And They Were Roommates...

Колумбийский колледж не был первым выбором Джона Лоуренса. Первым был Стэнфордский, вместе с его безумно впечатляющей медицинской программой и однокомнатными общежитиями. Он намеревался работать день и ночь, игнорировать социальную сторону студенческой жизни и вместо этого стать лучшим в своей группе по медицине. Ему не нужен был сосед по комнате; он не хотел, чтобы какая-то пара глаз обременяла его каждый день. Этого ему хватило уже на всю жизнь. Но Джон не в Стэнфордском. Он не последовал за своей страстью к медицине. Вместо этого он был зачислен изучать право в Колумбийском колледже. Все, что потребовалось — это суровый взгляд отца и небольшая ссора, чтобы убедить Джона в том, что некоторые споры просто не стоят того, чтобы в них вступать. Ему нравилось участвовать в дебатах, когда он учился в старшей школе, и он был уверен, что найдет способ получить удовольствие и здесь. Нет, учебная программа не была проблемой. А вот здание перед ним — да. На мгновение он прислоняется головой к рулю своей машины и собирается с мыслями, прежде чем открыть водительскую дверь и направиться к своему багажнику. Ему, вероятно, понадобится одна рука, чтобы взять ключ от комнаты и открыть дверь общежития, поэтому он решает, что лучше просто взять с собой чемодан на колесиках, оставив все коробки с вещами в машине. Здание общежития было огромным. Это было самое старое из трех общежитий в кампусе, а также самое дорогое. Недавно оно было отремонтировано, и внутри оно должно было стать современным произведением искусства. Снаружи здание было обложено красным кирпичом и напоминало Джону старые британские квартиры. Большие эркеры открывают вид на общую зону на первом этаже, и, проходя мимо одного из них, Джон видит нескольких студентов колледжа и членов семьи, суетящихся в фойе и гостиной. Должно быть приятно, когда кто-то помогает тебе переехать, с горечью думает он, прежде чем встрепенуться и отбросить всякие глупые мысли. Его братья и сестры были слишком молоды, чтобы добираться отсюда домой на автобусе в одиночку, а отца о помощи он не попросил бы и через миллион лет. Ему не нужно лишнее внимание в первый же день. Он тащит свой чемодан вверх по ступенькам к входной двери и катит его по деревянному полу фойе. Он замечает стол справа от себя, за которым сидит женщина. На вид ей лет сорок или около того, и она улыбается Джону, когда он входит в здание. — Имя, сэр? — спрашивает она, переводя взгляд с Джона на его багаж. — Джон. — отвечает он, осматривая стол и замечая несколько коробок с ключами. Как он полагает, один из них откроет дверь в его новый личный ад — общую комнату. — Джон…? — Она замолкает, когда смотря на лежащий перед ней лист, проводя пальцем по списку имен, начинающихся с буквы Д. Она бросает на него растерянный взгляд, и Джону требуется пару мгновений, чтобы понять, что ей нужна фамилия. — Лоуренс, — произносит он достаточно громко, чтобы женщина услышала. Он оглядывается, говоря это, но никто поблизости, кажется, не услышал его. На самом деле, все в фойе либо громко разговаривали, либо спешили сквозь суматоху. Когда он вновь посмотрел на неё, он видит, что она перебирает бумаги и находит его имя. — Ах, да, комната 314. Третий этаж, вам нужно повернуть направо на лестнице, а если вы подниметесь на лифте, то налево. — Она снова улыбается ему, протягивая серебряный ключ, прикрепленный к пластиковой бирке, на котором написан номер комнаты. — Спасибо. — Он пытается улыбнуться ей в ответ, это должно быть хорошей идеей, ему лучше произвести хорошее впечатление на здешнюю администрацию. Особенно если его сосед окажется невыносимым настолько, что придется менять комнату. От отходит от стола и осматривает помещение, пытаясь найти лифт. Он прямо за углом, но к нему выстроилась очередь из десяти человек, и у каждого из них более тяжелые сумки, чем у Джона. Он меняет тактику и направляется к большой двойной лестнице, что находится в центре зала и закручивается свободной спиралью. Подойдя к лестнице, он замечает хорошо одетого мужчину, который пытается удержать в одной руке переполненную коробку, а другой тащит за собой большой чемодан. — Нужна помощь? — спрашивает Джон сзади, уже используя свободную руку, чтобы схватиться за ручку сумки, в противоположной стороне от той, где ее сжимал мужчина. Он поворачивает голову, чтобы бросить взгляд на Джона через плечо, его карие глаза поначалу широко раскрыты, но постепенно расслабляются, когда напряжение в его руке ослабевает. — Да, очень даже. Пара с трудом поднимается по лестнице, и мужчина упоминает, что он тоже направляется на третий этаж. Тащить по чемодану в каждой рукой заставляет бицепсы Джона гореть, но приятно помочь кому-то и завести возможного приятеля в этом новом месте. Когда они достигают лестничной площадки, Джон опускает чужой чемодан и немного потряхивает рукой. — Спасибо, э-э… — Мужчина делает паузу, осознав, что не спросил о имени Джона. — Джон. — Он протягивает руку, и мужчина напротив переносит вес коробки к своей груди и протягивает свою в ответ. — Аарон Берр. Имя всплывает в памяти Джона, и он понимает, что узнает его. Берр был политиком, которого знал его отец. Он и раньше слышал, как его отец говорил об этом человеке, называя его нерешительным централистом. Джон даже не может вспомнить, на каком мероприятии это было. Однако это было около двух лет назад, до того, как Берр и его жена скончались в результате кораблекрушения. — Я лучше пойду и найду свою комнату, но еще раз спасибо, Джон. Не знаю, как я бы справился с этим. — Берр берет свой чемодан и идет в противоположном направлении от того места, куда собирался Лоуренс. Бессознательно он наблюдает за тем, в какую комнату входит Берр, и запоминает ее. По крайней мере, теперь он знает, где найти хоть одно дружелюбное лицо. Одно дружелюбное лицо, Джек, это все, что тебе действительно нужно в жизни. Лоуренс игнорирует цитату, звенящую в его голове, и бредет по длинному извилистому коридору к своей комнате. Коридоры довольно простые, темно-бордовые ковры, кремовые стены и деревянные двери, украшенные белыми табличками с металлической нумерацией на них. Пока он идет, он замечает, что несколько дверей открыты, внутри люди расклеивают плакаты, застилают кровати и болтают меж собой. И как они уже успели поладить друг с другом? Он идет медленнее, чем обычно, опасаясь дойти до своей же комнаты. Он посылает безмолвную молитву всему, что бы не было там, наверху, чтобы он в комнату зашел первым. Или что его сосед об устроился и ушёл. Он бы предпочел сориентироваться и устроиться в одиночестве. Поворачивая за угол, он наконец замечает свою комнату и… дверь открыта. Что еще хуже, кто-то уже разговаривал на повышенных тонах. — Конечно это важно, если мой стол будет шататься во время работы, я никогда ничего не сделаю! — голос несколько пронзителен и звучит довольно расстроено. — Почему бы просто не поменять его с соседским? Не то чтобы он заметит. — отвечает другой мужской голос, на этот раз с сильным французским акцентом. — Нет, это было бы грубо, Лаф, к тому же мне пришлось бы иметь дело с шумом, когда он раскачивал бы его, и… Голос обрывается на середине тирады, когда Лоуренс мягко стучит костяшками пальцев в дверь. Комната достаточно простая, две односпальные кровати стоят по обеим сторонам комнаты с разделяющими их туалетными столиками, столы расположены недалеко от кроватей, а шкафы находятся по обе стороны от дверного проема, когда вы входите. Один из двух мужчин растянулся на кровати в левой части комнаты. У него аккуратно подстриженная борода и вьющиеся черные волосы, собранные в тугой высокий пучок. На нем розовая майка и светло-серые спортивные штаны. «Француз», — собрал воедино детали Лоуренс, замечая, что другой мужчина, который разглагольствовал о столе, стоял на коленях на полу, засовывая бумагу под одну из ножек, пока он раскачивал стол. Мужчина резко выпрямляется, когда Лоуренс затаскивает свой чемодан в комнату. Он немного ниже Джона, и это, как ни удивительно, первая мысль, которая пришла ему в голову. У него также длинные каштановые волосы, собранные в низкий хвост. У этого мужчины бородка, он одет в выцветшие джинсы и серую толстовку с заглавными буквами «Колумбия». — Ах, ты должно быть мой сосед по комнате, я Александр, Александр Гамильтон, хотя большинство людей просто зовут меня Алекс. Надеюсь ты не против, что я забрал себе эту часть комнаты, не то чтобы у меня были предпочтения, просто выбрал первое попавшееся, так что я просто выбрал, но если тебя что-то не устраивает по поводу правой стороны комнаты, все оккй, нет проблем, я просто переместиться! А это Лафайет, кстати. — он указывает на того мужчину — Наверняка ты будешь часто его видеть, потому что мы практически братья, и он всего тремя комнатами ниже. Он изучает историю, писательское мастерство и политику. Я разделяю с ним последнее, хотя занимаюсь всеми предметами, связанными с правом и политикой. А также в любых обществах на территории кампуса, которые в этом помогают. Я- — Алекс, Алекс, дыши, mon ami, ты спугнешь его. — благодаря Лафайету, словесное цунами в сторону Лоуренса останавливается. Он кладет руку на его плечо, привлекая внимание Алекса. Алекс бросает быстрый взгляд на француза, который был на несколько дюймов выше Алекса, прежде чем снова перевести взгляд на все еще молчащего Лоуренса. — Правильно, извиняюсь. Я склонен к болтовне, — посмеивается он, потирая затылок. — Я даже не расслышал твоего имени. Джон чувствует лёгкий трепет в животе от любопытного и светлого выражения этого невысокого мужчины. Лоуренс не мог вспомнить, когда в последний раз встречал такое восторженное представление. Глаза Алекса горели, когда он говорил, его тело напрягалось, а руки взволнованно вращались, пока он говорил. Сосед Джона по комнате, определенно был… чем-то. — Джон… — Он делает паузу на полсекунды, прежде чем продолжить, в мгновение ока понимая, что не сможет скрыть свою фамилию от соседа по комнате. Хотя на данный момент он, вероятно, мог бы просто упустить это. — …и с правой стороной все в порядке, — он пожимает протянутую руку, отмечая твердую и агрессивную хватку другого мужчины, когда его лицо расплывается в улыбке. Джон тащит свой чемодан на кровать и при этом чувствует на себе пару глаз. — И что же ты изучаешь, Джон? — спрашивает Лафайет, мужчина прислонился к шкафу, а Гамильтон наконец-то заставляет свой стол не шататься. — Закон. — легко отвечает Джон, радуясь, что не было дополнительных вопросов о его полном имени. Голова Алекса резко поворачивается, Лоуренс удивляется, как тот не сломал себе шею на такой скорости. — Тогда мы, вероятно, возьмем много одних и тех же модулей. Отлично! Если нас двое, записи будут намного надежнее, не говоря уже о групповых заданиях, онлайн-викторинах и- — Алеееекс, — стонет Лафайет, нежно улыбаясь другому мужчине. Гамильтон осознаёт и снова выглядит немного виноватым — Да, прости, ещё раз. — Все в порядке, — Джон издаёт лёгкий смешок — Большинство моих друзей дома те ещё спорщики, я привык к разговорчивым людям и дебатам. При таком откровении лицо Алекса загорается. — Дебаты, хм? Я любил дискутировать еще в старшей школе. Однажды я объехал всю Америку с командой своей школы. Хотя в итоге мы так и не выиграли, но дважды заняли второе место на национальных соревнованиях. А сам ты соревновался? Откуда ты? Джону требуется мгновение, чтобы осознать, что из этой окольной речи он должен был ответить на вопрос: где находится дом Джона. — Южная Каролина. Ответ звучит более затенённо на лице его соседа по комнате: — Юг, да? Надо было догадаться по акценту. Последние несколько лет я живу в Нью-Йорке со своей приемной семьей, как и Лаф, хотя, как вы можете догадаться, он француз. Не находите ли вы юг очень… Вопрос, который ему собирались задать, прерывается другой фигурой, громко вбегающей в комнату. — Вот вы двое где! Я ждал в холле десять минут, я думал, мы собирались зайти в ознакомительный зал, чтобы записаться на что-нибудь! — Широкоплечий, несколько устрашающий мужчина стоит, скрестив руки, в дверном проеме и смотрит на теперь застенчиво выглядящих Лафайета и Гамильтона. — Это еще один наш хороший друг — Геркулес Маллиган. Обычно он не выглядит таким злым, ну, вообще-то, это неправда, но… клянусь, он та ещё неженка — объясняет Алекс, замечая испуганное выражение лица Джона. — Извини, Герк, мы столкнулись с соседом Алекса по комнате, — указывает на него Лафайет. Геркулес быстро покачивает Лоренс вверх и вниз и кивает головой в знак приветствия. — Приятно познакомиться. Извиняй, если эти два идиота уже заставили тебя захотеть собрать вещи. Лафайет издевательски вздыхает и драматично складывает руку на груди, когда Гамильтон бросает взгляд на более крупного мужчину. — Ты смешон, Герк, кстати, это Джон, Джон… — Голос Алекса затихает, когда он оглядывается на Джона, понимая, что не знает полного имени своего соседа по комнате. После неловкой паузы Джон произносит — Лоренс. Джон Лоуренс. — Лоренс, да? Я не знаю многих таких. За исключением, конечно, этого напыщенного придурка-политика Генри Лоуренса из Южной… — Голос Алекса снова затихает. Джон практически видит, как в голове другого человека крутятся шестеренки, и чувствует, как внутренне съеживается. Конечно, его поселили бы в комнату с каким-нибудь политическим фанатиком. Еще до того, как Алекс открыл рот, он знает, что этот человек догадался, что они из одного штата. — Он ведь не твой дядя или ещё что-то, да? Прежде чем он успевает ответить, становится ясно, что настроение в комнате полностью изменилось. Лафайет теперь стоит прямо, его подбородок поднят, а глаза пристально всматриваются в лицо Джона. Геракл поступает наоборот; он начинает прислоняться к дверному косяку, что почему-то кажется ему еще более устрашающим. Что касается Гамильтона, то все его тело напряглось. — Он мой отец, если честно, — признается Джон. Он чувствует, как колотится его сердце, когда он это говорит, чувствует как скручивает его живот и внезапную сухость во рту. Тишина, воцарившаяся в комнате, оставляет у Джона легкий звон в ушах и жжение в глазах, когда он заставляет себя держать их открытыми, чтобы наблюдать за реакцией комнаты. Реакция немедленная. Дружелюбные приветливые лица становятся холодными и каменными. Очевидно, что отец Джона был кем-то, кого группа презирала, или, по крайней мере, его законопроекты и идеалы. — Вот как. — голос Алекса лишён прежних эмоций, глаза потускнели, а улыбка исчезла. Джон чувствует, как ответ врезается камнем в его живот. Ему начал нравится его сосед по комнате, за последние пару минут он несколько привязался, думая, что сможет завести друга, с которым они бы сработались, как и предлагал Алекс две минуты назад. Но вся эта сказка рассыпается. — Что ж, надеюсь, тебе не будет слишком некомфортно спать в одной комнате с квир-иммигрантом. Конечно, я уверен ты можешь спуститься в администрацию и попросить сменить комнату. Не хочу чтобы тебе пришлось волноваться из-за моих гейских взглядов, или опасаться что я украду у тебя вещи, работу или что-нибудь ещё. — слова врезаются в грудь Джона подобно дротикам. Он мог услышать точные части тирады Гамильтона, которые представляли собой идеальные цитаты из речей, которые его отец произносил по телевидению и на митингах. Тон мужчины был резким и язвительным, и Джона охватило тяжелое чувство несправедливости. Из-за чего этот парень бросал такие предположения в Джона? Только из-за того, кем был его отец. Лоуренс провел большую часть своей жизни, разбираясь именно с таким типом дерьма, и он чувствовал, как часть его крови кипит под кожей. Он не был уверен, было ли это от разочарования или гнева, но он съязвил в ответ своему соседу, который теперь гневно смотрел на него. — По-моему, это у тебя проблемы, Гамильтон. — Фамилия вылетает из его рта с большей злобой, чем Джон намеревался, глаза Алекса инстинктивно сужаются от этого тона. — Если тебе настолько неудобно спать с южным консерватором, то вы можете посетить офис самостоятельно, вы знаете, на случай, если я наполню свой шкаф оружием или прикреплю флаг Конфедерации над своей кроватью. Во время разговора он делает шаг вперед, и двое мужчин теперь почти нос к носу. Два дюйма роста доставляли Джону небольшое чувство самодовольного удовлетворения. Однако дело в том, что Джон на самом деле не был консерватором, и этот факт давным-давно разрушил его отношения с отцом, и ни в одном из его чемоданов или коробок не было ни оружия, ни этого ужасного флага. Он просто высказывал Гамильтону подобные стереотипы о себе, чтобы отомстить ему. Алекс оценил его за долю секунды и составил собственное мнение о Джоне, он не собирался заикаться о том, почему он должен нравиться Гамильтону или почему тот ошибается насчет Джона. Придурок мог бы сам это выяснить, если бы захотел. В глазах Гамильтона вспыхивает гнев. — У тебя, черт возьми, проблемы с башкой или.. Прежде чем Алекс успевает выступить с резкой и резкой репликой, его прерывает Лафайет. — Алекс. — Его голос суров, совсем не похож на беззаботный мелодичный тон, который он использовал минуту назад. — Он того не стоит. Давай, мы можем пойти разобраться с этим внизу, вам двоим явно не подходит жить вместе. Француз снова оглядывает Джона сверху вниз, как будто видит его впервые с тех пор, как он вошел в комнату. Его губы вытянуты в прямую линию отвращения. — Да, Гам, этот придурок не стоит твоих слов. Это будет похоже на разговор со стеной. Пара уходит, пристально глядя на Джона, задерживаясь за дверью в ожидании друга. Александр бросает на Джона последний разочарованный и растерянный взгляд, как будто он не может понять само существование этого человека, прежде чем тот выбегает из комнаты. На выходе он захлопывает за собой дверь, и, когда звук эхом разносится по нему, Джон обнаруживает, что сидит на краю свободной кровати, его руки сжаты в дрожащие кулаки. Мир несправедлив, Джек. Вот почему мы должны быть. Каждый может получить шанс. Каждого можно любить. Его мама, очевидно, никогда не встречала такого высокомерного и самодовольного человека, как Александр Гамильтон.