Реставрируя сердце

Михаил Горшенёв или «Горшок», (как его звали друзья), сидит на втором ряду, на первой парте, почти вплотную к доске, там обычно садятся те, кому нравится быть в центре внимания. Он высок, строен, каштановые патлы как-то по-битловски падают на лоб, прикрывая черные глаза и придавая симпатичному юноше, немного хулиганистый вид. Черны в его одежде — пиджак, футболка и джинсы, белы только кеды с двумя синими полосками и светлая спортивная сумка. Первая неделя учебы в Реставрационном, он сидит один, потому, что никого еще не знает. Оглядывая аудиторию, случайно цепляется взглядом за юное создание с копной золотистых волос, мечтательными голубыми глазами, чуть удивленным изломом бровей и пухлыми губами, которые сосредоточенно терзают карандаш. Джинсы, кеды, розовая рубашка и пиджак — все слишком приглаженное, сразу видно, «домашний» и слишком смазливый для парня. Миша не удивился бы, если бы это оказалась короткостриженная девушка, но аккуратно выпирающий кадык на белой шее — уверяли в обратном. Он как-будто не замечал его здесь раньше… «Новенький» — подумал Горшенёв, разглядывая парня с третьей парты и невольно любуясь. О своих реакциях не только на девушек, но и на парней, он узнал совсем недавно и хотя в стране такие люди считались изгоями, но он слишком много читал и слушал радио, а также общался с несколькими парнями из тусовки фарцовщиков, от них-то он и узнал, что в Америке и Европе такое явление распространено и называется «бисексуальной ориентацией», и что знающие люди из науки, давно говорят о том, что никакой «болезнью» это не является. Он тоже так считал и решил, что даже если его страна отстает в развитии от всего остального мира, это еще не повод ей уподобляться. Тем более, начитавшись Кропоткина, он мнил себя панком, а панки — «за свободу во всех её проявлениях». Мысли Горшка скачут с бешенной скоростью, он перестал понимать где он находится, очнулся только, когда преподаватель вошел в аудиторию и начал знакомиться со студентами, Горшенёв почувствовал, как на него смотрят, он помотал головой и обнаружил, что все это время неотрывно пялился на «странного парня» с третьей парты. Сердце сжалось от неловкости и стыда, потому, что парень — внимательно разглядывал его в ответ. Без злости, негатива или возмущения, просто смотрел, словно изучая. Миша ухмыльнулся в ответ на этот взгляд, пряча смущение за бравадой, и отвернулся. Знакомство с группой, у препода смешная фамилия — Гордарик и отчество — Ефграфович. Он думает, что никто не выговорит, Горшок тут же встает и задает вопрос, обращаясь с отчеством и поглядывает на странного парня — видит ли он. Всё тот же внимательно-задумчивый взгляд — был ему ответом. Горшенёва вполне ожидаемо осадили и дошли до третьей парты первого ряда. Миша тут же узнал, что «золотистого» зовут Андрей Князев, что он все время что-то рисует, что у него 12 двоек в аттестате, Ефграфович назвал его гением, а потом показал рисунок группе — на листе красовался нарисованный в стиле абстракционизма парень, почему-то очень похожий на самого Мишу… — Правда похоже на Горшенёва? Горшок в шоке, группа ржёт, Андрей пытается забрать тетрадку с рисунком, но препод запирает ее в ящик стола. Миша понимающе улыбается Князеву и респектует за рисунок, Андрей кивает, слегка улыбнувшись. Когда звенит звонок, Горшок первый выскакивает из аудитории и подождав, когда все выйдут, быстро рывком открывает с трудом поддавшийся ящик, хватает тетрадку и догоняет Князева не успевшего еще уйти далеко. Дальше все происходит как в каком-то тумане. Он отдает тетрадку, знакомится, тут же хвалит рисунки Андрея и приводит пару цитат из тех, что успел запомнить из неё, там оказалось, были и стихи. Представляет Балу и Поручика, которые были тут же на этаже и уже его ждали, и зачем-то приглашает Андрея присоединиться к их рок-группе, (которой по сути еще не существует). Ребята вроде не против, но на Горшка поглядывают с удивлением — тот ведь даже не знает этого пацана. Князев оказался не только «домашним», но и спокойным, при этом от него исходила какая-то безотчетная уверенность в себе, что крайне странно было ожидать от «домашнего». Горшок думал, что этот парень мямля и рохля, которого нужно будет «учить жизни», но вблизи Андрей оказался спортивным, высоким, в мечтательных глазах, сквозь легкую поволоку угадывалась очень сильная душа с железным стержнем, а на коже рук проступали шрамы от лазания по деревьям и периодических драк. Вот этого Горшенёв никак не мог ожидать, это подняло Князева в его глазах еще выше того пьедестала, на который он уже его успел поставить. И словно со стороны слыша голоса, он с удивлением осознал, что он стоит и кричит, что он Д’артаньян в их «группе», а Князев спокойно возражает, что Д’артаньян это скорее он, и если в группе это место занято, то он с этим не согласен. — Это решаемо, Андрюх! Давай сражаться? И вот они уже стоят у турника кто больше подтянется. У Горшенёва просто помимо воли перехватывает дыхание, когда у Андрея задирается розовая рубашка, обнажая плоский красивый живот. Он делает вдох и начинает стебаться — защита, которая всегда работает, но не здесь… Князев спокойно подтягивается 10 раз, спрыгивает с турника и предлагает сделать тоже самое Горшку. И смотрит так понимающе и при этом игриво и чуть хитро. «Этот парень, блять, слишком умный!» — думает с досадой Горшенёв и решает сотворить что-нибудь безумное, чтобы… впечатлить и может быть затмить ореол идеальности этого «новенького», но больше впечатлить конечно. Подтягивается и берется зубами за турник, слышит встревоженный голос Андрея, «он что — волнуется?!» и очень больно падает на землю, примерно с почти 3-х метров, рот наполняется соленой жидкостью, голова кружится, а язык упирается в пустоту — он выбил себе зубы… — Миха! — над собой он видит встревоженное лицо Князева, который протягивает ему руку, Балу и Поручик тоже уже здесь и пытаются его поднять. — Ну и кто тут Д’артаньян, ё-моё?! — кричит Горшок, он явно в шоке и ему нужна помощь. Они куда-то идут, как выясняется к Князю домой, ибо к Горшку домой нельзя — будет скандал. Ребята тактично доводят до двери, прощаются и убегают — им еще делать домашку. Почему они сразу доверили друга этому «новенькому»? Может потому, что из них четверых он выглядел самым собранным и как-будто знал, что делать. В медпункт Миша идти наотрез отказался — очень боялся, что ему будут что-то делать с зубами. Андрей сказал, что у них дома есть аптечка и они пошли. Оставшись одни в пустой квартире — (взрослые еще были на работе), они первым делом попытались найти аптечку, но она оказалась где-то под замком у мамы, и Князев не нашел ничего лучшего, как дать Мише что-то холодное, чтобы остановить кровь. Горшок уже пополоскал рот водой с солью, по настоянию Князева, теперь вот, тот принес ему большую толстую сосиску из холодильника… — На, приложи. Больше ничего не нашел, к сожалению… Миша сунул сосиску в рот и стал осматривать помещение. Андрей как-то странно посмотрел на него, но ничего не сказал. Дальше была экскурсия по квартире и по личной комнате, Горшенёв разглядывал рисунки на стенах, не переставая болтал с сосиской во рту, и восхищался, ибо никогда такого не видел вообще. Они сели на кровать, Князев достал большую папку и стал показывать то, что даже мама еще не видела. — Смотри, Мих, это Шут… — Класс! Он как-будто главный да, в этом твоем мире? — Не, он не главный, но важный, я много кого рисую… смотри, а это… — Это я что-ли… — Ну, да… Они переглянулись. — И давно ты меня рисуешь? То на паре, то вот это… Андрей стушевался — Ну, у тебя образ такой — интересный. Ты просто как… менестрель бродячий, решил, что… — Мне нравится, очень… просто необычно немного. — Я… не думал, что… в общем, я часто рисую все что вижу и… — Спасибо… меня никто еще никогда не рисовал… и «менестрелем» не называл. Оба смущенно улыбнулись. Они сидели близко, почти касаясь плечами и коленями, во рту у Горшка торчала сосиска и это было и смешно и как-то странно и даже как-будто… сексуально? У Князева перед мысленным взором пронеслась Фрейдовская теория фаллизма, в которую он зачем-то влез от скуки, а потом не мог оторваться. Вообще, ему такие вещи были близки, т.к. он понял, что видя на экране или в журнале, голое мужское тело — не испытывает дискомфорта, даже наоборот… Он конечно не был знаком с фарцовщиками Горшка, но мама выписывала «Спид-инфо» и «Декамерон» и там он многое почерпнул для себя. Да, ему нравились девочки. Но мальчики — ему как-будто тоже нравились, только вот узнать это точно, он не мог, потому, что рядом не было мальчиков, которые бы его «зацепили». Сейчас же Андрей начал ощущать очень странно-незнакомое, звенящее напряжение во всем теле, голова гудела, в паху что-то происходило и это явно можно было бы назвать возбуждением. С удивлением, страхом и стыдом, накрывшим волной тут же, Князев осознал, что это — вот из-за этого парня, которого он знает всего час и у которого во рту торчит сосиска, словно фаллический символ, черт бы побрал этого Фрейда… У Горшка огромные черные глаза, очень красивые и какие-то оленьи, «как у Бэмби» — мелькает у Князева. Он такой симпатичный, странный и беззащитный сейчас, что так и хочется что-то сделать… обнять например. Андрей сжимает и дергает свои пальцы, словно хочет себя остановить. Все эти манипуляции, не ускользают от Миши — Князев красив, чертовски красив — у него лисий мягкий взгляд и спокойная уверенность, в которой хочется раствориться, у него самого никогда не было столь стабильного человека рядом, от Андрея буквально веет уютом. И он такой… аристократичный какой-то… Горшок сам хулиган, но он всегда сомневается, его противоречия внутри раздирают, переходный возраст проявляется в дикой эмоциональности, то тоска, то эйфория, а этот парень— такой теплый и открытый, вроде эмоциональный, но нет у него психоза какого-то, благородный, как… Князь какой-то! — «Князь»… — Что…? — Ты будешь «Князь», ты же Князев? — Никто так не звал ещё, круто, а ты же — «Горшок», ты говорил? — Угу… ну — Горшенёв же… — Логично… — Горшок и Князь… — Звучит как начало песни… — А напишешь? Ты же и тексты пишешь! Песню сможешь написать для нашей группы? И название еще надо придумать. — Напишу, а название… слушай, а тебе удобно вообще? — В смысле? — Ну, как ты теперь? Без зубов. — А, не парься, переживу. Это ж всего лишь зубы. — Болит? — Немного… Десны онемели от сосиски. — Дай посмотрю. Горшок вынимает сосиску изо рта и открывает рот, обнажая пустоту и девственные десны на месте красивых ровных зубов. Андрею почему-то нестерпимо хочется прикоснуться к ним языком. У него выпадали зубы — молочные все еще меняются, когда касаешься ямки на месте зуба, такое… странное ощущение. Миша провел по деснам языком — кровь уже не шла. — Ну, как? — Щекотно… и слегка больно. — Тебе же теперь есть нельзя долго… как жевать будешь? — На других попробую. — Это не молочные? — Кажется уже постоянные. — Чёрт… — Да, не парься. — Вот зачем ты это сделал?! Не сказать, чтобы до Горшка никому не было дела. Родители пусть и токсично, но по своему любили и заботились, друзья опять же помогали, общались, но… в голосе Андрея слышалась тревога, Миша впервые ощутил, что кому-то действительно интересно что с ним. — Тебя впечатлить хотел… — Дурак что-ли? Зачем?! — Ну, ты такой весь — правильный. Хотел… — Выпендриться. — Ну… да. Андрей вздохнул. — Как тебе помочь? — Да, никак. Зарастет, потом может вставлю попозже. — А щас? — А щас не знаю… Андрей увидел каплю крови, которая снова показалась на набухших деснах и приложил к ним сосиску, забрав ее из рук Горшка, но сделал это быстро и Миша вскрикнул от боли. — А, черт! — Он вынул сосиску, втягивая воздух сквозь зубы. — Боже, прости, я не хотел! — воскликнул Андрей, безотчетно пытаясь погладить дёсны, чтобы Горшку не было больно. — Ай, что ж ты делаешь! — Блин! Нет, прости… Князев понял, что это не поможет и т.к. Мише все еще было больно, не нашел ничего лучшего, чем приблизившись почти вплотную, — подуть ему в рот, прямо на дёсны. Обычно, когда он ушибался или ранился, мама дула на ранку и становилось легче… Горшка опалило ароматом мятной пасты и прошило от чужого дыхания на своих губах и дёснах. Он целовался всего три раза в жизни и все были с девочками, но сейчас, он безумно хотел попробовать с вот этим странным парнем с золотистыми волосами и лисьим взглядом. Эх, он явно зря так себя ведет, если не хочет, чтобы про него что-нибудь подумали, и… Андрей подул ему в рот, прямо на дёсны. Они оба застыли, глядя друг другу в глаза, буквально в сантиметрах друг от друга. Князев понял, что он сделал явно что-то лишнее, но отстраниться не успел — в его рот буквально врезались чужие влажные губы и смяли его губы в неловкой попытке поцеловать, пульс подскочил вдвое, кровь бросилась в голову, Андрей робко ответил, размыкая губы, давая больше простора и на пробу аккуратно провел языком по Мишинам дёснам, тот простонал в поцелуй, от чего у Князева буквально чуть не выпрыгнуло сердце. Они осторожно трогали друг друга языками, губы нежно соприкасались, слюны было много и неё был солоноватый привкус, её приходилось глотать, но это даже было прикольно и было уже совершенно неважно, чья именно это слюна. Князев упирался двумя руками в Мишины колени, тот держался одной рукой за кровать, в другой также продолжал сжимать многострадальную сосиску. Они сначала не дышали вообще, потом поняли, что можно дышать носом и не прерывались минут пять, в процессе подстраиваясь, приноравливаясь и учась. Отстранились они аккуратно, обоюдно и одновременно мягко завершив поцелуй и восхищенно уставившись друг на друга. — Мне легче… — смущенно прошептал Миша — Мне — тоже… — также тихо ответил Андрей. Они помолчали. — Что теперь делать? — осторожно спросил Горшок — Если ты не против, мы можем иногда… Они посмотрели друг на друга отчаянными испуганными взглядами и все поняли. — Я не против… а ты? — И я тоже… В шкафу напротив их отражения были смешные — оба взъерошенные, помятые, у Горшка в руке торжественно торчит сосиска… Андрей не удержался: — Слушай, а знаешь, что мне напоминает эта сосиска? — Знаю… — шухарно и смущенно неожиданно ответил Горшок Маленькую комнату огласил нервный смех. Звонок заставил их испуганно переглянуться — пришла мама Андрея. — Знакомься, мам, это Миша… — У тебя новый друг — это хорошо. — Здравствуйте… — Здравствуй, Миша, кушать хочешь? Ребята переглянулись и одновременно закивали. — Только мам, у него — вот… — Князев подвел Горка поближе к маме, — улыбнись! Миша смущено улыбнулся, обнажая недостающие зубы. — Боже… — с сочувствием, охнула женщина и покачала головой, — значит пюре. И где там была моя аптечка?