Тебе всё ещё скучно?

Увидев, как Хью в спешке покидает съёмочную площадку, бросив всем оставшимся нелепое скомканное прощание через плечо, Мадс понял, что перегнул. Да, он привык, что между ними никогда не было просто дружбы, по крайней мере, в том привычном смысле слова, о котором сразу бы подумало большинство людей. Возможно она и была, когда-то, в самом начале их знакомства, но, казалось, это было так давно, что уже точно и не вспомнить. Ещё во время съемок «Короля Артура» у них уже сложилось настолько прекрасное взаимопонимание, слаженность, обусловленная высокой профессиональной игрой, появились общие шутки, общие смешные моменты между дублями, которые они любили вспоминать, отдыхая в пабе от рабочего процесса, и, безусловно, привязанность, что это всё в совокупности сразу же переросло в нечто большее, чем просто товарищество. Ведь кто сможет устоять перед соблазном, когда встретит кого-то, кто смотрит на мир абсолютно такими же глазами. Глаза… Именно эти два синих омута и стали первым звоночком, когда Мадс понял, что начал окончательно и безвозвратно тонуть, причём без единого шанса на спасение. Однажды, сидя в монтажной и наблюдая за одним из отснятых эпизодов, Миккельсен отчётливо увидел, как глаза Хью сменили цвет. Из ярких кристаллов небесно-голубого оттенка они вдруг стали серыми с глубоким вкраплением синевы, что напомнило линию горизонта, когда беспокойные тёмные воды океана сливаются с грозовым небом, создавая при этом прекрасный своей мрачностью градиент. Сразу после этого случая Мадс то и дело подлавливал себя на том, что не может перестать смотреть. Каждую такую смену оттенка он воспринимал как что-то невероятное, неземное, что-то прекрасное, во что было просто невозможно не влюбиться. Например, ранним утром глаза Дэнси всегда были тёмно-синими, что явно, как уже позже понял датчанин, указывало на тяжёлый подъём с постели и очевидный недосып мужчины. В обеденное время его глаза заметно светлели, превращаясь в прекрасный голубой, который, ловя на себе солнечный свет, начинал будто светиться, что в сочетании с его фарфорово-бледной кожей и херувимскими кудряшками придавало его внешности такую невинность, что Мадс то и дело представлял себе этого ангела совершенно не в ангельском амплуа. К вечеру же, в угасающем дневном свете, глаза британца приобретали глубокий зелёный оттенок, напоминающий собой цвет пальмовых листьев, через которые пытаются проникнуть игривые солнечные блики. А ночью… Ночью в них просто хотелось утонуть, нырнуть в этот омут и больше никогда не выныривать, ведь они ничем не отличались от таинственной иссиня-чёрной манящей глубины озера, освещённого лунным светом в знойную летнюю ночь. Уже спустя месяц подобных наблюдений Мадс мог безошибочно определить не только время суток, но и настроение Хью, всего лишь глядя на оттенок его глаз. Когда мужчина был расстроен или грустил, его радужка становилась цвета штормового неба, а когда он был счастлив — глаза меняли оттенок на ярко-голубой, который буквально искрил непринуждённым озорством. И всё чаще и чаще Мадс стал наблюдать, что такой цвет глаз у Хью был только тогда, когда они находились вместе. Это не могло не льстить. Миккельсен буквально взял себе за правило — всегда заставлять британца улыбаться, всегда делать так, чтобы его глаза горели от удовольствия, всегда пробуждать этот игривый блеск, который так сильно стал сводить его с ума. Стоило Мадсу бросить вскользь несколько шуток, как Дэнси заметно менялся в лице, его глаза загорались, на коже появлялся робкий румянец, а губы алели от частого покусывания. Интересно, Хью хоть отчасти понимал, каким невероятно прекрасным и соблазнительным созданием он был в такие моменты? Чем чаще Дэнси находился с Мадсом, тем комфортнее он чувствовал себя, где бы они ни были. Осанка британца выпрямлялась, плечи горделиво расправлялись, обнажая изящную белоснежную шею, выражение его лица становилось более дерзким, игривым. Казалось, что даже неосознанно, мужчина явно с ним флиртовал. Конечно, это не было флиртом с очевидным намерением соблазнить, но тот факт, что Хью однозначно нравилось, когда Мадс пожирает его глазами — отрицать было невозможно, ведь из раза в раз британец неосознанно вёл себя именно так, чтобы видеть, как Миккельсен на него смотрит. Он облокачивался на письменный стол, читая сценарий, будто не понимал, что у Мадса перехватывает дыхание от вида его выгнутой спины, он садился в кресло широко расставив ноги, позволяя обтягивающим джинсам Уилла добить датчанина окончательно, он закусывал нижнюю губу и поднимал брови, нарочито невинно заглядывая датчанину в глаза, совершенно не задумываясь, что при этом он выглядит самым порочно-соблазнительным существом, которое только можно себе вообразить. А это его чёртово «пожалуйста» в финале съёмок 3 сезона… И хоть по сценарию со стороны Ганнибала этого не было, но Мадс просто не смог сдержать ухмылку, ведь единственной его мыслью после этой очевидной провокации было лишь разорвать смирительную рубашку и поставить этого ангела на колени, заставив его с точно такой же интонацией умолять о члене, которым бы Миккельсен дразнил его, очерчивая сочащейся смазкой головкой контур его прекрасных пухлых губ. Губы… Эти губы тоже сводили его с ума, ещё с того момента, когда Хью впервые провёл по ним языком, как показалось Мадсу, демонстративно медленно, будто целью каждого действия мужчины было окончательно уничтожить выдержку Миккельсена. Кстати, до знакомства с Хью датчанин никогда на неё не жаловался. Может, потому, что и так всегда получал, что хотел и кого хотел, а может, потому, что до встречи с Дэнси он ещё даже не понимал, что значит не просто хотеть, а отчаянно жаждать. Жаждать настолько, что всё остальное просто меркнет. Жаждать до покалывания в пальцах, до спазмов внизу живота, до мурашек на коже, когда кровь внутри буквально закипает, превращая в безвольное нуждающееся существо, которое живёт ради единственной цели, единственного человека, который в одночасье заменил собой солнечный свет, кислород, еду и воду одним лишь своим присутствием. Всё, что начиналось как дружба с безобидным невинным флиртом, переросло в убийственную всепоглощающую любовь, в жажду обладания и в стремление завоевать. И все эти годы Мадс вёл внутри себя ожесточённую борьбу между сердцем и разумом. В своей голове он понимал, что его чувства… неудобны. И дело было даже не в его жене. Да, Ханне определённо дорога ему, и он любит и уважает её за то, что она подарила ему прекрасных детей и была рядом в тот момент, когда датчанину нужен был хоть кто-то. Но он был тогда слишком молод, чтобы осознать, что просто попал под очарование более взрослой, опытной и мудрой женщины, а когда оно рассеялось — было уже слишком поздно. Брак, дети, материальные обязательства, а также популярность, репутация и карьера, которые были бы безвозвратно похоронены вместе с подачей документов на развод. Но главное было даже не это, а что помимо риска разрушить собственную жизнь, он также угрожал погубить и жизнь британца, а эта мысль была уже полностью невыносима. Но вот сердце… оно совершенно отказывалось слушать голос разума, потому что, казалось, уже слишком давно стало биться лишь только ради одного человека. Человека, который свёл его с ума, лишил рассудка и рациональности, человека, который влюбил его в себя каждой клеточкой своего существа, человека, который сообщил ему сегодня, что уже месяц как не живёт с женой, человека, который в данный момент просто сбежал, как только почувствовал, что его окончательно загнали в угол. И если изначально Мадс и ощущал раскаяние, вину, то сейчас… оставшись один в декорационной постели с ноющей болезненной эрекцией, вызванной его прекрасным соблазнительным ангелом, который ещё минуту назад стонал ему в ухо, рассыпаясь под тяжестью его тела, то сейчас… Сейчас он чувствовал лишь одно, а именно — первобытный животный инстинкт преследовать свою пару и взять то, что принадлежит ему по праву. Заломать, закрыть рот рукой и просто присвоить себе самым жёстким и варварским способом, отчаянно пытаясь помнить про то, что это их первый раз, а значит он просто обязан сдерживаться и сделать так, чтобы его любимому человеку было не просто не больно, но и приятно, чтобы он испытал такое удовольствие, которое раньше никогда и ни с кем не испытывал. Собравшись с мыслями и сделав глубокий вдох, Мадс резко встал с кровати и направился вслед за Дэнси, лишь на секунду замерев у выхода из декорационной спальни, осознав, что, как и британец, он совершенно забыл отпроситься у режиссёра, который ещё ни слова не сказал о том, что их рабочий день закончен, и они могут быть свободны. Взглянув на Фуллера, который, как и ожидалось, понял всё совершенно без слов, посмотрев на него с выражением лица, читающимся только как: «Какого хера ты всё ещё здесь?!», датчанин благодарно кивнул в знак прощания и, наконец, покинул помещение. Забежав в гримёрку и быстро переодевшись в свои штаны и толстовку, он вышел из съёмочного павильона, сел в машину и, вдавив педаль газа в пол, направился в своё новое будущее.

***

Хью как раз включил прохладный душ, в надежде хоть немного успокоиться и снять невыносимое напряжение, которое уже давно требовало незамедлительного выхода, когда услышал нетерпеливый стук в дверь. Брюнет словил секундное замешательство и ещё несколько мгновений просто стоял на месте, прекрасно понимая, кто стоит за дверью и что за этим последует. Вероятнее всего, это и была та самая точка невозврата, когда ты всё ещё находишься на крепкой почве, но буквально через секунду делаешь прыжок в пропасть и понимаешь, что назад уже дороги не будет. И сейчас эта самая «пропасть» стояла по ту сторону двери, обещая его окончательную погибель. Боже, как же ему было стыдно. Последние несколько лет он то и делал, что пытался убедить себя, Мадса, каст, да и всех окружающих, что ничего не происходит, поддерживая эту иллюзию дружбы и продолжая молчать о том, что было уже давно всем очевидно. Конечно же Мадс всё знал. Как и Хью знал о том, что эти чувства взаимны. Да, он любил этого человека, любил очень давно, причём настолько всепоглощающе, неразделимо и отчаянно-страстно, что он впервые за долгие годы почувствовал себя не мужчиной, а маленьким мальчиком, ребёнком, который струсил и старался спрятать своё самое уязвимое место, понимая, что эти чувства в конечном итоге вполне могут его уничтожить. Мадс действительно мог его уничтожить. Как же было странно ощущать, что всего лишь в одном человеке может заключаться абсолютно всё: весь мир, жизнь, любовь, счастье, надежды, понимание, безопасность, стабильность, преданность, страсть, будущее, мечты, вера, уют, теплота, забота и… дом. Да, Мадс действительно был для него тем самым человеком, обняв которого, Хью мог с уверенностью сказать, что находится дома. Услышав ещё несколько требовательных ударов, брюнет наконец поспешил в прихожую и, собрав в кулак всю свою решимость, а также остатки разбитого в щепки самообладания, всё же открыл чёртову дверь и отошёл в сторону, чтобы дать этому самодовольному ухмыляющемуся датскому совершенству свободный доступ в его номер. Мадс, как и ожидалось, проследовал внутрь незамедлительно, без слов принимая любезное приглашение находящегося на грани мужчины, но вот о чём Хью и подумать не мог, так это о том, что его бесцеремонно впечатают в дверь с другой стороны, заставив её громко захлопнуться, наконец оставляя их один на один друг с другом, а также со всеми теми эмоциями, которые уже давно требовали неизбежного выхода. Хью не мог вспомнить, когда его в последний раз так целовали. Если быть до конца честным, наверное, никогда, ведь он ещё ни разу не ощущал, что ему требуется точка опоры просто для того, чтобы его ноги случайно не подкосились и не уронили его на пол, оставив абсолютно беспомощным и нуждающимся у ног своего разрушителя. В том, что Мадс разрушал его — нельзя было даже усомниться. Изо дня в день Хью чувствовал лишь то, что постепенно сходит с ума. Он не мог пить, есть, не мог засыпать, не мог просыпаться, не мог обедать, разговаривать, работать, не мог мастурбировать или даже, в конце концов, трахаться, чтобы ни разу не подумать об этом грёбаном забавляющемся засранце, который сейчас завладел его ртом в настолько собственнической и непреклонной манере, что это не оставляло никаких сомнений, кому именно принадлежал мужчина перед ним. Мадс буквально пожирал его губы, покусывая и посасывая каждую из них поочерёдно в перерывах между тем, как вылизывал его рот изнутри, переплетая вместе их языки, обводя зубы и лаская дёсны брюнета с таким рвением, что Дэнси ничего не оставалось, кроме как нетерпеливо стонать и поскуливать в поцелуе, позволяя датчанину жадно проглатывать каждый отчаянный звук его нескончаемой жажды. Как только Мадс отстранился, дав им возможность сделать несколько глотков необходимого воздуха, Хью всё же попытался предпринять хоть что-то, чтобы понять, что именно происходит, и что будет после этого, ведь происходящее сейчас — это не какое-то маленькое приключение, которое в дальнейшем можно будет проигнорировать, делая вид, что ничего такого на самом деле не произошло, а полноценное судьбоносное решение, полностью меняющее статус их отношений и переворачивающее всю их жизнь с ног на голову. На мгновение поймав взгляд датчанина, Дэнси нарушил установившуюся между ними тишину, прерываемую разве только громким и несдержанным дыханием обоих мужчин, которые всё ещё безуспешно пытались восполнить потраченные запасы кислорода: — Что ты здесь делаешь, Мэсс? Вопрос, сорвавшийся с его языка, казался настолько чуждым, что Хью тут же прикусил свою недавно зацелованную губу, прекрасно понимая, что это самое правильное место в мире, где на самом деле должен находиться Миккельсен — рядом с ним. — А на что это похоже? — саркастично ответил Мадс, позабавленно приподнимая бровь, после чего снова сократил расстояние между ними для очередного жадного и требовательного поцелуя. Чувствуя, что брюнет не до конца удовлетворён его ответом, несмотря на всю очевидность ситуации, датчанин вновь неохотно оторвался от желанных губ и всё же решил уточнить: — Заканчиваю начатое. — Это не правильно, Мэсс… — прошептал Хью, находясь на грани непролитых слёз, ведь на самом деле, несмотря на свои слова, он готов был буквально умолять, требовать, делать всё что угодно, даже постыдно упасть на колени, если понадобится, лишь бы мужчина перед ним никогда не останавливался. На этот раз Мадс разорвал прикосновение с достаточно резким вздохом, что как нельзя красочно передало его раздражение и накопившуюся за все эти годы усталость из-за нескончаемой неразберихи в их отношениях. — А что для тебя правильно, Хьюстон? — спросил Миккельсен, требовательно приподняв подбородок брюнета и заставив его посмотреть себе в глаза. — Скрывать свои чувства на протяжении нескольких лет — это правильно? Оставаться с тем человеком, которого давно не любишь — это правильно? Притворяться, что не видишь, как сводишь меня с ума, и продолжать флиртовать, делая вид, что ничего не происходит — может быть, это правильно? Или правильно сбегать со съёмок, просто потому что не можешь вынести моих прикосновений? Может, правильно мастурбировать в душе, кончая с моим именем на языке, сильно закусывая при этом руку, лишь бы вдруг не услышала твоя дорогая Клэр? Или, может, правильно возвращаться к ней в постель после этого и сразу засыпать, прикрываясь усталостью на работе, лишь бы не трахать её просто потому что это не я? Может, это правильно, Хью? — прорычал Мадс, совершенно не скрывая болезненной горечи в голосе. — Если всё это действительно правильно, просто скажи мне остановиться. Попроси оставить тебя в покое и больше никогда не позволять себе надеяться. Прикажи мне перестать касаться тебя и наслаждаться тем, как ты растворяешься в прикосновениях, словно в поисках утешения. Попроси меня уйти, попроси забыть все эти нуждающиеся стоны, которые ты издавал минуту назад, разваливаясь на части и извиваясь в моих руках. Попроси больше не думать о том, что значит быть рядом, быть в тебе, что значит мечтать о том, как ты будешь скулить и требовать большего, как отчаянно будешь выгибать спину, лишь бы ощутить меня ещё глубже. Просто прикажи мне перестать болеть этим… Болеть тобой. — И ты перестанешь? — практически неслышно спросил брюнет, проглатывая тошнотворный ком в горле от ощущения, что он словно находился на грани смерти. — А ты попросишь? — тут же дерзко переспросил Мадс, вздёрнув свой подбородок в жестоком вызове. Хью опустил глаза, не в силах произнести ни слова. Резкая боль от осознания, что всё происходящее между ними может просто рухнуть, в одночасье вернувшись в ранг обычной дружбы или, не дай Бог, чисто профессиональных отношений, заставила все его внутренности сжаться от разрушительной пустоты, мигом пронзившей его рёбра и окончательно лишившей его возможности нормально вздохнуть. — Так что ты скажешь, Хью? — надавил Миккельсен, всё ещё глядя в лицо брюнета, не оставляя попыток установить зрительный контакт. — Скажу, что лучше продолжить этот разговор в спальне, если, конечно, ты не хочешь взять меня прямо на полу в прихожей. Не успев договорить, Дэнси почувствовал, как Мадс резко подхватил его на руки, придерживая обеими ладонями за задницу, заставив Хью постыдно развести ноги и заключить его бёдра в крепком кольце. — О нет, мой милый мальчик, в спальне нам будет уже не до разговоров, поверь мне. — пророкотал Миккельсен, ошпарив шею брюнета горячим дыханием, прямо перед тем, как бросить его на большую кровать и накрыть своим телом, жадно и собственнически впечатывая британца в матрас, тем самым автоматически пресекая любую попытку вырваться. Хью был бы лжецом, если бы сказал, что настолько явная демонстрация силы и хорошей физической подготовки его не завела, ведь, чёрт возьми, это было так обжигающе жарко, что на мгновение он даже забыл, что тоже является мужчиной, взрослым достаточно крупным мужчиной, а не грёбаной принцессой, которую можно как пушинку схватить на руки и отнести на любовное ложе. Не желая тратить более ни секунды, Мадс начал нетерпеливо расстёгивать рубашку мужчины под ним, невольно улыбаясь тому, что эта вещь принадлежала Уиллу, ведь, когда Хью в спешке убегал из павильона после их весьма «скучной постельной сцены», он не заходил в гримёрную, чтобы переодеться в свою одежду, а нацепил то, что датчанин снял с него во время съёмок. — Ну что, попался, профайлер? — забавляясь спросил Миккельсен, жадно и весьма по-ганнибальски прикусив британца за оголённую ключицу, вместе с тем, как ещё сильнее впечатал его в кровать собственным весом, заставляя Хью шире раздвинуть перед ним ноги, чтобы освободить датчанину больше места. — Боже, Мэсс, — простонал Хью, сразу же закусив губу от собственного унизительного хныканья, сорвавшегося с его губ, как только почувствовал, что Мадс начал целовать каждый новый открывшийся участок его тела по мере того, как расстёгивал пуговицы одну за одной, пока неожиданно не ошпарил дыханием чувствительный участок кожи над линией его штанов. Казалось, что это только подстегнуло датчанина поторопиться, который, больше не медля, одним резким движением сорвал с брюнета расстёгнутую рубашку, отправляя её на пол бесформенной кучей, а затем сделал то же самое со штанами, стянув их также быстро и нетерпеливо вместе с промокшими насквозь боксерами. И тут Хью понял, что готов провалиться под землю, ведь то, что он увидел в следующее мгновение — могло буквально заставить его кончить от силы собственного смущения, граничащего с уничтожающим желанием. Мадс сидел на нём сверху, всё ещё полностью одетый, и смотрел на него так, словно он был чем-то несуществующим, чем-то божественным. — Ты же понимаешь, что это всего лишь я? — еле слышно прошептал британец, стараясь прикрыть смущение за нелепой попыткой отшутиться, просто потому, что чувствовал, что ему надо было сказать хоть что-то, чтобы вывести Мадса из состояния временного оцепенения. — В том-то и дело, — отозвался Миккельсен, сильно севшим от возбуждения голосом, всё так же жадно продолжая смотреть на открывшееся перед ним пиршество. — Это всего лишь ты, и ты — всё, Хью. Ты — действительно всё. Услышав эти слова, Дэнси понял, что ему не нужна никакая эмпатия своего персонажа, чтобы почувствовать всю ту бурю эмоций, всю ту страсть, желание и неутолимый голод, которые были заперты все эти несколько лет, ожидая своего шанса, чтобы наконец вырваться, обрушившись на британца совершенно бесстыдной волной неприкрытого вожделения. Хью не хотел торопить события, потому что всё ещё не мог поверить в происходящее, не мог до конца осознать, к чему это приведёт, и какими будут последствия, да и что уж скрывать, весьма сильно побаивался предстоящего опыта, прекрасно понимая, что проникающий секс между мужчинами просто не может быть до конца безболезненным, особенно, если речь идёт о самом первом подобном опыте. Но, несмотря на это, британец всё же набрался смелости и, пользуясь минутным замешательством Мадса, стянул с него толстовку, отправив её на пол к своей одежде. Это действие вызвало достаточно хищную улыбку датчанина, от которой у Хью пробежали мурашки по всему телу, заставив Мадса двигаться дальше и устранить последнее препятствие между ними, которое до сих пор не давало их коже соприкоснуться как следует. В том, как поспешно Миккельсен избавился от оставшейся на нём одежды — ощущалась сильнейшая нетерпеливость вновь вернуться к чужому телу, которая слишком сильно контрастировала с бережными поглаживаниями его рук, нежно изучающими тело Хью подушечками пальцев. На мгновение британец застыл, впервые увидев Мадса полностью обнажённым в непосредственной близости перед собой. Да, он видел его голым и раньше, когда смотрел старые фильмы с его участием или на съемках той самой сцены, где его связали на ферме Вёрджеров, но ещё никогда так близко и, тем более, в возбуждённом состоянии. «Чёрт, а он крупный…» — пронеслось в голове у Хью, когда он смотрел на массивную эрекцию своего уже нихрена не друга в безмолвном замешательстве от смеси бесконечного восхищения, предвкушения, возбуждения и леденящего страха. Увидев неожиданное смятение на лице брюнета и вспышку волнения в его глазах, Мадс позабавленно приподнял бровь, в немом вопросе, словно побуждая Дэнси озвучить свои мысли. Осознав, что его реакция была слишком очевидной для того, чтобы её не заметить, Хью прочистил горло и всё-таки набрался мужества для короткого заикающегося комментария: — Мэсс… я не уверен, что смогу это… полностью принять… Я просто… — брюнет не успел закончить фразу, как его губами тут же завладели в жадном, требовательном поцелуе. — Смотря куда, — забавляясь подмигнул датчанин и игриво провёл подушечкой большого пальца по нижней губе Хью, немного проникая внутрь, чтобы собрать небольшое количество слюны. — Если сюда, то по началу действительно не сможешь, для этого потребуется опыт и постепенное освоение различных техник дыхания, а что касается этой, не менее заманчивой глубины, — Мадс неторопливо переместил руку между разведённых ног брюнета и коснулся его тугой сжимающейся дырочки, ласково массируя девственный вход ритмичными поглаживаниями скользкого от слюны пальца, — то, поверь мне, Хьюстон, твоё тело будет безумно жадным до каждого моего сантиметра, это я тебе обещаю. Хью понял, что начал задыхаться, и дело было вовсе не в весе, удерживающем его прижатым к матрасу, а в том, что каждое прикосновение датчанина к его телу ощущалось как разряд электрического тока, как невероятная синестезия, сделавшая из его тела один сплошной оголённый нерв. Но Дэнси даже в самых смелых своих фантазиях не мог себе представить, как будут ощущаться руки Мадса на самой запретной, уязвимой и сокровенной части его тела — это действительно была настоящая сенсорная перегрузка, заставившая его поперхнуться собственным стоном. — Тогда докажи мне это. — поддразнивая ответил Хью и, не обращая внимание на собственное смущение, раздвинул ноги ещё шире, чтобы дать руке Мадса больше манёвренности. — Мой жадный, нетерпеливый и безумно хитрый мальчик, — промурлыкал датчанин, сцеловывая с губ Хью отчаянные проклятья, вырвавшиеся из него в тот момент, когда Мадс проник через плотное колечко его мышц самым кончиком пальца. — Нет, так не пойдёт, ты ещё слишком тугой для этого, — он поцокал языком в притворном негодовании, потихоньку вынув палец обратно и, слезая с брюнета, скомандовал: — Повернись. По его тону Хью сразу же понял, что это была не просьба и, почему-то, от этого осознания ему снова захотелось кончить совершенно нетронутым. Тем не менее, подавив сдавленный всхлип, он послушно развернулся и инстинктивно выгнул спину, принимая одну из самых откровенных и непристойных позиций. — Если бы ты знал, что ты со мной делаешь, Хью, — практически прорычал Мадс, занимая удобное положение сзади. — Ты такое невероятное зрелище, что я всё ещё не знаю, как у меня хватало самообладания сдерживаться всё это время. — Так не сдерживайся, — подстегнул его Дэнси, но тут же застонал и спрятал горящее от стыда лицо в сгибе локтя, когда почувствовал, что Мадс широко раздвинул его ягодицы большими пальцами, открывая себе вид на тёмное сморщенное колечко, отчаянно пульсирующее в такт бешеному сердцебиению брюнета. — Боюсь, если я перестану сдерживаться, то просто тебя порву, — игриво пророкотал датчанин, будто зная, что на подсознании Дэнси безумно нравилось подобное проявление собственничества и демонстрация силы, — а кровь — это так себе смазка. Так что потерпи, придётся ещё немного подождать. В следующую секунду Хью задохнулся собственным стоном, почувствовав, как Мадс начал жадно вылизывать его дырочку языком, бесцеремонно проникая внутрь, словно постепенно уговаривая тугие мышцы сдаться и открыться ему как следует. — Боже… Мэсс, что ты… делаешь? — дикое и разрушительное смущение заставило голос Хью звучать практически неслышно. Он хватал ртом воздух, закусывал запястье и извивался, не понимая, то ли он хочет избежать столь интимной ласки, то ли насадиться на чужой язык, умоляя, чтобы Мадс ласкал его ещё глубже. Как же Дэнси был благодарен за то, что в комнате был выключен свет. — Вылизываю твою чертовски соблазнительную задницу, Хьюстон, — ухмыльнулся Миккельсен, словно издеваясь над брюнетом за то, что он задавал такие глупые вопросы, а затем, вытерев лишнюю слюну с подбородка о ягодицу Дэнси, саркастично добавил: — А на что ещё это по-твоему похоже? Хью так и не смог ответить, потому что снова заскулил, уткнувшись лицом в подушку, когда почувствовал, что Мадс не просто проник в него языком на всю длину, но и начал совершать фрикции, то полностью вынимая язык, то наоборот, загоняя его обратно, лаская чувствительные стенки его входа, нажимая на них самым кончиком, а в перерывах между этим жадно посасывая саму дырочку снаружи, что заставляло Хью срываться с унизительных всхлипывающих стонов на отчаянный несдержанный крик. Как только британец поймал себя на мысли, что не хочет, чтобы эта унизительно-сладкая пытка когда-либо заканчивалась, он вдруг почувствовал, как язык сменился настойчивым вторжением пальца, что заставило его тело инстинктивно сжаться. — Ну же, мой мальчик, расслабься, — промурлыкал Мадс, успокаивающе покрывая его спину поцелуями. — Не выталкивай меня. Просто расслабься. Я знаю, что делаю. Хью изо всех сил постарался сделать именно так, как ему было велено, почувствовав, что проникновение уже не было настолько тугим, как раньше, однако вскоре после этого он снова напрягся и вздрогнул от резкого звука щелчка и ощущения маслянистой жидкости, которую датчанин не жалея налил ему между ягодиц, пытаясь протолкнуть её внутрь, чтобы смазать стенки его отверстия изнутри. Брюнет обернулся через плечо на звук щелчка и встретился глазами с Миккельсеном, удивлённо приподнимая брови в безмолвном вопросе. — Я захватил из машины масло для рук, — достаточно буднично пояснил Мадс, с ухмылкой разрывая зрительный контакт и возвращаясь к зрелищу происходящему между ягодиц британца. Да, пусть в комнате и было темно, даже несмотря на лунный свет, проникающий из окна, Хью прекрасно знал, что Мадсу всё было видно. Он явно наслаждался, упиваясь тем, как тугое колечко мышц постепенно раскрывается, жадно втягивая его внутрь. По какой-то неизвестной причине это осознание заставило Дэнси захныкать от уничтожающей смеси стыда и практически болезненного постыдного желания: — Мэсс, пожалуйста… — Ммм, какой жадный мальчик, — Мадс понимающе улыбнулся и добавил второй палец, безошибочно находя простату брюнета, что заставило его громко и несдержанно взвизгнуть. — Нравится? — Да… о Боже, да… — простонал Хью, чуть приподнявшись на руках, отрывая своё тело от матраса. — Это так… блять, просто ещё, пожалуйста. От такого ласкового обращения, от этих ритмичных поглаживаний, заставляющих его тело расслабиться, Дэнси совершенно потерял голову. То ли сказывалось то, что секса у него не было действительно давно, то ли — что Мадс каким-то неведомым образом понимал, что именно ему хотелось в конкретный момент, так или иначе, Хью, совершенно забыв про былое стеснение, призывно выгибался, тёрся о чужие пальцы, скулил и просил, хотя нет, не просил, а именно требовал большего. — А я и не думал, что ты можешь быть настолько отзывчивым, — заметил Мадс, не скрывая нежного поддразнивания в голосе. — Какое благословение. Не выдержав мучительно-сладкой стимуляции простаты, Хью зажмурил глаза и потянулся рукой с своему сочащемуся смазкой перевозбуждённому члену, несколько раз проводя ладонью по всей его длине в попытке хоть немного снять накопившееся напряжение. В следующее же мгновение Мадс грубо схватил его за запястье и, заломав руку Дэнси за спину, резко прижал его обратно к матрасу, при этом без предупреждения и достаточно грубо добавив в его проход третий палец, что заставило брюнета всхлипнуть от обжигающего растяжения. — Ещё одна подобная выходка, и я их свяжу. Ты меня понял? — прорычал Миккельсен, разводя пальцы в сторону, при этом из раза в раз надавливая на чувствительную простату. — Ты либо кончишь с моим членом внутри, либо не кончишь вообще. — Мэсс, я больше не могу… правда. Я просто не выдержу… — Хью чувствовал, что буквально сходит с ума. — Пожалуйста, ты мне нужен. Сейчас. — Какой нетерпеливый, — в притворном негодовании посетовал Мадс, при этом аккуратно вытаскивая пальцы из тела брюнета с ужасно пошлым хлюпающим звуком. — В следующий раз я обязательно займусь тем, что проверю твои пределы. Не успев ответить, Хью понял, что задохнулся, пытаясь сдержать унизительный, болезненный стон от неожиданного полного проникновения. Мадс вошёл в него быстро, одним мощным, но плавным толчком, буквально выбив из него все слова, которые на тот момент он всё ещё был в состоянии произнести. — Блять… — это всё, что удалось выдавить Хью, ощущая приятный и согревающий вес чужого тела на своей спине. — А это больно. — Я знаю, elskede, — нежно прошептал Мадс ему на ухо, успокаивающе поглаживая его кожу подушечками пальцев, — потерпи немного, просто дыши и постарайся расслабиться. Дэнси показалось, что датчанин тоже был на пределе, словно пытаясь собрать всё своё самообладание воедино, чтобы не начать вбиваться в его тело настолько сильно, как, Хью уверен, он бы хотел. Мадс продолжал гладить его, оставаясь полностью статичным, благородно давая телу британца возможность адаптироваться к обжигающему растяжению, при этом ласково шепча ему какие-то нежности на незнакомом для Хью языке. И пусть он не мог разобрать ни слова, брюнет всё равно чувствовал себя настолько любимым, желанным и нужным, что, сам того не замечая, начал потихоньку двигать бёдрами, словно ему требовалось физическое напоминание того, что они буквально стали единым целым. Спустя несколько минут неторопливых, еле заметных фрикций, ласковых успокаивающих слов и прикосновений, Мадс начал наращивать темп, увидев как удовольствие Хью пересилило былую боль от растяжения, заставив его постанывать всё громче и громче на каждом толчке. — Вот так, умница, — ободряюще пророкотал датчанин, покрывая спину Хью поцелуями, периодически собирая капельки пота с линии его позвоночника самым кончиком своего языка. — То, как ты пахнешь, каков ты на вкус, когда я в тебе… Боже, Хьюстон, это действительно похоже на рай. — Я люблю тебя. — слова покинули губы брюнета настолько внезапно, что он даже не смог осознать, как это вообще могло произойти. Да, ему нечего было бояться, он знал, что его чувства взаимны, но, тем не менее, признание выдалось довольно незапланированным. — Мне кажется, что у нас что-то гораздо более глубокое, чем любовь, — прошептал Мадс, снова переходя на нежный и ласковый темп толчков. — Любовь — это всего лишь эмоция, без которой человек вполне может выжить, — он сделал паузу, оторвав корпус Хью от кровати, заставив британца встать на колени и прижаться к нему спиной. — А я вот не уверен, что уже смогу прожить без тебя, Хью. Новый угол воздействия на простату, заставил Дэнси протяжно всхлипнуть, откинув голову Мадсу на плечо. Это была уже агония не боли, а удовольствия, истинного наслаждения, которой он не мог сопротивляться. Это была постыдная слабость мужского тела, с которой Хью никогда раньше не был знаком и не думал, что вообще когда-нибудь познакомится. Стоя в таком положении и наслаждаясь нежными, неторопливыми фрикциями, ему было настолько приятно, что он даже боялся подумать о том, как будет ощущаться член Мадса на его простате при жёстких карающих толчках. — Трахни меня, Мэсс, — прошептал Хью, поцеловав линию нижней скулы датчанина, — я хочу этого, я готов. Просто сделай так, чтоб я забыл всё, кроме твоего имени и ощущения твоей спермы внутри меня. Дай мне полюбить это чувство. Пожалуйста… Последнее слово, произнесённое с той самой интонацией, от которой Мадс буквально сходил с ума, послужило настоящим спусковым крючком, который, по всей видимости, требовался датчанину. После этого он снова толкнул Хью на кровать, заставив его упереться на локти и, взявшись одной рукой за волосы на его затылке, резко потянул на себя, побуждая брюнета инстинктивно выгнуть спину, обеспечив Мадсу более глубокий доступ в собственное тело. Ему потребовалось всего мгновение, чтобы набрать необходимого воздуха и начать серию жёстких безжалостных толчков, наполнив комнату пошлыми шлепками кожа о кожу и пронзительными криками британца, который, казалось, полностью позволил себе потеряться в ощущениях. Хью продержался ещё буквально несколько мгновений перед тем, как сжался вокруг члена Мадса и кончил с задушенным протяжным стоном, обессиленно упав на кровать прямо на собственное липкое освобождение, нетерпеливо разлившееся под ними на простынях. Мадс последовал практически следом за Хью, с глубоким гортанным рычанием, как только почувствовал, с какой силой брюнет сжимал его член внутри себя, словно стремясь выжать из его эрекции всё до самой последней капли. Поняв, что руки его больше не слушались, Миккельсен лёг сверху на спину Хью, ласково целуя брюнета в шею, и аккуратно выскользнул из его тела, простонав от сверхчувствительности. Провалявшись несколько минут в приятном уютном молчании, обмениваясь короткими поцелуями и нежными поглаживаниями, Мадс всё же встал, надев на себя спортивные штаны и вытащив из кармана пачку сигарет с мобильным телефоном, направился в сторону балкона. — И кому ты собрался звонить сразу после секса со мной? — поинтересовался Дэнси, лениво потягиваясь на чистой стороне простыней. Он не хотел, чтобы слова прозвучали настолько ревностно, но после того, что произошло этой ночью, после всех тех слов, что Мадс позволил себе сказать, Хью не мог даже вынести мысли о том, что с восходом солнца они снова сделают вид, что ничего такого не происходит, и что они просто друзья, которые получают взаимное наслаждение от абсолютно недружеского флирта. — Адвокату, Хьюстон, — сказал Мадс с позабавленной улыбкой. — Кому же ещё? — В 4 утра? — А почему бы и нет? Я плачу ему хорошие деньги, поэтому я думаю, что мистеру Тёрнеру не составит труда подготовить необходимые документы к утру и привезти мне их дубликаты на подпись. Увидев, что Хью всё ещё выглядит неубеждённым, словно пытаясь найти подвох, Мадс снова подошёл к нему и, приподняв его подбородок указательным пальцем, в безмолвной просьбе заглянуть ему в глаза, произнёс: — Глупый, если ты думаешь, что после сегодняшней ночи я тебя отпущу, то ты чертовски плохо меня знаешь. Ханне уже давно знала, что всё к этому идёт, ведь я никогда не держал в секрете свои чувства к тебе… — Мадс сделал паузу, погладив щеку Хью подушечкой большого пальца, — Но, а если ты переживаешь за Клэр, то… — Я не переживаю за неё, — ответил Дэнси, так и не дав датчанину договорить. — На самом деле, я уже давно подозреваю, что у неё кто-то есть. Мадс поднял бровь явно в замешательстве и, заинтересованно наклонив голову в бок, дал Хью понять, что жаждет подробностей. — Что?.. — Хью ухмыльнулся и пожал плечами. — Я давно понял, что у неё кто-то появился, но мне было лень, да и, честно говоря, слишком безразлично, чтобы всё это выяснять. Наоборот, я чувствовал себя комфортно, ведь перестал испытывать вину за то, что не касаюсь её. Мадс отстранился и, вытащив сигарету из пачки, понимающе хмыкнул. — Это низко, даже для неё. Хью с молчаливым восхищением наблюдал, как у Мадса заиграли желваки при одном только упоминании его жены и её поступка. У Миккельсена и Клэр никогда не было особо тёплых отношений, более того, его жена откровенно ненавидела датчанина, постоянно устраивая Хью истерики или блокируя Мадса в социальных сетях сразу после того, как он выложит какой-нибудь фан-арт от «фаннибалов». — Согласен, — Хью кивнул и снова откинулся на подушку, наблюдая за тем, как красиво играют мышцы на обнажённом торсе Мадса. — Именно поэтому меня совершенно не заботят её эмоции, так что, думаю, сегодня я тоже позвоню своему адвокату. Мадс одобрительно улыбнулся ему, обхватив сигарету губами, и вновь направился в сторону балкона. — Мэсс, — вдруг окликнул его Хью, а затем продолжил, увидев, как Мадс обернулся, вопросительно приподняв подбородок: — Ты же понимаешь, что пресса этого не упустит, они сделают из этого грандиозный скандал, увидев, что мы одновременно подали на развод со своими жёнами. — Ага, — весело отозвался Мадс, звуча одновременно беззаботно и опасно игриво. — Поэтому самое время начинать веселиться. — Что ты задумал? — поинтересовался Хью, любопытствующе глядя в глаза датчанина. — Увидишь. На этих словах Миккельсен, наконец, вышел на балкон, а Хью зарылся в одеяло, прячась от прохладного утреннего воздуха. Британец почти задремал, как услышал, что его собственный телефон завибрировал, оповещая о новом уведомлении. Проведя пальцем по «шторке» экрана, он увидел, что одна из социальных сетей оповестила его о новой публикации Мадса. Перейдя по ссылке, британец чуть не выронил телефон из рук, увидев её содержание. Мадс опубликовал в своём профиле их совместную фотографию и подписал: «Я бы мог прожить без любви хоть всю свою жизнь, а вот без тебя — уже вряд ли».