***
Обычный день апрельской практики, Горшок зашел за Андреем, чтобы идти «малярить». Им дали разнорядку, по которой одна из стен в Консерватории Римского-Корсакова нуждается в побелке и покраске. Потом надо было писать скучный отчет, а пока им вдвоем предстояло провести весь день на строительных лесах и романтично общаться обо всем на свете, если никто не помешает конечно. Вот запах краски очень сильно мешал всегда и от него мутило, но если удастся открыть фрамуги в зале, то будет даже очень ничего — солнышко светит, птички поют, травка зеленеет, вишни и яблони в розово-белом мареве, похожим издали на сладкую вату — красота. Андрей был один дома и уже был готов выходить, осталось положить в пакет пару слесарных халатов, которые он взял домой постирать, после очередной битвы с лучшим другом на валиках для побелки. Они все равно загрязнятся, но за чистоту униформы гоняли, поэтому — необходимость. Горшок, который постоянно забывал приводить всё в порядок, отдал свой халат Князю, сейчас тот был сложен на кровати, вместе со вторым — оба были даже поглажены — спасибо маме Андрея. — Слушай, они когда чистые, такие красивые, как будто для ученых каких-то сделаны. Если бы еще белые были, вообще супер, правда? — глубокомысленно изрек Миша, вертя свой халат и прикладывая его к себе. Князев улыбнулся, невольно любуясь — им обоим шла эта странная униформа, в ней они и правда напоминали двух молодых ученых. Синий слесарный халат был мягким, удобным, с большими карманами, красиво облегал фигуру и чем-то напоминал стильные тренчи в которых ходили агенты из шпионских боевиков. — Мих, надень-ка? А то мама сказала, что они могли сесть, вдруг и правда? Горшок ухмыльнулся своей фирменной вампирской улыбкой и в два движения надел халат. Повертелся перед зеркалом и был тут же пойман и обнят сзади. — Хорош… Красивый… — шепчет Андрей на ухо Мише, вызывая невольную дрожь во всем теле и моментальный отклик от всех жизненно важных органов. Чтобы завестись, им двоим достаточно просто находится рядом, а уж когда начинаются провокации — лучше всем вокруг прятаться — от начавшегося цунами не спасётся никто. Миша привычно подается назад и прижимаясь к Андрею, поглаживает его руки на своей груди, шепчет в ответ: — Тебе нравится? — Очень… и он не сел… в самый раз. — Надень — ты… Горшок аккуратно снимает с себя руки Андрея и не выпуская их, поворачивается к нему лицом. Князев смотрит понимающе и при этом чуть удивленно и довольно. Они очень нравятся друг другу, они давно озвучили, что в этих халатах они оба выглядят офигенно, но сейчас, это что-то новенькое. Андрей аккуратно отпускает руки Миши и тоже надевает синюю униформу. Надевает, лениво растягивая движения, поправляя воротник, застегивая пуговицы и завязывая пояс, закусив губу и не спуская игриво-смущенного взгляда с пристально следящего за ним Горшенёва. Тот смотрит чуть исподлобья, оценивающе, скользит взглядом по фигуре Андрея, по его улыбающемуся лицу, растрепанным волосам, чуть покрасневшим щекам, пальцам, перебирающим ткань в разных местах. Смотрит чуть приоткрыв рот и дыша чуть чаще, чем обычно. Князь не отводя проникновенного взгляда, чуть выгибает бровь и отступая на шаг, грациозно поворачивается к зеркалу. Но увидеть свое отражение он не успевает, ибо уже сгребён в охапку, развернут на 180 градусов и сильно прижат к стене. В черных глазах туман и далекие всполохи — предвестники пожара, который сожжёт всё вокруг. Руки уже скользят по телу, оглаживая, лапая, трогая сквозь одежду и забираясь под неё. Андрей вцепляется в Мишу, прижимаясь в ответ, прикрывая глаза. Сбивчивое дыхание перманентно прерывается тихими довольными вздохами, переходящими на стон, когда Горшок несильно тянет за волосы заставляя подставить шею и тут же впивается в неё укусом-поцелуем, оставляя собственнический засос — у окружающих будут вопросы, но на это сейчас пофиг. Они универсальны, они выяснили это еще полгода назад, когда наконец решились на что-то большее, чем поцелуи и неловкие лапания — когда окончательно была стерта граница между дружбой и любовью, когда они перешли черту, чего долго боялись и так давно хотели. Они поняли, что им в одинаковой степени нравится как брать, так и давать, как доминировать, так и подчиняться друг другу. Это было невероятно круто и удобно, все обычно обсуждалось, или происходило в спонтанном ритме, вот как сейчас, но никогда не было проблем с определением желаний — все на слепой и святой интуиции, которая их вела и учила. Сейчас они обоюдно хотели одного и того же и не могло быть никаких недопониманий на эту тему. — Миш-Миш-Миша-а… — частит Князь и выгибается навстречу тонким пальцам Горшка, что задирают халат и расстегнув ширинку, настойчиво ласкают его сквозь бельё. — Тише-тише… Родные губы крышесносно накрывают, глубоко и умело язык синхронизируется с движениями руки, заставляя Андрея почти непрерывно стонать в поцелуй, но на краю сознания семафорит здравый смысл, заставляя пытаться остановиться и начать высвобождаться из желанного плена. Горшенёв на секунду перестает терзать любимые губы и останавливается, но руку не убирает, смотрит внимательно, с пониманием, готовый помочь в любой возникшей проблеме. — Что, ты, Дюш? Князь против воли заливается краской и неловко шепчет что-то про джинсы и халат. Миша также неловко улыбается, но уверенно отвечает: — Не парься, ты, я аккуратно… У тебя чё, трусов мало, ё-моё? Оба смущенно ржут и смотрят друг на друга. — Мих, а ты? — Пофиг, потом. Если бы было больше времени, то все было бы с удобством, на кровати, подольше и покомфортнее, но сейчас нет времени, а в полевых условиях тоже есть свои плюсы. Горшенёв снова восхищенно залипает на растрепанного Андрея и проникновенно шепчет, уже в губы: — Не думай ни о чём, расслабься… И это действует. Князь отвечает на поцелуй, в котором полностью отдает инициативу Горшку, тот задирает халат повыше, слегка стягивает с него джинсы, заводит обе руки Князя наверх и крепко прижимает к стене, а сам, словно волнами наращивая темп, возвращается к прежнему ритму, буквально не давая Андрею опомниться. Ему самому тяжело, он сам уже на грани, внизу живота невыносимо до боли тянет, но он не хочет сейчас думать о себе, ему гораздо интереснее следить за феерверком желания в затуманенных глазах напротив, срывать и слизывать с губ громкие пошлые стоны, быстро сладко дрочить лучшему другу, и поймать момент, когда того накрывает и он кончает, захлебываясь воздухом в поцелуе. Андрей бьется в руках Миши как пойманный воробушек, но его держат ласково и крепко, пока к нему ни возвращается реальность, а пульс ни успокаивается. Ноги дрожат и подкашиваются, Горшок обнимает его, не давая упасть. — Мих… — Мой хороший… — Боже… Князь слегка отстраняется, не отпуская, и разворачивая Горшка, прижимает его к стене всем телом. Игриво ухмыляется: — Моя очередь… И история повторяется, только изведенному в край Мише, хватает первого же поцелуя и буквально нескольких движений властно ласкающей его руки, чтобы его накрыло. Он кончает, с тихим криком утыкаясь в плечо Андрея, а тот обнимает его, невесомо целуя в трепещущие веки.***
Им повезло — халаты и джинсы не пострадали, а трусов у Князева действительно было много, хватило даже Горшку. Они переоделись, привели себя в порядок и вышли на залитую солнцем улицу, направляясь к зданию Консерватории. Вошли внутрь они, дурачась и что-то напевая, Миша насвистывал мелодию. — Молодые люди! В этих стенах, разрешен только «художественный свист»! Вы к кому?! — А мы… тут концерт даем. — Миха!.. Да, мы на практику пришли, здесь у вас что-то покрасить надо? — Это наверху, всё что нужно, вам даст завхоз, отправляйтесь! Спустя 15 минут, они уже на лесах фехтовали валиками в побелке, а синяя униформа от белых брызг вся покрывалась пудровыми узорами, напоминая картину Ван Гога — «Ночь». Им снова придется приводить халаты в порядок, но главное, чтобы никто в Реставрационке не знал, что студенты Горшенёв и Князев, используют их не только во время малярных работ на практике.