Не уходи далеко

Я уверена, однажды, совсем скоро, Vox Machina сопьется к тифлинговой матери всем составом. Как только у нас выдаётся свободная минутка, мы всегда бежим в таверну. Раньше только будучи пьяными, мы могли воспринимать друг друга и чувствовать что-то вроде командного духа. Сейчас всё вроде получше, мы сдружились и на трезвую голову, но всё равно не упускаем ни одной возможности напиться. Будучи пьяными, мы очень нравимся друг другу и начинаем верить в то что мы не просто команда, а настоящие герои. Тем более, что свалилось на нас в последнее время очень многое. Поэтому, чтобы расслабиться, пьём мы столько, что могли бы уже утонуть в алкоголе. Грога, разумеется, не перепить никому, но брат зачем-то всё время пытается. Наверное, хочет доказать, что он не такой дохляк, каким Грог его считает. Килет же, едва осилившая полкружки эля, разрумянилась и не отрываясь смотрит на Вакса, молча болея за него в состязании на скорость выпивания. Ах, милая Килет, не подходи к нему близко, не строй ему глазки, чёрная дыра в его душе сожрет тебя. Ты не сможешь заполнить её своими неловкими улыбочками и робкими взглядами. Он не для тебя, дорогая, он только для меня, потому что только у меня в душе такая же дыра. Хотела бы ты знать, что он ищет утешения в моих объятиях? Или хочешь остаться в неведении? Что бы ты сказала той, что стала любовницей брата в пятнадцать лет? Наверное, сделала бы сочувственно-испуганное лицо и спросила, как так вышло. Мы были так одиноки в доме отца, никому не нужны и напуганы, конечно мы искали любви друг у друга. Конечно отец узнал. Если бы было возможно презирать нас ещё сильнее, он бы презирал. Но он и так нас ненавидел, поэтому то, что грязные полукровки спят друг с другом, его не удивило. Примерно этого он от нас и ожидал. А вот то, как восхитительно слепы наши товарищи по Vox Machina, меня всегда удивляло. Подумаешь, спят близнецы в обнимку - просто замёрзли, наверное. Целуются в темном углу после пары бутылок рома - так после этого рома и жабу поцелуешь, не то что родную сестру. Ночью из комнаты доносятся странные стоны - Векс, бедняжка, ей так часто снятся кошмары. Наши друзья великие слепцы, но я этому рада. Не хотелось бы объясняться, краснея и задыхаясь от ужаса, как тогда перед отцом. Я не хочу думать о том, что то, что делаем мы с братом, неправильно. Не хочу признавать мерзостью единственное, что даёт мне силы жить. Конечно, у него были и другие женщины, да и мужчины тоже, чего уж там. Как и у меня, впрочем. Но мы всегда возвращались друг к другу. С другими всё ощущалось каким-то фальшивым. Только друг в друге мы можем черпать силы. Это уже зависимость, если честно, но я уже не ощущаю это как что-то плохое. Я всю жизнь так или иначе зависела от Вакса, как и он от меня. Поначалу меня это злило. Я пыталась отрицать это и сделала ему так больно, сказав, что он не нужен мне. Не знаю, как мне удалось сформулировать и выплюнуть ему в лицо эту страшную ложь и не понимаю, как он поверил в это. Когда я отыскала его, рыдающего, потерянного и одинокого, моё сердце едва не разорвалось. Мы двое сирот при живом отце, и я едва не бросила единственного, кто любил меня, ради глупой гордости. Он обнимал меня, плакал и говорил как я нужна ему, а я не могла заставить себя сказать, что он на самом деле тоже очень нужен мне. Поэтому я просто поцеловала его. И, может, стоило остановиться сразу после этого, стоило закончить то, из-за чего нам пришлось почти бежать из Сингорна, сказать, что я люблю его только как брата, но это была бы ещё одна ложь, ещё страшнее предыдущей. Я любила его не как брата, а как все, что у меня осталось, как единственного и последнего человека в мире. Мы целовались как безумные и, кажется, я тоже плакала, но мы так вымокли под этим ужасным дождём, что вряд ли Вакс заметил. Нам было по пятнадцать, конечно, всё, что между нами происходило, было так неловко, быстро и неуклюже, что я почти не запоминала подробностей. Но когда брат уснул на моём плече в том крошечном шалаше, я поклялась себе, что он никогда меня не потеряет. Я, всегда буду принадлежать ему, как и он - мне. Я не сумею сказать этого вслух, как он, я слабее Вакса, который всегда умел признавать свои слабости, но я никогда не оставлю его, чтобы он никогда не оставил меня. Я никогда не отойду далеко. Тебе, пожалуй, понравилось бы с ним. Вакс со временем стал очень хорошим любовником. Он внимательный и чуткий, но при этом умеет быть и неистовым. Но, извини, дорогая, я не допущу этого. Я не позволю тебе поселиться в его сердце. Это для твоего же блага, поверь. И для его блага тоже. Он ведь уже пытался поговорить с тобой о своих чувствах, но ты сослалась на долг, обязательства, своё чëртово араменте и отшила его. Ну и сиди теперь со своими долгами и сожалениями, а к нему в душу не лезь! Со стороны я, должно быть, выгляжу странно - молчу, пью, а лицо становится всё более и более злым, хотя причин для этого вроде бы нет. Ох уж мне эти пьяные мысленные моно-диалоги. Хорошо что Перси такой милашка, весь вечер следит за тем, чтобы мой бокал не был пуст. Подливает и подливает мне вина. Всё правильно, раз уж я теперь леди Векс и баронесса третьего дома Уайтстоуна, да ещё и великая госпожа Серой Охоты впридачу, бухать какой-нибудь эль или даже ром мне не по статусу. Вино приятно на вкус, но в голову даёт сильнее привычного пива. Не подумай, дорогая, дело не в ревности. Я никогда не ревновала брата. Мы молчаливым соглашением дали друг другу полную свободу, потому что оба знали, что в конечном итоге всегда выберем друг друга. Вот ты строишь ему глазки, мило краснеешь, он даже улыбается тебе в ответ, но в то же время под столом незаметно для всех гладит меня по бедру. Конечно, моё лицо останется невозмутимым, только Вакс заметит, как от этой мимолетной ласки расслабилось всё моё тело. Вот увидишь, через часок-другой он заявит, что я перебрала и меня нужно уложить спать, или придумает ещё какой-нибудь предлог, чтобы уединиться со мной в одной из тех комнат на втором этаже таверны, которые мы сняли на ночь. А утром ты или Пайк сможете дежурно посочувствовать моим ужасным ночным кошмарам, из-за которых мои стоны не давали вам спать полночи. Если захочешь, можешь даже посоветовать мне какие-нибудь успокаивающие травы, которые помогают спать крепче и без сновидений. И я их даже возьму, не поверишь, с искренней благодарностью. В такие ночи я действительно ужасно не высыпаюсь, хоть и не из-за снов. Быть может, только Сканлан что-то заподозрит и выдаст на эту тему очередную пошлую шуточку. Но, честно, кто из нас хоть когда-то воспринимал всерьёз Сканлана? Я, пожалуй, дам ему дежурный подзатыльник, не слишком сильный, такой же, какой следует за всеми его пошлыми шутками, чтобы не выдать, насколько он близок к правде. Ох, дорогая, если бы я могла тебя ненавидеть! Насколько всё было бы проще, если бы я просто возненавидела тебя за то, что ты угроза сердцу моего дорогого брата! Но ты слишком добрая, слишком открытая, слишком наивная, чтобы это было так просто. Да и я тебе жизнью обязана вообще-то. Ты, не задумываясь, закрыла меня собой от тёмной магии Делайлы Брайарвуд. Не могу не уважать тебя после этого, потому что я бы так не смогла. Конечно, я без раздумий подставилась бы за Вакса, но больше ни за кого во всех мирах. Почему ты вообще сделала это? Ты ведь знала, что даже не нравишься мне! Мне ты спасла жизнь, а Ваксу разбила сердце. Нет, "разбила" не то слово, мой брат нежен, но не хрупок. Просто он был готов тебе своё сердце вручить, а ты отнеслась к этому как к предложению понести твой мешок - спасибо, не надо. Мой брат заслуживает лучшего отношения, хоть и сам в это не верит. Поэтому я и считаю, что должна стоять на страже его сердца пока смерть не разлучит нас. Ну вот, Перси куда-то отошёл и вино сразу кончилось. Ай, ладно, отберу кружку у Грога, ему проще всего будет добыть себе новую. Боги, как крепко! А впрочем, так даже лучше... Черт, а ведь смерть уже разлучила, разлучила нас! Я не помню, как умерла, только короткая вспышка осознания - всё, это конец. А потом сразу пробуждение, толпа друзей, склонившихся надо мной и стоящий в стороне Вакс, на лице которого написан ужас и шок. После того как он рассказал мне, что предложил Матери Воронов себя в обмен на мою жизнь, я молча, так, чтобы он не услышал, вознесла молитву всем богам, имена которых знала. Я говорила ему какую-то ерунду о том, что всё будет хорошо, а сама, подавив рыдания, молилась - пожалуйста, когда придёт время умереть безвозвратно, пожалуйста, пусть он умрёт первым. В жизни Вакса, кроме меня, есть множество вещей и людей, гораздо больше, чем в моей, но он не сможет жить в мире, в котором меня нет. А я смогу. Вакс сильнее меня, но, если я исчезну из его жизни, он достойно признает поражение в борьбе с судьбой и благородно покончит с собой. А я вгрызусь в эту опустевшую и ставшую бессмысленной без него жизнь зубами и ногтями, вцеплюсь намертво, до судорог в мышцах, и смогу выжить. Должна смочь. Потому что он бы этого хотел. Это лучшее, что я смогу сделать для него после того, как он вытащил меня с того света. Если боги слышат нас, если Пайк права и молитва имеет силу, я могу избавить любимого брата от этой страшной боли и ужаса одиночества, которые хуже смерти. Он уже пережил это один раз, хватит, моя очередь. Жизнь наёмников слишком опасна и непредсказуема, чтобы не думать о таких вещах. Вряд ли мы, как в сказке, будем жить долго и счастливо, а потом умрём в один день. Кто-то уйдёт первым. Понимаешь ли ты такую любовь, когда желаешь любимому умереть первым? Знаешь ли ты, что это такое? Ты вообще когда-нибудь любила? Даже не спрашиваю, любила ли ты так, потому что знаю, что нет. Такие наивные маленькие солнышки как ты, любят всех сразу и при этом никого. Не удивлюсь даже, если ты всё ещё девственница. Не то чтобы это было что-то плохое, просто вряд ли ты способна понять меня. И его ты тоже не способна понять. Тебе просто нравится, что он мил с тобой. Способна ли ты заглянуть в ту чёрную дыру, что заменяет ему душу и продолжить относиться к нему по-прежнему? Мне кажется, ты испугаешься. Заплачешь и убежишь, а потом вспомнишь про долг, обязательства, своё чëртово араменте и решишь, что всё это важнее, чем пытаться залечить раны того, кто горит заживо изнутри. Он отдал богине смерти свою душу в обмен на мою жизнь и теперь боится, что внутри него осталась только боль. Я-то знаю, что это не так, знаю наверняка, потому что, если бы это было правдой, ему неоткуда было бы взять столько любви и ласки для меня. Я знаю это, потому что ношу в душе такую же боль, но тоже всегда найду там и любовь, и нежность для Вакса. С другими так не происходит почему-то. Лёгкий флирт, жёсткий секс - а в душе только пустота и боль. Только вместе мы можем чувствовать что-то вроде счастья. Боль никуда не девается, но взаимная любовь и нежность делают её легче. Алкоголь, кстати, тоже неплохо от этого помогает. Не знаю, что там было в кружке у Грога, но я будто лавы хлебнула. Этот хмельной жар волной прокатывается по всему телу и вот, я уже чувствую только его и ласковую руку брата на бедре, а боль... боль отходит куда-то далеко, на второй план. О, Грог, ты ещё принёс, какой ты молодец, давай сюда кружку. Не делай обиженное лицо, я знаю, что это ты себе принёс, но у стойки такая толпа, мне не пробиться, а ты легко их всех раскидаешь. Если честно, Килет, я ощущаю что-то вроде злорадства при мысли, что ты никогда не окажешься в его постели. Это новое для меня чувство. Я всегда спокойно относилась ко всем, кто оказывался в его постели, даже слегка сочувствовала, что никому из них не будет так хорошо как мне. Мы все-таки близнецы, у нас особая связь. Кажется, я все-таки боюсь, что ты можешь оказаться способной разделить с ним эту особую связь и таким образом занять моё место. Черт, похоже, что я действительно ревную. Отвратительное ощущение. Когда это началось? Наверное, после моей смерти. Вакс замкнулся, закрылся даже от меня, словно боялся, что Мать Воронов может снова коснуться меня через него. Ему было сложно смириться с ролью слуги богини смерти и ещё сложнее понять, чего она от него хочет. Пожалуй, впервые в жизни я не могла сказать, о чем он думает. Я догадывалась, конечно, но не ощущала этого как раньше. Я больше не чувствовала, как он заходит в комнату, только видела и слышала. Как будто что-то случилось с нашей особой связью. Раньше брат принадлежал только мне, а теперь он принадлежит богине смерти. И я не уверена в том, что это значит - что он теперь принадлежит не только мне, или что он больше не принадлежит мне вообще. Я хотела поговорить с ним об этом, но свободная минутка выдалась только во время очередной ночёвки в таверне и это время было нужно нам для другого. Мы оба пересекли границу жизни и смерти в тот день и оба вернулись обратно, а секс очень жизнеутверждающая штука. Раньше, когда мы путешествовали только вдвоём, мы спокойно могли заняться им прямо в лесу у костра, на привале. Но сейчас, когда мы в кругу друзей, было бы подозрительным уходить так далеко, как это нужно, чтобы нас никто не услышал. Поэтому пришлось ждать до ближайшего постоялого двора. Вакс был таким растерянным, словно впервые в жизни касался меня. Нам словно опять было по пятнадцать и мы как тогда в лесу под Сингорном трахались не столько потому что хотели друг друга, сколько потому что хотели почувствовать себя живыми и заставить себя поверить в то, что всё будет хорошо. Позже, прижавшись друг к другу крепко как в утробе матери, мы одновременно признались друг другу: "Мне очень страшно". И в ту же секунду мне стало намного легче. Да, мой брат всё ещё был слугой самой смерти, моя жизнь была продана и куплена, наше будущее было туманно и пугающе, а над миром всё ещё висела угроза Цветного Конклава. Но он выдохнул своё признание одновременно со мной, а значит, всё ещё мог чувствовать моё настроение и читать мои мысли, как раньше. Нет, разумеется, не как маг-телепат, а просто как брат-близнец, знающий меня лучше меня самой. Мы так и уснули на одной кровати, переплетаясь телами в замысловатую фигуру так тесно, что не было понятно, где чьи конечности. Мне снился прекрасный сон о том, что мы с братом два дерева, которые переплетаются корнями. Пришедший будить нас утром Перси странно прищурился, но ничего не сказал. Интересно, слепота наших друзей это проявление наивности или все-таки такта? Ты, Килет, конечно, и вообразить себе такого не можешь. Пайк, вероятно, тоже, но даже если и может, то, как посвящённая жрица, не станет осуждать. Сканлан способен вообразить всё что угодно, но его никто не воспринимает всерьёз, и мне немного стыдно за то, что это во многом из-за меня. Грог живёт в мире, в котором вообще не существует подобных вопросов. А вот Перси... он наблюдательный и, кажется, я ему нравлюсь. Вполне возможно, он догадывается, что происходит. Но почему-то молчит, как и все. Меня это молчание более чем устраивает, потому что со временем скрываться становится всё сложнее. Да, мне нравится, как сплотилась наша группа, но хранить секреты от друзей сложнее, чем от коллег. Мне очень сложно вести себя как обычно, потому что я ужасно боюсь. У меня в этой жизни никого кроме Вакса нет. Я знаю, что ты скажешь, но нет, это не то. Хотя мне нравится, что мы с вами теперь друзья, вы все классные, даже ты, Килет. Да, я периодически веду себя с тобой как последняя стерва, но в тебе так много всего, чем я восхищаюсь. Разумеется я не найду в себе силы сказать это вслух, но ты на самом деле невероятная. Я понимаю, почему ты так нравишься Ваксу. Ты наивная милашка, но знаешь, что такое долг и готова неистовой фурией встать на защиту того, что тебе дорого. Ты красавица, но твоя социальная неловкость просто поражает и в этом тоже есть свой шарм. Наверное, если бы я не ревновала так страшно, я бы любила тебя. Ох, дорогая, как бы я хотела любить тебя! Насколько всё было бы проще, если бы я могла любить тебя и, любя, простить тебе всё. Я перестала бы злиться, перестала бы уничтожать себя изнутри этой отвратительной ревностью, и мы все были бы счастливы. Почему всё так сложно? Почему я не могу ни ненавидеть, ни любить тебя? Может быть это наказание от богов за мой, за наш грех. В таком случае, я рада, что несу его одна. Ни за что я не хотела бы нагружать брата этим чувством вины. Я так люблю его, Килет, ты не можешь этого даже представить. Он моё всё, моя вторая половинка, часть меня и я сама. Умоляю, Килет, пожалуйста, не забирай его у меня! У тебя есть твой народ, твои обязательства, твоё чертово араменте, а у меня нет ничего, кроме него! Как жаль, что я никогда не смогу произнести этих слов вслух, да ещё и трезвая. Как жаль, что я не смогу объяснить тебе, как это важно для меня. А сама ты вряд ли поймёшь, что вырываешь живое сердце у меня из груди. Потому что, если бы ты это поняла, ты не смогла бы этого сделать. Ты ужаснулась бы, если бы знала, насколько больно делаешь мне. Ты лучше меня, потому что не способна сознательно причинять зло. Мне бы так хотелось этим воспользоваться, заставить тебя отказаться от него. Но я не могу, потому что для этого придётся открыть тебе, что у меня на сердце. А мне даже с Ваксом непросто говорить о таких вещах. Я ведь даже ему не говорила, что ревную и страшно боюсь его потерять. Перси спрашивает, почему я плачу. Разве я плачу? Что за бред, вовсе нет! Но когда я собираюсь это сказать, язык не слушается и выдаёт какую-то кашу. И да, действительно, всё лицо в слезах. Не надо было пользоваться добротой Грога и брать его кружку. Я гораздо пьянее, чем планировала. Пытаюсь встать, но ноги не держат, руки дрожат и даже веки закрываются сами собой. Меня тут же подхватывают сильные руки, и я чувствую, как отрываюсь от земли. Вакс давно не носил меня на руках. Это приятно и ощущается как жест невероятной нежности и доверия. Я прижимаюсь к тёплой родной груди и пытаюсь сказать, как люблю его, но снова выходит что-то неразборчивое. Он ничего не говорит, только крепче прижимает меня к себе, поднимаясь по лестнице. Мне ужасно жаль, что я так перепилась. В таком состоянии точно никакого секса не получится, а мне так хочется утешения и ласки. Поэтому, когда он осторожно опускает меня на кровать, я все-таки пытаюсь утянуть его за собой. Он осторожно но твёрдо отстраняется, но тут же я чувствую утешительный поцелуй в лоб. И прежде чем меня вместе с моими болезненными переживаниями и мерзкими мыслями поглотит спасительный блэкаут, я нахожу в себе силы приоткрыть глаза. Это было ошибкой, потому что прямо перед собой я вижу лицо Перси. Он как-то грустно улыбается, и гладит меня по волосам. Где ты, брат? Почему ты отошёл так далеко?