Как выясняется, засекли сладкую парочку в тот самый момент, когда Осману пришла в голову светлая идея показать Наначи местные культурные достопримечательности.
Точнее, первым их засёк именно юный Красный Свисток, который в последнее время повадился не спать до тёмной ночи. Как только ему показалось, что где-то вдалеке он завидел кого-то знакомого, Натт тут же сорвался с места, натянул что было и ринулся на улицу. Правда вот, Лидер перехватил парня в коридоре. Спешная, нервная отговорка про туалет не сработала, и Джируо успешно отправил его спать, несмотря на все увещевания о «возвращении». Несмотря на это, учитель направился за блудным учеником самолично, прекрасно понимая, что кроме Приюта Бельчеро и Гильдии в такое время идти Осману некуда. Во второй раз они с Наттом пересеклись уж совсем под дверями у Гильдии — там Белый Свисток их и застал.
И, каким бы решительным и бойким не хотел выглядеть Натт в такой неординарной ситуации, то, как он волновался можно было разглядеть невооружённым глазом.
Даже когда парень не притворялся, что его мысли заняты чем-то кроме происходящего ныне где-то там, глубоко, на Пятом Слое Преисподней, или когда средь тёмной ночи его замечали вне кровати и убедительно просили улечься спать для его же блага, он вот уж никак не смог скрыть чувство искреннего, болезненного беспокойства о чём-то далёком и неизведанном — то чувство, которое Осман мог понять до глубины души. Джируо немногословно связал это поведение с «событиями последнего времени» и «неподтверждёнными сплетнями». Собственно, никому других объяснений и не требовалось: судя по словам Озен, отгремела по Силовым Полям смерть не только Бондрюда. Нужно было лишь подтверждение всему этому ужасу, воплощённое в чём-то физическом, в чём-то, чему можно искренне верить. Например, завтра клерки из Гильдии объявят о том, что свисток Лорда Рассвета добрался до поверхности, и за сим он мёртв, безапелляционно.
Может быть, именно поэтому Осман не осмелился забирать у Рико её Личную Ценность. В конце концов, ему не нравилась даже перспектива бытия в качестве «вестника эпохи конца», а вот уж необходимость приносить друзьям и приятелям однозначную похоронку от такого человека так и вовсе была самой страшной вещью, о которой он впринципе мог помыслить.
Хотя ничто из этого, конечно, не означало что он собирался врать кому-то сейчас, по человечески объясняя Джируо и наотрез отказавшемуся уходить спать Натту не только всё произошедшее с ним, но и, по факту, суть всего сущего в Бездне, или хотя-бы её видимую часть. Осман долго думал в том числе и по этому поводу, когда принимал решение смотаться на поверхность, и всякий раз его охватывало совершенно дикое, парализующее чувство меланхолии, неизбежно заставляющее его вновь триста раз жалеть обо всём, вообще обо всём, от и до. В голове всплывал ровно один случай, когда ему приходилось сообщать о чьей-то трагичной смерти — в самом начале его пребывания в роли Красного Свистка. Но даже тогда что-то подобное казалось гротескной нормой Преисподней, платой, которую нужно было внести за исследование неизвестного. Естественно, это также распространялось и на него самого.
В пылу этого самозабвенного бытия рутинной ходьбы по лезвию бритвы, отказа от протянутых рук, терминальной стадии обесценивания вещей, на деле имеющих ценность безграничную, парень совершенно позабыл о том, что и другие люди могут умереть. Не те, которых он окрестил монстрами во плоти, а люди милейшей души и характера, теми, чьими рвением и волей к жизни парень, на самом деле, искренне восхищается.
Сначала это был Тиаре, и уже тогда Осман был на грани, но ситуация сломаться банально не позволяла.
А потом выблядская случайность забрала на дно Бездны Рико. Символ. Компас. Путеводную Звезду. Литературное олицетворение прекрасной Мечты — то, на что он никогда в своей жизни не был способен в прошлом, и что ему придётся долго и упорно взращивать в будущем.
И вот тогда Осман, наконец, познал боль реальной утраты.
Разум как-то сам не позволял всплыть на поверхность тем же мыслям, что он испытал в те часы и дни сразу после произошедшего. Они бы и сейчас заставили его разрыдаться как малое дитя. И заставят — как-нибудь потом. А сейчас у него есть задача — рассказать правду тем людям, которые её ждут вот уже пару-тройку недель. И вовсе не потому, что они её заслуживают: они заслуживали смерти Рико в той же степени, в которой и она сама — ни в какой. На самом деле, Сумеречный Лорд уже попросту наслушался в ходе его спуска лжи, первоклассной и второсортной, сладкой и не вполне, она испортила жизнь ему, Тиаре, да и, по существу, многим другим людям тоже. Становиться её очередным разносчиком было как-то чрезвычайно противно, какие бы это не несло за собой последствия.
В тёмной, достаточно просто обставленной, набитой всяким чрезвычайно полезным для Искателя скарбом рабочей и жилой комнате Джируо, куда они забились с той исключительной целью, чтобы целый час слушать детальный рассказ Белого Свистка о всём том, что случилось с его на удивление триумфального ухода из Приюта Бельчеро и спуска в тёмные глубины Нараку, находились они все вчетвером. Освобождённый от большей части принадлежностей для письма небольшой стол со стоящим на ним фонарём со Светокамнем — единственным источником освещения в комнатушке — стал однозначным центром дискуссии. Вокруг него на табуретках средней неудобности мостились все четверо собравшихся, каждый в своей позиции и в своём настроении.
Джируо, Лунный Свисток, самый авторитетный для ребятишек человек в стенах Приюта, одетый в ему типичную одежду Искателя, внимательно слушал Османа со свойственной ему серьёзностью и беспокойством. В ходе всего разговора, вне зависимости от эмоционального тона его слов и ремарок, мужчина отдавал совершенно одинаковой энергией, не только однозначно серьёзной, но ещё и всё так-же однозначно уставшей, измотанной чуть-ли не физически. Быть может, дело было в том, что объём информации, которую парень планомерно вываливал на присутствующих, вызывал у него мигрень, а может, просто в недосыпе: даже в тусклой полутьме Осман приметил у него мешки под глазами. Он, кстати, был приятно удивлён тому, что со стороны бывшего учителя ему ни разу не был задан великий и ужасный вопрос: «Не придумываешь ли ты всё это?», а, напротив, лишь редкие контекстуально уточняющие. Хотя, справедливости ради, даже без Белых Свистков в прямой доступности, как своего, так и Бондрюда, парню однозначно было, чем доказать всё произошедшее. А если быть точнее — не «чем», а «кем».
Наначи показала свою настоящую личину нехотя, лишь когда стало совершенно очевидно, что в рассказе без неё не обойдётся. Реакция на неё со стороны обоих присутствующих была очень ожидаемой, благо что Натту не пришла в голову мысль проверять существование Пустышки тактильным образом. Осман, кроме всего прочего, вообще чувствовал нужду в моменте хоть частично отгородить её от дискомфорта, который приносили за собой людские пытливые взгляды, но в итоге она слегка расслабилась и даже начала кое-где поправлять и уточнять слова Белого Свистка, добавляя в контекст событий своей, личной перспективы, и он сам сфокусировался на событиях недалёкого прошлого сполна.
И так они рассказывали. А Натт с Джируо слушали. Внимали всю эту эпопею, от ночных трущоб Орта до идущих ко дну, покрашенных в палитру из белого снега, сиреневого света и алой крови руин крепости Лорда Рассвета. Жаба не задавила Османа и рассказать о неоспоримом подвиге Рега: как бы парень не рассуждал о том, что кровь Бондрюда именно на его руках, он не мог, да и не хотел отрицать, что без недюжинной силы роботёнка они бы тут сейчас не стояли.
И пока Белый Свисток проходился по самой болезненной части рассказа, чем ближе он был к трагичной судьбе их общих друзей, подводя сказочку к завершению, тем глубже вся комната кроме него падала в тишину. Сам парень, будто-бы затерявшись в пространстве, смотрел лишь куда-то в стену пустым, размытым взглядом, а его губы двигались скорее механически. Из кашицы мыслей правильные предложения приходилось точно вытягивать за волосы, одну за другой складывая их в кровавый, фантасмагоричный паззл карманной легенды.
О том, что Осман, сквозь боль, страх, и ненависть, гулял по лезвию бритвы, выдерживая адские нагрузки на чистой ненависти. О том что даже эти усилия пошли насмарку — и всё потому, что его «план» был провальным с самого начала. О том, как глубоко отчаяние поглотило всех, кто остался после того судьбоносного дня в живых. О том, что единственным напоминанием о мифической Рико осталась лишь воткнутая в последнюю необожжённую часть ранее гигантского поля цветов Вечной Удачи кирка Лизы Разрушителя. О том, что несмотря на все надежды и трепетное ожидание, Рег так и не поднялся из глубин им навстречу, будто-бы отправившись на тот свет, на Дно, может метафорическое, а может и вполне реальное, вместе с объектом своей вечной защиты...
Поняв, что ему больше нечего сказать, Осман мало-помалу проснулся из некоего транса, проморгавшись, вздохнув и обратив уставший взгляд на его слушателей. На одного из них в первую очередь.
Впрочем, глаза Натта он встретить не смог, по той простой причине, что обращены те были куда-то вниз. Поставив локти на стол, Красный Свисток упорно закрывал руками лицо, вжавшись в самого себя с такой силой, что он, казалось, сейчас же сложится в позу эмбриона. В гробовой тишине, повисшей над ними в сумерках полуночных посиделок, постепенно набирали силу тихие всхлипы, отчего холодный ком в груди у Османа только вырос и дошёл примерно до глотки.
— П-П-Почему?...
Такой дикий контраст, на самом-то деле. Белому Свистку вообще иногда казалось, что эту бойкость, когда игривую, а когда серьёзную, у Натта отобрать невозможно. Она была его образом поведения, в приятном разговоре и в дикой ссоре, она была его неизменной защитной реакцией. Его напускная, громкая смелость могла пропадать на секунду, меркнуть в свете наступающих эмоций удивления, разочарования, радости...
Но сейчас? Сейчас Осман смотрел на человека, безжалостно сломанного реальностью. Его же руками.
В отличие от Натта, парень не горел желанием падать в очередной приступ отчаянной душевной боли. Это вовсе не означало, что он собирался останавливать друга в его горе. Но, в то же время, он, на самом деле, совершенно терялся при мысли о том, что Красному Свистку нужна какого-то формата поддержка. А оставлять его в одиночку в таком ужасном состоянии было-бы уж слишком бесчеловечно.
Осман, не отводя от подрагивающего в лёгкой конвульсии нервного срыва Натта глаз, легонько притронулся к плечу сидящей рядом с ним Наначи. Та тоже слегка дрогнула, очевидно не ожидая в её сторону этой неоглашённой просьбы. Пустышка ещё несколько секунд мялась, сидя на месте, а потом выпустила воздух из груди в характерном себе тембре, встала на ноги и сделала пару шагов вокруг стола, после чего встала как вкопанная. Ещё мгновение она простояла на месте, смотря на Красного Свистка с явной жалостью на милом пушистом личике, пока того разрывало в агонии утраты. Впрочем, видимо, в конечном итоге Натт понял, что кто-то стоит над ним, будь то по запаху или по присутствию, и медленно, словно боясь чего-то, поднял на Пустую отчаянный взгляд. Слёзы, ранее вытекающие из его покрасневших глаз по одной, очень быстро превратились в целый поток, и парень, будто-бы сорвавшись с места, вцепился в Наначи, уткнувшись в её шерсть будто в подушку, и начиная тихо, но постоянно и горестно завывать. Дрогнув от неожиданности, с округлившимися глазами она заметно напряглась и приподняла руки вверх, однако вскоре, всё же, немного расслабилась, и позволила себе побыть в таком положении, ответив Натту взаимностью в объятиях, и медленно, аккуратно поглаживая его по согнутой спине.
И всё-таки Осман гордился ей. Несмотря на всю горечь происходящего, несмотря на то, что перед ними у человека разрывало сердце от утраты, что, естественно, влияло на настроение Сумеречного Лорда самым худшим образом, какая-то его часть была искренне рада тому факту, что теперь Зайка могла переступить через извечные комплексы и на публике проявить ту часть себя, которую он, на самом-то деле, искренне обожал. Забота — это всегда что-то достаточно простое, но при этом для таких ситуаций донельзя, критически значимое. Парень уже не помнил, когда он ощутил это от неё в первый раз: в день признания или даже раньше, но зато он чётко себе представлял, каково это — в кои-то веки встретить глубокое, серьёзное понимание, вплоть до тактильности. У Пустышки для этого были буквально все данные, от текстуры мягкой, точно шёлковой шерстки и до приятнейшего аромата, витавшего над ней сладостным ореолом в любой момент времени.
Собственно, пусть и утешает очередного горюющего. Успокаивает, убаюкивает...
Спустя минуту-другую подавленного молчания всех участников разговора, Натт, пусть и всё ещё держался за Наначи, заметно притих. Его дыхание всё ещё было чрезмерно тяжёлым и прерывистым, а каждый второй вздох заканчивался характерным дрожащим всхлипом, но вновь повисшая над комнатой полная тишина позволила собраться с мыслями остальным. В первую очередь это, конечно, был Джируо.
— Это... — слегка потерянно выдавил учитель. —...Ужасно. Всё произошедшее. Но, если быть честным, у меня в голову не приходит, что бы вы могли сделать для иного исхода. Только что я убедился, что путь на Дно ребёнку не по зубам в любом случае. И... Что же? Если всё, что Осман рассказал нам — правда, то вы — все вы — сделали всё, что в ваших силах, и даже больше. В разы больше.
Парень не мог не обнаружить в словах Джируо отчаянную попытку вернуться к его обычной динамике с детишками — наставнической. Равно как и не мог винить его за попытку смягчить удар, взбодрить их после потери. Но всё-таки Осман в моменте был слишком обижен на мир, чтобы стараться скрывать свой скептицизм. Тем более, что в моменте его уколола не самая забавная мысль: навряд-ли Лидер и вправду гордился его опрометчивостью в той степени, которую он имел в виду.
— Знаем. И что с того? — слегка меланхолично ответил он. — Я не могу не чувствовать ответственности за их смерть. Я сделал сознательный выбор — воевать с Белым Свистком. А сослагательного наклонения история не знает.
— Не ты один чувствуешь вину. — уже прямо обратился мужчина к Осману, спокойно покачав головой. — Но я знаю, что ты разумнее, чем кажешься. И я рад, что ты смог преодолеть эти эмоции.
— Может быть. Может быть... — со вздохом протянул парень в ответ. — Всё-таки, на них ничто не кончается. Это же я тут получил Белый Свисток. А что Озен мне нарассказывала я уже обозначил.
Джируо с угрюмым видом покивал головой.
— И в этом у меня наибольшие сомнения. — продолжил Лидер. — Не знаю, что там будет с... «Циклом», и с Болезнью, правда — не представляю. Я покопаюсь в этой теме когда будет время. Но и прямо сейчас у нас тоже очень неспокойно. Ни разу в своей жизни не видел чего-то такого.
Осман ещё немного напрягся, выслушивая эти слова. Будто-бы реалии ситуации итак не были достаточно блеклыми, для него, да и для всех остальных, кому не повезло родиться не в то время и не в том месте. Тем временем, учитель, после секундной заминки, заговорил вновь.
— Внезапный скачок количества людей, ощутивших симптомы Болезни Дня Рождения нас ждал несколько недель назад, практически сразу после твоего ухода. Я не знаю, как решение было принято настолько быстро, но уже в следующие дни началась массовая эвакуация за рубеж, правда лишь гражданских — тех, что к Свисткам себя не причисляют вообще. Вывоз куда-либо непосредственно Искателей по официальным данным планируется только лишь в случае экзистенциальной угрозы...
— То есть массовое вымирание никак не подходит под это понятие? — опешивши перебил его парень.
В ответ Джируо мог лишь тяжело вздохнуть, пожать плечами и уставше глянуть ему в глаза.
— Больных итак было достаточно немного, а когда народ вывезли — стало ещё меньше. Кроме Искателей не эвакуировали ещё и жителей трущоб, да и что по заболеваемости там никто не знает. Проблема тут скорее в том, что теперь ресурсов Гильдии не хватает на то, чтобы долго их контролировать. По Орту скоро расползутся люди самой разной... Порядочности.
От одной мысли о том, что небольшой мирок греха, бедноты и веществ спроецируется на весь остальной город у Османа мурашки прокатились по телу. Вспоминая местных жителей, эмоционально он был способен исключительно на презрение, холодную злобу и лёгкий страх. Настроение становилось всё более меланхоличным с каждым словом Лидера. Теперь в его рассказ вслушивался не только Белый Свисток: Натт, наконец, оклемался и, стремительно отстранившись, уселся на стул с красными от выплаканных слёз глазами, да и Наначи тоже внимательно слушала, облокотившись на стол.
— Благо, маргиналы с наёмниками учуяли жареное и свинтили в числе первых. В Бездне сейчас спокойно. Другое дело — вопрос о самих эвакуированных. Хаболг с командой гильдейских бюрократов надрывают спины, пытаясь проконтролировать условия, в которых они живут. Но пока что им не удалось добиться ни отправки писем туда и обратно, ни адекватной переписи эвакуированных. Все лишь усложняется тем, что в мире сейчас напряжённо. О дипломатии я знаю очень мало, за этим вам к Хаболгу и Бельчеро, но, если вкратце: две крупных страны что-то не поделили в морях, одна из них и приютила беженцев. Я не верю в возможность крупной войны, ведь, вероятнее всего, это убьёт торговлю... Но в том числе и поэтому в морях сейчас как никогда мало караванов, а ходить непосредственно в Орт многие не хотят из-за слухов о Болезни. Из-за всего этого мы не можем выяснить, как идут дела у наших по ту сторону, например — у Шигги, Киуи и Дороти.
— Бездна!
— Ннаа...
Осман поставил локоть на шершавую поверхность стола, наклонился лицом на ладонь и стал усердно протирать себе веки, точно боролся с желанием уснуть. Но, правда в том, что сна сейчас у него не было ни в одном глазу, а где-то глубоко в сердце крепко засело гнетущее чувство ужаса и беспомощности относительно всего происходящего, откуда оно ныло и завывало вот уже какой час подряд. До этого разговора ему было совершенно непонятно, как ситуация могла в теории стать ещё хуже. Сейчас же расцвели точно Вечноудачники по весне совершенно новые возможности превратить их жизни в сущий ад, они имели прекрасную возможность превратиться в реальность в разы раньше, чем парню казалось изначально.
И, на самом деле, это было ужасно. До ступора.
— Так что, да, ситуация у нас не самая радужная. — констатировал Джируо. — И дети не должны быть в её эпицентре, как я считаю. Поэтому подавляющее большинство всех задач на внешнем фронте исполняют, конечно, Свистки высокого ранга. Но изолировать Приют от отчаяния полностью не вышло, слухи среди детей ползут в разы быстрее ожидаемого. Да ещё и улицы опустели...
Он поднял глаза со столешницы, переглянувшись между Османом и Наначи, и теперь заговорил именно с ними, смотря в глаза то одному, то другому.
— Поэтому, если в ваших планах от всего абстрагироваться — я не имею возможности сдерживать вас. Тем более, что теперь я имею дело с Белым Свистком. Но, Осман. Если ты решишь не оставлять наших в беде — я буду очень признателен. Только, пожалуйста, подумай...
— Наши рюкзаки доверху набиты Реликвиями с Четвёртого и Пятого Слоёв. — бесцеремонно перебил его Осман. — Мне нужно вернуть кое-кому должок и благодарность, а потом — я готов сдать всё остальное вам.
— Не в деньгах основная проблема. Их и потратить то сейчас проблематично. — спокойно ответил Лидер. — Дело в детях. Если ты уже был в Гильдии, то к утру о смерти Бондрюда будет официально объявлено. Может быть — и о смерти Рико. Это никак не улучшит мораль приютовцев. И напротив, если у них появится пример — сильный, решительный, морально правильный Белый Свисток, это отодвинет страх и позволит нам продолжать функционировать, пока всё не наладится или не придётся бежать с острова.
— То есть, как и в прошлый раз, но я теперь — легенда? — так же спокойно переспросил Осман.
— Да, в этом духе. — подтвердил Джируо, слегка кивнув головой. — Только вот теперь тебя не будут кидать в самое пекло без надобности. Как я это вижу — учить и подбадривать детей, в случае чего — защищать их от тех, кто захочет поживиться на ком-то беспомощном.
— Это ты сам сейчас придумал. А что директор-то, согласится?
— Директор Бельчеро занята внешними вопросами, как и все высшие чины Гильдии. Все ресурсы брошены на то, чтобы о нас не забыли. Или чтобы нас не списали со счетов как «безнадёжных». Свистков же тянет к Бездне как к магниту, эвакуации они периодически сопротивляются... Не суть. Главное — детьми сейчас занимаюсь я плюс поддержка из пары-тройки Чёрных и Лунных Свистков. Этого всегда было мало, а сейчас будет ещё меньше. Подумайте и дайте свой ответ.
Парень проморгался, осознавая, что теперь говорить нужно было ему. Впрочем, в моменте сам Белый Свисток как-то напрочь отбросил своё собственное мнение в вопросе(он был согласен в любом случае:в кои-то веки ему будет, чем себя занять кроме попыток довести себя до смерти), и за сим кинул на Наначи вопросительный взгляд. Та, в свою очередь, тоже смотрела на него достаточно проницательным взором, дрожащие блики от света небольшого фонаря отражались в её янтарных глазах завораживающими огоньками.
— Ну?
— Ннаа?
Собственно, как Осман понял по такой реакции, она тоже не хотела принимать однозначное решение за обоих. Или, по крайней мере, она взвешивала в голове все опции. В конце концов, так внезапно и надолго покидать то место, где она пустила корни и крепко засела, навряд-ли было очень просто. И выходить на свет в такой напряжённой обстановке было скорее всего невыгодно с практической точки зрения, и однозначно тяжело с психологической...
Но с другой стороны, что их там, снизу вообще держит? Мелкая, пыльная хибара? Хирургические инструменты? Могилы? Смертельные угрозы? За вещами важными и полезными смотаться на Четвертый Слой в ближайшем будущем можно и нужно, но что там, всю жизнь сидеть? Это уже не говоря о том, что, как бы им не стало сложно на новом месте, зато не станет скучно, или затхло. В конце концов, они оба на личном опыте знали, что для того, чтобы не сдохнуть от бесполезности бытия, человеку нужна какая-то активная деятельность.
За сим, пытаясь как-то обрисовать для себя потенциальные мыслительные процессы Пустышки, Осман внезапно обнаружил, что теперь был обоими руками за ту идею, от которой ещё месяц назад он бы отмахнулся как от назойливого комара. Именно поэтому он решил вставить свои пять копеек, и, может быть, даже как-то поменять его мнение по этому вопросу.
— Собственно, а в чём вообще проблема?
— Да во многом. — тут же отозвалась Наначи. — Но я вообще-то... За. Да, я за. Но только если ты при этом надрываться от нервов не будешь. Постараюсь тебе в этом помочь.
От такого неожиданного согласия у Белого Свистка аж глаза расширились, да нижняя челюсть оказалась слегка не на месте. Лишь в последний момент он удержался от того, чтобы прямо сказать «как же я люблю тебя», и лишь потому, что на траектории его зрения оказалось до сих пор достаточно горестное лицо Натта. Осману итак было некомфортно из чисто практических соображений обходить его горе стороной — это, всё-таки, тема для личного разговора, а не для круглого стола карманного штаба по спасению Приюта — а уж ударяться в эйфорию ему совсем не хотелось. Поэтому он ограничился лишь слегка посветлевшим взглядом и благодарным кивком, после чего вновь глянул на Джируо, всё ещё невозмутимого в своей угрюмости.
— Ну и что там про невовлечение детей, м? — с лёгкой иронией подколол оного парень. — Или всё уже, мы теперь не маленькие зайки в белых перчатках?
— В том-то и проблема, что всё ещё дети.
С этими словами взгляд Лидера устремился сначала на Османа, затем на Наначи, а потом вновь ушёл к Натту.
— Только вот, обычно бывает так, что ты не успеешь оглянуться — а мир уже говорит, что пора взрослеть.
***
— Да молодец ты, молодец! Всегда об этом говорил. Н-Ну, не всегда, конечно, но...
Лёгкий, несколько нервный смешок напрочь расчистил муть в глазах Османа и заставил его приподнять глаза, удивлённо оглядываясь вокруг.
Впрочем, ничего не изменилось. Практически. Комната на четырёх человек, где ныне жили только двое, была так же практически пуста и холодно темна. Предрассветные сумерки за открытыми ставнями всё так же веяли свежестью раннего лета с лёгким, ненавязчивым ветерком, сотрясающим листву деревьев где-то внизу. Лишь лицо Тиаре в простенькой, лёгкой пижамке теперь выражало собою не холодную меланхолию: теперь его небольшая улыбочка выглядела настолько же радостно, насколько и искренне.
Парень ещё несколько секунд глядел по сторонам с лёгким удивлением во внезапно прояснившемся взоре, после чего спрыгнул с тумбочки и посмотрел Тиаре прямо в глаза с точно такой же ухмылкой.
— Охренеть. — тихо, удивлённо, но всё-таки радостно пробормотал он.
— Круто, не так ли? — ещё шире улыбнулся Тиаре в ответ, поднимая взор к потолку и даже как-то застенчиво водя носком босой ноги по деревянному полу. — А мне-то как нравится! Полной грудью могу дышать. Ну, метафорически...
— А ещё где-то так можно, интересно?
— А... Э-э-э... Не знаю? Наверное? — снова хихикнул он, точно малой ребёнок, радуясь новой игрушке. — Поживём — увидим. Но мне это всё интересно во вторую очередь.
Осман вновь облокотился на оконную рану, вслушиваясь в утренние отзвуки, точно в сладкую симфонию спокойствия, и впитывая виды падших на Город над Великой Дырой сумерек.
— Я польщён. — честно признался он. — Жалко, что ты не с нами. Может быть, всё равно все помрём, но зато... Какой опыт.
– Мне бы тоже было жалко. — всё ещё улыбаясь, впрочем, теперь уже немного сдержаннее, ответил парень. — Но я же с тобой. Я рад даже тому, что мне довелось это увидеть через тебя, а просить что-то ещё... Н-Ну, было бы как-то совсем уж... Короче, губу закатать надо, вот.
— В кои-то веки. — подколол Осман старого друга в ответ. — Но я тоже рад, что ты доволен результатом. Думал, помру тогда, чувствовал же? И вправду чуть в рыло себе не выстрелил. Я даже не знал, что люди в горячке ходят по ночам... Но, ладно, хер с ним, с суицидом. Меня чуть не разьело. Изнутри.
— Это да. — уже несколько менее весело произнёс Тиаре. — На меня же тоже это всё проецируется. Я только ответить раньше совсем никак не мог, да и ты вряд-ли послушал бы. Но, знаешь что? У меня сомнений не было в том, что ты справишься.
Теперь уже настала очередь Османа несколько глупо посмеиваться, удивляясь теплоте всего разговора.
— Тиаре, да иди ты нахер. — шутливо отбрыкнулся он в ответ. — Зачем ты мёртвый-то за мной ухаживаешь?
За его спиной парень прыснул, видимо, слегка опешивши от такого ответа.
— Н-Нет, ты иди! — отзеркалил Тиаре его просьбу. — Я же серьёзно. Помнишь, как ты к Рико относишься?
— Ну?
— Я тебя полжизни таким же видел. Да даже в приюте ещё меня что-то в твоём настрое удивляло. А потом, когда я решил, что ты мой враг я ссался тебя как огня. Да я и не прогадал в итоге. В этом плане, конечно, так-то я был неправ...
Несколько секунд над комнатой висела тишина. В голову Османа мало-помалу укладывалась та реальность, которую всё это время Тиаре вынашивал у себя в голове, и она, в свою очередь, никак не могла его не радовать.
— Верю. Наверное. — наконец, отозвался он, глядя в слегка светлеющее звёздное небо. — И всё-таки, что это значит теперь?
— Как минимум то, что тебе не нужно так бояться этого кризиса. Нет, я знаю, каково это: бороться с чем-то, что тебе, кажется, не получится изменить ну совсем никак. Это страшно, это выматывает, иногда хочется сдаться, лечь и погибнуть... Но, опять опираясь на личный опыт — каким бы ни был исход, сам факт того, что ты существуешь и действуешь уже ведёт к чему-то хорошему. Ты спасаешь жизни, подбадриваешь, протягиваешь руку помощи. И я знаю, что со смертями трудно смириться, и кажется, что погибли мы лишь от одного твоего прикосновения...
К этому времени Осман, развернувшись спиной к окну и присев на подоконник, смотрел прямо в глаза стоящему перед ним Тиаре. Тот был настолько же серьёзен, насколько и светел, и, пусть теперь не улыбался, всё равно источал своим выражением лица радостную искренность.
— Но если бы не ты — моя жизнь была бы настолько менее красочной, и закончилась бы настолько раньше... Если бы не ты — меня бы тут никогда и не было вовсе.
— Если бы не ты — меня бы тут никогда не было.
Тиаре сначала немного опешил, услышав, как друг отчеканил его же слова, но вскоре вновь расплылся в тёплой улыбке на половину лица. Осман, помолчав секунду, ответил на этот счастливый взгляд взаимностью, завершая разговор на тех самых лаконичных словах, которые он активно искал всё это время.
— И тебе тоже спасибо, Тиаре. Спасибо за всё.
***
— Ннаа. Эй, коть? Спишь?
Какой-то у неё был слишком тихий голос, чтобы парень вот так просто взял и проснулся от этих слов, моргая и оглядываясь. Может, он и не особенно спал вообще: сидя на не самой тёплой земле и опираясь спиной на мельницу, обычно редко ощущаешь себя уж слишком комфортно. Но, в таком случае, ребром вставал вопрос о чрезмерно явном сне, можно даже сказать — видении, которое на те короткие минуты будто-бы перенесло его в тот мир, мир свежих, родных воспоминаний. Не сладостных, конечно, но — что имеем.
Осман, помотав головой, тут же потянулся к камешку, неизменно свисающему на нитке с его шеи, и вновь стал поглощать его глазами. Впрочем, теперь это был и не камешек в форме чрезмерно детализированного человеческого сердца, а самый, что ни на есть, Белый Свисток. Округлая форма давала много места для узора, покрывающего фигурку от и до. Широко вырезанный верхний угол превращал передний план композиции Свистка в полумесяц, покрытый характерными луне узорами, впрочем, с меньшим числом деталей — скорее, в виде лунок, чем огромных пятен. Однако, занимал этот месяц лишь достаточно узкую часть композиции. На основном плане вверх устремлялись полосчатые узоры — лучи. Шли они от небольшой полусферы, из-за луны выходящей — солнца. Эта же часть свистка была покрыта небольшими вихристыми линиями, закрывавшими рассветное небо — облака, или, что более вероятно, утренний туман. Как парень понял, дуть в Свисток нужно было со стороны полумесяца, придавая ему на нитке, свисающим вниз, клиновидную форму.
На самом деле, он наглядеться не мог на произведение исскуства, которым его одарили буквально за те несколько часов, которые они провели в Приюте, общаясь и слоняясь без дела. Даже хватка его рук на камешке была какой-то очень уж аккуратной, будто бы бережной, пока фаланги его пальцев мягко проходились по выгравированным на белоснежном камне узорам...
— Не сплю, зай. Наверное. — отвлечённо пробормотал парень в ответ.
— Ну теперь — да. — немного более оживлённо продолжила Пустышка — А так, мог бы и признаться, что сам не знаешь, зачем мы притащились сюда средь ночи, хотя могли бы крепко спать как зайки и котики.
— Знаю, не волнуйся. И ты знаешь, что я бы не стал тебя — парировал её шутливую ремарку Осман. — Со сном, конечно, вышло не очень. И, надо понимать, завтра — сегодня то-есть — будет не менее активным. Но я-то выдержу, а тебя укутаем куда-нибудь.
В полутьме их задумчивые, слегка сонные взгляды вновь пересеклись. Средь зелёной травы, спиной облокотившись о неровную каменную стену массивной ветряной лестницы, рядом с Белым Свистком таким же образом сидела Наначи в её обычном, милом, пушистом репертуаре. Впрочем, несмотря на показушное недовольство в её словах, было очевидно, что обстановка Пустышке даже нравилась. Уколом романтичности в слабое место Османа ударяло лёгкое прикосновение их тёплых рук на холодной земле. Видимо, ей тоже. Ну такие уж они люди. Безнадёжные романтики.
— Ннаа. Активным — это не то слово. — тихо продолжала говорить она. — Я даже не представляю, что нас ждёт. Хотя сидеть тут — явно лучше, чем бодаться с Боном, это да.
— Видишь, мне сидеть на месте не хотелось. — начал объяснять Белый Свисток, пожимая плечами. — В уединённом домике средь опасного нигде, конечно, круто, тем более вдвоём. Если так подумать, то очень скоро одиночества нам станет не хватать. Но, зай, я как-то не могу себе представить всю свою жизнь в трёх комнатах, где я скоро головой о потолок буду биться.
— Ннаа. Понимаю, котик. — кивнула она в ответ. — Да и, ты что, думаешь, что я совсем не вдупляю, чего ты мне хочешь? Я согласна с тобой, сидеть на жопе мне уже осточертело. И, как бы не было сложно, что бы в будущем не изменилось... Всё лучше, чем застревать в прошлом.
— А может и будет приятно. Ты меня этому, кстати, научила. Что не всё тлен, на самом-то деле. Что меня ещё можно по человечески понять, и что понимание что-то да значит. Что в разы проще, чем кажется, ждать от будущего чего-то приятного.
— Это круто, Осси. — улыбнулась Пустышка. — Серьёзно, круто.
Над тёмным склоном вновь нависла тишина. Парень посмотрел вдаль — в сумеречное, впрочем, уже светлеющее небо, на покрытую этой полутьмой поверхность большого острова, на пике которого они сейчас находились. Дождь уже давно прошёл, оставив после себя лишь взмокшую траву, а кое где и взмокшую слякоть. К утру температура поднимется, всё это засохнет, и мир вновь оденется в красивую и чистую обёртку, точно младенец в свежестираной пелёнке.
— Я вот о чём думаю.
— Нна?
Осман вновь посмотрел Пустышке в глаза.
— Джируо прав. Дитятки мы малые. — мимоходом отшутился он, после чего продолжил уже серьёзно. — Я ведь тебя на люди вытаскиваю и по этой причине. Если мы когда-нибудь разойдёмся, или если со мной что-то станется — ты не вернёшься в то состояние, в котором была. Я обещаний не прошу. Я прошу посмотреть на мир с этой стороны.
Собственно, парень заявил ей об этом достаточно прямо, просто потому-что понимал, что Наначи впитает смысл его слов и обидку давить не станет. Впрочем, ожидаема была и её нынешняя реакция: внезапно задумавшись, Зайка отвела взгляд, направила его в землю, и заговорила вновь лишь через десяток секунд.
— Ты думаешь, что всё будет так категорично?
— Вовсе нет. — покачал Белый Свисток головой в ответ. — Ты и вне наших чувств мне очень приятна, мы поэтому вместе. Даже если в симпатиях что-то поменяется, ты всегда сможешь видеть меня как близкого человека, в этом можешь не сомневаться. Но, всё-таки, возможность безвозвратно пропасть существует. Именно поэтому мне будет проще спать по ночам, если у тебя получится влиться в жизнь. Свою же собственную. Тогда я буду считать свой долг исполненным...
Наначи уж было хотела открыть рот в ответ, однако, внезапно, что-то в их окружении изменилось. Они оба это заметили, на миг остановились и принялись рыскать глазами вокруг. Источник изменений оказался на мельнице за их спинами: внезапно упавший на её макушку жёлтый свет медленно, но верно двинулся вниз, по замшелому, местами потрескавшемуся булыжнику. Осман, опять кинув взгляд вдаль, вскоре произнёс, будто-бы констатируя факт.
— А вот и оно.
Светлое зарево окутывало внешнюю часть острова вне их поля зрения ещё несколько долгих секунд, делая ожидание все более трепетным с каждым прошедшим мгновением.
А потом свет, наконец, упал на их уставшие лица, ударяя ярким бликом в глаза. Осман закрываться руками не стал, в отличии от Пустышки, которая, впрочем, тут же внезапно оказалась на ногах и стремительно прошла несколько шагов к склону — к месту, откуда пейзаж открывался перед ними во всей красе.
Рассветное солнце мало-помалу снимало блеклую пелену сумерек, ранее окутывавшее весь человеческий мир в своих цепких объятиях. Постепенно, пока жёлтая линия ползла вниз по высоким склонам холмов, крышам разношёрстных домишек, кронам и стволам пышных деревьев, она придавала оным всё больше и больше красок, превращала их из смутных силуэтов, точно из страшного сна, в пёструю часть той огромной палитры, что есть Город над Великой Дырой. Казалось, свет будто-бы оживлял Орт, пробуждал его, напрочь разгоняя ночной кошмар тех деструктивных эмоций горя, страха, ненависти, обиды, вины, пугающей неопределённости перед лицом левиафана надвигающейся Судьбы, и, пусть и на короткое мгновение, но заменял его той самой детской надеждой, которая так восхищала людей, которая и была главным таинством Нараку и её беспокойных Детей.
Всё ниже, и ниже, и ниже...
Рассвет достиг Бездны. Облака, кружащие вокруг её нескончаемых глубин в медленном сумеречном вальсе ныне покрылись золотистой кромкой утренней зари. Уходя вниз, слой за слоем белой дымки, они формировали, казалось, бесконечный вихрь, одним своим грандиозным существованием скрывавшим тайны Преисподней от невооружённого глаза. Всё, что было под этой кромкой, из такого положения казалось иллюзей, фарсом, глупым, детским сном, импровизированной сказкой на ночь, будто-бы десятки, сотни людей не бороздили её бескрайние глубины изо дня в день. Маленькие речки, кончающиеся водопадами, тут и там срывались с обрыва в эти глубины, входя в этот позолоченный туман и никогда больше не возвращаясь, чтобы вновь увидеть это умопомрачительное зрелище — просыпающийся от тягучего, тревожного сна город, пусть и раненный, но все ещё дышащий полной грудью, свободный и обновлённый, точно никакие мелкие людские заботы не могли затронуть его неудержимое величие...
Всё ниже, и ниже, и ниже.
Осман, оперевшись рукой оземь, медленно приподнял себя на ноги, отряхнув плащ от капель утренней росы. Медленно сделав вперёд пару-тройку крупных шагов, парень остановился по правую руку от Пустышки, чтобы впитать этот вид.
Нет, не пейзаж утреннего Орта.
Белый Свисток опустил свой взгляд на её лицо, и его собственное тут же распласталось в широкой улыбке от увиденного. Её золотые глаза как никогда ярко отражали свет великого солнца, и затмевали его одним лишь своим существованием. Слегка приоткрытый рот, широко разошедшиеся глазницы, замерший, застывший в её легких глубокий вздох говорили всё о её настроении, что Осману хотелось бы знать. Всё стало ещё красочнее, когда по гладкой, очень короткой шёрстке на её щеках начали катиться маленькие капли слёз. Одна за другой они падали оземь, пропадая в высокой траве бесследно физически, но оставляя на душе парня след настолько же глубокий, насколько и искренне тёплый.
Бездна, как же сильно он хотел увидеть её именно такой.
Счастливой...
Глаза парня намокли, и он не стал прятать нужду расплакаться. Его губы приоткрылись в тихих, сдавленных смешках, больше похожих на всхлипы. Осман на миг отвёл взгляд, прикусывая нижнюю губу точно малое дитя, а когда вернул свой взгляд на миловидное личико Зайки, то обнаружил абсолютную, бескомпромиссную взаимность. Восхищение. Радость. Надежду. Любовь.
Пустышка припала к его взмокшей куртке, её руки обвились вокруг торса Османа в таком знакомом, но теперь и таком новом жесте. Он сам тут же ответил взаимностью, прижав Наначи к себе так же крепко, как и бережно, поглаживая её белоснежные волосы и глядя прямо в её широко раскрытые глаза, практически не моргая.
Медленно, слабо, из её губ вылетела одна-единственная фраза, будто-бы вишенкой на огромном, сладком торте их общего счастья.
— С-Спасибо, Осси.
— Люблю тебя, з-зайка... — выдавил парень в ответ.
И пока они стояли средь пейзажа утренней зари, точно неотделимая его часть, слившись со всеобщей радостью природы вокруг, мысли о неопределённой Судьбе медленно покидали его беспокойную голову.
Ведь Осман знал как никто другой, что последнее, что можно предсказать — это счастье.
***
Post Scriptum
За сим — занавес.
Пока никто не опомнился после вылитых на них масс контекста, клиффхенгеров, ангста вперемешку с сахаром и прочих благ цивилизации, кратко оповещу вас о том, что будет дальше.
Как вы уже могли заметить, дорогие читатели, я закрутил чрезмерно много гештальтов в извилистый вопросительный знак. Ведь, правда в том, что этот конкретный фанфик создавался не для большей части этих линий. Основная история достигла своего логического завершения, дальше натягивать сову на глобус не имеет смысла. Разумно распорядиться всем остальным контентом я планирую в полноценном, полномасштабном сиквеле, который я планирую начать выпускать к лету. Концептов много, и они уже приобретают примерную форму, однако, из главного, заспойлерю лишь то, что главные герои будут другими, при этом от большей части старой касты избавляться не планируется — все ветки будут закрыты, ничто не забыто.
На этом кончается продуктивная часть сего сообщения, и, получается, фанфика следом за ним. Благодарю за чтение, поздравляю за то, что осилили. Далее же я собираюсь выложить парочку своих личных мыслей.
Впрочем, если бы тебе не были интересны мои мысли, ты бы никогда в жизни до этого момента не добрался, так что — милости прошу.
Хотя, на самом деле, я даже не имею понятия, что в этом сегменте писать. Все эмоции и мысли, полученные с целого года моей фикбуковской эпопеи теперь замешались в комок и встряли где-то в задней части кладовки моего разума, откуда остаётся их только достать, развернуть и скосить такую морду, точно услышал шутку про рядового Табуретку: и в первый-то раз было не особенно смешно, а сейчас уже убиться хочется. Ровно по этой же причине размываются рамки «маломальски оригинального и даже интересного» и «детским лепетом». Но, если вкратце.
— Как я уже достаточно недвусмысленно написал, это — мой первый опыт крупной работы на просторах тырнета в целом и фикбука в частности. До этого добрые несколько лет все работы успешно уходили в стол/ к небольшому кругу знакомых лиц(то есть, тоже в стол)(и тем лучше, наверное). К тому же, опыт этот был инициирован совершенно спонтанно, и этим объясняется большая часть объективных проблем работы. Кстати,
— я знаю, без уродств не вышло. Опыт есть опыт, и этот опыт однозначно будет учтён в будущем. Тут я совершенно не собираюсь заниматься самокопанием, равно как и с важным рылом заявлять «я всё знаю» — оставлю всю критику на твоей совести, а там уж посмотрим. Но, если у меня спросить, как я могу оценить свою же работу в целом — в своей стезе она хороша. Удовлетворительна в языковом плане, непредсказуема в сюжетном(пусть это и на твой вкус и цвет) и, к тому же, не без серьёзной части моей души. В основе своей, именно поэтому, я могу сделать своё финальное заключение:
— Я доволен.
А ещё — абсолютно свободен от крупной части моей рутины. По крайней мере — пока-что.
Спасибо одному человечку за то, что я в первую очередь тут оказался.
Да и тебе, наверное, тоже.
Надеюсь, скоро мы увидимся вновь.
