Тебе всё ещё скучно?

Театр абсурда — именно так Хью Дэнси мог охарактеризовать собственную жизнь. Знаменитый актёр, чьё имя на слуху у всех — начиная с фанатов и заканчивая журналистами и вездесущими папарацци, прекрасная семья, красующаяся на фотографиях с очередного интервью или другого массового мероприятия, где улыбающаяся жена прижималась к нему в то время, когда он держал на руках их сына… Всё это было лишь фикцией. Картинкой. Декорацией. Порой Дэнси даже вне работы ловил себя на мысли, что ждёт заветного «Стоп! Снято!», чтобы наконец сбросить эту фальшивую маску примерного семьянина. Снять с себя эту мантию вечного притворства и стать хоть на минуту самим собой. Семья? После рождения Сая и без того натянутые отношения с Клэр стали почти невыносимыми. Вечно раздражённая жена неустанно выносила ему мозг, стоило Дэнси вернуться со съёмочной площадки чуть позже, чем она ожидала, постоянные претензии, что он якобы мало помогает с сыном, мало проводит время с семьёй, мало уделяет внимания ей… Мало, мало, мало, мало… Если Хью пытался оправдываться, стараясь всё объяснить, то получал в ответ лишь очередную истерику с обвинением его во всех смертных грехах. А когда он поступал иначе и наоборот хотел отмолчаться, то его непременно пытались уличить в равнодушии и безучастности. И так происходило изо дня в день, пока в конечном итоге Дэнси не начал замечать за собой, что вместо того, чтобы сразу после рабочего дня ехать домой — он чересчур легко и поспешно соглашался на предложения расслабиться в каком-нибудь уютном ресторанчике или баре. Но переломным моментом в их отношениях стало то, что Клэр во всём этом омуте конфликтов и взаимного непонимания, во всех их стычках и череде семейных проблем — посмела обвинить Мадса — человека, который уже давно стал для Хью чем-то вроде спасательного круга, удерживающего его на поверхности своими вечными шуточками, своей поддержкой и бескорыстной заботой даже в мелочах, своей способностью слушать и, что главное, слышать его, понимать… Она заявила, что о своём партнёре по съёмкам он говорит куда больше, чем о семье, о сыне, о ней, в конце концов. Будто ему не достаточно того, что бо́льшую часть времени он и так проводит в его компании, будь то съёмки, групповые чтения сценария, интервью, так ещё и вместо того, чтобы ехать домой, где его ждёт семья, он смел задерживаться с ним, чтобы выпить и, как она любила выражаться — «лишний раз потрепать языком». Наверное, впервые за всю совместную жизнь, это стало единственным моментом, когда Дэнси действительно в полной мере разозлился на жену. Вскочив из-за стола, он яростно посмотрел на Клэр, привыкшей к спокойному и молчаливому мужу, на которого можно безнаказанно сливать весь свой негатив, и на повышенных тонах заявил, что не потерпит таких слов в сторону его лучшего друга, который за все годы, что они знакомы, сделал для него больше, чем кто-либо другой, включая её саму. Результатом, конечно же, стала очередная истерика и практически бессонная ночь на неудобном диване в гостиной, куда он отправился спать. И нет, Клэр не выгоняла его из их общей спальни, это было решением самого Хью, ведь видеть жену после такого, лежать рядом с ней, слушая её сонное дыхание, и делать вид, что всё это, лишь очередная ссора, чтобы выпустить пар — было бы для него просто невыносимым. Та ночь показалась Хью самой длинной за всю его жизнь. Мысли, полностью прогнавшие сон, не давали ему ни минуты покоя. И все они сводились к одному — чёртовому Мадсу Миккельсену, грёбаному датскому засранцу, его личному, даже нет, его, блять, персональному Ганнибалу Лектеру, который сводил его с ума все эти годы на протяжении вот уже четырёх сезонов съёмок сериала. Мадс… Хью невольно вздохнул, когда перед его мысленным взором появилось это совершенное лицо. Датчанин был невероятно красив — спорить с этим невозможно. Но помимо внешней красоты у него всегда была потрясающая харизма, отменное чувство юмора и невероятная проницательность. Он, словно как и его персонаж Ганнибал Лектер, очень точно чувствовал любое, пусть и самое малейшее изменение в Хью, порой даже раньше, чем сам Дэнси обращал на это внимание. Он безошибочно определял, когда британец начинал уставать, и, совершенно не стесняясь, требовал перерыв на 10-15 минут. А кофе по утрам, перед началом работы? Хью уже и не помнил, когда покупал его сам, зная, что по прибытии в съёмочный павильон или куда-либо ещё, где Брайану вздумается снять ту или иную сцену, его будет ждать свежий и горячий кофе с оптимальным количеством сливок и сахара, именно такой, как он всегда и любил. При этом Дэнси совершенно не мог припомнить, чтобы хоть когда-то говорил Мадсу о своих предпочтениях — он будто и сам знал о нём всё заранее. Мадс всегда знал, что именно нужно было сказать в момент, когда Хью начинал терзаться тревожащими его мыслями, всего одной шуткой из своего бесконечного арсенала заставляя его смеяться до колик в животе. Мадс безошибочно определял, когда Хью не хотелось ехать домой, и предлагал ему провести пару часов в ближайшем пабе, где неизменно выбирал столик в самом углу зала, скрытый от глаз бесконечных фанаток и объективов папарацци. Мадс всегда терпеливо выслушивал Хью, когда он рассказывал обо всём, что его мучило, не осуждая, не перебивая, и не давая ненужных и неуместных советов, пока Дэнси сам не просил об этом. Вспоминая всё это Хью внезапно осознал то, что всегда было на поверхности, но чего он никак не мог увидеть — Мадс был, пожалуй, единственным из всех, кто принимал его таким, какой он есть. Не пытался изменить, не осуждал, а просто был рядом, поддерживая одним своим присутствием. Даже сейчас только незримого образа друга Хью хватало, чтобы обрести хоть какое-то подобие душевного равновесия. Но почему? Почему именно Мадс стал для него оплотом стабильности, так же, как и Ганнибал для Уилла Грэма? Почему Дэнси так отчаянно тянулся к нему, а не к собственной жене, которая должна была быть его домом, его тихой гаванью, его семьёй? Да, возможно, Хью мог просто заиграться, слишком сильно слившись со своим персонажем, которым он жил на протяжении уже четырёх сезонов… Но нет. Определённо точно нет. Причина явно крылась в чём-то совершенно другом. Хью невольно вспомнил, как когда-то, когда ему вот уже во второй раз не досталась роль Ганнибала Лектера, и вместо этого была предложена альтернатива сыграть Уилла Грэма — он, не задумываясь ни секунды, высказал предложение пригласить на пробы Мадса Миккельсена, с которым ему уже выпадала честь вместе сниматься в одном сериале. Британец тогда не знал, смогут ли они сыграться вместе снова, подойдёт ли Мадс на роль Ганнибала, да и вообще, согласится ли остальной режиссёрский состав его утвердить, однако всё равно из всех знакомых ему актёров — выбрал именно Миккельсена. И, когда спустя несколько дней после этого, Хью увидел в помещении датчанина, который незамедлительно ответил на приглашение согласием, то первым, что он почувствовал, стало невероятное тепло в груди и животе, заставляющее его сердце сделать сальто и забиться в невероятном темпе. И, судя по самодовольной непринуждённой улыбке — этот засранец, казалось, явно увидел все те эмоции и мысли, что на тот момент затаились в голове у брюнета. Со своей неизменной дьявольской ухмылкой он в первую очередь подошёл именно к нему — не к режиссёру или сценаристу, а к нему, после чего тепло поприветствовал, не обращая внимания на всех присутствующих. Казалось, что в этот момент для него существует только Хью, Хью и их собственный мир, где только они имели значимость, а все остальные люди являлись не более, чем массовкой, мишурой, декорациями на фоне. А это его «Ну, здравствуй, Хьюстон!», произнесённое с невероятно соблазнительным шипящим акцентом — и вовсе выбило весь воздух из лёгких Дэнси, не позволяя ему сказать ни слова в ответ, а лишь смущённо кивнуть, не отрывая взгляда от его лица и не нарушая зрительного контакта. Разумеется, Мадс без особых усилий покорил всех на съёмочной площадке своим обаянием и безусловным талантом. А Хью… Хью показалось, что он наконец проснулся после очень долгого сна, в котором пребывал всё время после окончания съёмок «Короля Артура», хотя даже не подозревал об этом. Сперва он списывал все свои чувства на то, что просто соскучился по Мадсу, по их совместной работе и вечерним посиделкам. И, даже после того, как весь каст, начиная с Фуллера, стали откровенно посмеиваться и подшучивать над ними — Хью первое время было всё равно, он почти не замечал этого, упиваясь общением с Миккельсеном, как жаждущий, наконец-то добравшийся до родника с ключевой водой. Он выходил вместе с Мадсом на улицу, когда датчанину хотелось покурить, и просто стоял рядом, делая вид, что дышит свежим воздухом, наполненным запахом сигаретного дыма. Он с благодарностью принимал ставший обязательным кофе, который Мадс каждое утро покупал для него. На корпоративах, которые они проводили всей командой, Хью неизменно занимал место рядом с Мадсом, порой даже не замечая этого. Во время перелётов и поездок на новые места съёмок он, опять же, садился рядом с ним, а иногда, совершенно неожиданно для себя, просыпался и осознавал, что во сне совершенно бесцеремонно привалился к Миккельсену, удобно разместив голову на его плече для большего комфорта. Без Мадса Хью чувствовал себя потерянным, одиноким даже среди людей, которых считал друзьями. Он уже не мог вспомнить, когда именно этот самодовольный датчанин стал всем его миром, воздухом, которым он дышал, и солнцем, которое его согревало. Во время съёмок третьего сезона к ним намертво прилипло прозвище «мужья-убийцы», которое Фуллер скоро сменил на более мягкое «муженьки». Именно так он приветствовал их, когда они бок о бок входили в павильон одновременно, держа в руках совершенно одинаковые стаканчики с кофе и создавая впечатление, что они не встретились на парковке или у входа, а, как минимум, приехали вместе. Лучший друг. Самый близкий и родной человек, от которого у Хью практически не было тайн. Кто-то, кто стал ему ближе и дороже, чем кто-либо другой за всю его достаточно насыщенную и наполненную различными социальными взаимодействиями жизнь. Именно в ту ночь, ёрзая на неудобном диване в поисках комфортной позы, мозаика в голове Хью наконец-то сложилась. Все фрагменты пазла его разрозненного сознания вдруг встали на свои места, представляя собой яркую, наполненную эмоциями, а главное, целостную картину всего происходящего. Он любил Мадса. Не был влюблён в него, а именно любил, наверное, в первый раз за всю свою жизнь отчётливо понимая, в чём именно заключалась разница… А если задуматься, разница между этими двумя понятиями действительно была колоссальной. Влюбленность — это что-то воздушное, воспетое в слащавых женских романах, сериалах и романтических фильмах, где люди видят друг друга в первый раз в жизни и между ними пролетает искра, стрела Купидона или что-то в этом роде. Она возникает почти мгновенно, но практически всегда гаснет спустя непродолжительное время, оставляя лишь воспоминания. Влюбиться можно и в 10 лет, и в глубокой старости. Объектом влюблённости может стать кто угодно — знаменитая актриса, которую видишь только на экране, симпатичная соседка, недавно переехавшая в дом напротив, героиня книги, образ которой существует лишь в воображении, да не важно, на самом деле, кто именно является её «целью». Влюблённость появляется также быстро, как и исчезает без следа, стоит вниманию переключиться на кого угодно другого. А любовь… Любовь — это путь. Путь тернистый, сложный и требующий немалых сил. Любовь — это не романтические прогулки под луной и безумный секс на крыше небоскрёба. Любовь — это когда принимаешь человека таким, какой он есть, со всеми его недостатками. Когда не пытаешься бесцеремонно изменить объект своей любви под себя, порой даже грубо ломая его характер, не задумываясь о последствиях. Любовь никогда не ставит условий, она всегда уступчива и увенчана компромиссами, всегда милосердна и благосклонна. Если сравнивать эти два понятия с огнём, то влюблённость — это фейерверк, бенгальская свеча, костёр, в одночасье взметнувшийся до небес. Это безусловно красиво и ярко, но, к сожалению, недолговечно. Любовь же — это тихое потрескивание камина или мягкое пламя свечи. Что-то, что необходимо, оберегать, лелеять, поддерживать и хранить. И сейчас Хью понял в полной мере, что его чувства к Клэр были ничем иным, как обычной влюблённостью, когда-то захватившей и закружившей их обоих. Но она была безжалостно уничтожена бытом и рутиной, извечными обвинениями и истериками. Вполне вероятно, что и сама Клэр понимала это и потому бесилась, догадываясь, что уже ничего не может изменить в отношении мужа к ней. А Мадс… С Мадсом всё было по другому. Он никогда и ничего не требовал от Дэнси, просто был рядом всегда, когда это было необходимо. Казалось, что Миккельсену можно было бы позвонить в любое время дня и ночи, зная, что несмотря на занятость, усталость и сон, он найдёт минутку, чтобы выслушать его по телефону или приехать, да даже прилететь, если это действительно потребуется. Разумеется, Хью не проверял этого на практике — всё-таки, он понимал, что это будет слишком большой наглостью, но ему было вполне достаточно просто знать. Но всё это было совершенно неправильным! Начиная с того, что они оба были мужчинами и заканчивая тем, что у них были семьи и дети. Хоть Хью и понимал, что от его семьи остались лишь руины, не подлежащие восстановлению, он считал, что не вправе рушить ещё и семью Мадса. А потому он пришёл к единственному, как ему казалось, разумному решению — он не станет говорить Миккельсену ничего из того, что он только что осознал. Хорошим — это в любом бы случае не закончилось. Следующее утро прошло так же, как и всегда после их очередной ссоры. Клэр, обиженная произошедшим вчера, демонстративно с ним не разговаривала, а лишь изредка бросала на него прожигающие взгляды, полные досады, обиды и злости. А Хью поймал себя на мысли, что ему уже всё равно. Всё равно, что она будет о нём думать. Но осознавать, что он потратил столько долгих лет на эту женщину, было для него совершенно невыносимо. Поэтому он выскочил из дома, даже не вспомнив про завтрак. А на работе его, конечно же, снова встретил Мадс с неизменным стаканчиком кофе, о котором Хью, разумеется, никогда не просил. Какой же это был безумный контраст, просто сводящий его с ума своей откровенной наглядностью. Начиная с этого дня Дэнси начал смотреть на Мадса совершенно другим взглядом. Конечно же, он видел всю эту заботу и раньше, но сейчас… Сейчас, дав волю своему осознанию, он понял, что, возможно, Мадс испытывал к нему те же чувства, что и сам Хью, если бы не одно но… Мадс, по всей видимости, был примерным семьянином. Он довольно часто говорил по телефону с детьми и женой, находившимися в другой стране. Разумеется, Хью не понимал ни слова на датском, если не считать имён, но интонацию он определял безошибочно — Миккельсен произносил имена детей с такой любовью, что у Хью болезненно щемило сердце. Ведь не мог же он напрямую сказать ему, что мечтает о том, чтобы услышать, как он с такой же нежностью и любовью произносит его имя. И снова потянулись долгие дни съёмок, сменяя друг друга один за другим с завидным постоянством. Хью молчал, хоть и понимал, что если всё будет идти так, как идёт сейчас, он никогда не узнает, а взаимны ли его чувства? Но порой ему казалось, что лучше не знать этого вовсе, продолжая тешить себя призрачной надеждой, чем единожды открыться и получить в ответ недоумённый взгляд человека, даже не думавшего об их отношениях в подобном ключе. Разумеется, Дэнси не был слепцом, он замечал все взгляды Миккельсена, направленные на него, видел его реакцию на вопросы фаннибалов об их отношениях или то, с каким нескрываемым интересом датчанин рассматривает тот или иной фанарт, изображающий Уилла и Ганнибала вместе. Но что, если?.. Что если Мадс просто поддерживал образ, чтобы не потерять интереса толпы? Что если все его проявления заботы — это лишь способ датчанина выразить дружеские чувства, не более того? И узнать, что это действительно так, стало бы для Дэнси слишком сильным ударом. Именно поэтому Хью и предпочёл сохранить все свои чувства в тайне. А что касается семьи, то Дэнси пришёл к выводу, что им с Клэр необходимо пожить отдельно, отдохнуть друг от друга. К его удивлению, жена не стала спорить, согласившись подозрительно легко и быстро, но сразу твёрдо заявила, что если ему так этого хочется, то тогда пусть он сам и подыскивает себе подходящее жильё. Она не собирается бегать с ребёнком на руках по съёмным квартирам. К этому времени у Хью уже давно были предположения, что у его жены есть другой мужчина. Все эти таинственные переписки, разговоры, во время которых Клэр запиралась в спальне, телефон, который она носила с собой даже в душ. Разумеется, Хью не стал бы копаться в месенджерах жены без её ведома — это для него было очень низким и недостойным поступком. Поэтому он предпочитал делать вид, что не замечает всего этого, чтобы не нарваться на очередной скандал, который лишит его необходимого сна перед рабочим днём и испортит и без того паршивое настроение. Нет, он не был терпилой, который вопреки всему закрывает глаза на измену, лишь бы сохранить семью, скорее, он был человеком, которому уже давно наплевать. Хью знал, что их семья — одна сплошная фикция, но всё же делал то, что у него получалось лучше всего — продолжал играть мужа и примерного семьянина, тонуть в этом омуте нескончаемой лжи из-за страха быть отвергнутым, неизвестности и социальных условностей. И вот уже прошёл примерно месяц, как Хью поселился в отеле, неподалёку от съёмочного павильона, не ставя об этом в известность никого из своего окружения. Как ни странно, жизнь его стала гораздо лучше. Он легко засыпал и вовремя просыпался. Его больше не обвиняли каждый вечер в том, что он в очередной раз задержался на работе, что Клэр уже не помнит, когда у них был полноценный секс, что он халатно относится к семье… Жизнь, как ни странно, действительно начала налаживаться. Проснувшись утром, Хью вспомнил, что на сегодняшний день Брайан пообещал им кое-что очень интересное, распалив этим самым его воображение и любопытство. Наскоро позавтракав, Дэнси поспешил на съёмки. У самого входа, как и всегда, стоял Миккельсен и неторопливо курил, при этом держа в другой руке подставку с двумя стаканчиками кофе. После привычного утреннего ритуала, в котором они приветствовали друг друга, обменивались какими-то новостями и обсуждали планы на день в непринуждённой беседе, с наслаждением потягивая горячий кофеин, мужчины наконец зашли в павильон, где уже давным-давно кипела работа. Гримёры, операторы и светооператоры ходили из одной части помещения в другую с огромным оборудованием, часто даже больше их самих, постоянно переговариваясь и сверяясь с Фуллером, который стоял в самом центре событий, стараясь уследить одновременно за всеми, при этом в тысячный раз проверяя сценарий. Даже с достаточно большого расстояния было видно, что листки полностью исписаны, огромное количество мелких деталей и идей родилось на них и умерло почти сразу же из-за любви их создателя к мелочам. И стоило Брайану ещё раз ненароком окинуть взглядом площадку, как он тут же заприметил своих двух главных звёзд и двинулся к ним. — Вот вы где, муженьки, наконец-то! — режиссёр как всегда встретил актёров крепким рукопожатием, тёплыми объятиями и дразнящей ухмылкой. Хью подметил это ещё очень давно — неважно сколько времени проходит между встречами, радость Фуллера при этом остаётся неизменной. Сейчас мужчина был больше похож на офисного работника, узнавшего, что за дополнительные часы выдают премию: мешки под глазами свидетельствовали о недостатке отдыха, волосы чуть взъерошены, а на пальцах рук видны следы грифеля и чернил. — Сегодня нам предстоит большая работа, — ещё раз пробежавшись глазами по тексту, а затем по актёрам, Брайан усмехнулся и добавил: — вам предстоит большая работа. — увидев замешательство на лицах друзей, Фуллер всё-таки решил пояснить: — Сцена поцелуя, голубки. Готовимся. — и, посмеиваясь, удалился проследить за тем, чтобы в кадре всё смотрелось идеально. Сцена, блять, поцелуя… Нет, Хью, конечно знал, что в четвёртом сезоне они наконец-то выведут отношения Ганнибала и Уилла на новый уровень, но… Перед смертью не надышишься, поэтому британец всегда думал об этих сценах, как о чём-то далёком, призрачном и совершенно нереальном. И вот сейчас, приходит Брайан и просто говорит ему приготовиться к поцелую с Мадсом, который должен случиться уже сегодня? Сейчас?! Да тут не то, что подготовиться, он даже осознать ничего не сможет до выхода на площадку. Силой пропихивая воздух в лёгкие в попытках успокоиться и не выдать свой шок и нервозность, Хью повернулся к датчанину, изучая выражение лица друга. Мадс просто сиял! В отличие от британца, Миккельсена, похоже, совершенно не волновала перспектива их скорого поцелуя, поэтому он спокойно стоял, наблюдая за движениями персонала, со стороны казавшимися абсолютно хаотичными, при этом не обращая на Хью никакого внимания, который, в свою очередь, смотрел на датчанина с явным замешательством, по всей видимости, ожидая от него совершенно не ту реакцию, которую в итоге получил. — Ну ты… — брюнет прокашлялся, пытаясь скрыть дрожь в голосе, но при этом привлекая внимание Миккельсена, — вообще, как к этому относишься? — К чему именно? — совершенно невинно спросил Мадс, поднимая брови и изображая абсолютное непонимание. Вот куда смотрели жюри на «Оскар» в тот момент? Такое неподдельное удивление не смог бы изобразить ни один актёр во всём этом чёртовом мире. Хью настолько засмущался от этого вопроса и перспективы говорить это всё вслух, что почувствовал, как его уши постепенно начали гореть, лицо становиться красным, а пальцы рук и вовсе слегка задрожали. — К поцелую, Мэсс, — пробормотал Дэнси так, чтобы его мог слышать только один датчанин. Показывать такую реакцию перед другими коллегами совершенно не хотелось. Да и Мадс в этом всём был совершенно нежелательным зрителем. Хью замечал, как Миккельсена веселили его эмоции каждый раз, когда тема заходила об отношениях их персонажей. О, об этом датчанин мог говорить вечно, издеваясь над бедным Хью, который всё больше и больше смущался. — А как я должен к этому относиться? — с издёвкой покосившись на брюнета, начал Мадс. — Это же наша работа и, если бы мне пришлось ещё один сезон терпеть рядом с собой кучу посредственности в виде очередной пассии Ганнибала — я бы всё равно старался отыграть на все сто. — положив руку на плечо Дэнси, датчанин как будто задумался на несколько секунд, а потом продолжил: — Но я бы соврал, если бы не сказал, что безумно рад за этих двоих. — наконец закончил он свою мысль. Хью на это лишь шумно выдохнул. Ровный низкий голос и такие уверенные фразы успокаивали и даже заставляли поверить, что это всё не что иное, как просто сбой в системе. Дэнси просто слишком сильно вжился в роль Грэма, то и дело перенося личные моменты в работу и наоборот. Да, именно поэтому он вот уже несколько сезонов не может оторвать взгляда от этих соблазнительных губ, не может сдержать мурашки при каждом прикосновении друга. Именно поэтому он… И тут его мысли прервала рука, которая с плеча скользнула на шею, слегка притягивая к себе: — И также я бы соврал, если бы сказал, что не ждал этого момента уж слишком долго, — прошептал Миккельсен на ухо Хью, который только и мог, что стоять, совершенно не двигаясь, и думать о том, как приятно ощущается жар чужого дыхания. Но эти ощущения продлились не так долго, потому что через секунду датчанин отстранился и улыбнулся так, словно ничего не произошло, а затем и вовсе, обернувшись, помахал кому-то из команды. — Ладно, Хьюстон, пойду прихорашиваться, — произнёс Миккельсен, посмеиваясь, — такое важное событие, в конце концов, я должен выглядеть восхитительно. — Ага, и фату не забудь. — решил поддержать шутку Дэнси, пока его окончательно не разоблачили. — Обязательно, если обещаешь хорошо себя вести в первую брачную ночь. — игриво подмигнув, парировал Мадс и, похлопав британца по спине, удалился в гримёрку. Хью последовал его примеру. Хоть после этих шуточек британец немного подуспокоился и смог совладать с эмоциями — это ещё совершенно не означало, что его волнение куда-то ушло. Они будут целоваться в первый раз. Перед кучей камер. Это смущало и одновременно приободряло. Всё-таки, он хороший актёр, а значит почти все реакции собственного тела можно будет объяснить слишком профессиональной актёрской игрой. Наверное. В любом случае это был единственный план, хоть как-то отдалённо напоминающий правду. А раз других вариантов не было, то и выбирать было не из чего. В гримёрке его чуть-чуть подкрасили, слегка убирая морщины и выравнивая тон кожи, чтобы его лицо лучше смотрелось, после чего его одели и буквально вытолкнули из помещения, потому что сам брюнет слишком сильно погрузился в собственные мысли, что не слышал и не видел абсолютно никого вокруг себя. Пока на горизонте не появился Мадс. Он спокойно стоял и разговаривал с Фуллером, показывая пальцем на определённые моменты в сценарии и посмеиваясь. Вместо привычного ганнибальского костюма-тройки на мужчине были строгие классические брюки песчаного цвета и белая рубашка с рукавами, аккуратно закатанными до локтей. Выглядело это просто прекрасно. Подвёрнутые рукава и несколько расстёгнутых верхних пуговиц придавали некоторую небрежность его образу. Такой Ганнибал выглядел как-то по-домашнему уютно, конечно, если сравнивать с остальными образами Лектера. — Хьюстон, ты чего там встал? Иди сюда, надо обсудить кое-что. — немного повысив голос, так, чтобы задумавшийся Дэнси точно его услышал, позвал Мадс. На ватных ногах британец подошёл к мужчинам и посмотрел в текст. Ахуеть… Одного мимолётного взгляда хватило, чтобы глаз зацепился за уж очень пикантные подробности, которые расписал Брайан. Нет, британец, конечно, догадывался, что участь быть настолько детально расписанной выпадет и их сцене, но не так же… От шока, что ему придётся всё это вытворять, Хью начал слышать биение собственного сердца, которое в данный момент колотилось как бешеное, ощущаясь у него чуть ли не в горле. — Я вот подумал, что раз уж тут тебя вжимают в столешницу, то почему бы сразу и не посадить тебя на неё, становясь между твоих разведённых ног? Разве так не было бы интересней? — лукаво прищурившись, произнёс Миккельсен, внимательно следя за реакцией британца, которому приходилось собирать себя и своё самообладание по крупицам, при этом стараясь придумать какую-нибудь отговорку, чтобы это не звучало так, словно эта сцена его действительно настолько волнует. Проблема была в том, что датчанин чертовски точно чувствовал Лектера, поэтому отговорки из разряда «Лектер бы так не сделал» хоть и могли сработать, но очень вряд ли. Поэтому Хью выбрал немного другой путь. — Я думаю, что Ганнибал не сделал бы это сразу, — начал Дэнси, — он так долго ждал, пока Уилл примет себя, а потом ещё и самого Лектера. Вряд ли бы он превратил их первый поцелуй в что-то… серьёзное. — закончив, брюнет выдохнул, прокручивая в голове свои слова и оценивая, насколько правдоподобными они выглядели. — Вот именно! Учись, старина, вот как нужно медленно разогревать аудиторию! — смотря куда-то за Хью, Фуллер кивнул собственным мыслям и перевёл взгляд на актёров. — Раз уж мы решили остановиться на этой версии, то даю вам минуту на подготовку, и начнём. — и, сказав это, Брайан развернулся и направился на площадку. Как только режиссёр отошёл на приличное расстояние, Дэнси почувствовал руку у себя на макушке. Развернувшись, он встретился почти лицом к лицу с Миккельсеном, их разделяли несколько сантиметров из-за разницы в росте. Хью задержал дыхание, чувствуя то, как вальяжно пальцы мужчины перебирали его только что уложенные волосы. Ну, Мадсу и так бы пришлось немного подпортить сделанную брюнету укладку уже во время самой сцены, исходя из того, что понаписал Брайан на своих чёртовых листочках сценария, так что Дэнси не сильно переживал над тем, как будет выглядеть в кадре. — Абстрагируйся, Хьюстон. — успокаивающим тоном начал Миккельсен, — Просто представь, что это всего лишь персонажи, просто сцена. Ничего в этом такого нет… — продолжая поглаживать его кудряшки, Мадс довольно смотрел на то, как британец ненадолго прикрыл глаза, позволяя себе расслабиться от таких простых, но самых нужных в тот момент действий. — Так, это, вроде, и так просто сцена с персонажами. — пытаясь не выдать себя, заявил Дэнси. — Хью, Мадс, вы там скоро? — прозвучал вопрос от Фуллера. Британец открыл глаза и увидел, что все уже собрались и стояли, ожидая только главных героев. — Для кого как, Хьюстон. Для кого как. — тихо ответил Миккельсен и, развернувшись, пошёл на площадку. Эти слова… У брюнета не было времени думать о них, но они сами лезли в голову, не позволяя успокоиться. Дэнси закрыл глаза. Вдох, выдох… Зайдя на площадку, он встал рядом со злополучной столешницей и опёрся на неё руками, пытаясь сделать совершенно невозмутимое выражение лица. Ведь Грэм не знал, что его собирались поцеловать. Он просто стоял на кухне и разговаривал с Ганнибалом… — Давайте, ребята! Три, два, один… — раздался писк камер, ознаменовавший начало первого дубля этой долгожданной проклятой сцены. На них были направлены все глаза и камеры, все лампы, из которых мягкий тёплый свет, наполнял всё пространство кухни. Хью мог бы это услышать или заметить, но всё, к чему было приковано его внимание — это такие манящие пухлые, чуть вздёрнутые в улыбке губы и глаза, в которых горело желание, способное сжечь дотла, а главное нежность, обещающая полностью потопить его в своих волнах безумия. Чёрт, это выглядело так искренне, что Дэнси в который раз поймал себя на мыслях, действительно ли это просто работа со стороны датчанина?