом бегали на пары, за кофе и помогали друг другу с британским английским. Отто из Германии, Марика из Швеции, Джо из Америки - и сам Че из Таиланда, их компания была многонациональной и запоминающейся. Два месяца Че был почти счастлив. Почти. Когда он в очередной раз связался с Танкхуном по скайпу, тот задумчиво протянул: - Ты бледный, малыш Че. Твой Лондон на тебя плохо влияет. Смотри, Порш прискачет впереди самолета, если заметит. - Сейчас мало солнца, Пи’Ткхун. И первое полугодие - самое тяжелое, с непривычки. - Хотя бы дождей нет? - Пи’Ткхун, ты говоришь, словно местный! Они тоже все о погоде и о погоде. - Ну вот ты и смеешься, милый. Вот так гораздо лучше. - Ой, в дверь стучат. Пи’Ткхун, надо открыть, обещал комендант зайти для проверки. Я еще позвоню, пока! Быстро отключившись, Порче не успевает заметить хитрую ухмылку Танкхуна и бежит открывать дверь. И застывает на пороге.