Шот первый. Градус безумия

Понедельник на работе начался с планерки, на которой вся команда отчиталась о начале подготовки к проекту. Все шло отлично: заявка на кредит была предварительно одобрена банком, в течение недели деньги должны были поступить на наш счет; оборудование заказали; кадры уже назначили собеседования потенциальным работникам. В общем, все шло, как по нотам. Кирилл успел договориться с поставщиками материалов, главным из которых стала компания Фёстсэйлер. Довольно крупная в своем секторе, неоднократно выигрывавшая тендер в госзакупках. Был, конечно, один неприятный момент, они запросили предоплату в полном объеме. Но деньги у нас были, в надежности партнера мы не сомневались, работали с ними не первый год и, конечно, мы пошли им навстречу. Кир, чтоб не затягивать с подписанием контракта с «Гроузе», снова собрался в Москву. А после обеда секретарша сообщила, что меня дожидается какой-то посетитель. Я немного удивился. Никаких встреч у меня на сегодня намечено не было, но все же попросил проводить его в мой кабинет. Если б я только знал, кто этот посетитель. Когда дверь бесшумно открылась, на пороге стоял он. Тот самый продавец с аукциона. Я моргнул, как будто попытался развеять морок, но человек, которого я меньше всего ожидал увидеть на пороге моего кабинета, никуда не пропал. Напротив, он очень размерено прошелся через все помещение, спокойно расстегнул пуговицу пиджака и сел в кресло напротив меня. – Добрый день, Герман Валерьевич, – он слегка привстал и протянул мне через стол свою руку. – Добрый день, – я тоже привстал и пожал протянутую ладонь, на этот раз рукопожатие было довольно крепким. – К сожалению, не знаю вашего имени. – Олег Петрович. Олег Петрович Гамельтский. Сегодня Олег Петрович выглядел иначе, чем тогда на аукционе. Там он был одет в довольно демократичные джинсы и легкий свитер. Сегодня же на нем был дорогой брендовый костюм, идеально-белая рубашка с расстёгнутой верхней пуговицей, из-под рукава выглядывал золотой брегет, а на пальце пожатой мной руки красовалась массивная платиновая печатка. Он выглядел степенным, уверенным в себе. И только глаза выдавали что-то недоброе: воспаленные, влажные, будто обведенные розовым карандашом. – Вы меня помните, – сказал он без вопросительной интонации, как будто иначе и быть не могло. – Мы встречались с вами на аукционе, – говорил он тоже размеренно, не спеша. – Видите ли, тогда я был в довольно сложной жизненной ситуации и вынужден был продать вам… – он немного помолчал, подбирая слова, а после продолжил, – свою картину. Он снова замолчал, глядя на меня и оценивая, дошел ли до меня смысл его слов. Конечно, я понял, о какой картине шла речь. Даже начал догадываться о цели его визита. И это мне, ох, как не нравилось. – Так вот, – кивнув, снова заговорил он, – я пришел к вам обсудить возможность выкупа. Видите ли, она мне очень дорога в эмоциональном плане. Он сцепил руки в замок, положил их на мой стол и уставился на меня в ожидании ответа. – Боюсь, такой возможности нет, – сказал я, слегка разведя руками, а после тоже сцепив их в замок. – Ах, да… да-да… – как-то задумчиво закивал он, – вы не дослушали. Мое предложение вам понравится, я уверен. Я готов не просто вернуть вам полную стоимость лота, но и добавить, скажем, тридцать процентов сверху в качестве компенсации за доставленные неудобства. На эту сумму вы без труда сможете приобрести достойную замену. – Вы ошибаетесь, – помотал я головой, – ваше предложение меня не заинтересовало. – Позвольте, а сколько вы хотели? Пятьдесят? Хорошо, я согласен оплатить пятьдесят процентов сверху. – Олег Петрович, я нисколько не хотел. – Ладно-ладно, – перебил меня он, – назовите вашу цену. – Олег Петрович, это пустой разговор. Я не планирую продавать картину. – Мммммммм… – протянул он на какой-то высокой, режущей слух, ноте, поджав при этом губы. – И все-таки я вынужден настаивать. Верните мне картину, Герман Валерьевич. – Нет, – ответил я лаконично, но твердо. – Я думаю, вам пора. Сделки не будет. Не тратьте ни мое, ни свое время. – Мммммммм… – снова протянул он так, будто страдал от зубной боли и обвел глазами мой кабинет в поисках чего-то. И вдруг совершенно неожиданно вскочил с места, перегнулся через стол и заорал мне прямо в лицо, снова переходя на «ты», как тогда на аукционе: – Он мой! Ты слышишь, ублюдок? Он мой! Я его хозяин! Я! Я настолько опешил в первую секунду, что даже упустил момент, когда он схватил меня за лацканы пиджака и подтянул к себе. А после, понизив голос, затараторил быстро, отрывисто, словно заговорщик, который боялся, что его вот-вот раскроют. – Отдай его мне. Еще не поздно. Для тебя не поздно. Меня уже не спасти. А ты еще можешь. Отдай. Отдай, слышишь? Он мой! Я уже готов был заехать ему в челюсть, как дверь распахнулась и в проходе появился охранник, услышавший крики в моем кабинете. – Алексей, – обратился я к вошедшему, – проводите этого человека. Если будут проблемы, вызовите скорую, он явно не в себе. Мой посетитель снова преобразился и заговорил своим хорошо поставленным голосом: – Не надо. Не надо. Я сам. Я сам. Все хорошо… Хорошо. Он отпустил меня, расправил измятые лацканы и посмотрел на них так, будто он был портной, который только что дошил этот пиджак и теперь с гордостью вручил его заказчику. – Я сам, – еще раз повторил он. – До свидания. Он повернулся и направился к двери, но, не дойдя несколько шагов, остановился и не оборачиваясь протянул: – Это дьяяяявольская кукла. Дьяяяяявольская. Он все равно вернется к своему истинному владельцу. Я его владелец. Я! У Алексея округлились глаза, и он вопросительно посмотрел на меня. Я постучал пальцем по виску, давая понять, что это сумасшедший. Охранник понимающе кивну и попытался положить руку на плечо незваного гостя, чтоб ускорить его уход. Но тот вздрогнул и опять забормотал: – Не надо. Я сам. Я сам… Еще полчаса я сидел, глядя в одну точку и иногда передергивая плечами, будто руки сумасшедшего все еще держали мой пиджак. Мне вспомнилось, как всего несколько дней назад я сам стоял посреди собственной кухни и орал, как умалишённый. – Ох, Марат, Марат… Что ж ты с людьми-то делаешь?..