Когда мы правы, мы часто сомневаемся, но ошибаемся мы обычно с полной уверенностью.
(Бенджамин Дизраэли)
(30 июня 1987 года, Пионерлагерь "Совëнок", 00:07) -Что-то опаздывает Марат,– проворчал Димон, укладывая в рюкзак банку говяжих консервов с гречневой кашей. Места оставалось только-только и поэтому больше ничего класть он не стал; затянул рюкзак потуже, проверил нож, подхватил автомат: -Шевелитесь, мать вашу! –негромко, но требовательно скомандовал он своим подопечным, тревожно поглядывая на дверь, поводил стволом. Кагор молчал, и это напрягало. Конечно, пока вроде бы ничего не произошло. Вооружённые злые пионеры не врывались и криков с улицы по типу: "Вот они! Держи сучар!" не доносилось. Однако, может быть Кагор их кинул? Может быть он тихо запер дверь и сбежал к директору? Может быть он уже привёл сюда пионеров и через несколько секунд начнëтся штурм? Димон передëрнул затвор: если Кагор и не предавал их, в любом случае сейчас, со сломанной рукой — он больше не противник. Даже с пистолетом он долго не продержится. Тихо убрать его, вырубить — дело трëх секунд. В принципе, это уже могли сделать. Могли под стволом заставить молчать. Всë это не давало Димону покоя. Операция и так была из разряда нелëгких, но учитывая то, что в качестве часового он поставил однорукого, вообще превращалась в крайне опасную. Во всяком случае, шанс на везение и удачный побег был очень высоким, даже если бы их заметили с полными рюкзаками при попытке покинуть лагерь, ведь еда уже за спиной, автоматы готовы к бою, а пока сонные пионеры проснуться, пока вникнут в ситуацию, пока разберутся, что к чему — бегуны уже сто раз скроются в прилагерные леса, ищи их там свищи. Постреляют в спину и успокоятся, при нынешних условиях никто в погоню не побежит, лес никто прочëсывать не пойдëт, что ночью, что утром, никто, директор никого посылать не будет. Местность неизвестная, обстановка тоже неизвестная, где там эти зомбаки или как их там — тоже никто не знает, кому нужно ради поимки пятнадцати вооружённых предателей, которые ещё и неизвестно куда смотались, где спрятались, где ловушки поставили (если поставили), рисковать жизнью? Ясно, что никому. Для такого боя, где преследователи будут в выигрыше, им надо будет перебежчиков обнаружить (самим при этом оставаться незамеченными, что тоже задача не простая), затем незаметно (опять же: незаметно!) к ним подобраться, и только потом (имея при этом численное преимущество, то есть хотя бы двадцать человек, пятнадцать плюс двадцать равно тридцать пять, сто минус тридцать пять равно шестьдесят пять, итого: в лагере остаëтся шестьдесят пять человек, учитывая, что в погоню идут лучшие из лучших, директор абы кого на перестрелку не возьмëт, чтобы повысить шанс на успех, он поведëт только самых лучших бойцов, самых лучших стрелков) вступать в бой. И то, без крови не обойдëтся. Будут убитые и раненые с обеих сторон. Народ будет сильно деморализован схваткой с бывшими товарищами и их потерей; многие растеряются, запаникуют и заплачут, будучи не в силах что-либо сделать, когда услышат как их раненые товарищи кричат от боли ранений, исходя кровью, мнут землю руками, сбивая ногти и кожу на пальцах в мясо. Это очень сильно ударит по психике, возможно, что кто-то сойдёт с ума, и начнëт кидаться на других. Или же получит какой-нибудь комплекс или другой тип психического расстройства, что тоже не есть хорошо. Этих людей надо будет лечить, а как их лечить без надлежащих знаний, оборудования и кадров? Оставить их умирать? Пристрелить их, чтобы они не смущали других? Или же жить с ними в постоянном страхе, что что-то переклинит у них в голове и в один момент они совсем потеряют рассудок, что может быть опасно для окружающих? Нет уж, на такое Артём Сергеевич не пойдёт. Побесится-побесится, покричит, пионерам мозги попудрит на счёт предательства, расскажет им о том, какие пацаны из второго отряда гондоны, да и успокоится, остынет. Охрану, конечно, усилит и какие-нито ещë меры примет. Но не смертельно страшные, через время можно будет распоясаться, пойти ещё пионерчиков пограбить, пушки у них утащить, припасы съестные и не съестные себе забрать, "Волжанку" директорскую угнать, погонять по постапокалиптическим просторам. А коли уж совсем обнаглеть, то пионерок с лагеря украсть, топливо со склада увести. А под конец можно будет и лагерь поджечь, стены поломать, часовых порезать. Или если уж совсем перегнуть, то весь лагерь под себя подмять, рабами их сделать, работниками; выгонять их на поля ржаные, заковывать в колодки тяжëлые деревянные, и плетью хлестать, чтоб работали усерднее. Димон вздохнул, опустил взгляд, однако, оставался на чеку и зорко следил за тем как его подчинëнные складывают пищу по рюкзакам. Работали абсолютно молча, в полной тишине. Вот в последний четвëртый раз неохотно скрипнула застëгиваемая молния последнего четвëртого рюкзака, туго набитого (от того собачка молнии и шла так плохо, что едва застегнулась), и Димон дал отмашку: -Всë собрали? -Готово,— отозвался Венька,— Я закончил. -И у меня всë,— вторил ему Колька и посмотрел на командира. -Кагоров портфель набили? — спросил Димон, поглядывая на дверь. -Ага,— хором ответили ему Колька и Венька. -Зае.ись,— подытожил Димон,— Сваливаем отсюда, пацаны. "Пацаны" согласно кивнули и вся эта орава быстрым шагом направилась к дверям, выставив вперёд стволы автоматов, тяжело сгибаясь под тяжестью туго набитых едой портфелей. Как вдруг, как будто где-то совсем рядом, разом разрушив ночную абсолютную тишину, раздался громкий одиночный выстрел, как будто тяжëлым камнем по стеклу ударили. И показалось всем, будто на мелкие осколочки разлетелось хрупкое стекло, эхом отдалась после выстрела и разлетелась ночь, и глубокая тишина снова установилась, и теперь такая глубокая, что можно подумать было, будто наступила на всех и вся страшная глухота, такая глухота, что и в упор ничего расслышать было невозможно. Димон застыл на месте, так же и остальные. Прошло примерно полминуты. -Пацаны, стреляют, чë-ли? — осторожно произнёс Колян, не отрывая взгляда от двери. Тишина. -Х.й его знает, может, показалось,— медленно ответил ему Димон, подолгу растягивая каждое слово. Кажется, он здорово испугался: глаза беспокойно забегали по сторонам: то на автомат, то на дверь, то на парней, пальцы нервно затряслись мелкой дрожью. Снова повисла тишина. -Всем сразу показаться не может ...,— напряжëнно заметил Венька, не двигаясь с места, хотя сперва вдруг он, едва-едва подавшись, но сделав это крайне резко, вдруг дëрнулся всем телом вперёд, будто в попытке побежать, однако, увидев, что все остались стоять на местах и никто из его товарищей и не пошевелился, застыл, лишь водя глазами вокруг, не поворачивая головы. Все молчали. Ещё секунду никто не проронил ни слова. -Ладно, так, валим отсюда,— приказал Димон, и сделал поистине тигриный скачок к двери, перемахнув через какой-то стол, и приземлился на пол, как вдруг дверь с громким треском распахнулась и в столовую влетел Кагор. Спиной. И, охнув, тяжело рухнул на пол, застонал. Димон побледнел, и, как и вся его команда, растерялся, и остался на месте, внезапно потеряв всю способность соображать. А в широкий дверной проëм столовки из темноты улицы (фонарь на крыльце перегорел) показался едва ли не десяток винтовочных стволов. Детально что-то рассмотреть было невозможно, было слишком темно, однако, примерные очертания юбочек, шорт, рубашек, оружия и главное — алые галстуки разглядеть было вполне реально. Послышалось щëлкание затворов, шорох ткани, голоса, кто-то властным голосом приказал: -Немедленно бросьте пушки и останетесь целыми! -На х.й пошëл! — внезапно крикнул Димон и вдруг дал длинную очередь от бедра по дверям. Громыхнуло, у некоторых заложило уши, несколько пуль заныли рикошетом, отскочив от стен в пол. Стволы вдруг разом, не открывая ответного огня, отхлынули назад. Кисло запахло порохом, на порог, на дверь, на ближайшие стены брызнула густая алая кровь, послышались вопли. Зацепил, видать, кого-то. -Работаем, братва! — скомандовал Димон, скидывая портфель на пол и отступая назад, за колонну. Его примеру последовали и Колька с Венькой; а Кагор, сделав перекат, начал уползать под стол. Он был безоружен: кобура, в которой раньше покоился грозный "Макаров", отсутствовала. Ему нечем было отстреливаться. Предатели продолжали палить по двери. Они уже никого не задевали: пионеры все попрятались: кто за стеной, кто залëг за порогом, а кто и с перепугу пустился наутёк. Сопротивление было нулевым, ни одного выстрела, только матюки, крики, вопли и стоны раненых. Но, надо сказать, вскоре нашлись те, кто не растерялся. Или же те, кто опомнился. Раздались первые слабые неприцельные ответные выстрелы, когда двое или трое существенных пионеров более-менее оклемались, и с винтовками начали огрызаться против автоматов. Димон и его команда начали одерживать вверх. Один пионер, лежавший за порогом, вдруг выпустил оружие из рук, шумно вздохнул и ткнулся лицом в пол. Убит. Шальняк в голову поймал. Вот так вот бывает ... Рядом с ним, прислонившись спиной к двери, сидит пионерка. Одна нога согнута в колене, другая вытянута. Голова безжизненно упала на грудь. Правая рука изо всех сил сжимает винтовку за открытый затвор, левая опущена вниз. Глаза еë открыты, из приоткрытого рта с уголков губ двумя дорожками стекает на щëки кровь, оттуда по горлу, а там и под рубашку. Три пулевых отверстия: одно под правой грудью, другое в диафрагме, и третье чуть ниже, в левых рëбрах, практически не дают крови на рубашку. Зато дверь, по которой пионерка сползала вниз на пол, и к которой прислонилась сейчас спиной, вся перемазана в крови. Сквозные. Это тоже, скорее всего, шальняк. И так тоже бывает ... В проходе между столами, у самого первого стола слева от входа, заливается криком ещë один пионер, лежащий на боку. Обе рëберные половины прострелены в нескольких местах, под ним натекла уже целая лужа крови, а несчастный пионер так и продолжал елозить по полу, корчится от боли, изо всех сил зажимать раны и неистово орать. Приходить к нему на помощь никто не стремился, получить пулю и так же страдать никому не хотелось. Пионеры вроде бы осмелели немного, обвыклись, выделили цели, распределили сектора боя и начались у двух враждебных групп друг с другом серьёзные ружейные разговоры. Конечно, как сказать, серьëзные ... Скорее, Димон со своими бойцами обстреливал из автоматов пионеров, а эти самые противники, а именно — "хорошие" пионеры, стреляли в ответ, куда-то туда, где врага точно не было: в потолок, в колонны, в столы — лишь бы выстрелить, лишь бы не выглядеть трусами, лишь бы только ответить. Впрочем, и Димон с Венькой с Колькой — не снайпера. Лупят, можно сказать, в пустое место. Короткими или одиночными. По крыльцу, по двери, короче говоря, туда, где пионеров нет. Пионеры почти все на улице за окном столовки столпились, того самого окна, что на крыльцо смотрит, у входа; ступени крыльца вниз идут, и окно потому высоко стоит. Хрен там прицелишь кого из-за окна, хотя, так же хрен по кому в помещении попадëшь, даже хрен увидишь, что тех кто внутри, что тех кто снаружи. Война вслепую идëт. Кустов пуганые вороны боятся: пули совсем не прицельно, в сторону летят, хотя дистанция между стрелками метров от силы двадцать. Даже меньше. Страх первого боя, ещë хорошо, что хоть кто-то стрелять догадался, не испугался, вспомнил, что у тебя в руках тоже оружие есть. В первом бою, бывает, голову поднять боишься, не то, что по врагу выстрелить; потому что враг по тебе стреляет, тебе страшно становится. Между тем, один автомат замолчал: у Кольки кончились патроны. Он вынул пустой рожок, потянулся за новым, как вдруг в дверной проëм словно пулей влетела какая-то тень, отдалëнно напоминающая человека и не успели присутствующие даже моргнуть глазом, как эта тень оказалась уже далеко в углу, хорошо прикрытая столами, стульями и прочими атрибутами столовой. -Э, слышь, ты чë, ваще охренел?! А ну, пошëл нах.р отсюда, козëл!!! — заорал от возмущения Димон, отчаянно поливая пулями стенку, возле которой предположительно сидел неизвестный, и когда у него тоже кончились патроны, крикнул своим пацанам: -Пацаны, прикройте! Перезаряжаюсь! — и поменял в автомате магазин. В это время, вторженец, абсолютно не подозревая, что ожидает его за следующими столами, пригибаясь, рванул вперëд вдоль стены. Из-за дальней колонны выглянул Колька, дал короткую не прицельную очередь, и сразу же сунулся обратно: несколько метких пионеров дали по нему залп из винтовок, высекая крошку из колонны, и Колька, дабы не получить пулю в лицо, предпочëл скрыться за укрытием; неизвестный храбрец, по которому он стрелял, вдруг упал, но тут же поднялся, сделал несколько скачков и легко перемахнул через стойку выдачи еды. Торопливо пущенная кем-то ему вслед очередь лишь высекла искры из крепкой металлической стойки, что теперь надëжно укрывала героя: простой пулей еë было не взять. Прошло полминуты обоюдного молчания, как из подсобки раздался сильный грохот -Веник, дуй в туда! — скомандовал Димон и взял на прицел дверь. -Есть,— отозвался Венька, выдохнул, и перекатился назад, в раскрытую дверь возле дальнего угла правой стены, за которой и располагалась подсобка, кухня и запасной выход на склад. С пионерской стороны не прозвучало ни единого выстрела: так быстро всë произошло, что никто не успел и толком сообразить, в чëм дело. Как вдруг ... Раздался. Выстрел. Громкий. Одиночный. Пистолетный. Оглушительный. Всего-то один. Но главное — какой! А-А-А-А-А-А-А-А-А!!! — Воздух разорвал оглушительный крик Веньки. Вновь никто не успел ничего подумать или предпринять, как он, словно мешок, выронив лязгнувший об пол металлом автомат, кубарем вылетел из подсобки и шмякнулся спиной на холодный кафель, не переставая орать, зажимая сильно кровоточащую сквозную рану на правой руке чуть ниже плеча. Димон застыл на месте от удивления. А Колька, видать, удивился так сильно, что даже забыл, что он в бою, вообще-то: выскочил из-за стола и, автомат держал за ствольную коробку, перепрыгнул другу на помощь. Димон заорал: -Назад! Назад, бл.ть, дурак! — короткой очередью пальнул по двери в подсобку. Но было уже поздно. Вдребезги разлетелось во все стороны разбитое стекло крайнего к двери окна, за ним через секунду посыпались на пол осколки другого окна, следующего по счëту. Третье окно вылетело вместе с рамой. Что там было с четвëртым и пятым, никого не интересовало, судя по характерным звукам, ничего хорошего. Столовка вдруг резко наполнилась фигурами с какими-то продолговатыми предметами в руках. Димон, обливаясь холодным потом, менял в автомате магазин, и встал за колонну так, чтобы от окон его было не видно. Колян остался сидеть возле шипящего Веньки (он уже не кричал, настоящий мужик, уважение), только, опустив автомат, висящий на плече, стволом вниз, глупо вертел кудрявой своей головой, с широко раскрытым ртом и глазами-блюдцами. Что происходило с Венькой — и так понятно. А что же до Кагора, то его прижал на лопатки и держал тот самый храбрый пионер, который буквально только что под прицелом трёх автоматов пробежал кросс вдоль стены столовой. Сам он сидел на корточках. В правой руке у него был пистолет, ствол которого упирался Кагору в горло, а левой рукой он выворачивал Кагору его левую руку. -Лежать, с.ка, не двигаться! А не то я башку тебе прострелю! — орал пионер. -Да лежу-лежу, не двигаюсь! Не стреляй! — орал в ответ то ли от боли, то ли от страха, то ли от возбуждения, то ли от ещë чего-то, Кагор. А в широко раскрытых глазах его плескалось море. Море безумия. И страха. Безумия и страха. Безумного страха. Никто не стрелял. Щëлкнул выключатель, спустя несколько секунд, поморгав, неохотно зажëгся свет, несколько больших ламп под потолком. Димон огляделся: едовая стойка, прихожая, дверь из подсобки, выход на крыльцо, проходы между окнами и столами — всë помещение столовки было заполнено пионерами. Теми самыми, у которых он и его банда хотели увести запасы. Кого хотели ограбить. Поработить, заставить работать на себя. Тех, кого презирали. Тех, кого они предали. Тех самых злых, сонных, заспаных, но воинственно настроенных пионеров, которые сейчас, не сводя с них глаз, волками смотрели на предателей, не спускали с них оружия, щëлкали затворами, и при этом умудрялись ещë и громко галдеть. И вправду было очень громко. Повсюду грохотали стульями, что-то выкрикивали по типу: "Стоять, с.ки, на месте!" или "Попались, подлецы!" или "Ну чë, хлопнуло?" — и в таком духе, сыпали проклятиями, угрозами (и каждый по своему), матерились — и, Слава Богу, нашëлся умный человек, который выстрелил в потолок. Этот выстрел, прозвучавший неожиданно, заставил всех вздрогнуть и естественно, на секунду замолчать. Все вдруг замерли на месте от неожиданности. Этим замешательством воспользовались Колян и Димон, ставшие спина к спине, автоматы от бедра смотрели в толпу пионеров, которые, как казалось, уже собрались тут всем лагерем, хотя было-то тут, человек, ну, может тридцать-сорок. Димон занервничал: -Так, а ну ка, назад! Назад, я сказал! Отошли все назад на пять шагов! С.ка, я сказал: назад! — он резко направил ствол на группу пионеров, которая отходить назад не собиралась, и только медленно приближалась, грозно ощетинившись стволами винтовок. Молча. Среди них были девочки. -Вы чë, тупые, бл.ть? — взревел он и пустил короткую очередь поверх голов,— А ну, пошли н.хуй отсюда, долбос.ки недоë.аные! Девочки завизжали, бросились в рассыпную, кто-то бросил оружие на пол. Мальчики то же самое. Вообще, весь пионерский состав, что был сейчас в столовке, резко отхлынул назад. Лишь один какой-то храбрец не двинулся с места и остался стоять там, где стоял, с оружием в руках ... Да это же Ульяна! Эта маленькая девочка стояла сейчас в пяти шагах от "грозного" Димона, командира предателей. Ствол его автомата смотрел чëтко ей в лоб. Нажми Димон один раз на курок и .. Но ни тени страха, волнения, испуга или слëз даже отдалëнно и не промелькнуло на лице этой маленькой героини. Только решимость, страшная в своей силе непоколебимая решимость, решимость, горячий гнев и ненависть. Хотя в остальном Ульянка была чертовски спокойна. Димону это не понравилось: -Я не понял: ты, коза мелкая, тебе чë, дважды повторять, чëль, надо чëль? Э, я не понял, э?! А ну вали нахрен, малолетка! — и резко поводил стволом из стороны в сторону. Ульяна и не шелохнулась. Димона это взбесило: -Слышь, ты чë, бл.ть, мр.зь, блевотная, плохо понимаешь, чë ли?! Не русская, чë ли?! Никакого ответа не последовало. Димон разозлился в конец: на его красном как варëные раки лице даже проступили капельки пота, зубы оскалились, с них обильно стекала на рубашку и подбородок вниз слюна. И без того непослушные курчавые чëрные волосы совсем сбились, и теперь напоминали один большой тëмный жëсткий колтун. Он был довольно-таки красив, даже привлекателен. Не многих он привлекал, конечно ... -Ну, всë, ты меня достала! — он вскинул автомат, упирая деревянный приклад в плечо, закрыл левый глаз, прицеливаясь... Как раз в этот момент Ульянка упала на колени. Димон отнялся от прицела. Его серые блестящие глаза недоверчиво сузились, стрелочки бровей чуть скосились. Лëгкий взмах рукой — и карабин отлетел в сторону, немного проскользив по кафелю: Ульяна бросила оружие на пол и подняла руки вверх. Толпа пионеров ахнула, но на помощь ей никто не поспешил. И тут же все услышали тихий голос: -Ты, таракан! Я тебя не боюсь! — Ульянка говорила тихо, по детски, своим писклявым девчачьим голоском. И звучал этот голосок, ой как твëрдо, по мужски твëрдо, решительно, даже страшно. Маленькая девочка стояла сейчас под дулом автомата, который держал в своих руках сейчас предатель Димон, который от злости уже даже не знал куда себя деть, бесился, метал во все стороны молниями бешенные взгляды, что так и говорили окружающим людям: "Дайте волю — и я вас всех убью!", но даже тогда, зная, что стоит предателю чуть-чуть надавить его грубым мозолистым пальцем на спусковой крючок — и еë мозги в одну секунду расплещутся по полу, она, эта маленькая, но удивительно и даже безумно храбрая девочка, шла на отчаянный шаг, никак не показывая, что ей, может быть, страшно. Ни один мускул не дрогнул на еë уже хорошеньком, хотя и всë ещë детском кругленьком, окаймлëнном ярко-красными волосами, личике. Красный под цвет волос пионерский галстук, что в обычное время покоился под воротником зелëной "афганки", сейчас лежал поверх неë, и идеально дополнял внешний вид своей хозяйки. Ульяна была прекрасна. Прекрасна и решительна. Прекрасна — и в то же время она чем-то пугала. Было что-то в этой девочке, такое, что не притягивало к еë красоте, нет, такого не было даже вовсе. Это что-то даже отталкивало, внушая непонятный для людей страх в перемешку с уважением. Да, ведь немногие осмелились бы сделать то, что сейчас так мужественно делала она. -Эй ты, болван! Жук противный! Я тебя не боюсь! Вот нисколечки! — бодро заявила она и продолжала смотреть прямо Димону в глаза. Странно,что не матом: на самом деле она его должна была достаточно, чтобы заговорить с ним, наслушаться ещë давно, ибо слушала его уже долго и много: пионеры на выражения в эти дни не скупились. Димон поëжился: взгляд голубых глаз этой девчонки словно пронизывал его насквозь, почти гипнотизировал, как будто заставлял продолжать дальше смотреть на него, обращать на него внимание. И Димон никак не мог оторваться от созерцания этого создания. Вот, казалось бы: обычная девчонка, лет всего-то где-то четырнадцати, хрупкая, тоненькая, без огромного размера мускулов, без оружия в руках, со смешным писклявым девчачьим голоском, смешными, такими непривычными для обстановки резинками, удерживающими пучки волос — но как она вела себя сейчас, первая выдумщица и озорница во всëм лагере! Нет, сейчас она была другой как внешне, так и внутренне, духовно, морально, психологически. Сейчас это была не та Ульяна, которая воровала из столовой конфеты. И точно не та, которая стала бы гонять в футбол вместо данной ей работы или дëргать за косички других пионерок и пугать их различными насекомыми. Нет, сейчас это был герой, герой сильный, герой смелый, герой храбрый и мужественный, человек, готовый пожертвовать собой ради других людей, отдать свою жизнь ради их жизней. Сейчас Ульяна, стоя на коленях безоружная, рискуя в любой момент вывести из себя Димона и получить в голову пулю, и вправду буквально жертвовала собой ... "Нет, рано. Ещë шаг ..." -Тебе чего, малая, жить надоело? — Колька кивнул на стоящих чуть поодаль пионеров, не рисковавших подойти,— Вон, беги к своим ненаглядным, пока бегать можешь. А то я могу эту способность у тебя, знаешь ли, отнять,— Колька передëрнул затвор, опустил дуло пониже, сказал уже без усмешки, озлобленно,— А ну, родная, марш отсюда. Или я тебе колено взорву сейчас. "Не оборачиваться, сволочи! ..." -Считаю до трëх, дальше Колян простреливает тебе колено, а я через некоторое время делаю дырку в твоей рыжей бестолковке. Дошло? Если нет, то дважды повторять не буду. Итак, раз,— тихо прошипел Димон, почти не разжимая зубов. Он был так взбешëн наглостью этой мелкой девчонки: он, значит, стоит тут с автоматом, страшный весь такой, плохой, ужасный из себя, а она мало того, что не боится стоять в трëх шагах, так ещë смотрит на него как на идиота, разговаривает с ним так, как будто совсем его не боится и не уважает (Его! Димона! Того самого, который даже Марата под себя поставил! Того, кто сейчас решает еë судьбу!), и при этом на Кольку не обращает никакого внимания. "Точно е.анутая. Ей пи.да" — подумал Колька. "Тебе пи.да, малолетка тупая" — подумал в бешенстве Димон. "Вам обоим пи.да, с.ки" -Ну, давай, стреляй! Стреляй в меня, если смелый, ну! — вдруг выкрикнула Ульянка, страшно при этом округлив глаза, оскалившись. Теперь она и вправду походила на какое-то чудовище: тяжело дышала, еë красивые красные волосы, что раньше всегда были отлично уложены и аккуратно расчëсаны, сейчас растрепались, роскошные толстые хвосты почти развалились, с левого хвоста слетела резинка. Вид еë сейчас был ужасен, но сама в целом она была прекрасна! Прекрасна и страшна! -Ну, давай! Стреляй! Ты же смелый у нас, Дима! Стреляй давай! Ну! — Ульянка вдруг осеклась, перевела взгляд на Коляна, презрительно усмехнулась (чуть отодвинула уголок губы), чуть сузила глаза,— Или же вся твоя хвалëнная храбрость — всего-то пустой звук? -Чë ты сказала? — Димон сделал шаг к ней. "Твою ж!" Напряжëнная обстановка в мгновение поменялась на критическую. Нужно было срочно действовать, и спасать Ульяне жизнь. Счëт шëл на секунды. Зачем Димону было подходить к ней ближе? Точно не для того, чтобы стрелять. Хотел бы выстрелить — сделал бы это сразу. Он же нет, сейчас он хотел еë ударить. Чем? Да понятно чем: прикладом, конечно. Кулаком мало будет. Ульянка же, какая бы вëрткая она не была, от удара не уйдëт: Димон боец, у него реакция намного быстрее и скорость выше. Добавляя к этому ещë мускулы и факт наличия автомата с прикладом у него в руках и бешенного колличества адреналина, то можно сказать, что на Ульяну ему хватит всего одного удара. Р-раз! — и она с разможженой головой валится на пол, мозги обрызгивают стоящий рядом стол, а еë чистая невинная детская душа отправляется к праотцам. Нужно было срочно что-то предпринять, иначе Ульяне конец. К несчастью (а может быть и нет), именно в этот момент Колька, видать заподозрив что-то неладное, обернулся назад. Самые глазастые пионеры успели заметить, как он резко переменился в лице, отпрыгнул в сторону, попутно вскидывая автомат к плечу. Оглушительная очередь прозвучала, словно приговор успеху в операции. Вслед за этим Димон ещё шагнул вперёд и, перехватив автомат за цевьё, сделал замах прикладом ... Шорох одежды, чей-то сдавленный вскрик: "Уй!", затем: " Ай, бля!", стоны, треск, тяжëлый страшный лязг чего-то металлического, и два тупых глухих удара, словно топором по гнилому полену ... Потом тихий короткий вздох ... Еле слышный шелест ... И какой-то предмет, по видимому — чьë-то тело, медленно упал, даже почти просто лëг на холодный пол. В этот миг все застыли, словно вкопанные. Всë само, каждый предмет, каждый человек — всë замерло, вся округа замолчала, обеззвучилась, шокированная произошедшим ... ... Руки Димона были все забрызганы кровью.