Ее белая рубашка

             Ривз потеряла всякое ощущение жизни, изо рта ее лилась кровь, а сама она была на пределе своих возможностей в активном состоянии. Казалось, что еще один удар, и она отключиться, падая на пол, весь покрытый ее кровью. Хотя, может, не только ее.       Мужчина уперся ногой в стену, поднял на себя голову девушки и стал внимательно рассматривать все тумаки, поставленные им же. —Ну что? Еще не передумала?—шептал он, ожидая ответа на все свои вопросы.       Он спрашивал у нее все, кроме того, что она знала. Какие-то военные тайны разведчиков, планы, всю подноготную, но Мия, постоянно отрекающаяся от всех этих политических разборок, и представления обо всем этом не имела. Даже при всем желании она бы не смогла рассказать им. Но вместо того, чтобы кричать о своем незнании или умолять пощады, она все строила из себя дурочку, надеясь, что это хотя бы притупит их жестокость. Делала вид, что не знает не только это, но и что вообще не причастна к разведчикам, понятия не имеет, как они работают и подобная чертовщина.       В ответ на его вопрос и придерживающую лицо ладонь, она хорошенько укусила его за руку, пока не почувствовала вкус чужой крови. Черт знает, зачем было разжигать огонь в его и так полыхающем сознании, ведь он вновь замахнулся и в этот раз прилетело прямо в нос. —Хватит прикидываться. Партизанка. Тебе же хуже, я не устану измываться над дьявольским отродьем, возомнившим себя кем-то большим, чем мусором —Тебе уже стоит понять, что меня с разведчиками связывает только место проживания. Твой напарник и впрямь сильно напутал, взяв ме...—тяжело бормотала Мия, пока не почувствовала сильный пинок в живот.       Девушка снова стала чуть ли не захлебываться в собственной крови, глядя на него совсем не как на того, с кем воевала несколько дней назад. А может...несколько часов назад. Счет времени сильно ухудшился, когда толком не видишь часы, ничего не ешь и пьешь только воду, не улавливаешь даже солнечных лучей. Она лишь понимала, что если ее кто-то не вызволят из этого дерьма, она—труп. Смерть была так близка, но казалась так недостижима, что Мия просто не верила в то, что может помереть здесь от рук каких-то бездарей. —Ну, подумай о перспективе выжить—буркнул мужчина и, снова ударяя ее по лицу, ушел, закрыв за собой дверь.       Ривз откашлялась и принялась в панике оглядывать все вокруг нее. Благо, она не была прикована цепями к стене или что-то подобное. Будь она в хорошем состоянии, просто встала бы и начала хоть как-то бороться, но даже подняться без рук для нее было мучением. Однако ощущение смерти, заставляющее кровь в жилах стыть, вынуждало ее делать хоть что-то. Единственным ее шансом сейчас было как можно сильнее натянуть веревки дать рукам хоть какую-то свободу. Мия попыталась свести плечи друг с другом спереди и сильнее разводить запястьям, но результат был не сильно впечатляющим. Она только исцарапала себе кожу, так что новыи планом стало найти какой-нибудь острый угол и попытаться трением извести веревку. И очень долгое время она сидела, водя связаные руки из стороны в сторону, стараясь все-таки ослабить эти путы. Она уж точно не собиралась упускать последний шанс, раз хотя бы он у нее остался, и пока ее полностью не забрало отчаяние, она, наверное, была готова на все ради развязанных рук. Мия понятия не имела, что будет делать, даже если освободиться. Если не преувеличивать и не брать на себя имя какого-нибудь нереального бойца, то она и десяти минут бы на ногах не простояла, не говоря уж о борьбе со врагами. Они вооружены, полны сил и энтузиазма убить еще одну дьяволицу с Парадиза, а она...а что она? Ни оружия, ни сил, и все, что у нее есть—слепая надежда. Однако лучше умирать в попытке постоять за свою честь, чем молча проглотить все избиения и подохнуть от этого. По крайней мере, она рассуждала так, пока не стояла перед смертью лицом к лицу...       Руки уже дрожали, однако она точно могла сказать, что пара оборотов уже на грани, и стоит еще немного постараться, как они порвутся. Планы, правда, обрушились, когда она услышала громкие шаги. Ривз, наверное, никогда так быстро не ползала на коленях, ведь будет совсем не хорошо, если ее заметят разрывающей веревки...       Снова резкие удары, кровь и такая неприятная, тупая боль, что была уже везде. Она только молилась, чтобы он либо уже пристрелил ее, либо ушел, оставляя ей перспективу лживой свободы. Мужчина вдруг подошел к ней сзади и, толкнув в спину, повалил на живот. Она услышала, как что-то звонко лязгнуло о пол перед тем, как оказаться в его руках. Он прислонил железный предмет к ее носу, упираясь в него руками. —Чувствуешь? Пахнет металлом. А им можно переломать тебе все кости. Тебе гораздо легче рассказать все и уйти живой —Иди ты нахуй...—со слезами пролепетала Мия, на что получила по рукам и громко вскрикнула.       Ей было больно даже кричать. Любое действие приносило ей тонну страданий, от которых по лицу катились жалкие слезы, смывая кровь. Больше всего на свете ей сейчас хотелось лечь на грудь Жана и прикрыть глаза, чувствуя, как он ритмично поглаживает ее плечо, а все проблемы, тревога и ужасы войны становятся чем-то совершенно невесомым. Уносятся вдаль вместе с дымом сигарет, оставляя от себя один лишь запах. Она волновалась за него даже больше, чем за себя, она плакала даже больше из-за невозможности увидеть его в такие ужасные для нее моменты. Плакала и кричала больше из-за того, что его нет рядом прямо сейчас, когда она так хочет поскорее умереть. Но все-таки где-то проскакивали мысли о том, что ответственность и вина за это только лишь на ней. Наверное, это то, чего она заслуживает. Не просто так ведь все это сейчас выбивает из нее последние капли рассудка. Но вот...она уже не ощущает эту отвтратительную боль раздробленных ребер, не ощущает больше ударов по рукам, не слышит их и не видит перед лицом ноги мучителя. Нужно добиться своего и постараться выбраться, но прежде...прежде стоит немного отдохнуть и набраться сил. Впрочем, выбора больше и нет...веки слишком тяжелые, чтобы держать их открытыми еще хотя бы секунду. Все будет хорошо...он обещал...       Ривз еле разлепила глаза от запекшейся крови и с трудом попыталась понять, есть ли тут кто-то еще, но, не услышав ни единого звука, кроме далеких шагов, она с горем пополам привстала. Казалось, хуже быть не может, но Мию вдруг захлестнуло паникой, а следом пошло желание срочно нанюхаться и забыться. И понимание, что это сейчас невозможно, заставляло ее паниковать еще сильнее. Такая беспомощность в такой момент...ужаснее этого было только постоянное чувство вины. Наверное, нужно постараться успокоиться, но есть ли на это время..? Конечно, нет. Значит единственное, что имеет вес—попытки спасения, а все нытье нужно было оставить Мие, которая когда-нибудь наконец окажется рядом с Жаном.       Ривз продолжительное время смотрела в стену, дрожа и без единой эмоции на лице плача, однако вскоре поняла, что совершает ошибку. Нужно было делать что угодно, но только не бездействовать, хотя это все, на что она сейчас была способна, ведь даже дышать теперь было тяжело. Она понятия не имела, какие у нее там увечия, есть ли что-то сломанное, кроме ребер, но она чувствовала себя так, словно ее часов десять отбивали, как мясо для стейка...хотя, наверное, было что-то вроде этого. Как бы оно ни было...нужно закончить начатое и стереть уже наконец эти веревки. Ей хотелось сейчас упасть на пол и отключиться от мира, однако она все продолжала и продолжала. Что делать дальше? Что она сделает, если ее вдруг заметят за попыткой освободиться? Она беспомощна сейчас. Абсолютно. Ее может привести в тонус разве что адреналин или всплеск агрессии, однако где она все это возьмет? Ей было сложно почувствовать что-то, кроме физической боли. Было бы куда проще, хотя бы знай она, что им можно рассказать. Может, стоило бы выдумать какое-нибудь правдоподобное дерьмо, но разве может она выдумать хоть что-то связное в таком состоянии? Повезло, что она сейчас хотя бы не сидит сложа руки, но на большее ее мозг был не способен сейчас.       Вдруг тугой треск и наконец освобожденные от веревок руки, которые повисли, словно тряпичные. Запястья болели до ужаса сильно, и вот только сейчас она поняла, что, в общем-то, делать ей нечего. Только сдвинься она с места, это принесет уйму боли. Ривз уперлась спиной в стену и с презрением смотрела на потрепанные веревки. Неужели она закончит свои последние дни так ничтожно и унизительно? Неужели не принесет никакой пользы? Неужели снова станет бесполезным звеном? Ей было просто отвратительно от того, что она сейчас сидит здесь, а ее товарищи, вероятно, сражаются. И все-таки, больше всех ее, безусловно, волновал Жан. Как он себя чувствует и жив ли он вообще? Хотя...что за глупости, он не только ее переживет, но и всех в отряде...хотелось в это верить. Раз уж умирать здесь, то хотя бы молча...не проронив ни слова о том, что может подвести ее товарищей...       Мия уже который час изучала стену, готовая разбиться о нее головой. Ее всю изнутри выворачивало от желания хотя бы на минутку вдохнуть что-нибудь едкое...такое резкое и прекрасное...выворачивало от желания больше не чувствовать боль во всем теле. Однако...дверь снова распахнулась, а Мия, как можно быстрее сложив руки за спиной, глянула на мужчину. Пусть они хотя бы думают, что она связана, может, это и даст хотя бы какое-то преимущество. —Ну что? Не голодна еще? Знаешь, тебе на самом деле лучше сознаться. Мы случайно выведали о тебе новую информацию, но если ты нам все расскажешь, то никто не пострадает       Мия медленно помотала головой, не поднимая на него глаз. Мужчина пожал плечами и постучал в дверь с внутренней стороны, будто для знака. —Мы так подумали, что девушку расколоть будет легче, поэтому из двух зол выбрали меньшую...думаю, вы сможете поговорить—противно улыбнулся он, когда внутрь затолкали сопротивляющегося и совершенно бледного парня.       Ривз застыла и опять беззвучно разрыдалась, слыша бешеный стук сердца где-то в висках. Неужели...все сложилось настолько ужасно..?       Кирштайн выглядел не лучше нее, но у него почему-то все еще были силы вырываться и толкаться. По губам его стекала свежая кровь, он что-то кричал, ругался, но вдруг перестал делать что-либо, завидев безумно отчаянные и родные глаза. Мия совершенно не знала, что сейчас делать и куда метаться. Она до последнего хотела думать, что это сон. Что Жан сейчас на самом деле лежит в постели где-то в корпусе, глядя в потолок. Брови дрожали, глаз слегка дергался, но все, что было видно в темноте—животный страх на лицах. И ведь теперь...она бы пожертвовала всем, чтобы он остался живым, она бы выдала все самые тайные планы разведкорпуса, она поступила бы, как последняя поганая крыса, но она бы спасла его. Она сделала бы все это, знай она все эти тайны, имей она хоть что-то, чем может пожертовать.       Ее палач приблизился к ней и только слегка надаваил на грудь ногой, но этого хватило, чтобы она закашлялась. —Правила игры простые. Ты все рассказываешь—мы даем вам право на жизнь. Ты молчишь—исход печальный. Ясно?       Мия молчала и боялась шевельнуться, наблюдая только за тем, как Жана схватили за волосы и, оттягивая голову наверх, прислонили острие ножа к его горлу. Девушка стала панически мотать головой и плакать, бормоча что-то себе под нос. —Что-что? Говори погромче, иначе он пострадает       Жан смотрел на нее не молящим и не жалостливым взглядом. Он рассматривал ее понимающе, как-то самоотвереженно. Жилки на лбу, пускай, выдавали весь страх, испытываемый им сейчас, однако он был готов уже на все, ведь точно знал, что сказать ей нечего. —Не подумай, что это глупые шутки, а то это может стоить жизни вам обоим —Нет...нет, пожалуйста...умоляю...только не он—растерянно и едва слышно лепетала она. —Не нужно умолять. Просто расскажи и все обойдется —Я...не знаю...ничего не знаю, правда, я все сделаю, прошу....только не трогайте его, правда, все, что угодно—на грани абсолютного безумия дрожала Мия, глядя в эти глаза, где заключался весь смысл ее жизни. —Не знаешь? Это не дело. Последний шанс       Ривз все продолжала бормотать несвязные мольбы, но чувствовала себя хуже, чем когда-либо, ведь не может даже придумать сейчас хоть что-то, способное задержать их. Самое ужасное была ее беспомощность сейчас. Руки развязаны, ее не удерживают, однако тело будто камнем тянет вниз, а она точно понимает, что является лишь жалкой букашкой. —Жаль, что ты «не знаешь». Его смерть теперь исключительно на твоей совести. Ну давай, голубчик, расскажи что-нибудь       Жан совершенно переменился в лице, мышцы чуть задергались, а глаза источали зверское презрение. —Я тебя ненавижу. Всем сердцем ненавидел и делаю это по сей день. Ты уже давно сидишь у меня в печенках и не даешь мне нормальной жизни. Ты отравляла мне жизнь, я мог потратить ее на что-то лучше. Я просто хочу, чтобы ты знала, что все это было чисто из жалости. Ты всегда была настолько беспомощной, что мне было просто жаль тебя, я почему-то так боялся тебя обидеть. Я жалею об этом. Лучше бы я давно все рассказал и ушел к кому-то получше...я ненавижу тебя, слышишь?! Всегда сука не навидел!—сквозь зубы шипел Кирштайн, находящийся на пороге смерти—Я был искренен с тобой только тогда, когда мы каждый день дрались и ссорились, только сука тогда! Я врал тебе обо всей этой ебаной любви, ты для меня абсолютно никто, и мне не было бы жаль, если бы ты сдохла раньше. Я виню тебя за свою смерть и только тебя. Я никогда тебя не любил, лучше бы вместо тебя была она...—с застывшими на глазах слезами срывался на крик Жан, пока из горла его не брызнула кровь, а глаза его не стали абсолютно пусты.       Никогда...не любил..? —Птенчик, ты же не огорчаешься? Слышала, он даже тебя не любил, не стоит переживать       Она бы забилась в истерике, если бы у нее были на то силы. Все тело содрогалось от паники и слез, а в ушах так звонко било его словами. Это был удар в спину ножом. Это был самый подлый удар в ее жизни. Ей стало еще хуже, ведь она не знала, что ей нужно сейчас чувствовать. Не было понятно, что больнее, увидеть, как самого близкого и единственного твоего человека убивают на твоих глазах, или узнать, что этот самый близкий человек врал тебе столько лет и всегда ненавидел тебя. От всего этого ей становилось лишь тяжелее оставаться в своем уме. А как же все его утешения, когда она расстраивается даже от незначительной мелочи? Как же все его слова и горящие от счастья глаза? Как же рисунки в блокноте, главным персонажем которых была она? Как же его объяться с запахом сигарет..? И что теперь делать, когда его больше нет? Что делать, когда нет не только его, но и всей той многолетней любви, что прямо сейчас превратилась в бесполезный лживый прах? —Ну ладно, погорюй немного, глупая...—нагло усмехнулся мужчина, выводя всех живых людей, кроме нее.       Она просто не могла, не хотела верить в то, что это может быть правдой. Почему она не просыпается на самом ужасном моменте сна? И почему даже этот ужасный момент кажется ей таким родным..? Хотя...это лишь потому что она до сей поры верила, что это все сон. Наступи только осознание, она сама ляжет в могилу, будучи не в силах даже смотреть на себя в зеркало и видеть там тварь, погубившую собственную невзаимную любовь.       Мия совсем тихо поглядывала на бездыханное тело и боялась сделать что-то не то снова. Ее просто разъедало ощущение пришедшей неприязни после его слов. Она не хотела верить ни в его смерть, ни в его ненависть к ней. Неужели...правдивыми его поступками были только те, что он совершал по пьяне или в ссорах? Она была готова к смерти своей, была готова к смерти всей чертовой планеты, но только не он. Почему его погибель казалась такой далекой и совершенно недосягаемой? Почему она была уверена, что с ним все хорошо? Как им вообще удалось отловить Жана? Черт с Мией, с ее безбашенностью в бою совсем несложно подставить или что-то подобное, если приложить хоть какие-то усилия, но...Жан..?       Ривз со стеклянными заплаканными глазами придвинулась ближе, словно хотела убедиться, что он может быть живым, но взгляд в никуда говорил об обратном. Она аккуратно вытерла с его губ кровь, будто от любого неверного прикосновения он мог рассыпаться, и снова с болью глянула ему в глаза. Вот, что было видеть там страшнее, чем злость и ненависть. Смерть и невозможность даже поговорить. Все закончилось просто ужасно, но...это ведь далеко не конец...Хотелось знать, что все еще наладится, хотелось вновь услышать его обещание о хорошем исходе. Но какие бы там слова он ни сказал, какую бы ужасную вещь ни вытворил, она все равно любила его. Любила и сейчас. И ненавидела себя за это более всего. Ненавидела за полную зависимость от него. Она ведь не сможет жить дальше. Даже после слов о ненависти. Он...не должен был...       Ривз снова тихо всхлипнула, торопливо вытерла слезы и огляделась в попытке найти спасение здесь. Хотелось на свободу, о которой все время твердил Эрен. Но как ее добиться, сидя в клетке..? Да и не нужна никакая свобода, если не будет его. Ничего уже не нужно, если его нет рядом сейчас. Если его больше никогда не будет рядом.       Мия заинтересованно уставилась на крошечное окошко почти под потолком, завешенное какой-то толстой темной шторкой. Из-за нее в комнату почти не попадал свет, но...может ли она помочь сейчас..? Ее рубашка, шторка, стены...       Ривз как-то пугающе улыбнулась и с этой улыбкой плакала, спешно шарясь в карманах Кирштайна. И кто бы сомневался...зажигалка была при нем даже сейчас. И не только она. Кажется, марлийцы не трудились над полным исключением всех опасностей. А зря.       Девушка уже было начала думать, как воплотить все в жизнь, как осознала весь масштаб. У нее вдруг вырвался нервный смешок, больше походивший на страдальческий стон. Как глупо...но зато наверняка и с пользой. И стоило уже что-то делать. Ривз, как бы ни старалась, до шторки толком не доставала, однако понимала, что это самый простой способ распространить огонь на стены. Девушка дрожащими руками расстегивала свою некогда белую рубашку и только старалась сейчас все держать под контролем, иначе она забьется в угол и вовсе ничего не сможет сделать. Ривз чуть ударила по стене, проверяя материал и, убедившись в своих догадках, скрутила рубашку. Однако она не учла, что ей не за что зацепить ее, дабы огонь с нее перешел на шторку. Был только один вариант, который хоть как-то привел бы в тонус ее давно нетренированное тело.       Мия не могла даже понять, что сейчас делает. Хотя, может, где-то в глубине души и понимала, ведь весь процесс рыдала. Девушка некоторое время стояла в каком-то оцепенении и только рассматривала зажигалку, но все-таки сжала бело-красную ткань и подожгла верхний конец, стараясь зажечь все больше предметов. Стоило только шторке загореться, как Мия обоженной рукой бросила горящую рубашку на пол. Девушка уже привычно села в угол комнаты и только с интересом наблюдала за тем, как языки пламени захватывают стены, позволяя ей наконец увидеть свет.       Однако, как оказалось, свет этот делал больнее. Она отчетливее видела перерезанное горло и пустые глаза, хорошо хоть теперь пахло гарью, а не кровью. Гарью...такой родной и теплой. Этот запах, принадлежавший в ее понятии Жану, въедался в кожу и под нее, оставался в глубине сознания. Умирать, чувствуя косвенно его запах—лучшее, что она могла получить сейчас. И никакого дома у реки не будет...не будет его, как и их вместе. Интересно, как быстро тут до тла сгорит все здание и скольких зазевавшихся марлийцев она сможет погубить этим пожаром? Говорят, что сгореть заживо—худшая смерть. На самом деле худшей смертью было бы умереть и не принести этим ничего полезного. Даже если все люди успеют выбраться из этого огненного ужаса, то он как минимум принесет ущерб их базе на Парадизе. Черт знает, насколько это важно глобально, но она хотя бы знала, что умирает не бесполезно и не от рук нацистов.       Пламя безнадежно окутывало каждый сантиметр помещения, хватая ее в теплые объятья. В ее глазах снова был огонь, но теперь не любви или счастья, а самый настоящий, пожирающий все, что окажется рядом. И эти яркие языки пламени превращались в ее глазах в поля с самыми простыми цветами. В его смех и в закат. В полное умиротворение. Наконец, она поняла Конни. Он знал, что умрет и потому чувствовал себя так хорошо перед полным осовобждением от глупых обязанностей. Она не чувствовала больше ни физической, ни душевной боли, что так успокаивало ее сознание. Саморазрушение—путь к свободе, и она достигла этой свободы прямо сейчас, находясь в плену. Она умирала отчаяно счастливой. Жаль только, что не будет у нее будущего...но разве это важно, если прямо сейчас на душе так легко..? Она была свободна от любви, горечи и чувства вины. Ей оставалось лишь надеяться, что Жан будет чувствовать себя прекрасно с этого момента. Плевать, что он, как оказалось, ненавидел ее. Плевать. Только бы он был счастлив без нее, раз с ней у него не получилось.       Такое приятное жжение...и голова кружится ужасно. Так хорошо...и больше совсем ничего не беспокоит. Это был, наверное, самый важный день в ее жизни. Она больше не думала о тревожащих ее вещах и людях, больше не переживала о дальнейшей жизни, ведь всего этого уже нет. Все значащие люди умерли каждый на ее глазах,вся жизнь осталась где-то позади, а она наконец отпускала. Наверное, ей было так спокойно умирать, ведь час назад ее уже убили этими словами о ненависти. Втоптали в грязь все ее никчемное существование этим «я никогда тебя не любил». Но и это уже было совсем неважно. Важно, что глаза так сладко закрываются...важно, что она больше не будет плакать и убивать...важно, что все наконец-то хорошо. Жан не соврал...все наладилось...теперь все хорошо, как он и обещал. В одном только он ее обманул, заставив умереть с этим. Она погибла, утонув в огне и так ее узнав, что все его слова о ненависти были выдумкой, чтобы ей было легче отпустить и жить дальше. Но только вот он не учел, что жить дальше без него она не планировала. Как же жаль...как же жаль, что эта глупая любовь не уберегла их от ужасов войны...как же жаль, что они умерли, так и не сумев выговориться обо всем...жаль, что последний их разговор был о неприязни и ненависти. В конце концов, жаль, что все, оставшееся от них и их любви—пепел...