And They Were Roommates...

Александр Гамильтон изо всех сил пытался вспомнить, когда в последний раз он был в такой ярости. Он стоял возле администрации общежития, скрестив руки, и отказывался уходить, пока ему не помогут. — Послушайте, сэр, мы действительно ничего не можем для вас сделать. В наших общежитиях действует строгая процедура, запрещающая обмен, которую можно игнорировать только в том случае, если один из соседей по комнате чувствует угрозу или имеет серьезные доказательства преследования. — 30-летний клерк нервно заламывал руки, пока говорил. Он был почти на полфута выше Алекса, но волны злобы и ярости, исходящие от студента, были гораздо более ужасающими. — Говорю вам, я чувствую угрозу! Я живу с южным консерватором; однажды он «случайно» выстрелит мне в бок, и тогда, сэр, на кону будет ваша голова, — говорит Гамильтон, агрессивно тыча пальцем в сторону мужчины. — Боюсь, что разница в политических взглядах не является достаточным основанием для… Алекс не дает ему закончить. После нескольких минут этого невыносимого разговора он понимает, что получит только выученные ответы. С этим мужчиной он ничего не добьется. — Я вернусь, — предупреждает Алекс, выбегая из здания. — С доказательствами! Не похоже, что это займет много времени. Если и было что-то, в чем Гамильтон был хорош, так это невероятное раздражение. Все, что ему нужно было сделать, это надавить на кнопочки этого парня Лоуренса, чтобы тот в конце концов сломался, показав свою истинную, дикую, консервативную, южную сущность. — Не повезло? — Геркулес догадывается, когда Алекс подходит к ним. Они сидели на скамейке возле офисного здания, Геркулес положил локти на колени, а Лафайет растянулся и ссутулился, прислонившись к другой стороне скамейки. — Очевидно, мои опасения не являются достаточным основанием для смены комнаты. — Слова выскальзывают из-под его все еще скрежещущих зубов. Он настолько расстроен, что не замечает обеспокоенных взглядов своих друзей. — Ну, смотри, как ты обычно говоришь, «не парься», — пытается Лафайет, вскакивая на ноги и драматично размахивая руками, пытаясь привлечь внимание Алекса. — Ты всегда можешь расположиться на полу в нашей с Геркулесом комнате или просто игнорировать его, когда тебе действительно нужно быть в своей. — О, я не планирую никуда уходить, Лаф, я переживу этого засранца, покажу ему, каково это — быть кем-то, кто всегда оглядывается через плечо, всегда напряжен, всегда- — Хорошо, ладно, — прерывает Геракл Гамильтона на середине разглагольствования, вставая и обнимая друга за плечи, — прежде чем ты зайдёшь слишком далеко в своем, злой гений, дьявольскои плане по выставлению из твоей комнаты мистера Джона Лоренса, не могли бы мы, пожалуйста, ради Бога, пойти в ориентационный зал. Лафайет рассмеялся, заметив почти надутое выражение лица Маллигана — Oui oui mon ami, что угодно, лишь бы подбодрить наших жалких себя. Алекс вздыхает: последняя часть слов Лафа была преуменьшением. Ему нужно было отвлечься. Ему нужно было на время забыть о своей комнате. Он так радовался появлению соседа по комнате, надеясь и молясь, чтобы он интересовался тем же, что и он. Что они не будут возражать против того, чтобы он поздно ложился спать, не будут возражать против его разглагольствований. Когда он услышал, что Лоуренс изучает право, он почувствовал, как его сердце взлетело на несколько этажей выше здания. Теперь, когда он следовал за своими друзьями в один из больших залов кампуса, ему казалось, что он идет по грязному болоту. Его друзья кое-как тащили его мимо регистрационных стендов обществ и клубов. Они шутили, строили планы на предстоящую неделю и вообще, просто старались направить его мысли на что-то другое. Вскоре он уже смеялся и дурачился вместе с ними, пока они прогуливались между столиками для регистрации. — Итак, каков план, ребята? — спрашивает Лафайет, его глаза уже осматривают стойку регистрации клуба творческого рисования. — Ну, я думаю, мы с Гамом можем догадаться, куда ты пойдешь, — поддразнивает Геракл, ловя тоскующий взгляд своего друга. — Запишись на свой рисунок, а я почти вижу стенд с лакроссом, так что я туда головой. Взгляд Лафайета метнулся к Гамильтону, чтобы увидеть, куда тот смотрит, и он понял, что его невысокий друг уже властно направился к столу участников дебатов. — Типично, — бормочет в унисон брошенная пара, прежде чем отшутиться и заняться своими интересами. — Здравствуйте, я хотел бы записаться в дискуссионную команду колледжа. У меня уже есть большой опыт, если это необходимо, я участвовал в соревнованиях по всей Америке в последние несколько лет, и меня часто выбирали в жюри. Кстати, меня зовут Алекс, Александр Гамильтон. — Эти слова вылетают из его рта еще до того, как симпатичная женщина за столом успевает вручить ему регистрационную форму. — Ну, я определенно вижу, что ты жаждешь и заинтересован в обществе. Это всегда плюс, — усмехается женщина, передавая ему ручку и бланк. — Анжелика Скайлер, я президент клуба. — Очень приятно, — усмехается Алекс, отводя взгляд от формы достаточно долго, чтобы одарить ее теплой улыбкой. — По крайней мере, мы уже знаем, что у тебя сильная дикция и количество слов в минуту. — Вмешивается второй голос, на этот раз тон гораздо более саркастический и снисходительный. Алекс красочно подписывает свое имя и обращает свое внимание на долговязого мужчину, ухмыляющегося ему через стол. Он сидит рядом с Анжеликой. — Томас, Томас Джефферсон, вице-президент дискуссионного клуба, — объявляет мужчина еще до того, как Алекс успевает спросить у этого человека его имя. — Ещё раз, очень приятно, — отвечает Алекс уже с не такой теплотой. — Не сомневаюсь, — мужчина закатывает глаза так, что у Алекса мурашки по коже, но прежде чем он успевает затеять перепалку с ним, к столу подходит девушка и начинает задавать ему вопросы о клубе. — Игнорируй его, — вздыхает Анжелика с полуухмылкой на лице. — Он просто напуган — Нет, — успевает вставить Томас, прежде чем пройти с дамой анкету. — Здесь есть все подробности о наших социальных сетях. Ты сможешь узнать, когда начнутся практики и все такое. — Она протягивает ему визитную карточку, усеянную символами @, веб-сайтами и адресами электронной почты. В какой-то момент руки пары соприкасаются, и Алекс на мгновение задумывается о том, какой мягкой и теплой на ощупь была ее рука, прежде чем машет ей на прощание. Он замечает, что ее щеки слегка покраснели, и надеется, что она не обезвоживается в душном и влажном воздухе зала. Его глаза осматривают толпу, пытаясь разглядеть обычный беспорядок волос Лафайета, которые находятся выше среднего роста большинства американских толп. Как обычно, его не так уж сложно заметить, и его взгляд также улавливает вздох радужного, украшенного флагом стенда рядом с его другом. Ах, Лафайет наконец-то нашел лучшее общество в кампусе. Он догоняет своего друга и прерывает разговор между ним и потрясающей брюнеткой. — Ах, Александр, вот ты где! — Лафайет усмехается, как только встречается взглядом со своим другом. — Эта милая леди Элайза Скайлер только что рассказывала мне о параде гордости, который они проведут во втором семестре! — Скайлер? — Алекс не может не задаться вопросом: необычная фамилия, которую он услышал всего несколько минут назад. — Да, я предполагаю, что ты пришел после разговора с моей сестрой, — смеется Элайза, указывая подбородком на Анжелику, находящуюся через несколько стендов. — Да, так и есть. Она гораздо лучшее лицо для клуба, чем мужчина, сидящий рядом с ней. На это Элайза фыркнула. — Томас действительно милый; просто иногда он бывает довольно колючим. — Я заметил, — невозмутимо говорит Алекс, прежде чем обвести взглядом клуб. — Итак, чем вы, ребята, занимаетесь в течение года? Я видел на вашей странице в Facebook, что в прошлом году у вас проводились всевозможные мероприятия, митинги, парады, все, что я мог придумать. Повторится ли подобное в этом году? На самом деле у меня были некоторые идеи на этот счет… — Александр Гамильтон в течение следующих нескольких минут разглагольствует об идеях, движениях и всем, что с этим связано. Он настолько уверен в своих убеждениях, что не замечает восхищенного выражения лица Элайзы или того факта, что она ловила почти каждое его слово. Геркулес и Лафайет успевают пройти через формы заявок, прежде чем обменяться понимающими взглядами друг на друга. Еще один человек влюбился в обаяние и энергию их лучшего друга — Александра Гамильтона.

***

После тридцати минут таскания коробок по лестнице в свою комнату и развешивания одежды Гамильтон так и не вернулся. Джон думает, что процесс обмена комнатами прошел не так гладко, как предполагал Алекс ранее. Он смотрит на все еще полные коробки; ему действительно не хотелось распаковывать их прямо сейчас. Он не хотел сидеть в этой дурацкой комнате со своим соседом-придурком. Джон позволяет себе сделать паузу, чтобы как следует рассмотреть ту часть комнаты, где проживает Гамильтон. Его простыня представляет собой смесь золотого и черного цветов, но она довольно невзрачна. На столе у ​​него лежит потрепанный ноутбук, а также стопка книг, блокнотов, ручек и стопка бумаги. Кажется, кто-то был в восторге от возможности делать заметки. Лоуренс также замечает на прикроватной тумбочке фотографию Алекса и Лафайета в рамке, но… не может быть. Джон идет вперед и хватает рамку. Он подносит её к свету, льющемуся из окна над их прикроватными столиками, и глубоко вздыхает. За двумя мальчиками на изображении стоял очень известный Джордж Вашингтон. Известный либеральный политик, проживающий в Нью-Йорке. Внезапно их первые впечатления обрели гораздо больше смысла. Из всех людей в мире, с которыми можно было жить в одной комнате, сын Генри Лоренса, очевидно, жил с приемным ребенком Джорджа Вашингтона, соперника Генри номер один. Джон бросает быстрый взгляд на дверь их общей ванной, ставя фотографию обратно на столе Гамильтона, и внезапно чувствует, что чувствует себя отвратительно. Прежде чем он успел слишком много подумать о теперь уже пугающе большой проблеме, стоящей перед ним, в дверь тихо постучали. Должно быть, кто-то ищет Алекса, здесь его еще никто не знал. Он неохотно распахивает дверь и с удивлением обнаруживает Аарона Берра на другой стороне. — Ах, Джон, вот ты где, я надеялся, что попаду в правильную комнату. Надеюсь, ты не против, что я подметил цифры на твоем брелоке раньше. Я собирался пойти в ориентационный зал и подумал, что, может быть, ты и сам хочешь на что-нибудь записаться? Жест был милым, Аарон изо всех сил старался включить Джона. По крайней мере, такова была первая мысль Джона, прежде чем он заметил нервное потягивание рукав Берра и улыбку, которая не совсем дошла до глаз собеседника. Взгляд выглядел почти умоляющим. Возможно, Джон был не единственным, кто чувствовал себя сегодня одиноким и не в своей тарелке. — Да, вообще-то, спасибо, что подумал обо мне, — он ярко улыбается, когда говорит, чувствуя себя довольным, когда замечает, что напряжение спадает с плеч Бёрра. Он хватает телефон, кожаную куртку и запирает за собой дверь, прежде чем пара направляется в холл. — Я понял, что не расслышал твоего полного имени раннее, извини, — комментирует Аарон, пока они спускаются по лестнице. — Точно, извини, это Лоуренс, Джон Лоуренс. Шаги Аарона на секунду замирают, и Джона охватывает новая волна тошноты: теперь другой человек в кампусе, очевидно, возненавидит его. — Ах, да, сын Генри, верно? Ох, извини, чувак, мы, наверное, встречались несколько раз в прошлом на мероприятиях и тому подобном. Я почти уверен, что мой отец, Аарон Берр, то есть старший, знал твоего отца несколько лет назад. Очевидно, Джон чуть не споткнулся от шока, когда Берр понял, что эта пара уже должна знать друг друга. Пока он говорит, Джон просматривает его лицо в поисках каких-либо изменений в выражении, и, к его удивлению, Берр выглядит более расслабленным, чем раньше. — Не нужно извиняться, честно говоря, я тоже тебя не очень помню. Мы, наверное, виделись где-то, но я уверен, вы помните, насколько скучными и долгими были эти мероприятия. Думаю, меня вежливо представили паре сотен сыновей и дочерей различных политиков. Берр от души рассмеялся над комментарием Джона. Звук снял с плеч Джона груз, который он даже не осознавал, что нес. Это было приятно. — У нас, вероятно, была бы хорошая саязь, если бы мы все поддерживали общение, — комментирует Берр, когда они выходят из здания и начинают пробираться через несколько аллей, окруженных коконами деревьев, по пути через кампус к главному залу мероприятий. — Верно, но, боже мой, некоторые из них были невероятно скучными. Еще один смех Берра, и день Джона становится не таким уж плохим. — Я почти уверен, что самый захватывающий разговор, который у меня когда-либо был с кем-то из этих детей, был об игрушечной модели поезда, которую они получили в то Рождество. В итоге это превратилось в часовую лекцию ребенка о различных типах паровых двигателей. Теперь настала очередь Лоуренса хихикнуть. — Звучит правдиво. У меня такое ощущение, что в этом месте мы найдём гораздо больше колоритных людей. — Я в этом не сомневаюсь. Я заметил, что вещи твоих соседей по комнате уже собраны, что-то интересное? — Интересное, например то, что он полный придурок. — Несмотря на то, что Джон почти не знал этого человека, в конечном итоге он рассказывает ему все о конфронтации в его комнате, которая произошла всего час назад. Он опускает часть своего внутреннего монолога, часть из которого была слишком личной для нового друга. Однако пару минут он разглагольствует о самонадеянности и откровенной грубости Александра Гамильтона. Аарон делает паузу, прежде чем ответить на небольшую тираду Джона о своем соседе по комнате, и на мгновение Джон беспокоится, он сказал этому человеку слишком много. Возможно, Берр согласился бы с Гамильтоном… — Я полагаю, именно такая реакция является причиной того, что ты ранее не упомянул свою фамилию? Джон чувствует себя ребенком, с застрявшей рукой в банке с печеньем, и застенчиво кивает в знак подтверждения. — Что-то вроде того… Он бросает взгляд на Берра и понимает, что мужчина смотрит на него расчетливым и оценивающим пустым взглядом. Однако эмоция, которая в конечном итоге отражается на лице Берра — это жалость. — Мне жаль, что тебе приходится носить это с собой, Джон. Я знаю все о фамилиях и о том весе, который они имеют, — говорит он это грустно, но сохраняет легкую улыбку на лице. Оптимизм молодого человека производит на Джона новое впечатление. — Что ж, тогда давайте начнем создавать наше собственное наследие. Больше никаких теней и тяжести. Здесь должно быть хотя бы одно общество, в котором мы можем сделать себе имя, — предлагает Лоуренс, ухмыляясь, оглядывая шумную комнату студентов и бесконечный лабиринт стендов для регистрации. — Звучит неплохо. Я видел на сайте колледжа группу акапеллы; Я собираюсь обойти вокруг и попытаться найти их. Встретимся здесь через минут пятнадцать, узнать как у нас дела? — Звучит хорошо, как по мне, — ухмыляется Джон, одаривая снова нервничающего мужчину ободряющей улыбкой, прежде чем он потеряется в толпе. Не так уж много групп интересовало Джона, когда он искал их в Интернете. Джон был перфекционистом во всем, что делал, и знал, что лучше не распыляться слишком сильно, присоединяясь к слишком большому количеству групп. Главными двумя клубами, которые его интересовали, были дискуссионный клуб и клуб творческого рисования. Они заполнят все дополнительные часы, которые у Лорен останутся после учебы и проектов. Они также будут хорошим отвлечением для работы, если он застрянет в этой комнате с Гамильтоном. Сперва он находит стол дискуссионного клуба и начинает проталкиваться сквозь толпу. Однако он почти замирает, когда слышит позади себя отвратительную ругань Александра, когда он проходит примерно на полпути к клубным прилавкам. Он поворачивает голову и замечает Гамильтона, разговаривающего с какой-то женщиной в украшенном радугой ларьке. «ПРАЙД» было написано на деревянной табличке над ним, в которой Джон легко узнал университетское общество ЛГБТК+. Он исследовал эту группу несколько дней назад, и хотя ему не хотелось посещать некоторые крупные митинги и демонстрации, безопасные места и более мелкие мероприятия интересовали его. Это был бы его первый шанс по-настоящему узнать сообщество и завести в нем больше друзей. Его онлайн-друзья были невероятными и всегда успокаивали его в его неуверенности в этом. Они всегда были рядом, когда на него обрушивалась вина за то, что его отец делал с обществом, и он начинал верить, что он какой-то больной шпионский мошенник. Он надеялся хоть раз найти такую ​​поддержку вживую. Мечта рушится, когда реальность жизни падает в его нутро. Если бы сегодня он хотя бы шагнул рядом с этим прилавком, не говоря уже о событиях, Гамильтон наверняка просто разорвал бы его на куски на глазах у других участников. Нет, Джону там не будут рады. Это был тот опыт, который он не имел чести искать. Он даже не осознает, что хмурится, пока Александр не воспользовался этим моментом и не заметил, как он пристально смотрит на ряд. Глаза мужчины на мгновение расширяются, прежде чем он бросает на Джона яростный взгляд. С точки зрения Гамильтона, вероятно, это выглядело так, будто Джон злился из-за самого существования общества, а не из-за того, что Лоуренс был в ярости из-за того, что он не сможет стать его частью. Он быстро разворачивается на пятках и направляется к столу для дискуссий. У него не было сил разбираться с беспорядком за спиной. Ему нужно было что-то позитивное, чего можно было бы ожидать на этой неделе, поскольку занятия начнутся только в следующий понедельник, то есть через шесть дней. — Привет, я хотел бы вступить в это общество, — Джон подходит к столу для дебатов как раз в тот момент, когда женщина покидает одно из мест позади него. Она теряется в толпе еще до того, как Лоуренс успевает ее рассмотреть. Ее место занимает широкоплечий мужчина, и, хотя это довольно грубо, Лорен игнорирует харизматичного, ярко одетого студента за партой, который начал отвечать на вопрос Джона. — Мэдисон? Да ладно… ты? Мужчина, о котором идет речь, отрывает голову от бумаг, которые он разбирал, садясь, и любопытное выражение на его лице быстро сменяется узнаванием. — Лоуренс, Джон Лоуренс, я думал, ты в этом году будешь учиться в Стэнфорде? — спрашивает Мэдисон, на его лице отражается интрига. — Таков был план, но в последнюю минуту я сменил специальность. В Колумбийском университете был лучший юридический курс. Как Джон мог забыть, что Мэдисон собирался сюда? Джеймс и Джон не были настоящими друзьями. Они никогда не были близки и не стремились поддерживать связь друг с другом. Но их отцы всегда были под руку почти на каждом мероприятии, куда притаскивали двух мальчиков. Они провели вместе дни своей жизни, пытаясь пережить скучные дни и деловые встречи. Джону действительно хотелось плакать от облегчения. По крайней мере, один человек в этом колледже знал его, знал его историю, знал его отца, знал, по крайней мере, части повествования о концах Джона и его отца. Одно дружелюбное лицо Она была права, это действительно много значило. — Ах, ну, думаю, мы будем часто видеться. Я сам на этой специальности вместе с моим соседом по комнате Томасом Джефферсоном. Другой мужчина выглядел весьма расстроенным тем, что его исключили из разговора, но его лицо мгновенно просветлело под вниманием других мужчин. — Джон, верно? Рад встретить тебя. Планируешь зарегистрироваться сегодня? — Джефферсон передает ему форму и ручку, не дожидаясь ответа. — Да, спасибо. Надеюсь, я достаточно способный для вашего клуба. Ребята, вы одержали впечатляющую победу в прошлом году, — комментирует Лорен. Теперь он узнает Томаса. В прошлом году этот парень был в национальной сборной колледжа, хотя учился только на первом курсе. — Что ж, если ты дружишь с Мэдисон, я уверен, что ты достаточно умен. Глупые люди ему наскучивают. Лоуренс вежливо посмеивается, когда Мэдисон закатывает глаза. Джон передает форму обратно, и они на мгновение берут его студенческий билет, чтобы просканировать его через систему. — Все готово, — улыбается Мэдисон после того, как на экране регистрации загорается зеленая галочка. — Ты живешь в кампусе, Джон? — Да, я в общежитии О’Брайенса. — Мы тоже. Мы в номере 215, а ты? — Мэдисон одновременно объясняет и задает вопросы. — Комната 314. — Приятно знать, — усмехается Мэдисон, — Мы с Джефферсоном думаем сходить что-нибудь поесть этим вечером. Мы зайдем к тебе в комнату, если ты не занят, и мы все сможем пойти и наверстать упущенное. Приглашение дает Лоуренсу утешение, о котором он даже не подозревал. На этот вечер у него были планы, настоящие планы с дружелюбными лицами. Не говоря уже о Аароне Берре, который наверняка уже ждал его на у входной двери. — Звучит здорово. Где-то здесь у меня есть друг; вы, вероятно, тоже встречали его раньше. Я возьму его с собой. — Я с нетерпением жду встречи с ним или повторного знакомства, в таком случае. Увидимся, Джон. Лоуренс не отвечает, просто машет Мэдисону и Джефферсону рукой, быстро направляясь к клубу творчества. Он вступает в него без особой болтовни, он там не для того, чтобы разговаривать, а чтобы рисовать. Когда он добирается до входной двери, его уже ждет Берр. Он улыбается, когда Джон приближается, и у Лоуренса появляется хоть малейшая надежда на то, что, возможно, сегодняшний день был не таким уж и ужасным.