Пепел из папиросы падает на белую, перемазанную в чужих выделениях после секса простынь, оставляя на той прожжённое пятнышко.
Руби по-прежнему не дышит, смотря на Дофи, у которого очки на лице отсутствуют.
У него отсутствуют эти сраные, гребаные очки, которые он никогда не снимает. Даже при ней. Но вот при такой блондинистой дряни он снял. Такой мудак...
Она раскрывает было рот, чтобы что-то сказать, сама не зная что, потому что даже примерно не может представить, что от него она хочет сейчас, как слышит свист нитей. Кисти рук обхватывают, а после сводят вместе. Все это резко, дергано и больно. Нити за руки вздергивают ее вверх, отрывая от пола, а после она и опомниться не успевает, как оказывается перед обнаженным Дофламинго, благо, что чужую промежность закрывает простынь.
Рука парня вцепляется в ее лицо, сжимая пальцы. Девушка хмурится от очередной боли, тем не менее это не мешает ей увидеть глаза парня, которые ничем не прикрыты. Широко раскрытые, налившиеся кровью, застекленевшие и привычно безумные. Но вот только его лицо остается спокойным, а не кривится привычно.
- Ты как, блять, выбралась? - рычит он ей в лицо, сжимая пальцы еще сильнее.
- Явно не твоими стараниями - ответно рычит она, дергаясь, когда он пододвигается ближе. Руби внезапно чувствует, как в горле знакомым горячим комом встает брань и желчь, как голову ведет от переполняющих эмоций. Она прекрасно знает, что сейчас начнет извергать из себя желчь, но тем не менее старается остановиться, ей все равно. Нет, ладно, это ложь, ей не все равно, она хочет причинить ему боль, как это делает он - Наразвлекался тут уже? Она хоть не спидозная? Просто визжит, как свинья, а свиньи они такие...
Хлесткий удар.
Руби старается проморгаться, потому что перед глазами пляшут звезды. Очки на своей переносице та перестала чувствовать. Они улетели куда-то в сторону.
Девушка спустя мгновения только замечает, что её рот открыт от шока, но тем не менее улыбка никуда не делась.
"Он ударил меня" - с неверием констатирует та, ощущая, что щека теперь горит огнём.
Он ударил её.
Руби через злость и брызжущую внутри ненависть смогла кивнуть. Пока что она была слишком ошеломлена, чтобы выдавить из себя хоть слово.
- Отлично – парень перед ней расслабленно откинулся на локти, спокойной на неё смотря – Возвращаемся к вопросу, как ты выбралась?
- Я… - Руби замолкла, так и не продолжив. Что она может ему сказать? Сперла у Виолы пласкагубцы, которыми выломала дверь? Сказать, что Виола поддалась на уговоры и закрыла глаза? Нет. Она не может этого сделать – Я… Вскрыла замок…
- Да ну? – преувеличенно удивлённо спрашивает Донкихот, доставая бутылку нового, ещё не открытого рома – И с каких это пор ты умеешь вскрывать замки?
Руби не отвечает ему на это, хотя очень хочется, и уж совсем не обычным словами, а самым настоящим ядом, который копится все больше в глотке, но та этого не делает.
"Я здесь ради Детки Пять… И Роси…"
- Дофи… - зовет она, стараясь контролировать себя – Я хочу поговорить… Пожалуйста.
- Ох, поговорить хочешь. Ты хочешь поговорить, Руби? – с задумчивым видом говорит он, качая головой, а девушка напрягается. Дофи выглядит очень странным. Нет, несомненно, он очень пьян, но… Такое чувство, что он ещё что-то успел с собой сделать – И о чем ты хочешь поговорить? О том, что сбежать пыталась?
- Я сбежала из комнаты, чтобы поговорить с тобой – врет.
- Врешь – тут же отвечает Донкихот, прикладываясь к бутылке – По глазам твоим поганым вижу, что врешь – после отвечает он.
Нити на её руках сжимаются чуть сильнее, но даже этого достаточно, что выпустить кровь. Та стекает тонкими струйками по запястьям, нервируя девушку.
- Дофи, пожалуйста, я правда хочу поговорить…
Донкихот на мгновение задумывается, а после кивает.
- Хорошо, отлично, давай.
Нити тащат её к столу, который стоит у стены. Усаживает на стул аккуратно, наконец, прекратив давить и ранить. Руби с облегчение выдыхает, а после все равно напрягается, когда Дофи встаёт, по-прежнему голый, но завернутый в наволочку. Тот идёт к шкафу, спиной закрывая то, что делает там. После небольшой заминки, он подходит к столу, ставит на стол открытую банку вина с двумя бокалами.
- Давай выпьем, раз уж ты прибежала, отпразднуем сегодняшнее торжество и смерть матери.
Руби вздрагивает, вспоминая.
Точно… Близится же день смерти Маэры.
Девушка с небольшим сожалением смотрит на парня, но сожаление пропадает точно так же быстро, как приходит, когда она вспоминает мёртвую собаку Руби, и раскиданную одежду по комнате. В воздухе до сих пор стоит запах чужого секса.
Когда бокал наполнен и подвинут к ней, а Дофи падает в кресло напротив, так и не убрав нитей с её рук, она решает, что все же выпить будет не самой плохой идеей.
Разговор будет тяжёлым.
Девушка берет бокал, делая пару глотков. Вкус отстойный.
- Дофи… Скажи мне, зачем ты меня запер? – это первый вопрос, который ей приходит на ум. Детка Пять пока отходит на задний план.
- А ты как думаешь? Чтобы не сбежала, меня так заебало бегать за тобой по всем морям, не хочу больше – на его лице легкая улыбка, которая не касается глаз.
- Но ты ведь…
- Забыл про тебя? Не совсем, я прекрасно помню, что в моем замке заперта одна неугомонная собака, - Руби вздрагивает при его словах, ощущая, как сердце остановилось и заныло – которая совершенно не знает слово место.
Руби кривится, вновь делая пару глотков. Алкоголь делает её смелее.
- Вот и в чем смысл, скажи мне? В чем смысл меня здесь держать, Дофи? Ты ведь просто забыл про меня, хоть и сказал, что это не так. Я не вещь, и уж тем более ни собака. Я такой же человек как и ты, Дофи. И я не потерплю к себе такое отношение…
- А вот тут ты ошибаешься – усмехнулся он, развалившись на стуле – Забудь вообще про то, что ты человек, это я тебя по-хорошему прошу, пока что. Ты моя, и я буду делать с тобой все, что захочу. Пожелаю – кину тебя в подземелье, лишив еды и воды, захочу – лишу тебя второй ноги, это знаешь, по настроению.
Руби бледнеет, вцепившись в бокал. Она осушает его залпом, а Донкихот наливает ей вновь полный.
- Это не нормально…
- Ты мне не открыла ничего нового, совершенно. Знаешь ли, – парень тихо посмеивается, качая лениво рукой – Моя достопочтенная матушка пыталась таскать меня по врачам, которые ставили просто такую кучу всяких диагнозом с головой, и выписывали такую гору таблеток, что было смешно. Только ли видишь, я не люблю таблетки – и вновь улыбка.
Руби мученически стонет, от понимания того, что все очень плохо. Дофламинго и права болен на голову, так мало того, он прекрасно это осознает, а ещё отказывается что-то с этим делать.
Она смотрит на него, ощущая, как алкоголь приятно греет грудь, а пальцы немного немеют.
"Высокий градус" - сама себе говорит она.
- И все же, Дофи, я не хочу быть здесь. Почему ты меня просто не можешь отпустить?
Руби помнит, как ее персональный бред от горячки говорил ей причину, но все же хочется узнать настоящую.
- Не могу – просто пожимает он плечами, осушая свой бокал. После он наполняет его, а так же и ее. Руби с лёгким удивлением замечает, что выпила уже второй – Ну вот не могу, понимаешь? – он хмурится, массируя себе переносицу – Мне нужно знать, что ты здесь, знать, где ты, но это и не удивительно, ты ведь моя – она хочет сказать, что это не так, но молчит – Я правда пытался избавиться от мыслей о тебе, но они так глубоко засели, что ничем их не вытравить. Черт знает откуда вообще все это.
"Но при этом ты трахал какую-то блядь"
- Но при этом ты кинул меня в самый дальний конец замка, заперев.
- Да потому что я видеть тебя не могу! – вспыхивает он мгновенно, но его внезапная злость никак не влияет на нее. Руби лениво качает бокал, который наполовину пуст. Третий заканчивается – Вижу тебя… И шею хочу свернуть ко всем чертям. Ты меня раздражаешь. Раздражаешь своим поведение, своими попытками сбежать, ты вся – это одно раздражение. Я ненавижу тебя, но и отпустить не могу. Потому сиди на жопе ровно. – он вновь наполняет бокал.
Руби горько усмехается.
Дофи – это одно большое разочарование для нее. Разочарование во всем в принципе.
- Замечательно – пьяно тянет она.
- А теперь давай-ка ты отвечай – вдруг стал тот серьезным – Что значит, что ты больше не хочешь умирать?
Даже будучи опьяненной, Руби вздрагивает и бледнеет.
- Чего?..
- Что слышала. Я до сих пор помню, и никогда не смогу забыть, как ты, подыхая от горячки, шептала, что не хочешь умирать опять. Не хочешь вновь попадать ТУДА. Что это? А?
Девушка поджимает губы, отпивая из вновь наполненного бокала. Жар по телу распространился как-то быстро.
- Я… Не помню, что что-то говорила тебе – врет она, понимая, что все, что было у нее в памяти с того времени - было правдой, а не бредом. Как же она влипла. Тем не менее рассказывать правду та даже и не собирается. Слишком много чести для такого утырка, как он – Я в буквальном смысле умирала, ты думаешь, что мои слова были правдой? Я даже не помню того, что в принципе говорила.
- Опять врешь, точно так же, как и всегда. Какая же ты сука - говорит он с ухмылкой, но глаза странно грустят.
Руби внезапно бесится, гневно сверкая глазами. Хоть она и могла себя превосходно контролировать но бывали дни, когда алкоголь срывал в ней тормоза. Но, хей, кто может судить её? У всех бывают плохие дни, её, например, сегодня один из самых дерьмовых.
- Я? Это я сука? Ты что-то путаешь, павший – она рычит в перекошенное от гнева лицо донкихота – Сука – эта та блядь, которую ты втрахивал в свою кровать, но не я. Не то, чтобы мне не все равно – очередная ложь – Но проверься-ка ты, а то, знаешь, трахая свинью, ты не можешь быть уверен, что не подхватил что-нибудь.
- Следи за словами – нити на руках давят, вновь пуская кровь, но опьяненный разум отказывается думать здраво. Всё настолько плохо, что девушка уже и забыла о изначальной причине своего посещения этого выблядка.
- А то что? Ты можешь угрожать своим сукам течным,– на лице вновь безумный оскал. Глаза девушки сверкают так же ярко и нездорово, как и у человека напротив – сукам, которых ты трахаешь – девушка лишь от части понимает, что провоцирует того. Но ей как-то все равно. Её больше волнует то, что телу СЛИШКОМ жарко, и при этом она не замечает, как мир за пределами Дофи плавает. Ей это что-то напоминает. Что-то подобное уже было, но память отказывается говорить, что это – Я думала ты лучше, а ты обычный мальчишка со спермотоксикозом! – последнее выкрикивает, а потом мир переворачивается. Стол летит куда-то в стену, разлетаясь на куски. Спина и голова ударяются об пол, на грудь давит чужая нога, а рука вновь впечатывается в её лицо, впиваясь ногтями и оставляет красные полосы, которые потом будут долго заживать – Теперь понятно, почему Маэра померла!
Руби никогда бы не стала ТАК говорить о той прекрасной женщине. Просто сейчас алкоголь опьянил сильно её, кружит голову, а потому тормоза все сорваны.
- Заткни свою пасть – рычит он ей в самое лицо. Руби же не то, что не собирается его слушать, она наоборот продолжает, упиваться мимолетной болью, которая проскальзывает в глазах парня. Да, пусть ему будет больно точно так же, как и ей.
- Она умерла, потому что не смогла справится с пониманием того, что у неё вырос такой кусок отборного дерьма, вместо сына! Кусок дерьма, который трахает все подряд!
Удар приходится опять в лицо, но боли как таковой нет. Зато кровь стекает по губам из разбитого носа.
- Ты, ты-ы – тянет Донкихот, трясясь всем телом от злобы и ярости – Дрянь, забывшая свое место, посмевшая думать, что может хоть что-то говорить. Тебе следует показать твоё НАСТОЯЩЕЕ место – он на мгновение замирает, а потом продолжает. Улыбка на чужом лице привычно расползается от уха до уха. Парень перед Руби скалит зубы – Что-то ты часто говоришь про то, что я трахаю кого-то…
Прежде, чем Руби успевает дослушать, что тот скажет, она в ужасе раскрывает глаза и кричит во всю глотку так, словно её режут. Да пусть лучше бы резали!
- НЕТ! – кричит она, в то время, как парень полностью уселся своей ни капельки не нелёгкой тушей на её живот, не давая толком брыкаться. Да и брыкаться толком не получается, потому что алкоголь кружит голову. Чужие руки рвут на ней одежду, открывая миру оголенный живот и бюстгальтер, который срывают уже нитями – НЕТ, ДОФИ!
Пощечина затыкает ей рот.
- Закрой пасть, сука – рычит он, шаря рукой по полу, а после что-то делает. Руби не видит, что именно, потому что звезды перед глазами не собираются пропадать. В себя она приходит только тогда, когда её рот силой открывают и ей в глотку пихают пальцы с чем-то в них.
Руби давится, когда это что-то упирается ей в заднюю стенку горла. Непроизвольно она делает глотательное и судорожное движение. Пальцы из рта пропадают, и та отклоняется в бок, закашлявшись, с ужасом понимая, что она что-то проглотила.
- Что ты мне дал?! – истерично кричит она, а у Дофи на губах улыбка.
- Что-то, что поможет мне, а на счёт тебя не знаю, надеемся, что ты не передознешься с неё и с того, что было в бокале - Что-то, что принял и Дофи, от чего у того срывает башню.
Руби закрывает и открывает рот, не имея сил что-то сказать, потому что…
Это просто кошмар. Дно.
Она со страхом понимает, что нижнее белье начинает быстро и как-то странно намокать.
Девушка ничего не успевает сказать, сделать или даже подумать, как её грубо переворачивают на живот, нитями вытянув её руки вперёд и крепко закрепив.
Эти же самые нити рвут на ней всю оставшуюся одежду.
- Нет-нет-нет, Дофи, стой! Подожди – её голос то срывается на крик, то задушено хрипит.
Потому что её заставили растелиться на полу. Потому что её промежность вся намокла, а по бёдрам начинает стекает смазка. Потому что внизу живота начинает болезненно тянуть, а грудь ломить вместе с поясницей. Потому что все тело охвачено огнём.
Хоть она и не видит, но зато чувствует, как позади пристраиваются. Чувствует, как по ягодицы ударяется что-то толстое и горячее. Тяжёлое.
Руби страшно. Ей, черт возьми, страшно!
- Дофи! – хрипит она в ужасе, когда тот все же пристроившись, пробует толкнуться вперед. Но она ничего не чувствует. Чужой член проскальзывает как-то мимо.
- Блядство – рычат над ней, а после она ощущает нити, которые охватили в несколько слоев поперек живота, заставив поднять задницу и прогнуться в спине. Тут же нити обернулись вокруг колен, заставив развести ноги.
Руби хочется плакать и кричать.
Последнее она тут же делает, продолжая пытаться вырваться.
- Не смей! Не смей, ты меня слышишь, НЕ СМЕЙ! – визжит, но замолкает, когда на нее наваливаются и чужое лицо оказывается у её уха.
- Если ты сейчас же не заткнешься и не прекратишь, то я обещаю, что после того, как отымею тебя, сразу же пойду за той мелкой чертовкой. Я на твоих глазах буду медленно её разрезать, чтобы ты видела, как та мучается, как медленно умирает, как кричит в агонии, ты поняла?
Руби захлопывает рот, но не от того, что согласилась, а от того, что почувствовала, как к горлу подкатила тошнота.
А в следующее мгновение та кричит, уткнувшись в пол лицом, потому что в неё вошли без всякой подготовки, без всяких прелюдий на всю длину.
Руби открывает и закрывает рот от боли. Эта самая ужасная боль. Она торжественно может поставить её на второе место, сразу после того, как ей отрезали ногу наживую. Даже врач зубной, у которого она была всего раз, не сравниться с ЭТОЙ болью, а ведь тогда она грохнулась в обморок.
Она ужасна. Тянущая, но в тоже время режущая. Чувство наполненности её удручает.
Новый крик задушенный из неё вырывает Донкихот, который не собирается давать ей хотя бы минутку для того, чтобы немного привыкнуть.
Руби никогда бы не подумала, что ее первый раз будет ТАКИМ.
Из неё выходят полностью, даря боль и облегчение от того, что её больше ничего не рвёт, но потом на эту же самую всю длину в неё опять входят. Темп сразу тот берет быстрый и бешенный.
Руби скулит, воет, ногтями царапает деревянные доски, ломая об те ногти до мяса и крови.
- С-стой… - задушенный хрип, но не то, чтобы её слушали.
Руби роняет одну единственную слезу на пол, сцепляя зубы, но так и не переставая скулить и хныкать.
Руки Дофламинго болезненно сжимают её ягодицы, оставляя на тех гематомы. Нити сжимаются, прорезая ей и живот, и колени, механическая нога и вовсе с ужасным скрежетом, разводя те еще больше.
- Кх… - хрипит она, когда темп становится уж совсем безумным.
Она едва ли чувствует боль в колене, содранном об этот ненавистный пол. Едва ли чувствует боль из разбитого носа. Сейчас единственное, что ей не даёт нормально дышать – это боль внутри. Да даже не из-за этого чёртового сукина сына, а из-за того, что её предали. Вот таким грязным и самым омерзительным образом предали. Опять.
- Черт, какая же узкая… - она слышит довольный голос насильника над головой, но едва ли обращает внимание.
Все внутри неё вновь рушится.
Вновь разбивается на миллион осколков, и Руби прекрасно знает, что это уже не сможет собрать. Все, попытки кончились.
Нити выгибают её ещё сильнее, а сама она кусает губы до крови. Рот полон этой самой крови.
Руби ненавидит все. И этот пол, на котором её берут, как какое-то животное, так грязно и отвратительно. Ненавидит до сих пор стоящий запах чужого секса, к которому примешался уж и её, ненавидит чужую одежду, свою, разорванную, эти нити, эти руки, что сжимают её. Ненавидит Дофламинго, который упал окончательно в её глазах.
С каждым толчком, с каждым разом, когда чужой член таранит её, а это оно и есть, Донкихот заталкивает всю любовь Руби, что была к нему, как можно дальше. Он сам же и хоронит эту самую любовь под тоннами осколков, сам же освобождает Руби от привязанности к себе. От сомнений на его счёт.
Вся любовь похоронена где-то глубоко, нет, она не пропала по велению волшебной палочки из сказки, которые она читала. Она есть, но её очень мало. Она далеко, и её вряд-ли уже можно будет хоть когда-нибудь достать.
Все что осталось в ней к нему – это ненависть.
- Ха-а… - Донкихот наваливается на нее вновь, давя своим телом, так и не переставая так бешено вдалбливаться. Лишь толчки стали рванее и грубее - Да почему ты... Просто - с каждым толчком говорит он - Не можешь... Полюбить меня... Дрянь...
Парень сам себе противоречит. Но девушке срать на это, как и на то, что он говорит.
Руби ненавидит его. Точно так же, как НЕНАВИДИТ.
Сейчас, расстелившись на полу, она чётко понимает, что убьет его. Она убьёт его, и не почувствует никакого сожаления. Рано или поздно, но она сделает это.
Почему она постоянно должна терпеть? Почему над ней всегда издеваются? Почему всегда ОНА?! Она больше не станет этого делать, не-е-е-т, не станет. Пошло оно все нахер.
Уже не будет никаких сомнений.
Парень на ней начинает дрожать, а внутри неё странно поддергивается чужой орган.
Руби знает, к чему это должно привести. Она читала книги. Гребаную кучу книг, которые он сжёг.
- Не… Не надо… - стонет, но не от наслаждения, а от боли.
- Захлопнись – шипит Донкихот, кладя руки на её шею и сжимая. Кислород перекрывает - Просто закрой... Свой рот.
Руби хрипит, пытаясь сделать вдох. Ее глаза слезятся, а потом она даже не может закричать от безнадежности, когда в неё особо сильно толкаются, заставив проскользить коленями, грудью и лицом по полу пару сантиметров.
Донкихот останавливается.
Девушка чувствует, как внутренности все опаляет огнём, а чужой член продолжает дёргаться. Она в ужасе раскрывает глаза только от того, что кислорода уже катастрофически не хватает, но и от того, что по внутренней стороне ляжки начинает стекать обильно что-то горячее.
Руби делает глухой и сиплый вдох, когда руки пропадают. Нити отпускают ее, а потому она просто валится на пол, тут же поджимая под себя ноги и прикасаясь рукой к ноющей промежности. Дрожащая рука приближается к лицу и та видит на пальцах вязкое семя и кровь. Много крови.
Девушка хочет заплакать, но слезы не идут.
Она знает, какие могут быть последствия, потому что сегодня совершенно небезопасный день. Она знает весь свой календарь наизусть и сама высчитывает дни, ещё ни разу не ошибившись.
Ей нужно… Нужно…
Она не знает, что ей там нужно, потому что её хватают за предплечья, вцепившись очень сильно и крепко, да просто тащат по полу.
Та не может встать, ноги дрожат и отказываются слушать, а потому все занозы она успевает словить вновь этими же ногами. Точнее одной ногой. Вновь обдирает кожу, даже ударяется об тумбочку плечом.
Донкихот поднимает её одной рукой на ноги, а потом просто швыряет её на кровать.
Руби бледнеет. Она старается отползти как можно дальше, лишь бы не опять, лишь бы не снова.
Только не снова!
Но разве её мнение учитывают? Разве это кого-то интернет? Нет.
Её хватают за механическую ногу и грубо тянут обратно. Донкихот разводит её ноги руками так сильно, что девушке кажется, словно её суставы жалобно скрипит.
- Нет, н-нет, пожалуйста! Хватит! Отпусти меня!
Мольбы не услышаны.
В неё вновь резко входят, тут же набирая темп.
Она вновь хватает ртом воздух, смотря во все глаза на Донкихота, лицо которого она теперь видит очень хорошо. Красный, запыхавшийся и мокрый от пота.
Довольный. Довольный от ее криков и мольб.
Ей страшно на него смотреть, а потому она зажмуривается, стараясь мысленно отстраниться от всего. Это все не с ней. Этого всего нет, ей снится кошмар. Это все не правда.
Начинается тоже самое, что и было на полу. Бешенный темп, боль, вскрики боли и довольно пыхтящий Донкихот.
Руби сходит с ума.
Из мимолетного забвения её вырывает резкая боль в груди.
Она опять вскрикивает, раскрывает глаза, лишь для того, чтобы увидеть, как Донкихот вобрал в рот её сосок, вцепившись крепко зубами в плоть.
Смотреть на него у неё нет сил. Это превыше её.
Потому она выбирает тьму.
Но во тьме ощущения ярче. Ей прокусывают шею несколько раз, плечи, зубами рвут кожу рук, даже до бёдер добрался.
Между укусами он что-то шепчет. Что-то о том, чтобы осталась с ним. Чтобы перестала сбегать.
- Пожалуйста... - шепчет как-то болезненно.
Сам себе противоречие, но, опять же, ей срать на все.
Донкихот больше не кажется ей человеком, теперь для неё он – животное.
Руби дергается, когда тот входит под новым углом. Особо сильная боль простреливает ей все тело, начиная с позвоночника и заканчивая головой. Она думала, что больнее быть уже не может, но, увы, она опять ошиблась.
- Блять! - хрипит Донкихот над головой, внезапно остановившись - Не сжимай так сильно! - и вновь удар в лицо, который выводит девушка уже окончательно.
Та уже не вскрикивает или хрипит, лишь открывает широко глаза, медленно проваливаясь в темноте.
Где-то рядом слышит молящий зов насильника.
- Руби... Пожалуйста. Руби...
Знакомое ощущение того, что все внезапно начинает как-то плыть, накрывает её подобно волне. Ей даруют мимолетный отдых.
***
Она открывает глаза уже на улице.
Тёплый ветерок обдувает её лицо, а та прикрывает глаза в наслаждении, потому что тело так болеть и не перестало.
Она оборачивается по сторонам, не понимая, где сейчас оказалась. Единственное, что её радует, так это то, что перед глазами больше не маячит ублюдок, а его член больше не разрывает её. Хотя тело до сих пор и болит.
Руби шагает по темной и незнакомой улице, с каждым шагом все больше набирая скорость.
Босые ноги приятно колют маленькие камушки.
Она идет по безлюдной улице, пока в её голове не щелкает.
"- Точно..." - шепчет она, не слыша собственного голоса – "- Это ведь остров Свободы..."
В груди просыпается неясная тоска.
Место, где она была хоть немного счастлива, так жестоко отобрали.
Она все идет и идет, с детским восторгом рассматривая все, что её окружает.
Вот лавочка, где покупала себе первые книжки - преимущественно сказки, потому что волшебства ей так не хватало, да и сейчас не хватает. Вот магазинчик, где она покупала себе очки, вот небольшое кафе, где пекли очень вкусные булочки с творогом и корицей.
Вот...
Девушка все идет и идет, не переставая оборачиваться по сторонам.
Она в восторге, пусть тоска и съедает её изнутри.
Руби проходит мимо тёмного переулка, когда слышит ЭТО.
- Ты плохо меня знаешь...
Её по голове словно молотом ударяют.
Она замирает, глупо хлопая глазами, не понимая, но узнавая голос, владельца которого прокляла.
Осоловевшими ногами перебивает едва ли, морщась от боли, заходит в этот самый переулок, ловя ртом воздух.
- По-пожалуйста! - собственный голос, совсем не красивый, хриплый и заплетающийся, бьёт вторым молотом по голове. Следом уже за эти молотом звучит вполне себе реальный удар.
Руби вовсе глаза глядит на себя, что так знакомо распласталась на земле, заливаясь слезами. Так знакомо начинает пристраиваться над ней же самой ублюдок Маркус, который с голой задницей красуется.
- Надоела выть. Закрой рот и получай удовольствие.
Она видит, как в неё же саму вводят палец, как она морщиться, как пытается отстраниться, но у неё ничего не получается.
Руби видит, как у неё самой же глаза, блестевшие от слез, страха и того, что ей подмешали когда-то, медленно тухнут. В тех поднимается безразличие ко всем в принципе, когда мразь примеряется, чтобы войти.
Руби смотрит на это, сжав зубы.
"- Борись..." – кое-как выдавливает она, смотря на то, как она же сама краем глаза замечает валяющуюся рядом трубу.
Она чётко помнит, что на этом моменте её память потухла, но тем не менее события продолжаются. Она словно читатель, что наблюдает свою собственную жизнь.
Руби трясётся от гнева.
"- Не дай ему этого сделать, борись!" - уже громче говорит она, видя, что Руби из прошлого пытается дотянуться рукой до трубы, но у той ничего не выходит. Пальцы слишком ослабли и не могут подцепить эту ебаную железку.
Руби с ненавистью наблюдает, как тварь медленно входит в неё, не удерживая стон удовольствия, в то время, как сама Руби всхлипывает.
Она смотрит на это, смотрит, дрожа от ярости.
Значит он все же сделал это.
И сразу же срывается истеричный смешок. Значит, первый раз у нее все же был в ссаном переулке.
Перед глазами встал Дофи, точно такой же, точно такой же насильник, который не слушал её. Точной такой же, но куда спокойней.
Маркус начинает двигаться.
А Руби уже не может терпеть.
"- БОРИСЬ!" - вопит она, а ту, что насилуют, вздрагивает, поднимая свои тусклые глаза на нее. Эти же глаза в удивлении расширяются, а рот открывается в забавной букве «О».
Руби понимает, что она видит её. Она сама себя видит.
"- Борись!" - повторяет она, испепеляюще глядя на эту всю картину.
Руби из прошлого смотрит на нее с жалостью, сама же в ней утопая. Смотрит с ненавистью и просьбой о помощи.
- Помоги... - хрипит сама же, своими одурманенным глазами смотря на неё, да пытаясь дотянуться до трубы.
Не выходит.
Руби смотрит на нее с ненавистью. Она ненавидит себя за то, что такая слабая. Ненавидит за то, что такая жалкая.
Не долго думая, та подлетает к ним, тянясь свой полупрозрачной израненной рукой к трубе, хватая ее и вкладывая в чужую руку, а после немного отшатывается, когда она сама же резким и быстрым движением ударяет Маркуса по голове.
Тот вскрикивает и валится рядом, с торчащим и стоящим членом, от вида которого тянет блевать.
Прошлая Руби, кое-как встав, опирается на трубу, тяжело дыша. Она смотри то на кряхтящего Маркуса от боли, то на саму себя, полностью обнаженную.
- Ты... – тихо шепчет. Одурманенный мозг не особо соображает.
"- Бей" - холодно говорит Руби, глядя на дрожащие руки.
- Не могу... - хнычет та, размазывая сопли по лицу.
"- Я СКАЗАЛА - БЕЙ!" - яростный крик и другая Руби неуверенно разворачивается к немного пятившемуся назад Маркусу.
- Р-руби... - его хрип действует на обеих красной тряпкой - П-пожалуйста...
Только если одна медлит, то другая стремительно приближается к первой.
Руби берет своими израненными руками за плечи саму себя, толкая вперёд. Удивительно, но она подчинятся.
Они замирает над Маркусом, собирающегося было встать.
Руби едва ли замечает, что стала выше немного самой себя.
Своими руками та перехватывает чужие, и уже наносит первый удар. Потом второй. Третий.
Маркус воет, хватаясь за голову.
Руби не замечает, в какой момент отходит в сторону, наблюдая, как она же сама избивает того трубой. Бьёт не жалея, бьёт от души, вымещая всю злость и горечь предательства. Она пробивает его насквозь, почти с лёгкостью доставая трубу обратно.
Она смотри на это с улыбкой, смотрит, как ее же саму заливает кровью, как Маркус воет и орёт не щадя связок.
Она сморит, и Маркус расплывается перед глазами. Теперь на месте его лежит и воет Дофламинго.
Но Руби не было его жаль. Ни капли.
Разум мутнеет.
Она оборачивается в поисках чего-то. В поисках чего-то подходящего.
И находит.
Бутылка разлетается об стену. В её руках розочка, с которой она подходит к самой же себе, почти без труда перехватывает занесённую руку с трубой. У этой Руби на лице самая безумная и отвратительно улыбка, которая только может быть. Без вопросов она отбирает трубку и суёт той эту розочку.
"- Бей" - говорит она сама с улыбкой, и не нужно уточнять что.
Эта Руби выхватывает розочку и прицельно бьёт в промежность Дофламинго.
Тот воет, падая в обморок.
А им радостно.
Ей радостно.
Она все продолжает бить и бить, разрывая его живьем. Вытаскивая внутренности. Она бьёт, пока сил не остается совсем.
А потом наваждение пропадает.
Перед ней снова лежит Маркус, а не Дофи.
Руби отходит от самой себе ещё дальше, наблюдая, как та продолжает терзать едва ли живого парня. Хотя, как едва ли, уже точно не живого парня.
Она выходит из переулка, оставляя позади себя звуки разрываемого тела.
Выходит, с улыбкой на лице.
Она едва ли понимает, что сделала.
Зато чётко в сознание остаётся то, что - да, именно она убила Маркуса. Да, ей все равно. Да, она больше не против того, чтобы стать монстром.
Пусть на это потребуется время, но больше она не против.
Потому что этот мир жесток. Если не ты - то тебя.
Перед глазами плывёт. Как жаль, что время подошло к концу.
***
Руби не знает сколько прошло времени. Правда не знает. Всё слилось для нее в единый поток – боль, тряска.
Она уже давно не открывала глаза, стараясь отгородится, но ничего не помогало. Вообще ничего.
Все тело – это один сплошной комок боли. Кровь коркой застыла на коже давно. В том числе и из под носа, хотя успела набежать новая. Она не уверена от чего она была: от удара в лицо или после того, как она «вынырнула» из этого чего-то.
Голова раскалывается, тоже не ясно от чего. Может быть из-за того, что её ещё пару раз приложили головой об твёрдые поверхности или из-за чего-то другого? Тошнота уже невозможно. Может быть она от того, что действия этого чего-то наконец начали сходить на нет и теперь начинаются последствия, или это от того, что этот тошнотворный запах секса, уже только их секса, давит на нее?
Она не знает.
Донкихот оставил её в покое пару минут назад, и теперь копался где-то в комнате.
Руби вздрагивает, когда на её шее смыкается что-то большое и холодное. Что-то неприятное.
Она распахивает глаза, упираясь взглядом на Донкихота, сидящего рядом, руками нащупывая ошейник.
Ошейник, мать вашу.
Истеричный и полный ненависти смешок срывается с её губ, ей не хватает сил рассмеяться или сделать хоть что-то ещё.
- В нем часть моих нитей, тебе его не снять, пока я не захочу – гнусавит насильник, немного отодвигаясь от неё - Я не трону ту засранку, а теперь убирайся.
Руби повторять дважды не надо.
Она лужей стекает с кровати на пол, садясь на задницу, потому что ноги совершенно не хотят её слушать. Девушка рукой так быстро, насколько она вообще сейчас может, хватает валяющуюся на полу скинутую ранее простынь, которая больше не была белой. Теперь та была красной от крови. Девушка даже знать не хочет сколько её потеряла.
Упрямо поднимается на ноги, упорно игнорируя головокружение, боль и слабость, выскальзывает за дверь, так и не разу ни обернувшись и ни посмотрев на Донкихота, который сгорбатившись смотрел ей вслед жалостливым взглядом.
Руби кидает взгляд в окно, видя по ту сторону только-только наступающий рассвет.
В замке тихо.
Она старается, правда старается идти спокойней, медленней, так, будто это не её втрахивали во все возможные поверхности на протяжении пары часов. Будто это не ее насиловали.
Но выдержка давно закончилась.
Она едва ли не бежит, игнорируя боль, стараясь убраться как можно дальше.
Она хочет спрятаться. Ей нужно немного времени.
Уже за углом, почти выбегая из этого злосчастного коридора, она слышит скрежет механической ноги.
А потом та выходит из строя.
Нога так и замирает в согнутом положении, более не подавая признаков жизни.
И именно тогда она врезается в кого-то, кто выходит из-за поворота.
Она не смогла затормозить, потому врезается в чужую грудь, от неё же отшатывается, да падает на задницу, расставив широко ноги. Простынь спадает с неё и валится где-то рядом. Руби тут же сдвигает ноги обратно, стараясь прикрыться хоть как-нибудь, ведь полностью обнажена, и только тогда поднимает взгляж на того, в кого влетела.
Глаза её сейчас готовятся выпасть, вот насколько они раскрыты. Губы предательски задрожали, а глаза увлажнились впервые, за прошедшие часы.
"Почему так несправедливо? Ну почему?!"
Напротив неё стоит Роси.
Её маленький Роси, который уж давно выше ее, в обычной белой рубашке для сна и смешных штанах. Без странной шапки и макияжа. Это просто Роси, у которого из рта выпадает сигарета на пол, продолжая тлеть.
Это просто Роси, у которого глаза так же намереваются вывалится куда-нибудь подальше. Роси, у которого лицо стало в цвет известки.
Роси, который осматривает её с ног до головы, все больше белея, все больше приходя в ужас.
"Не так" - думает Руби, стараясь рукой нащупать эту ебаную простынь, но та все никак не попадает под руку.
Это Роси, её маленький Роси.
Руби старается разогнуть механическую ногу, чтобы вскочить на ноги и убраться прочь, потому что не хочет, чтобы он видел её такую, но нога не слушается.
Не хочет, чтобы их встреча прошла таким образом. Не хочет, не хочет!
Это её Роси... Роси, по которому так скучала, по которому так тосковала. Которого бросила... И он видит её сейчас полностью голой, упавшей на холодной пол, полностью избитой и изувеченной. На ней нет ни единого живого места: все её тело - это сплошные кровоточащие раны, фиолетовые гематомы, ушибы, укусы, засосы и синие следы пальцев. Там ещё много чего есть, но она не обращает даже на это внимания.
Это её Роси. Её тёплое солнышко. Роси...
Ей ужасно... Ей ужасно понимать, что он видит это все... Видит её в таком виде спустя столько лет...
Рот приоткрывается, пока губы дрожат.
Что ему сказать? Прости? Привет? Как дела? Как поживал? С тобой все нормально? Где ты был? Как ты выбрался? Что видел и что делал? Зачем вернулся?
Но вместо всего этого с её губ срывается очень тихое, еда ли слышимое, разбитое, униженное и дрожащее:
- Помоги... - она не хотела этого говорить, правда не хотела, но сказала. Вновь одинокая, полная горечи слеза скатилась по её щеке.
Ей противно от самой себя. Она еще слишком слаба, чтобы справиться со всем самой.
Ей нужна помощь.
Росинант тут же срывается с места, подскакивает немного неловко к валящейся простыне, влетев плечом в стену, но не обратив на это совершенно никакого внимания.
Его движения резкие, дёрганые. Одним движение он накрывает девушку с головой, оставляя в видимости только её дрожащее лицо.
Росинант присаживается перед ней на корточки спиной, расставив немного руки в стороны.
Без слов продвигается к нему, обхватывая его за шею, а он просовывает руки под ее изувеченные ляжки, крепко держа, а после вскакивает на ноги.
Он срывается с места, бежит, неизвестно куда. Она не следит за дорогой. Утыкается лбом ему куда-то в шею, дрожа, и чувствуя, как дрожит он.
И тут Руби всхлипывает, а Роси дергается, как от удара, сжимая ее изувеченные ноги сильнее, да уже просто откровенно несясь куда-то прочь.
Она всхлипывает из-за того, что ей больно, как он сжимает ее ноги. Всхлипывает из-за того, что тряска стреляет во все ее тело, из-за того, что чувствует, как из нее вытекает все, что только можно, прямо на его спину. Всхлипывает от унижения. От горя. Ярости.
Он бежит, а она вспоминает, как точно так же бежала с ним на спине, когда нашла его с лихорадкой в заброшенной халупе.
Руби бежала так же отчаянно, дрожа, запыхавшись и боясь.
Бежала, не щадя себя.
Как иронично вышло...
Вот Роси замедляется, по всей видимости, пинком открывает дверь, а после влетает в помещение.
Он аккуратно спускается девушку со своей спины на мягкую, тёплую и не заправленную кровать. Она вновь видит, что ее окружает, хоть и размыто.
Роси подбегает к двери, закрывает её и запирает на замок.
Он оборачивается к ней, и она задушено вновь хныкает.
На его щеках слезы.
Он стремительно подходит к девушке, хватаясь за край простыни, в которую та укуталась, дергая на себя. Но Руби не позволяет.
Слезы больше не может держать. Те льются водопадом по девичьим щекам.
- Нет-нет-нет-нет... - хнычет та, уже откровенно рыдая.
Росинант отшатывается от неё, не зная, что делать.
Тут он подлетает к тумбочке, беря тетрадку и ручку. Возвращается к ней, и показывает листок.
"
Руби, пожалуйста. Доверься мне." - написано там.
Она уже рыдает в голос. Громко и очень жалко.
Росинант не говорит.
Руби кивает дёргано головой, более не вцепляясь в ткань.
Парень не медлит. Он одним движением срывает с неё эту пакость, бросая остервенело куда-то в сторону, а после хватает рядом лежавший плед и кутакт её в него.
Плед этот мягкий, очень мягкий и тёплый. От него пахнет Росинантом и сигаретами. Руби утыкается в него носом, стараясь тем самым выбить из памяти запах секса.
Парень разворачивается, собираясь куда-то идти, но Руби не даёт этого сделать.
- Нет-нет, пожалуйста, пожалуйста, не уходи - хрипит в перерывах между рыданиями. Ей страшно. Ей очень страшно. Она не хочет оставаться сейчас одна. Не может. Ей больно, так больно, что она уже надрывает и так сорвавшийся голос в рыдание.
Ей нужно время. Дайте ей время!
Роси сморит на нее с болью и горечью, на его щеках по-прежнему слезы, губы белые-белые, подобно костяшкам пальцев.
Руби тянет к нему руки, как утопающий за спасительной соломинкой, плед же сползает с головы и плеч, открывая вид на все, что выше пупка.
Росинант вздрагивает, вновь бледнеет, хотя, куда уж больше, и подскакивает к ней, заставляя ту прижать руки к груди, да с головой кутая в плед.
Он без слов, да, ведь не говорит, садится позади девушки, упираясь спиной на стену, да охватывает кокон из пледа руками, крепко прижав к себе.
Руби, с поджатыми к груди руками и коленями немного сдвигается, развернувшись боком к парню, да утыкаясь тому в грудь, сжимается как можно сильнее. Сейчас она желает превратиться в маленького мышонка, чтобы спрятаться.
Роси сгибает ноги, ставя те по сторонам от девушки, да только сильнее прижимает ту к себе, гладя рукой по спине.
Девушка чувствует, как у того нервно вздымается грудь, чувствует его рыдание, его дрожь, сама не уступая ему ни на грамм.
Она, уткнувшись тому в грудь, отпускает себя и просто рыдает навзрыд. Громко, протяжно и очень горько. Опять же жалко.
Ей нужно время. Только дайте немного времени и она оправится. Нет, она не соберет себя вновь, просто встанет на ноги той, кем стала после всего этого дерьма.
Ей нужно время.
Ей нужно оплакать себя, чтобы жить дальше, жить, больше ничего не строя и ни на что не надеясь. Ей нужно время, чтобы хоть немного оправиться.
Сейчас же они сидят, прижавшись друг к другу и рыдая. Оплакивая её.
Ей нужно просто немного времени...
