Ангельская пыль

      Холодный день наступил неожиданно. По сравнению с тридцатью градусами жары пару дней назад, термометр показывал пятнадцатиградусную температуру по Цельсию за окном. Выходить куда-либо не хотелось. И желание это закрепляло дуновение ветра, колыхающее верхушки деревьев, отрывая от них ещё дышащие жизнью зелёные листья. Если бы не запланированная встреча с парнями, то Антон вернулся бы в свою кровать, а не стоял бы спросонья завёрнутый с головой в одеяло, но с голыми ногами от колен до пят и не пытался бы внимать происходящему вокруг.       — Антош, — раздался тихий голос матери, появившейся из приоткрытой двери. — Доброе утро, — с улыбкой и уже чуть громче произнесла она, когда заметила, что сын её уже поднялся. — Звонил Стас на домашний, не может до тебя дозвониться.       Всё ещё не продрав глаза, ориентируясь в пространстве с помощью слуха, Антон нахмурился от услышанного. Протерев глаза сложенными в кулаки руками, он подошёл к столу. Взяв телефон, нажал на кнопку включения. Чёрный экран ему в ответ. Нажав ещё раз, устройство нового мнения не дало.       — Забыл поставить на зарядку, — хрипло ответил Антон, силясь открыть шире глаза, чтобы смахнуть возвращавшуюся темноту перед взором.       — Просыпайся давай. И иди завтракай. Стас попросил поторопить тебя.       — Спасибо, мам. Ща приду.       Скинув одеяло под тихий звук закрытия двери, Антон накрыл им всё безобразие, возникшее после сна: смятую простынь, раскинутые по кровати две подушки и упавшую с верхней полки над столом игрушку Человека-паука. Хотя Паука надо достать и поставить на место. Сходив в душ, Антон пришёл на кухню, где поцеловал в щёку сначала маму, а после и бабушку. Завтрак пролетел с зевками и рассказами планов на сегодняшний день. От поедания оладушек отвлёк зазвонивший телефон в комнате. Облизав пальцы, Антон вскочил из-за стола и вернулся в свою комнату.       — Да?       — Шаст, ты скоро? — голос Стаса звучал отчего-то взволнованно.       — Дак я ж успею, — небольшая тихая отрыжка, сдерживая прикрытым ртом, создаёт короткую паузу. — К десяти ж.       — Лучше приди пораньше. К нам тут кое-кто заглянул.       — Чего?       — У тебя двадцать минут, не больше.       — Через пятнадцать буду!       Стас в целом всегда какой-то взволнованный: то запинается в правилах игр, то в начале выступления, то концовку может запороть, – но за это он и весёлый. А если ещё и встрепенётся, так вообще похож на гуся. Свой гусь в команде. Антон бы посмеялся с этой мимолётной мысли, но некогда. Он в спешке доел из своей тарелки оладушки, запил всё чаем и выскочил в коридор.       — Не забудь рюкзак с бумажками своими, — заботливо напоминает мама, выйдя в коридор и облокотившись на стену рядом с проёмом на кухню.       — Точно. Спасибо!       Антон не надевал вторую кроссовку, чтобы в носке проскакать в свою комнату, но мама его остановила и подняла вверх его рюкзак за лямку. Антон несколько секунд пытался понять, что это, а узнав свою вещицу забрал. Чмокнув маму в щёку и поблагодарив, он вернулся к двери, оделся, не забыв про кепку, и уже хотел было выскользнуть из квартиры, как остановился.       — Ключи, — прошептав себе под нос, развернулся и взял с тумбочки связку. Теперь точно всё.       Стоило только оказаться на улице, как ветер обдул с двух сторон поочерёдно. Добило дуновение, заползнувшее под штанины. Закинув вторую лямку на плечо, Антон поспешил к остановке. Нужно было взять ещё и кофту, а то неизвестно, когда они закончат, но возвращаться некогда. Несмотря на выступления в КВН, их команда под чутким руководством Стаса Шеминова репетировали импровизационный формат, посматривая на зарубежный опыт. Завтра первое такое выступление, а сегодня – техничка. Мандраж бил ключом. Либо это мурашки из-за прохладного ветра. С каждой минутой казалось, что быстрее пешком, но как только на горизонте показался нужный автобус, подобные мысли улетучились – ни черта не быстрее идти двадцать минут, чем ехать пять-семь. Антон ввалился в зал театра, привлекая внимание к своей персоне топотанием. Окинув всех собравшихся взглядом – точнее только Стаса и какого-то неизвестного мужчину в очках, – спустился по ступенькам и прыжком забрался на сцену.       — Здаров, — пожал руку Стаса. — Что за спешка? — тихо спросил, стоя рядом с другом и косо посматривая на неизвестного человека.       — Антон, знакомься, это Дмитрий Позов, мой и Дрона друг. Он тоже шарит за, а-а, импровизированный, импровизационный, кх, формат. Раньше был с нами. Как раз тебя он и зарекомендовал нам. Дим, это Антон Шастун.       — Приятно познакомиться, — Антон пожал новому знакомому руку, вглядываясь в его черты лица. — Можно просто «Шаст».       — Приятно, — ответил тот и кратко улыбнулся. — Из-за переезда не смог познакомиться с тобой, только сейчас всё более-менее вошло в колею.       — Вы поговорите, а я пока, э-эм… декорации для завтра проверю, — сказав, он ушёл, от волнения за завтрашний день не только допустив ошибку в фразе, но и не исправив её. Дима же опёрся локтем на деревянную поверхность пюпитра, куда Шеминов обычно укладывает свои бумажки с правилами игр.       — Слушай, Антон, тут вóт какое дело… Хочешь в КВН играть не только в городе, а с выходом на региональный уровень?       То ли от переизбытка чувств, то ли от шока из-за неожиданного предложения Антон, приподняв брови и округлив глаза, посмотрел на Диму непонимающим взглядом.       — Антон?       — Я… Да. Я согласен!       Лицо Димы разом расслабилось, сам он выдохнул и, сняв очки и достав из кармана небольшой платок, протёр линзы.       — Фух, ты меня прям выручил. Я сейчас дам тебе контакты, созвонишься там с командиром команды. Он тебе всё расскажет и объяснит.       Антон кивнул, протерев ладони о свои штаны на бёдрах, и подошёл ближе, подсмотрев за тем, как Дима переписывал с телефона чей-то номер и снизу написал имя. От предвкушения в груди всё трепетало весь день. Всю техничку он выкладывался эффективнее и легче обычного. Дома мама по такому поводу испекла пирог с малиновым вареньем. Первая встреча запланирована уже на воскресенье, а импровизационное шоу – на пятницу, поэтому будет день на то, чтобы отдохнуть и подготовиться.       Будоражащее с приятными покалываниями настроение от новости распространилось и на выступление шоу. Дима, кстати, участвовал вместе с ними, и вышло очень даже здорово, словно он влился не вчера, а где-то в начале их формирования.       — Молодцы! — кричал в гримёрке Стас, чтобы все слышали. — Все молодцы! Шаст, Дрон, вы сегодня лучше, чем вчера были, вам по четвёрке. Остальным в некоторых местах тройки, на следующей неделе разберём. Всем спасибо. До следующего понедельника!       Техника благодарения за работу и пожелания хорошего дня перед началом этой работы позаимствована у японцев. И она действительно настраивает на хороший лад, поднимает настроение. Попрощавшись со всеми, Антон решил сегодня пройтись до дома пешком. Хотелось переварить всё произошедшее в голове и просто порадоваться за то, что жизнь стала налаживаться. Поэтому он даже не доставал наушники, как делал обычно, чтобы уйти из реальности в себя.       — Какая цаца в наш двор пожаловала, — размеренно раздаётся словно рядом с Антоном. Словно только одним голосом пытаются дать понять, что его оценивают.       Антон замер. Даже тупому понятно, что сейчас только он зашёл в арку этого двора, через который идти домой быстрее, чем наворачивать круг, и что обращались именно к нему. Повернув голову на источник звука, он прищурился и пригляделся. В тусклом свете фонаря виделся сидящий на заборчике какой-то человек. На вид тот выглядел массивно; чёрная одежда и скрывающий лицо капюшон нагоняли страх. Антон ни разу не умеет драться.       — Драсьте, — голос дрожал, но не скакал по звуковой тональности со средней на высокую октаву. Хотелось скорее удрать отсюда, да даже исправиться, но, сделав пару широких шагов вперёд, чуть не врезался в тень, в раз ставшей объёмной и твёрдой человеческой фигурой. Она ниже на голову, но точно раза в два толще. Теперь их двое. Антон сглотнул, сделав шаг назад и плотнее сжав лямку рюкзака.       — Да не бзди ты, — сказал всё тот же мужчина. В его руках сверкнуло нечто, напомнившее лезвие ножа, но стоило только это кинуть, догадка оказалась правдивой. Вошёл нож в грунт, как в подтаявшее масло, прямо у ног Антона, из-за страха подскочившего на месте.       — Слушайте, паца… а-а, — Антон окинул всех взглядом, отметив, что его теперь окружало четверо каких-то парней, а пятый всё также сидел на заборчике. Как лучше всех назвать, чтобы не напороться и избежать печального исхода, он не знал. — Народ. Слушьте, предлагаю мирно разойтись.       — Пахан, — сказали позади, испугав своей внезапностью, — жених?       — Жених, жених, — с усмешкой отвечал сидящий. Но стоило Антону на него взглянуть, как он поднялся.       — Никакой не жених! Парни, я никому о вас не скажу. Клянусь! — пытался вновь Антон. — У меня и нет ничего.       — Может, ему лапцу начистить? Больно базарный.       Антон оборачивается к этому говорящему и щурится уже не для того, чтобы разглядеть. Этот высокий голос он знает. И довольно хорошо.       — Илья? — спрашивая, Антон думал над вероятностью потери их интереса к его персоне, если он покажется бесстрашным. — А с тобой как всегда Даня и Миша, да? А, и Толян.       И сразу после этих слов боль пронзает живот с отзывающейся болью в левом боку. Толян, стоящий ближе к всех, замахнулся и ударил так быстро, что не возникло возможности даже отскочить. Последующий удар ногой по бедру лишил равновесия, из-за чего всё тело завалилось на землю. Антон зажмурился от боли, поджав к себе ноги.       Илья, Даня, Миша и Толян – четвёрка с его класса. Мешают учителям вести уроки. Но они редко появляются на занятиях, потому большинство дней проходит в тишине. Они уже много раз попадались на мелких кражах, но на учёте, на странность, не состояли. Видимо, не было таких вот ситуаций. Либо свидетелей преступлений.       Открыв глаза, Антон заметил поблизости брошенный нож. Хотел взять его, пока над головой раздавался разговор, вроде как, о том, что с ним делать, но на руку наступили. Он прикусил губы, тихо промычав от боли, и поднял взгляд с чёрных с белой полоской подошв тряпичных кроссов вверх по потрёпанным джинсам и широком худи, что по выпирающим косточкам плеч явно оверсайз, до темноты под капюшоном. В тот момент, когда этот тип, Пахан, стоял рядом, он не казался массивным и устрашающим. Одна рука вытащилась из большого кармана на животе ладонью вверх. Антон сделал усилие, чтобы запомнить очертания пальцев и что между суставов те сужены.       — Перо, — звучит властно. Антон не услышал раздражения в чужом голосе, лишь, к сожалению, заинтересованность и тихий смешок. Ситуация настолько заставила нутро сжаться, что в голове не возникло шуток насчёт услышанного. В ладонь тому услужливо вложили поднятый нож.       Давление на руку постепенно уменьшалось. Антон уже начал немного расслабляться, придумывая план побега, когда в следующее мгновение на ладонь вновь наступили, но сильнее, чем ранее. Короткий крик боли вырвался изо рта. В носу начало щипать. Он попался без шанса на побег. Меж тем живот свело сильнее. Если бы не выдержка, попытки держаться, то из глаз уже текли бы слёзы.       — Слушай теперь ты, с душкóй, — цокая и выделяя новое непонятное прозвище, сказал тот уже с раздражением.       Спустя несколько мгновений его нога всё же ушла в сторону, а сам он присел на корточки. Колени тихо хрустнули, привлекая к себе внимание. Лезвием ножа он провёл по подбородку замершего в желании не порезаться и пытающегося вглядеться под капюшон для последующей попытки передачи внешности полиции, куда пойдёт тут же, стоит только выбраться, Антона. Одноклассников-то знает, а этот тип – неизвестный. Но стоило только разглядеть очертания подбородка, как тот вновь начинал двигаться. И тон, с которым зазвучали слова, опешил:       — Ну, ты чего? — говорили тихо басом так, чтобы только Антон различал слова, и так, словно беседовали с напуганным ребёнком. — Я ж сказал не бздеть. Будешь вести себя тихо, всё будет хорошо. Уяснил?       — Д… Да иди ты нахуй!       — Зря, женишок, зря-я…       — Пахан, завязывай ты с ним лясы точить. Пора решать, — сказал Илья, опасливо захрустев суставами на пальцах.       Пахан же проводил концом ножа от плеча Антона до его локтя, где тормозил. Помедлив секунду, он поднялся. Подёргивая кончиком большого пальца, приподнял ногу, смотря, как Антон сжался от этого сильнее в комок, и безболезненно толкнул ногой в бок, переворачивая на спину.       Антон поднял взгляд на этого Пахана. Тот потихоньку отходил на шаг, потом на ещё один, идя спиной вперёд. В голове Антона вертелся ворох мыслей, состоящих из вопросов: «зачем?», «куда это?», «для чего?». Ответ пришёл под левые рёбра мыском кроссовки. Он только и успел открыть рот, чтобы вышел выбитый воздух из лёгких, когда куда-то в бедро пришёлся второй пинок. Вспышки боли, одна за другой, возникали в разных местах тела. Когда били по плечу, Антон накрывал голову руками. Лишь бы не в неё. Слышал, что от такого вполне спокойно можно стать больным с диагнозом «дурачок». Сколько длились избиения, не представилось возможности узнать, но долго хотелось, чтобы они прекратились. Кто-то потянул за волосы вверх, заставив быстро подняться на ноги. Голова уже шла кругом, перед глазами плыло. Хотя нет, это его, Антона, всё же толкали по кругу – тело уже слабо отзывалось на прикосновения. Начало подташнивать. Новый удар в живот. Ноги подкосились сами по себе. Вновь земля и чужие кроссовки рядом с лицом. Вновь удары, но уже по спине.       Сквозь шум тяжёлого дыхания четверых парней и болезненных мычаний Антона раздался какой-то голос. Антон чётко ощутил, что в двух местах перестали бить.       — Завалились, блядь, я сказал! — словно возникло и отразилось внутри головы у каждого из присутствующих.       Всё резко стихло, начались лишь шушуканья и небольшая ругань между мудаками.       Антон чувствовал, как тело фантомно отзывалось болью то тут, то там, словно удары продолжались. Из груди вырвался сбивчивый кашель. Всю грудь сдавило, дышать стало больно в районе рёбер, напрячь мышцы ног не представилось возможным – тут же сковывало мелкой судорогой и ужасной болью.       Ещё один болезненный мычащий стон вырвал брошенный сверху рюкзак. Телефон, находящийся внутри, попал по уже появившемуся синяку на предплечье.       — Пятихатка и мелочёвка. Братва, всё ваше, — сказал Пахан и протянул всё это своим знакомым. Антон следил за ними через слегка приоткрытые глаза. — Можете идти. Я тут один закончу.       — Давай, пахан, до четверга, — сказал Даня, махнув рукой.       Четвёрка стала стремительно удаляться, будто для них ничего не произошло.       Антон уже ни о чём не молился. Всё равно не помогло. Всё тело ломило от малейшего движения. Хотелось, чтобы уже убили, избавили от мучений. Скорее всего, именно так и не выявлялись свидетели. Страшно за маму с бабушкой. За бабушку, потому что у неё больное сердце, а за маму – на неё и так развод плохо повлиял, чуть не вылившись в депрессию.       На щеку опустилось лезвие ножа. Всё внутри окуталось льдом. Нифига, умирать не хочется. Он соврал. Пошутил!       Антон силился приоткрыть шире глаза. Страх всё ещё плескался в его глазах, но ведь теперь они одни здесь, и можно что-то сделать. Можно, но сил уже нет. Этот тип, стоящий всё время в стороне, сейчас вновь сидел на корточках совсем рядом.       — Съеби, — прохрипел Антон, еле подняв руку и слабо толкнув того в колено. Рука соскользнула и больно ударилась о землю, заставив зажмуриться и издать шумный выдох. В следующее мгновение перехватило воздух, и он зашёлся кашлем, крепче схватившись поперёк живота и сильнее свернувшись гусеницей.       — Какой ты грубый, — либо показалось, либо у того действительно голос зазвучал с обидой. «Пиздец, избил и обижается». — Ну-ну… А я говорил вести себя прилично, сейчас бы не валялся тут доходягой. А ты сразу обзыва-аться… Смотри, — его тон голоса изменился на угрожающе журчащий, только угроз не слышно, — расскажешь кому про нас, простыми разговорами ты не отделаешься…       — Урод, — выплюнул в прямом смысле, да ещё с кровью Антон, прикрыв глаза. Сил не осталось никаких. К матери он явно в таком виде не пойдёт, да и не сможет.       — Хах, заба-авно… Ну, бывай, женишок.       Антон лишь слышал, как тот удалялся. Но ждал ещё пару-тройку минут, прежде чем открыть глаза и попытаться подняться. Домой он пришёл глубокой ночью. И не потому, что не хотел. Он просто не мог двигаться быстрее метра в минуту. На первых шагах его вообще стошнило, но рядом успешно оказалось мусорное ведро. На уменьшение совести, на нём был пакет, пусть и наполовину собранный. Только чудом при шаге отступления Антон не крутанул это хранилище отбросов. Дома его вновь чуть ли не стошнило, но всё это оказались простые позывы – желудок уже пуст. Стянув с себя всю одежду до трусов и спрятав её в ворохе грязного белья, он умылся и направился в кровать. Было страшно смотреть на стремительно проступающие гематомы. Рухнув на кровать и расслабившись, Антон судорожно выдохнул. Уткнувшись в подушку, он скривил лицо, закусывая губу. Слёзы полились сами собой градом. Из груди вырывались тихие всхлипы. Сильнее он плакал только в ночь, когда по решению суда Света, старшая сестра, осталась с отцом, а он – с матерью. Горько и больно было от того, что она уезжала далеко, в Нижний Новгород. Это после оказалось, что туда просто погостить у друзей отца отправилась, чтобы посмотреть университет, всё потом, но в ту ночь…              Пробуждает Антона чьё-то прикосновение. Он резво подскакивает на кровати, поднимаясь на локтях и спросонья пытаясь как можно скорее продрать глаза, чтобы оглядеться. Одеяло тем временем сползает по его спине.       — Мам?       — Доброе утро, Антош, — произносит как всегда мягко и заботливо женщина, что чуть выше своего сына, имеет каштановые волосы и добрейшую душу. Она присаживается на край кровати. — Мне скоро выходить на работу. Ты собираешься на линейку или будешь дальше спать?       — А скок уже? — упав головой на подушку, что крепче обнимает, пробуркивает не шибко внятно Антон.       — Половина восьмого. Давай вставай.       — У нас всё в десьть…       — Помнишь, что бабушка гостит у твоей сестры? — лишь тихое «угу» ей ответом. — И что тебя она не сможет разбудить через часок? — молчание.       Мая ждёт ещё немного, а после вновь касается плеча сына, который переворачивается с живота на бок, лицом к ней, и вытягивает руки, зажимая их меж своих колен.       — Встаю, встаю…       Женщина на это вздыхает и встаёт, удаляясь из комнаты.       Следующим звуком, который слышит Антон, становится хлопок входной двери. Полежав ещё минуту не шевелясь, он открывает глаза и вслушивается в тишину. Никого. Выдыхая, смиряясь с мыслью, что пора вставать, приоткрывает глаза и переворачивается на спину, бесцельно смотря в потолок.       Ему опять приснился тот августовский вечер, когда на него напали. В воспоминаниях вновь мелькают моменты, где мама белеет, а после закипает от злости на тех "неизвестных" хулиганов, пока мажет сына зелёнкой, посыпает белым порошком на ранки на кистях и заставляет приложить холодный половник к голове. Тогда он провалялся всю субботу на кровати, а в воскресенье всё время сидел в зале, пониже натянув капюшон и тихо шмыгая носом, пока остальные ребята из команды ходили по сцене и отыгрывали свои заготовки. Они то ли с пониманием отнеслись, то ли от отчаяния готовы были принять и такую проблему в виде него. Лишь во вторник Антон пришёл окончательно в себя и с головой ушёл в КВН. Через неделю они выступили на городском фестивале, заняв второе место.       Из-за случившегося любое нахождение в тёмное время в почти или полностью безлюдном месте вызывало панику и тревогу. Если выпадал такой случай, то он всегда ездил на автобусе и очень быстро шёл от остановки до дома, выдыхая и расслабляясь лишь в прихожей родной квартиры, которую до упора закрывал на замок, оставляя ключ в двери. Окно второго этажа не так уж и высоко от земли, поэтому с наступлением сумерек проверялось на плотное закрытие и хорошенько зашторивалось.       Сейчас ситуация получше; с каждым вечером, показывающим, что ничего не происходит и можно выдохнуть, нутро постепенно успокаивалось, шаг на пару с сердцем замедлялся до нормы. Смелость прибавлял кастет, носимый в кармане штанов, а после и в ладони по пути до дома. Страх спустя почти месяц также поутих, загораясь чуть сильнее от шебуршаний, когда Антон находился на улице в тёмное время суток. Психика с помощью нескольких встреч с психологом смогла реабилитироваться на бóльшую часть, что случившееся напоминает о себе лишь в виде кошмаров и небольшой тревоги в темноте города.       Два дня назад состоялось импровизационное шоу. Вчера весь день и вечер шла работа по созданию сценок для областного фестиваля в октябре. Сегодня же – первое сентября, и очень хочется спать.       Перевернувшись в кровати на живот и потянувшись, сгребая под себя подушку, Антон решает, что всё же пора вставать. Мама ушла, время восемь утра. На днях классрук писал, чтобы все пришли за час, то есть без пятнадцати девять нужно выходить из дома. Илья вчера написал, что пойдёт за своей девушкой, потому за ним заходить не нужно. Прикинув в голове примерный план сборов, Антон поднимается и направляется в душ. В зеркале кидает взгляд на свой живот, чуть левее пупка, там виднеется синяк. Уже недели три держится, всё не проходит, как бы плотно не обмазывали ни йодом, ни зелёнкой, ни специальной от гематом мазью. Следующим действием Антон прикасается к предплечью, к месту, что поблизости локтя. Синяка там уже не имеется, но боль до сих пор проявляет себя. Сегодня слабее, чем вчера. Рентгены, сделанные тогда на следующий день, не показали никаких переломов, зато имелись трещины, со временем медленно заживающие. С больницы направили в полицию, куда идти панически не хотелось. Антон всеми правдами и неправдами пытался отвадить маму от написания заявления, боясь за свою жизнь и не желая огласки. Отдел по делам несовершеннолетних встречал тогда своим обшарпанным крыльцом, крыша которого готова была обвалиться в любой момент, табличкой с соответствующей информацией и открывающей дверь молодой и смотрящей с небольшим подозрением девушкой в гражданском обличии. Дежурному инспектору пришлось врать, что не знает нападавших, что болит голова и что не хочет писать заявление на привлечение к ответственности неизвестных ему лиц. Страшно, неоспоримо, но знание ребят на случай даёт небольшую уверенность в будущем. Небольшую, потому как неизвестен их главарь, за которым могут стоять более влиятельные люди. Банально не хочется ввязываться в эту черноту.       Пока перед глазами мелькают воспоминания, вода из-за только одного повёрнутого вентиля с каждой секундой становиться холоднее, морозя ладони. Опомнившись, Антон брызжет водой себе по лицу, после чего быстро включает горячую и согревает промёрзшие до костей пальцы. Пока чистит зубы, на голову течёт вода из душа. Сплюнув пасту себе под ноги, поднимает голову и набирает в рот воды. Следом мылит мочалку.       На кухне его ждут под пакетом бутерброды и на треть наполненная кружка чая. Мама заботливо заварила и оставила столько места, чтобы добавить кипятка или холодной воды. Наскоро позавтракав, Антон уходит собирать рюкзак. Берёт с собой только тетрадный блок и пенал. А ещё наушники и бутылку воды. Вроде, там что-то намечается после линейки с классным руководителем, потому неизвестно, насколько всё затянется.       Стоять перед зеркалом в брюках и рубашке после лета непривычно настолько, что хочется поскорее снять инородное шкуру и натянуть привычные растянутые треники с олимпийкой. Антон в принципе не любит костюмы, они на нём не сидят.       Он косится на свою грудь, на левую её часть, где прикреплён значок с символом его школы. Ещё два года и выпуск. Радовало, что при соединении двух классов, так как много ушедших в колледжи и техникумы, с ними остался их классрук, а не из параллели – у тех больная на голову физичка, которой уже седьмой десяток как шесть лет идёт, а она всё не уходит на (у)покой. Хотя она и не математичка, которая вечно грозится из-за них уйти, но так и не уходит. «Интересно, ушла ли она в этом году?», — думает Антон, уводя чёлку в бок, влево. — «Отрастить бы их и заложить как-нибудь поинтереснее… Бред, свои не поймут».       Вздохнув и оглядев, стоя в прихожей, всё в последний раз, чтобы везде всё было выключено, он выходит из квартиры и закрывает дверь. Идти в школу не хочется не только из-за взаимно нелюбимых учителей, но и из-за той бандитской четвёрки. Антон не узнавал, потому молится, чтобы те сдали ОГЭ этим летом и ушли в колледжи на Камчатке, либо же вышли со справкой и уехали в Тартарию. Паника в груди начинает надуваться неприятным красным шариком, раздвигая и тем самым сдавливая лёгкие и сердце. Он надеется, пока идёт до школы, пока заходит в неё, прикладывая пропуск к турникету, пока идёт по коридору и поднимается по лестнице на второй этаж, пока поворачивает и заходит в уже ставший родным с пятого класса четырнадцатый кабинет изобразительных искусств и музыки. И, кажется, в этот раз мольбы услышаны, потому как ни ровно в девять, ни в пять, ни в десять, пятнадцать, двадцать, тридцать минут доставучих одноклассников не наблюдается.       — А зачем нас вызвали раньше остальных? — шёпотом спрашивает Антон у своего друга, Ильи. Тот на год младше, но всё равно каким-то боком попал в школу раньше.       — Да сам хз.       — Во что рубишься?       — Да вот, увидел у Настюхи игру с котиками, скачал. Пиздец интересно. Они суп варят. У Насти ещё и сок делают, и жарят что-то, но я пока не развился так, как она.       — Ага… Забавный графон.       Антон, до этого развалившийся на стуле, вытянувший ноги, из-за чего те торчали из-под парты, и сложивший руки на груди, словно диванный мужчина с круглым пузом, сейчас подбирается, садится нормально, подперев голову рукой и закрыв ладонью рот, и устремляет взгляд на игру, залипая вместе с Ильёй. И залипают они настолько, что не замечают, как приходит их руководитель, как подходит конкретно к ним и склоняется, заглядывая в телефон. Первым реагирует Антон, равнодушно подняв взгляд на подошедшего, чтобы узнать, кто это, а после вздрагивает, пихая Илью в бок локтем.       — Во что играем, малышня?       — В… э-э, — начинает Антон, но косится на Илью.       — В кошачий суп, — всё же отвечает Илья с небольшой неуверенностью. — Прикольная игра, я у Ивлеевой подсмотрел.       Воля выдыхает, выпрямляясь и накрывая глаза рукой.       — Умеете же вы удивлять, — улыбка трогает его лицо.       Павел Алексеевич, или для своих Паша, – понимающий тип учителей. А ещё он совмещает в себе работу учителя литературы и русского языка и комика одного шоу на девятнадцатом канале (у кого-то он до сих пор нулевой). Антон в открытую им восхищается, зачитывая на перемене или даже прямо на уроке написанный тем рэп. И именно такому человеку, по мнению парня, досталась прекрасная жена, Ляйсан. Танцовщица, но часто бывает в школе, чтобы передать что-то мужу или оставить Роберта, их сына, на его попечение, пока самой нужно уехать на выступление. В прошлом заслуженная гимнастка.       Антону хочется тоже встретить такую девушку, с которой выстроится идиллия, понимание и гармония. Именно смотря на такие идеальные и здоровые отношения у своего классрука, Антон и расстался с Ниной, не чувствуя к ней никакой связи. А ещё его к ней не тянуло. Они учились в разных школах и виделись по выходным, но иногда и по будничным вечерам.       — Вы простите, что я задержался, — начинает Паша, присев на край своего стола.       — У нас было собрание, — после этих слов Паша как-то слишком внимательно посмотрел на Антона. Либо тому так просто показалось. Но холодок прошёлся по его позвоночнику от плохого предчувствия. — Я хотел вам сказать, что литературу и русский язык у вас вести… — он делает театральную паузу, — …буду не я, — и по кабинету разносится вздох разочарования. — Ну, ребят, вы чего? Это же не означает, что вы не сможете обращаться ко мне, если вам нужна будет помощь, — Паша улыбается, а Антон ловит то, что все тут же стушёвываются, будто их застали за чем-то постыдным.       Антону хочется уметь также действовать на людей, располагать их к себе, но получается не очень, да и неловкость из-за переживаний лишь вызывает снисхождение к своей персоне. Именно поэтому он пытается копировать Пашу, чтобы найти свой стиль в поведении, но пока ему не удаётся разгадать загадку такого влияния. Может, он ещё не подрос. Да и Паша просто отмахивается от расспросов… А Ляся говорит что-то про внутреннее понимание мира, людей, их чувств – может, разгадка в этом, но всё это пока невозможно понять.       — Также у вас будет куча новых учителей. До вечера субботы нужно написать мне, какие предметы планируете сдавать и сказать мне. На этом, пожалуй, всё, что я хотел сказать… А! Малышня, кто хочет быть старостой и правой рукой старосты?       Антон тут же стекает по стулу вниз. Его как-то выбрали правой рукой в седьмом классе, так он из-за активности в КВН пропускал занятия, и потому вся работа ложилась на старосту. Переизбрание было уже в следующей четверти. Обременять второй раз кого-то другого не хочется, не по-пацански это.       — Илья, будешь правой рукой? А я буду старостой. Или, если хочешь, наоборот, — предлагает Ира.       Антон бросает на неё взгляд. Прямые и чуть ниже плеч каштановые волосы, карие глаза, широкий нос, немного пухлые щёки, среднего размера губы, подтянутая фигура. Ниже диафрагмы он и не видит, парта мешает. Всё в ней сочетается меж собой, красиво выглядит. В голове всплывает вопрос: «Кто это?». Память услужливо роется в себе же, пока не находит следующее: Ира Кузнецова, одногодка, была в параллельном, а теперь в их классе. Подруга Дарины, которая уже выпустилась из их школы. Дарина – девушка Стаса, главного по импровизациям, старше на пару лет. На этом поток заканчивается.       — Я согласен, если буду правой рукой, — отвечает Макаров. — Хочу раньше уходить домой.       Антон наигранно вздыхает и хлопает его по плечу, пока по классу с разных сторон раздаются смешки.       — Идёт, — кивает Ира и поворачивает голову к учителю. — Павел Алексеевич, мы выбрали!       — Уже? Возражений нет?       — Мало кому хочется оставаться после уроков и блюдить за дежурными, а после отчитываться Вам или заму, если Вас нет, — отвечает Настя.       — Ну, тогда так и порешаем, — улыбается Паша, поворачиваясь и беря свой блокнот, в который предположительно записывает данное решение. — Ир, тогда с вас мне список номеров всех одноклассников, где работают их родители, номера их родителей, и-и… Пожалуй, ещё то, где кто занимается: какие кружки, секции, школы посещает. И также выясни, кто какую тему индивидуального проекта хочет взять. Методичку я принесу завтра, перефоткаете. Электронную версию отправлю, когда соберём новую группу в самолётике. Срок на всё про всё две недели. Всё понятно?       — Да, Павел Алексеевич, — кивает Ира, закончив печатать на своём телефоне и поднимая голову. «Самолётиком» Паша называет социальную сеть «Telegram».       — Илья!       — Да?       — Не забудь помочь Ире. Хорошо?       — Так точно не забыть! — восклицает, выпрямляясь, Илья и отдаёт честь, приставив сложенные пальцы руки к виску.       — Ну куда к пустой голове? — с небольшим шуточным отчаянием выдыхает Паша. И Илья тут же исправляется, накрывая ладонью макушку, чем вызывает уже громче, чем ранее, смешки в классе.       — Можете идти погулять по школе, но без пяти десять уже стоять в два ряда во внутреннем дворе. Всем понятно? — в ответ на вопрос учителя то тут, то там раздаются положительные ответы. — Антон, а ты подойди ко мне, — говорит с мягкой улыбкой Паша, после чего разворачивается и, обойдя стол, садится на свой стул, открывая блокнот и начиная в нём уже неизвестно что писать.       — Я подожду тебя на лавке, — тихо говорит Илья на ухо.       — Не нужно. Лучше иди. Встретимся на линейке, — отвечает, поднимаясь, Антон. Он медленно идёт к Павлу Алексеевичу, потому как и страшно, и Илья ещё не вышел и не закрыл дверь. — Да, Паш?       Холодок вновь проходится по спине, а ладони потеют, что приходится вытирать их о край рубашки, который сжимает пальцами.       — Возьми стул и присядь рядом, — не отрываясь от блокнота, в котором, как оказалось, рисовал какие-то круги и фигуры, произносит Паша, кивая вправо. Взяв стул для пианино, Антон присаживается сбоку от учителя.       — Хочу поговорить с тобой о том, что случилось в начале августа, — взгляд Паши вмиг становится тяжёлым и озадаченным. Что в нём и ценилось многими парнями – он не жалел, а вливался в ситуацию, будто та касалась и его тоже, независимо от её содержания. Сейчас она действительно его касалась, ведь педагог, отвечает за своих детей. — Расскажешь, что тогда произошло?       Паша говорит чуть тише обычного, наклоняется ближе, слегка сцепляет пальцы на столе и наклоняет чуть на бок голову, чтобы заглянуть в глаза. И взгляд у него не пытливый, не прямо в душу смотрит, а осторожный, словно мама, которая заглядывает в комнату потихоньку, дабы убедиться, что её сын хотя бы жив, здоров и цел. Паша с первой встречи в пятом классе показался родным, уютным и добрым. От него этим всем повеяло, стоило ему заговорить на классном часе. А потом это «показалось» оказалось сплошной реальностью. И он никогда не забывает о своих детях в школе, спрашивая про их дела в общем чате самолётика, где также делится своими новостями со съёмок «Comedy Club». И лишь лично Антону сообщает, чтобы поскорее уже становился известным, дабы пригласить в Камеди новым резидентом.       — Я просто… — на короткий миг проскальзывает мысль рассказать так, как было на самом деле, но ложь правдива тогда, когда об её лживости знает только рассказчик и никто более. Приходится выдохнуть этот порыв рассказать хоть кому-то. — Паш, я просто оказался не в том месте и не в то время. Нужно было ехать домой после выступления на автобусе, а я весь такой счастливый, что получилось с таким сложным форматом, как импровизация, и даже Стас, наш главный, похвалил, а ещё меня пригласили в команду КВН, в настоящую команду, где можно попробовать попасть на телек… Вот и не заметил, что там в темноте был один. Если бы я рванул сразу, как услышал, что меня позвали, то, может, обошлось бы всё, а так я встал как вкопанный. Дерьмово кончился день… Даже не помню, как мы выступали… Только то, как избивали. И один припизднутый там ещё!.. Я хотел сказать «ненормальный».       Паша усмехается, накрывая и сжимая на несколько мгновений лежащую на столе руку Антона. Тот чувствовал, как от оплошности загорелись щёки. Стыдно за мат…       — Так что там этот ненормальный? — с интересом спрашивает, а Антон чувствует, как всё разом отлегает от сердца.       И продолжает:       — Так он просто в стороне стоял. Говорил, зря пытался вырваться, вот и получил своё. Весь рюкзак мой вычистил. Ещё забрал мой счастливый браслет, который я ношу во внутреннем кармане рюкзака, чтобы не потерять. Точнее, носил. Все деньги тем, кто избивал, отдал… Мама не ругалась. Мне с ней повезло… Страшно было из-за этого и того, что я почти весь в синяках домой возвращался… Да и поздно вернулся.       — А чего в полиции заявление не захотел писать? Хотя бы какие-то приметы назвать. Браслет бы описал. Может, его выбросили куда-то. Нашли бы. Как улика был бы…       — Не, Паш… помни, мне очень страшно, — Антон ставит одну ногу на край стула и прижимает к своей груди. На колено кладёт подбородок. — Они… — думает рассказать хотя бы ему то, кем те являлись, но по итогу и в этом плане сдувается. Всё уже было, они правда всё оставшееся лето не приставали. — Они меня откуда-то знают, поэтому я не стал…       — Иди сюда, Тош, — поднимаясь, произносит Павел Алексеевич.       Антон смотрит на него непонимающе. А Паша тем временем разводит руки в стороны и слегка кивает. Помедлив, оглядев учителя с головы до ног, младший встаёт, подходит ближе, а после чуть наклоняется и обнимает за плечи. Сначала осторожно, а после всё крепче сжимая руки.       Он хотел быть сильным, хотел показать, что всё давно в прошлом, но всё ещё обидно за то, что с ним поступили именно так. Досадно, что не может ответить, и бесит, потому что с тех пор он до сих пор боится темноты вне дома. Не признаёт, не замечает, но всё ещё боится. Неизвестно, сколько ещё это будет на нём сказываться, раздражает.       Объятия Паши ощущаются как объятия отца. Антон не видел последнего уже давно, хоть и живёт тот со Светой на Правом берегу.       На спине ощущаются размеренные и успокаивающие движения рук Паши. Слух улавливает сначала как через толщу воды, а после вполне отчётливо собственные всхлипы. Только это заставляет отстраниться. Раскрутив рукав рубашки, Антон вытирает им глаза. Хочет нос, но Паша протягивает пачку сухих салфеток.       — Спасибо, — тихо благодарит Антон и высмаркивается.       — Как себя чувствуешь? Если хочешь, посиди тут, не ходи на линейку. Я схожу вместо тебя забрать грамоту за активность.       — Нет-нет, я сам, — перебивает, не давая сказать что-то ещё.       Вытерев второй салфеткой глаза и ещё раз нос, напоследок шмыгает и поправляет на себе рубашку.              На улицу Антон выходит вместе с Павлом Алексеевичем, но дальше идёт один. Солнце сегодня светит ярко. Температура сравнима с августом, который под конец опомнился, что он – летний месяц, и никак не хочет отдавать власть сентябрю. Потому, встав во второй ряд, рядом с Ильёй, Антон надевает на свой нос солнцезащитные очки с зелёными стёклами.       — Ты похож на кота Базилио.       — А ты на Рыжего-конопатого. Только куда ты дел лопату? — шутит Антон, осматривая Илью сзади и спереди, и тихо смеётся. На них шикают спереди. Антон узнаёт в этом звучании Настю. Её веснушки стали ярче на солнце.       Как только закончили проверку звука, Антон чувствует подкатывающую зевоту, потому отворачивается к Илье, устремляя позыв в его плечо.       — Держись, ещё даже ничего не началось, — шепчет Илья. — Минут сорок и в класс. Как думаешь, кто понесёт первоклашку?       Антон вновь зевает. Но стоило мозгу обработать поступивший вопрос, как зевок резко испаряется, хотя рот остаётся всё так же приоткрыт.       — Тох?       — Я проебался. Ща.       Хлопнув Илью по плечу, Антон разворачивает и уходит ко второму входу.       Выйдя в коридор первого этажа, он подскакивает ко второму кабинету, но поздно вспоминает, что Паша во вчерашнем сообщении сказал ожидать в холле. Приходится развернуться и побежать в другую сторону. Прямой коридор, поворот направо с зацепкой на прямом угле стены, чтобы не занесло, и пару шагов до холла.       Вот она, девочка в школьной форме и с большими белыми бантами на голове. Причём волосы у неё не кажутся двумя крысиными хвостиками из-за этих белых подобий бутонов роз, а вполне массивные две тёмные косички, что внизу повязаны маленькими белыми резинками. Милая девочка.       Вобрав воздух в лёгкие и выдохнув, нормализуя дыхание, Антон направляется прямо к ней, собирая в своей головушке все те знания, которые он подглядел у Паши, когда тот нянчился со своим ребёнком.       — Привет, — говорит с солнечной улыбкой и ещё чуть задыхаясь, Антон, останавливаясь от неё и, кажется, её отца, в паре детских шагов. — Я Антон, сегодня я понесу тебя на плече, — следующий, на кого Антон обращает внимание, это тот самый мужчина. — Здрасьте. А Вы её отец?       По мере поднимания и разворачивания этого мужчины к нему лицом, с Антона медленно сходит улыбка. Окончательно пропадает она, сменяясь на холодок, пробегающий по спине, когда тот начинает говорить.       — Здравствуй. Я Арсений Сергеевич. Неужели так по-домашнему выгляжу? Я её дядя, — тот бархатно шутит, улыбается с ямочками и сеточкой морщинок в уголках глаз.       Смотрящие пронзительно в душу серо-голубые глаза совсем не как у Паши: призывающие насторожиться, холодные и изучающие как рентген, от которого возникает ощущение наготы и грязи.       И Антон бы улыбнулся приветливо, скинув все эти ощущения на недосып, если бы не снящийся чуть не каждую ночь сон, в котором с последующим разом только концовка остаётся чёткой, растягиваясь мозгом до самого пробуждения. Но мама учила его манерам, он – воспитанный мальчик. И он не может ошибаться. Этот мелодичный, отзывающийся эхом внутри тела голос ещё, кажется, будет долго сниться Антону, обновившись прямо сейчас в памяти, словно специально для того, чтобы, как сейчас, узнать главного мудака в жизни.       — Тебе плохо? — спрашивает тот с беспокойством, прикладывая тыльную сторону ладони ко лбу Антона, который сглатывает, смотря в оба на этого человека.