Homeless

Кажется, после всех выплаканных слёз, он быстро отключился, прижавшись виском к мягкой обивке спинки дивана. Во рту будто пустыня разрослась, пустив золотые пески вместо слюны по нёбу и стенкам. Будит его настойчивый звонок в дверь, а после и стук, что был гораздо громче. Голова побаливает после слёз, глаза, наверняка, опухли и покраснели. Такой себе видок, чтобы принимать гостей. Вмиг отбросив сонливость, омега подскакивает с дивана и почти бежит в коридор в ночной футболке, штанах и шёлковом белом халате, развивающемся за спиной. Кого могло принести в такое время? За окном солнце уже почти скрылось, оставив тёмно-синее полотно догорать рыжим на горизонте. Сколько же Тэхён проспал, если Хосок приходил ориентировочно в три часа дня, а сейчас уже начало сумерек? Дверь распахивается, за ней следует удивление — снаружи оказывается Чонгук. Его персональная иллюзия в немного мятых вещах, с растрёпанными небрежно волосами. Две пары глаз уставились друг на друга. Растерянность — в одних, удивление вперемешку с тревожностью — в других. Молчание — одно на двоих. — Почему не предупредил? — первым спрашивает Тэхён. — Я весь день трезвоню, ты не брал трубку, — сведя брови, Чон чуть склоняет голову, заглядывая в чужое лицо, а ладонь было дёргается в попытке подняться и коснуться утончённого лица. — У тебя глаза красные, ты пла… — Нет, — резче нужного отвечает, перебив, чем и выдал себя. — Всё нормально… Зайдёшь? — опускает взгляд резко Ким и промаргивается, отходя в сторону, чтобы альфа прошёл. Он, конечно, не ожидал его сейчас увидеть, но прогонять точно не станет хотя бы потому, что добраться до него из квартиры Чонгука потребовалось бы почти двадцать минут езды. Не близкий путь, который тот решил преодолеть на ночь глядя. Тэхён хочет было сделать шаг назад, пытаясь уйти от пытливого взгляда, скрыться на кухне, в гостиной, где угодно, только бы альфа не заметил его состояния, но Чонгук, переступив порог квартиры, хватает за локоть, не позволяя этого сделать. Широко распахнутые в испуге глаза поднимаются на него тут же, позабыв об их весьма говорящем виде. — Что-то случилось, — уже не интересуется — констатирует Чон, и спрашивает уже мягче, ослабив хватку на руке. — Почему ты плакал? — Я не плакал, — заикнувшись, противоречит омега, как ребёнок. — Ну я же вижу, — свободная ладонь, усыпанная завитками тату, всё же находит мягкую кожу, стянутую от слёз, проводит по ней бережно большим пальцем, будто их остаточные пылинки смахнуть пытается. Касание приятное, ему навстречу хочется пойти, приластиться щекой к теплу ладони. Так не касаются друг друга просто любовники. Слишком нежно, чересчур трепетно, так, как обращались бы со второй половинкой, с любимым человеком, но точно не с тем, с кем видишься, чтобы получить расслабление посредством близости. Тэхён так соскучился по этому теплу, по любви, по ласке и опоре, которой был для него альфа. Ему так сильно не хватает чего-то яркого в груди, там недостаёт пазла в виде одного беспокойного органа, который столько разных эмоций доставлял ему, переполненный светлым чувством. Тэхён дёргается, как обжёгся о что-то, мягко вырвавшись из чужих рук и в попытке закрыться, запахивает полы халата. — Проходи, я сейчас, — говорит и фактически сбегает, скрывшись с глаз в комнате, что была самой ближней и оставив Чонгука одного. Из-под включённого крана бежит, стекая тугой струёй в слив, холодная вода. Шум от ударяющихся о мрамор капель отражается от плиток на стене, заполняя всю комнату собой. Так мысли заглушаются, так думать легче. По ванной разносится тяжёлый вздох, когда светловолосая голова склоняется над раковиной после попытки привести себя в порядок, умыв лицо холодной водой. Но он сомневается, что это как-то помогло. Душевные терзания не смыть простой водой, как и остатки слёз, оставленных на ткани и коже. Чонгук точно будет расспрашивать его, это стало понятно, когда он с порога не дал ему и шага сделать, пока не убедился в правоте своих мыслей. Только от него ему сострадания не хватало. Поругавшись с Хосоком, Тэхён на какое-то неопределённое время обеспечил себя тишиной без нравоучений. Чимин ничего о его состоянии не знает, а если и знает, то пока молчит, за что омега ему был бы благодарен. А Чонгук узнал всё по его же глупости, обыкновенной случайности, которая выходит боком. Чонгук — последний, кто должен был видеть последствия его истерики. Их ничего не связывает, никаких душевных привязанностей, лишних чувств, только возбуждение и разрядка. Только отвлечение. Только… Тэхён поднимает голову, тут же встречаясь со своим посеревшим отражением: на лице припухлости, оно осунулось всё, под глазами залегли тёмные круги, а сами они кажутся тусклыми, словно не отражают блик точечных ламп над головой. Глаза, в которых потерян огонёк жизни. Они всегда такими были? Кажется, да, но… Ах, точно… иллюзии. В груди больно, чертовски больно — пустое место слева даёт о себе знать. Она снова находит его, проклятая, но уже не в одиночестве застав, а в присутствии лишнего свидетеля. Заглушить бы её чем-то срочно, да только чем? Снова влага на глазах и ресницах. Он чувствует себя таким беспомощным сейчас перед собой, что становится противно. Пальцы на белом мраморе сжимаются в кулак. Как же надоело. — Чонгук, — зовёт альфу, распахнув резко дверь и твёрдым шагом направляясь в гостиную, где тот, стоя возле столика напротив дивана, ждёт его. Преодолев расстояние в несколько метров, и поравнявшись с ним, Тэхён говорит, вкладывая в голос всю уверенность, которая у него сейчас есть. Но его перебивают. — Постой, — тормозит его Чон, стоило только сделать глубокий вдох для просьбы. И он, что странно, замолкает. — Ты снова плакал? — оглядев его ещё влажное лицо и пряди ниспадающей у висков чёлки. — Нет, — мотает головой омега и снова хочет вставить слово, но ему не дают. — Тогда что происходит, почему ты такой замученный? — совершенно спокойно спрашивает и снова приближается, положив ладонь на разгорячённую щёку. У Кима пульс подскакивает. — Помнишь, я говорил, что чтобы преодолеть боль, люди прибегают к разным способам, пытаясь уйти от реальности? — спустя недолгую паузу озвучивает, концентрируясь не на чужой ладони, а на собственном сердце, на его ускорившемся ритме. Чонгук единично кивает. — Так вот, мне сейчас очень нужно, чтобы ты мне помог, — Ким снова замолкает, смотря в глаза напротив с немой мольбой. — Сделай так, чтобы я не думал ни о чём… Помоги мне забыться… — и в конце добавляет на полушёпоте, — пожалуйста. По Чону видно, что он опешил, разомкнув губы и уставившись немигающим взглядом на омегу. Хочется надеяться на его понимание, рассчитывать, что он пойдёт ему навстречу и поможет, но… — Нет, Тэхён, — отвечает, как отрезает. — В таком состоянии я ничего не буду с тобой делать, — Чон делает попытку обойти омегу. — Я тебя не спрашиваю, — не даёт ему этого сделать Тэхён, возникнув препятствием на пути. — У нас уговор. Ты должен помочь мне, — звучит отчаянно. — Я ничего не должен, особенно сейчас. Это бред, ты же понимаешь, — начинает злиться по-настоящему, нахмурившись крепко, Ким его таким не видел ещё. У них и поводов для разногласий не было. То, что происходит сейчас — нонсенс. — Мне сейчас очень плохо, пожалуйста, Чонгук, это всё, чего я прошу, — не отступает Тэхён, чувствуя, как сердце уже не в груди — в горле бьётся. — Нет, — окончательный ответ. Всё же обойдя парня, альфа уже делает уверенные шаги в сторону прихожей, не желая больше здесь оставаться, но его останавливает вскрик позади. — Чонгук, умоляю! — поджав после губы, моргая часто, уставившись пустым взглядом перед собой, снова тахикардию в лёгких ощущая и слабый тремор в руках. Слыша за спиной приближающиеся шаги, а после, развернувшись к их источнику за потянутую руку, Ким смотрит на разъярённую гору, склонившуюся над ним. — Ты хоть понимаешь, о чём меня просишь? Занимаясь сексом в таком состоянии, ты только больше себя подведёшь к грани, всё станет ещё хуже. Ты ни о чём не забудешь и потом будешь жалеть об этом. — До этого ни разу не жалел. — Мы можем просто поговорить и всё обсудить, избежав лишнего. — Разговоры не помогут заглушить ту боль, которую я чувствую уже несколько месяцев, — сорвавшись на шёпот, что граничит со слезами. — Я знаю, о чём говорю, Чонгук, — треснуто. — Я пытался справиться с этим, но ничего не вышло… — подавшись немного вперёд, упирается подбородком Чону в ключицы. — Пожалуйста.

blue blood — laurel

Он точно об этом пожалеет, будет терзать себя ещё больше, чем было до, это то, о чём предупреждал альфу Хосок, к чему наказывал быть готовым и ни в коем случае не идти на поводу, но… Чонгук, смотря в карие омуты перед собой, когда цепляет пальцами подбородок и поднимает лицо на себя, как будто проникает вглубь души, но там так пустынно и глухо, что невольно холодом, пробирающим до костей, обдало. Они оба об этом пожалеют. Это Чонгук понимает в тот момент, когда, аккуратно взяв чужое лицо в ладони, успевает проглядеть огонёк надежды в глазах, прежде чем прижимается в поверхностном поцелуе к пухлым губам, поймав в нём горечь стёкшей по щеке слезы. Он понимает это, когда тонкие пальцы Кима плавно скользят по телу вниз, останавливаясь на его талии, в то время как на губах оседает неровное шумное дыхание, чувствует, как отчаянно цепляется за него омега, сжимая ткань в руках и не желая отстраняться от его губ. Он ощущает это, когда, лишь на миг отстранившись, видит крупицу сомнения в задумчивом лице, после чего она так же исчезает, а действия омеги становятся уверенней. Сбросив халат на пол, он позволяет проникнуть руками под ткань домашней футболки, уводит в спальню, где последние следы заката янтарём на кровати отражаются. Остановившись возле неё, они отстраняются друг от друга. — Уверен? — уточняет снова альфа. Это всё ещё ужасная затея, которую он не хочет воплощать в жизнь даже если попросили, вымолили. Если что-то пойдёт не так, он просто не сможет простить ни себя, ни Тэхёна. Ответственность будет лежать на обоих, но больно от осознания совершённого будет двоим едва ли. — Да, — ни секунды раздумий. Футболку Чон снимает, взяв за край воротника на затылке, и находит ей место на полу, возле шкафа. В рыжем свете заката выделяются рельефные мышцы пресса и груди, очерчиваются руки, играя тенями, а на лице хмурая задумчивость. Всем своим напряжённым видом альфа показывает, что это самая ужасная затея в его жизни. И он мог бы всё остановить, это в его силах! Но вряд ли от этого Тэхён поймёт, что толку будет мало от того, что они опять переспят. Стоит один раз показать, а дальше… А дальше омега сам решит, что ему делать. Тэхён, устроившись на постельном, засматривается на накаченное тело, скользя по нему взглядом медленно, пытливо, зарёванными глазами. Чонгуку кажется, что в янтарном свете они стали ещё красней. В немой просьбе Ким поднимает их на альфу и видит, как тот отворачивает голову к окну, подставляя лицо утекающим лучам. Желваки опасно играют. Альфа упрямится. Борется с собой. Приходится подняться и взяться за всё самому, подойти и провести руками по груди и плечам, в тишине создавая шелест кожи о кожу, призвав тем самым поверуть голову к себе и прижаться неплотно губами к его. Пожалуйста, Чонгук, потерпи немного, дай утонуть в себе хотя бы немножко. Такое чувство, что избавление от одежды занимает куда больше времени, чем обычно, или же это Чонгук специально растягивает его, оттягивая приближение неизбежного поцелуями, предварительными ласками, цепляясь за каждый участок на теле омеги, раздевая его самостоятельно, чертовски медленно. Губы Чона чувствуются везде: на губах, на шее, груди и тазобедренных косточках. Ладони неторопливо гуляют по пластичному телу; всё настолько медленно, что Тэхён и сам начинает сомневаться. Так не должно быть. — Быстрее, прошу, — вновь шёпотом, а глаза не на Чона — в потолок, только бы не увидеть осуждение, злость, презрение, жалость. Что угодно, только не это. Оставшись без одежды через некоторое время, в течении которого Чонгук всеми силами пытался дать шанс одуматься, передумать и прекратить это безумие, он строго сводит брови, решив, что омега, точно, чокнулся. — Ты даже не возбуждён, ты понимаешь? — несмотря на хмурость, говорит на удивление ровно и как-то жалостливо, боясь представить, что же творится в чужой голове, что даже прелюдия не смогла отвлечь, что уж говорить о том, что их ждёт дальше? — Не имеет значения. Сделай это. — Блять, — вздыхает Чон, всем своим существом не желая продолжения. Однако предпринимает попытки как-то улучшить положение, сплюнув на ладонь и сделав несколько фрикций по чужому стволу. — Чонгук, — на его ладонь ложится мягко кимова, вынуждая поднять голову и упереться в понимающие глаза напротив. Молчание между ними затягивается, такое чувство, будто вечность проходит, на деле же — секунд пять от силы, прежде чем альфа приближается к лицу Тэхёна и примыкает к его губам. Слишком нежно, слишком чувственно. Так не должно быть, только не сейчас. Так не должно быть! — Здесь есть смазка? — обычно обходились без неё, выделений Кима хватало с головой, с этим никогда не было проблем, однако сейчас, когда даже с эрекцией обстоят некоторые трудности, приходится прибегнуть к крайним мерам. — Не нужно. — Я должен растянуть тебя, или просто-напросто порву. В этот момент что-то внутри альфы крушится на мелкие осколки от осознания, что Тэхён затеял всё не просто, чтобы близостью отвлечь себя от собственных демонов, а чтобы заглушить душевные терзания, причинив себе не наслаждение, а куда большую боль. Омега готов заскулить, чувствуя, когда его просят перевернуться на живот, чужие губы на затылке, спускающиеся вниз по позвоночнику короткими перебежками. Как ладони плавно скользят по талии, переходя на живот, что сразу втягивается. У Тэхёна щемит в груди, а пальцы с силой комкают белую наволочку, когда Чонгук касается влажными — видимо, в слюне — пальцами его заднего прохода, проталкивая сразу два внутрь, чтобы хоть как-то растянуть, даже несмотря на придирки омеги по этому поводу. Как же тяжело, оказывается, делать это, когда партнёр не желает причинять тебе лишний дискомфорт. В Чонгуке слишком много трепета, который он передаёт Тэхёну через касания, такое чувство, будто он ухаживает не за телом омеги, а за самым нежным в мире цветком. Это неправильно, Ким не должен был заставлять его делать это, однако внутренний эгоист оказался сильней. И даже когда головка члена с трудом проникает в него, Тэхён, едва сдержав болезненный вздох, всё равно подмечает, с какой осторожностью к нему относится сейчас альфа. Спасительный болезненный импульс, посланный в мозг, появляется лишь тогда, когда приходится самому через силу двинуть бёдрами навстречу и насадиться на каменный ствол полностью. Жидкости слишком мало, это ещё больше затрудняет процесс. Но организм омеги реагирует на что-то инородное в своём теле и уже через несколько минут тугих фрикций начинает выделять естественную смазку. Чонгук сзади тяжело дышит от узости, давящей со всех сторон, неосознанно сжимает бока омеги ладонями и скашивает взгляд на чужие ягодицы. Тэхён неосознанно сжимается, но всеми силами пытается расслабиться, чтобы от процесса был хоть какой-то толк. — Ускорься, — впервые просит он — Чонгук выполняет, по возможности делая поступательные движения бёдрами резче, чем обычно, так, как просят, а сам будто себя на живую терзает невидимым ножом. Он слышит пыхтения Кима снизу, что ни разу не сравнится с его низкими стонами, которые он привык слышать. Неужели это единственный способ отключиться? Насколько сильной должна быть чужая боль, чтобы заставлять себя идти на такое добровольно, ещё и прося быть жёстче? Что ты скрываешь, Ким Тэхён? Движения альфы не приносят ни капли удовольствия, Тэхён, чувствуя биение собственного сердца, терпит адское жжение в заднем проходе, где беспрерывно двигается налитый кровью орган, но не отклоняется от боли, а наоборот, льнет к ней навстречу, не чувствуя, как что-то начинает стекать по бедрам. — Тэхён, у тебя кровь. Хватит. — Плевать, продолжай, — зажмурившись, через силу отвечает Ким, только Чонгук его не видит и отказывается слушать, сменив резкие толчки на медленные, и почти перестаёт двигаться в нём. — Быстрей. — Нет, — хватит этой клоунады. — Давай! — Остановись! — прикрикивает в ответ Чонгук, резко выйдя из горячего нутра, тут же слыша короткий вскрик, и рывком переворачивает омегу на спину. — Прекрати это делать! Нельзя так поступать с собой, это не выход. Слёзы, что застывшими хрусталиками оставалось до этого в глазах, покидают свои границы тогда, когда в чужом взгляде Тэхён видит испуг. За него и то, во что он пытался себя только что превратить. Закрывает ладонями лицо, а хочется полностью сквозь землю провалиться, исчезнуть с лица земли прямо в этот миг. А Чонгук ложится рядом, тут же притягивая его истерзанное, слабое тело к себе, тесно обнимая и целуя в макушку, слушая, как тот, кто дарил одни из ярких ночей в жизни, сейчас горько плачет, крупно дрожа в его руках. Такого больше не повторится, он даёт себе слово, что никогда так не сделает. — Эта боль невыносима, — сипит омега и снова заходится в слезах. Как же надоело быть слабым, никчёмным! Он даже не мог достойно исполнить свою роль и отдаться альфе. Как же болит в груди, как ноет! — Не держи это в себе, выплесни наружу, — доверительно поглаживает по светлым волосам ладонью, немного массируя затылок пальцами. Нет, нет, нельзя доверять, нельзя позволять видеть слабость, нельзя! Он должен это пройти сам, должен справиться в одиночку, забыть о прошлом, перестать за него держаться, но тихо, чтобы никто не видел его тернистый путь к счастью. — Пр-прости… — всхлипывая. Чувствовать себя ущербным из-за показанной слабости ужасно, но он не может ничего с собой поделать, слёзы продолжают течь, а Чонгук, наверняка, не уйдёт сейчас, даже если его прогнать. — Нет, не надо извиняться. Всё закончилось, я больше не сделаю тебе больно, — чувствуя за собой острый укол вины, уверяет альфа. Касания чувствуются слабо, на них сконцентрироваться не получается, всё внимание уделено чему-то хрупкому, разбитому, внутри, к чему омега прижимает ладони, тут же сжавшись на рефлексе. «Только и умеешь, что ныть» Слёзы — слабость, слёзы — зло, нельзя выпускать их наружу, если не хочешь, чтобы сделали больно. Чонгука надо немедленно оттолкнуть, чтобы он не смог этого сделать. Повторно такого он не переживёт. — М-можешь бросить меня, — нелепо блеет, не побуждая уйти, а давая выбор. Несмотря на страх, всё ещё внутри надеется, что пожалеют, уберегут. Ох уж эта надежда на лучше… — Я рядом… — вопреки чужим словам, побуждая новые слёзы на омежьем лице. — Я не брошу. Можешь довериться мне. «Спасибо» — глухо отзывается сердце. «Спаси» — отчаянно просит душа. «Защити» — читается в одной ослабшей фигуре омеги. — Помогите, — одними губами шепчет Тэхён, сжимая в руке подвеску, прежде чем провалиться в сон. Кто-нибудь… Иначе он так и останется в пучине боли и отчаяния, никогда не добравшись до света.