***
— Мы волнуемся о тебе, — голос Джина пропитан тоской. Но Чону мерещится — ненавистью. — Не надо, — хрипло. Сидит, согнувшись, сжимает руками голову. Иначе она оторвётся, так сильно болит от непрекращающихся ни на минуту мыслей. — Только попробуй сказать, что ты в порядке и я… — Намджун сжимает руку в кулак, но ощущает прикосновение тёплых пальцев и переводит взгляд на отрицательно качающего головой Джина. Вздыхает. — Гук… — обречённо. Очередная попытка достучаться. Каждый из присутствующих знает, что бесполезно. Проходит ещё … неделя? Две? Месяц? Если честно, Чонгук сбился со счёта. Даже не понимает, в чём смысл его обречённого существования. Едва удаётся душить внутри совсем не шуточные мысли о том, что ему пора. Пора уйти. — Мы записали тебя, — осторожно говорит Сокджин. Они снова рядом. Почему не бросят? Даже Чон хотел бы себя бросить. Всерьёз думает об этом. А они не сдаются. — Куда? — безэмоционально уточняет, скорее ради приличия. Пожалуй, эти двое, что стоят сейчас напротив — единственное, ради чего он ещё держится. Просто знает, что они не вынесут его смерти. Особенно Джин. — Это место называется «Бордель», — взгляд Намджуна прямой, уверенный. Его слова выбивают воздух из груди и заставляют бесконечный поток мыслей остановиться. Замирает. — Что, блять? — Чонгук кривит лицо, а голос выходит таким же омерзительным, как он сам. Может, он ослышался? Начались галлюцинации? Он бы не удивился. — Бордель, — хмуро повторяет Намджун, глядя прямо в глаза друга. Переводя удивлённо-недоверчивый взгляд на Джина, Чон не может поверить, что видит вместо такого же вопроса в глазах — извинение? Сожаление? Что? — Вы отправляете меня к…проституткам? — Нет, там не… — пытается объяснить друг. — То есть потрахаться с мужиком, чтобы окончательно, блять… — шок перерастает в злость. — Чонгук! — рявкает Намджун. — Правда думаете, если я присуну проституту или как они, сука, называются, мне станет легче? Серьёзно? — потрясение в голосе выплёскивается резкостью тона. Кулаки сжимаются сами собой. Возможно, друзья просто издеваются над ним? — Гуки, там не… — предпринимает очередную попытку Сокджин. — Не надо, — одёргивает его Намджун. — Ты поедешь, — переводит серьёзный взгляд на Чонугка. – Да, Гук, ты поедешь туда. Это твой последний шанс.***
Чонгук не хотел. Он считал, что наложить на себя руки — проще. Ведь теперь даже друзья его не держат. Ультиматум перед ним поставили. Он его принял. А потом стоял с лезвием в руках перед зеркалом и не смог. То ли слабак. То ли Намджун в него верил больше, чем он сам. Такси привозит по адресу, но Чон уверен — это ошибка. Огромный загородный особняк не выглядит с виду, как публичный дом. Больше похоже на аристократический клуб или чью-то усадьбу. — Шутка? — себе под нос спрашивает Чон, но поднимается по ступенькам. Не успевает он постучать, как двери распахиваются, и на пороге появляется приветливая молодая женщина: — Добро пожаловать в «Бордель». Проходите, Вас уже ждут. — Ждут? — ещё больше хмурится Чонгук. — Да, — кивает администратор, как гласит золотистый бейдж на идеально отутюженной блузке. — Вы же от господина Ким Намджуна? — От него, — кивает Чон, про себя отмечая, что назвали имя друга, но не его самого. — Идите за мной. Не задавая лишних вопросов, не уточняя, куда именно его ведут, гость следует за администратором, оглядываясь. Всё меньше это походит на дом разврата и похоти. Весь интерьер в светлых тонах, выглядит вполне уютно и никак не намекает на специфику места. Правда, сомнения улетучиваются, стоит отвориться двери, куда его жестом приглашают войти. В комнате царит полумрак. Плотные шторы задёрнуты, не пропуская дневной свет. Огромная кровать с балдахином привлекает внимание. Взгляд на ней задерживается, руки сами собой сжимаются в кулаки. Дверь за ним закрывается. Прохаживаясь по комнате, Чон осматривается и садится на одно из двух кресел перед кофейным столиком. Неужели Намджун освободил его от выбора проститутки? Сам подбирал? Или ему сейчас предложат…каталог? Когда из неприметной двери в другой части комнаты заходит молодой мужчина, Гук прирастает к месту. Крепко сжимая челюсти, впиваясь пальцами в подлокотники кресла, он смотрит на вошедшего. Эмоции меняются на его лице от удивления до ярости. Плавной походкой к нему подходит темноволосый молодой мужчина. На его шее — чёрный чокер из бархата. Тонкая кофта прикрывает лишь руки, оставляя оголённым слишком привлекательный торс. Из-под кромки коротких шорт виднеется пояс для чулок, заканчивающийся ими. Аксессуары на руках и в ушах смотрятся агрессивно — цепи, кресты. Невероятно красивое создание останавливается прямо перед ним, пристально глядя сверху вниз. Гулко сглатывая, Чон никак не может выдавить из себя ни слова, лишь смотрит прямо перед собой, не решаясь скользнуть взглядом ни вверх, ни вниз. Тело этого мужчины выглядит идеально. Точёная талия придаёт некоторой хрупкости, чего не скажешь о его фигуре в целом. Ему явно не чужд спортзал. Чувствуя ком в горле и стремительное набухание в области ширинки, Чонгук едва дышит. Внутри разрываются сотни противоречивых эмоций. Будто в мозгу произошло короткое замыкание. Так же молча, представитель этого заведения берёт потеющую ладонь гостя в свою, что сложно, ведь тот намертво вцепился в подлокотники кресла. Преодолевая сопротивление, он кладёт окаменевшие пальцы на свой пресс и медленно ведёт выше, заставляя задохнуться от ощущений. — Вот так сразу? — хрипит Чон, ненавидя себя за этот скрип. — Вы же за этим сюда пришли? — голос мужчины спокойный и мелодичный. Ему бы петь, а не вот это… — А другие приходят не за этим? — зло огрызается гость, метнув взгляд вверх. — Нравится? — игнорирует вопрос брюнет. Взгляд Чонгука скользит к пухлым губам. Странно, что лицо мужчины совершенно чисто, без яркого макияжа. Видимо, одежда достаточно передаёт образ. Гук ловит себя на мысли, что ему это нравится. Он едва успевает остановить пробуждающуюся фантазию о том, что хотел бы впиться в эти губы поцелуем, узнать их вкус. Они такие сочные, пухлые… — Нет, — выплёвывает ненавистью, не замечая, как распрямляется его ладонь, всё ещё ведомая другим, в попытке ощупать больше. Подушечки пальцев покалывает от удовольствия. Ему нравится касаться этой золотистой кожи, нежной, как и голос владельца. — Ваша эрекция говорит об обратном, — замечает незнакомец без ехидства. Добивая: — Но отрицать влечение к мужчинам — ваша привычка? — Какого чёрта? — отдёргивает руку Чон. — Я сюда на сеанс психологии пришёл? — Сходить к психологу для Вас сложнее, чем прийти в бордель для утех? — молодой человек, на удивление, совсем не обижен. Он отходит чуть в сторону, открывает шкаф, достаёт оттуда объёмную толстовку и кутается в неё, скрывая за плотной тканью оголённое до этого тело. — Прошу прощения, здесь немного прохладно, — как ни в чём не бывало, он садится напротив, закидывая ногу на ногу. Взгляд Чонгука невольно останавливается на резинке плотных чулок. — Итак. Прикосновения, как таковые, не вызывают у Вас отторжение. Тогда скажите, в какой именно момент Вы начинаете ощущать неправильность? — Что происходит? — не на шутку взволнован Чон, теряясь от такого контраста. — Это розыгрыш? Кто Вы? — Нет, это не розыгрыш. Ваши друзья ни за что не поступили бы так с Вами, — мягко, даже нежно продолжает говорить мужчина напротив. — Но в связи с тем, что Вы отказались от их предложения посетить специалиста, они пошли иным путём. — Меня обманули? — вскакивает с кресла Чонгук. — Нет. Просто не сказали всей правды. Это место действительно называется «Бордель». Но здесь не предоставляют услуги, на которые Вы рассчитывали… Гук смотрит вопросительно, не понимая, что делать в этой ситуации, и как теперь уйти. — Простите мне мой внешний вид, — сильнее кутается в огромную кофту сотрудник необычного места. — Это было необходимо для того, чтобы понять Ваши реакции и степень отторжения. Позвольте представиться. Пак Чимин — психолог. Как Вы могли понять, работаю с применением нетрадиционных методов, — продолжает, не обращая внимания на шок гостя. — Давайте вернёмся к тому, за чем Вы здесь на самом деле. Чонгук, Вы испытываете влечение к мужчинам, но считаете это неправильным. Давайте попробуем справиться с этим вместе? Ничего не слышно. Сквозь нарастающий гул паники — ничего. Его загнали в ловушку. Мозг разрывает на части от противоборствующих внутри желаний. Сбежать. Ударить этого шарлатана. Или… — Вы, правда, можете помочь? — голос, кажется, не принадлежит ему. Или это как раз и есть настоящий? Как долго он боролся с собой и как сильно устал от этой борьбы, что не знает, где он настоящий? Так и не сбежав, Чонгук остаётся.***
Принять свою ориентацию, как и неизбежность этого — тяжело, сложно, и первое время кажется совершенно невозможным. Верхний пласт проблемы, сдёрнутый нежно, но умело профессионалом, открывает целый тоннель в глубины себя, где непринятие — корень, держащийся не только на сексуальных предпочтениях. Слой за слоем поднимаются детские травмы, навязанные убеждения, сломанные системы, привитые обществом, как норма. Чонгук знакомится с собой заново, с самых азов, под чутким руководством Пак Чимина. Порой, ему кажется, что он не знает этого человека, который зовётся его именем. Сквозь сопротивление учится отличать свои истинные ощущения, свой внутренний голос от голоса отца, убедившего «геи не имеют право существовать в этом мире», от голоса социума, в котором вырос, где «геев надо бить и уничтожать», где влечение к человеку твоего пола и малейшее отклонение от общепринятых норм — повод быть осмеянным, униженным, изгнанным. Это путь к одиночеству и боли. Исправно посещая каждое индивидуальное занятие, Чон продолжает сомневаться, что это может помочь. Количество внутренних блоков чувствуется пожизненной тюрьмой, выход из которой возможен лишь после смерти. Ощущение ещё большей запутанности лишь через длительный период терапии сменяется новыми чувствами, не сразу осознанными. — Почему «Бордель»? — его волнует этот вопрос ещё с самого первого посещения, но Гук осмеливается его задать спустя много времени, когда Пак Чимин для него уже не просто странный специалист, методику которого хочется поставить под сомнение, а человек, который научил дышать полной грудью. — Бордель у всех ассоциируется с развратом, — спокойно, как и всегда, поясняет Чимин, складывая ровной стопочкой бумаги с записями после их очередного сеанса. — И вот чудеса, попадая сюда, люди оказываются не в эпицентре похоти, а в месте, наполненном уютом, комфортом и пониманием. А ведь все, кто сюда приходят, лишены этого. Разрыв шаблона, — улыбается. Чонгук невольно улыбается в ответ, чуть зависая на красивых пухлых губах. — Но на самом деле, название центра родилось из грустной шутки, — со вздохом продолжает Пак, отворачиваясь. Можно было бы подумать, что он смущён под пристальным взглядом своего клиента, но Чон никогда не видел, чтобы этот мужчина смущался. — Когда я ушёл в самостоятельную практику и открыл свой первый офис, ко мне волей случая попала клиентка, с которой мы поддерживаем связь до сих пор. Родители считали её девушкой лёгкого поведения, и никакие оправдания слышать не желали. Семья богатая, оплатили ей лечение в реабилитационном центре для наркоманов. Она никогда не употребляла психотропные вещества, и ей было очень тяжело там. Семья была непреклонна. Клеймо шлюхи и нежелание слушать, — голос Чимина ровный, но в глазах словно мелькают воспоминания, заставляя невольно показывать горечь от произошедшего. — Работавший там врач — мой хороший знакомый. Позвонил — спасай. Я, как идеальный представитель человека с синдромом спасателя, ринулся. Повезло, что она приняла руку помощи, не успев достигнуть той стадии, где это уже невозможно. Мы долго и упорно работали. И вот у неё прогресс. Она звонит родителям. А они на неё орут, что сбежала. Отец спрашивает, где она. И она очень спокойно, но грустно ответила: «там, где ты и хотел меня видеть, папа — в борделе». И положила трубку. К родителям она не вернулась. Точнее, к отцу. С матерью поддерживает отношения, но не близкие. Прошла полную сепарацию. Стала взрослым, осознанным человеком. С тех пор, я назвал этот центр «Бордель». Конечно, юридически у нас другое название. Но оно прижилось среди клиентов. Бордель — это место для людей, у которых есть сексуальные особенности, непринятые другими. Именно в этом состоит моя специализация. Правда, сейчас центр предоставляет гораздо более широкий спектр услуг, а я остаюсь профессионалом в этом узком направлении, поражая коллег и вызывая их ненависть своими нестандартными подходами и высокими результатами. История вызывает массу эмоций и новую волну трепета в отношении того, благодаря кому появилось место, изменившее жизнь Чонгука. Чонгук ходит на каждое занятие, посещает групповые тренинги и, в какой-то момент, понимает простую истину. Они люди. Все они, все те, кто сломлен отрицанием близких и социума, те, кто вычеркнут родными и нет людьми, заклеймён — нормальные. Нормальные люди. Они любят и дружат, они испытывают разные эмоции: обижаются, злятся, радуются. Они плачут, смеются, поддерживают друг друга. Но отличает их то, что они принимают. Принимают отличия от других, даже друг от друга. Принимают то, что другие называют «болезнь», как норму. Они справляются с тем, что приносит им ощущение тяжести в жизни. Они усердно работают над тем, чтобы их жизнь была комфортна для них. Они узнают себя, учатся себя принимать и любить. Да, они прилагают усилия для преодоления своих проблем, но не с позиции, что они «поломаны», а с постепенным осознанием — они нормальные люди. Нетрадиционная ориентация не делает людей больными. Их не надо лечить. Они лечат травмы, нанесённые другими, но не свои предпочтения. Они выражают любовь к людям вне зависимости от пола. Они хотят любить и быть любимыми. И они работают над тем, чтобы это перестало бить по ним. По их состоянию. Рассматривая нежно переплетённые ладони двух мужчин, что в эту минуту делятся своим прогрессом с последней групповой встречи, Чон понимает, что не испытывает тех ощущений мерзости и отвращения, какие были раньше. Один из двоих выглядит чуть более женственным, он эмоциональнее своего партнёра, чаще плачет, но постоянно пытается это скрывать. Его партнёр замкнут, но всегда крепко держит за руку или обнимает, всегда рядом. Он — поддержка, опора, и это видно в каждом их жесте, обращённом друг к другу, в том, как они вместе справляются с заданиями в процессе тренинга. Гуку нравится на них смотреть. Ему не противно. Этот инсайт становится для него откровением. Он зависает с открытым ртом, забывает дышать. — Чонгук, ты в порядке? — заботливое, осторожное прикосновение Пака отзывается мурашками во всём теле. Оборачиваясь, Чон закрывает рот и делает, наконец, глубокий вдох, не отводя удивлённого взгляда от терапевта. — Гук? — шепчет тот, взволнованно рассматривая своего подопечного. — В порядке, — сглатывает Чон. Он опускает взгляд на то место, где ладонь мужчины всё ещё касается его. И это сию же секунду прекращается. Взгляд Пака меняется на отстранённо-вежливый. — Хорошо, — улыбка, как всегда, тёплая. Но почему кажется, что истинные эмоции скрыты за маской профессионализма? Чимин возвращает внимание группе, а Чонгук прислушивается к ускоренному сердцебиению и то и дело кидает взгляд туда, где его касался терапевт. Кожу покалывает. Всё, что происходит с ним — ощущается правильным и исцеляющим. Всё, кроме эмоций, нераспознанно искрящих в отношении Пак Чимина. Никак не в силах разобраться с ними, Чон не может озвучить это своему психологу. Возможно, он осознаёт, что это табу. А может, просто не готов. Но измученный очередным ярким сном, в котором отчётливо слышен нежный голос, зовущий его ласково, и та близость, что откровенной фантазией будит его утром, решается узнать важное. — Я хотел спросить, — Чонгук замирает уже перед выходом, оборачивается резко, пряча неуверенность за скоростью. — Спрашивай, — всегда спокойный, тёплый голос и взгляд. Почему мерещится, что эта ласка — особая? Этот взгляд, этот тон — особые? Только для него. Так важно узнать… — В нашу первую…встречу, — начинает осторожно, боясь реакции ценного для него человека. — Да, я хорошо её помню, — взгляд Чимина прямой, без смущения, проникающий до самой глубины души. — Ты был…твой образ… — подбирает слова Чон, путаясь в эмоциях и, будоражащих до сих пор, воспоминаниях. Лишь несколько секунд молчания, но воздух в комнате будто остыл, как и взгляд, и тон. — Ты хочешь спросить, со всеми ли я применяю такую методику? Для всех ли я обнажаюсь? — голос Пака без тени удивления или сомнений в озвученном. Неужели он ждал этот вопрос? — Да, — краснеет Гук, пытаясь успокоить бешеный пульс. Имеет ли он право спрашивать о таком? Поймёт ли Чимин, как важно сейчас человеку на выходе знать ответ? — Чонгук, — голос мягкий, профессиональный. — Я действительно применяю очень странные, с точки зрения науки, методы диагностики и лечения. И да, я прибегаю даже к таким способам. Я позволяю клиентам касаться меня. Позволяю им испытывать ряд эмоций, которые они не могут описать в силу отсутствия у них понимания. Они приходят ко мне запутанными. И чтобы распутать, облегчить их жизнь, я прибегаю не к длительным вступительным беседам, на этапе которых, я знаю точно, они уйдут, и продолжат блуждать в темноте своего бессознательного, боясь самих себя, а шоковую терапию. Я заставляю их испытать то, чего они боятся. Так я вижу истину сразу, а не хожу кругами догадок. Я беру за основу либо их сбивчивые рассказы, либо рассказы их близких, друзей, ведь чаще всего, ко мне приводят тех, кто дорог. И подбираю метод знакомства. Тебе повезло с друзьями. Они смогли достаточно точно описать симптомы. Отвержение мужского тела при одновременном влечении. Моя задача была понять, насколько твой страх парализующий… Он раздевается перед другими. Эта мысль вызывает ярость и боль. На лице же она отражается отвращением. Чонгук отворачивается, сверля взглядом дверь. — Простите меня за вопрос. Я не должен был, — возвращая дистанцию словами и тоном голоса. — Всё в порядке. Думаю, на сегодня ты можешь быть свободен, если хочешь, — Чимин отпускает. Понимают ли они оба, что отпускает совсем? — Да, спасибо. Я правда благодарен… Вам, Чимин, — Гук снова оборачивается, быстро оббегая взглядом замершего за рабочим местом мужчину. Прощаясь. — Вы замечательный…специалист. Эти паузы между словами — слышны ли обоим? Осознанны ли? — Благодарю тебя, Чонгук, — игнорирует официальное «выканье» Пак. — И за доверие, и за то, что позволил тебе помочь. Он знает. Знает, что Гук сейчас уйдёт. И он готов отпустить.