Ангельская пыль

      Антон бы так и стоял дальше, ожидая, пока мозг сообразит и проанализирует всё происходящее, если бы не оказавшийся рядом Павел Алексеевич, от внезапности которого всё нутро содрогается.       — Очень хорошо, что ты не забыл о моей просьбе. Арсений Сергеевич, не видел тебя на собрании. Где был? — они жмут друг другу руки.       Антон опускает взгляд, обращая внимание на то, как семилетка подходит к нему и обнимает за ногу. Ещё и прижимается, смотря наверх. Сердце больно стучит в груди, отчего кажется, что горло сжала чья-то невидимая рука, а кончики пальцев заледенели.       — Я Поля. И, когда я вырасту, буду криминалистом, — вдруг тараторит девочка с небольшой картавостью, в связи со своим возрастом не выговаривая рычащий звук, что Антон спешивается от такого контраста. — А ты придёшь ко мне в гости? Я буду изучать твои органы!       Она ему по бедро.       — П-Паш! — восклицает, словно сам является ребёнком, Антон, сложив домиком брови и неосознанно поселив во взгляде такую глубокую беспомощность, что Паша резко поворачивает голову, и на мгновение в его взгляде читается обеспокоенность.       — Поль, ну чего ты на людей вешаешься? Иди к дяде.       Антон переводит внимание на этого Арсения Сергеевича и не понимает, как такой человек – а он уверен, что это был именно он, – может быть участником преступной группировки. Сейчас он кажется совершенно другим, тем, кто, кажется, ревнует своё чадо к чужому человеку. Но пустой взгляд в глазах выдаёт с потрохами. Паша вообще ничего не делает, лишь наблюдает за тем, как его коллега вновь садится на корточки – это точно он, потому что даже сидит так же! – и легонько тычет свою племянницу в бока, чтобы та отстала от ученика, у которого без его ведома скоро сердце выпрыгнет из грудной клетки и пропульсирует далеко в космос.       — Антош, у тебя глаза как у Бэмби, — с отцовской нежностью говорит Паша, привлекая к себе внимание. Но ненадолго. Антон чувствует, как на него смотрят чужие серо-голубые глаза и как тревога вновь отзывается болью в груди. Бок отзывается фантомным прикосновением ноги, которая в тот день его перевернула на спину.       — Простите, — говорит отчего-то с дрожью в голове Антон, отцепляя от себя девочку и разворачиваясь, быстрым шагом уходя туда, откуда пришёл. Пройдя мимо лестницы, заходит в мужской туалет, сразу подходя к раковинам и включая кран.       «Нихуя, — думает про себя, — нет. Просто похожий человек. В пизду, нет, нет, нет! Этот Арсений давно тут работает. А не узнал, потому что мы не пересекались, лишь так, по фоткам на стенде могли друг друга видеть: я его в списке учителей, а он меня на стенде со страницами школьной газеты».       Антон в который раз брызжет себе на лицо водой. Подняв голову, видит, что ворот рубашки намок.       «Прекрасно… Не только в соплях, но и в пятнах от воды теперь».       — Выглядишь неважно, — говорит Арсений Сергеевич, стоящий рядом с батареей. Антон прыжком разворачивается вокруг своей оси. — Я зашёл следом за тобой. Дать тебе свою рубашку? Не хочу, чтобы мою племяшку запечатлели с таким… Извини, но вид у тебя ещё хуже тебя.       «"С таким, как ты", "вид хуже тебя"… Ну, мразь!».       Антон разворачивается и подлетает к тому, прижимая рукой поперёк груди к стене, сжав ладонью плечо. Где-то на задворках сознания подмечает, что тот действительно костлявый, но мышц достаточно, и они упругие.       — Уж получше, чем когда вы с этими придурками избили меня, — цедит сквозь зубы.       — Не понимаю, о чём ты, — хмурится Попов.       — Ага, конечно, — произнеся, Антон поджимает губы и замахивается свободной рукой, в которой уже нарисовался кастет. Арсений жмурится, рефлекторно отворачивая и чуть опуская голову, загораживая лицо ладонями.       Антон действительно хочет ударить, отомстить за то, что произошло тогда, но не может. Медлит. Арсений открывает глаза и, накрыв слегка удерживающую его руку своими, всматривается в глаза Антона. Опять тот же прямой взгляд, заставляющий чувствовать себя неуютно, но его влияние сейчас немного слабее. Антон вновь замахивается рукой, что немного расслабилась и опустилась к этому моменту. Сейчас точно должно получиться. «Но!.. Но ведь… Сам Арсений же не сделал ему ничего плохого. Да, он отдавал приказы, он пугал ножом, но не он бил, не он издевался. Но он главарь! Его в психбольницу нужно, тут мозг по-иному искривлён, его не вправить ударом». По итогу он сдаётся, отступая на шаг.       — Если я не ударил сейчас, то только из-за твоей племянницы. Не хочу, чтобы она увидела побитого дядю, — выплёвывает Антон, убирая кастет и складывая руки на груди. Пытается казаться сильным, словно действительно сможет превзойти того по силе, когда у самого сердце теперь не только испускает частые волны тревоги, но и громко бешено бьётся. Мысок его кроссовки тихо отстукивает ему в такт, немного лажая.       «Хотя, пожалуй, можно и ударить локтём», – думает и тут же делает, попадая прямо в рёбра, правее от солнечного сплетения.       — Антон, с-с… блин, — свистит, а после мычит Арсений, хватаясь за ушибленное место и чуть сгибаясь. — У тебя ужасно острые локти.       — А меня в тот день из-за тебя чуть не вывернуло наизнанку, — продолжает бурчать Антон, косо поглядывая.       — Знаю, видел… — кряхтит тот, через силу выпрямляясь.       Антон обращает на него всё внимание, поражёно оглядывая.       — Чё?       — Давай позже? Просто надень мою рубашку и иди уже звени в колокольчик. Не думаю, что администрация будет долго базарить.       — В смысле "твою"?       — В прямом. Раздевайся давай.       Незнамо как, через минуту, изгибаясь так, чтобы гематому не заметили, Антон натягивает чужую рубашку. Правда, не ту, что была на Арсении, а ту, которую тот принёс с собой и положил ранее на батарею.       — Я все ещё хочу тебе вмазать, — уже не так браво, но всё же добавляет Антон.       — Иди молча, — говорит Арсений, складывая по пути рубашку парня, который сейчас закатывает рукава и думает, что сделать с длинным низом. Тот взял её с собой скорее всего с целью надеть после линейки, чтобы кадрить учениц. Она ведь не для удобства; Арсений немного уже в плечах, торс же одинаков в ширине, но не в глубине, потому на том эта рубашка немного была бы облегающей.       До сих пор мозг не может поверить, что нападавший и этот мужчина, от которого, если не смотреть в глаза, веет миром, а не враждебностью, – один и тот же человек. Они даже по интонации в голосе отличаются. Но сделанная буквально с ничего догадка оказалась попаданием в яблочко.       Вернувшись в холл, где стоит завуч, Антон резко останавливается. Арсений оглядывается на него и приподнимает бровь. «Ну да, конечно, не понимает, не его же всё время отчитывают за пропуски со сниженной успеваемостью, а в следующее мгновение хвалят за активность и медали для школы», — проносится в голове Антона.       — Ну где ты ходишь? — напыщенным и высокомерным голосом говорит завуч, держа за руку предпринимающую попытки вырваться Полину, что начала рваться к вернувшемуся дяде. — Уже давно пора первоклашек выводить! Павел Алексеевич как только там из кожи вон не лезет из-за тебя, балбес ты этакий.       — Валентина Денисовна, это моя вина, извините, — вступается Арсений. Антон внутренне удивляется такому тону, внешне лишь с наигранной виной опуская взгляд и голову, изредка косясь на учителя. Таким взрослым, как эта карга, нужно видеть раскаяние в глазах окружающих, вот и приходится подыгрывать, чтобы не лезли. — Мне нужно было с ним поговорить насчёт моей племянницы, есть свои особенности, которые он должен будет соблюсти. Не думал, что задержу его надолго, — ещё и улыбается он виновато привлекательно. Так, как всем нравится, кроме Антона и парней. Хотя Журавлю из уже девятого класса тот нравится в том самом смысле, когда симпатично. Такое странно слышать от человека, у которого есть девушка, но Журавль на то и Журавль, высокого полёта довольно классная птица. «Или как там?.. А, похуй».       — Ох, Арсений… — видно, как завуч хмурится, сжимает, чуть приподняв очки и прикрыв глаза, свою переносицу, а после выдыхает. — Антон, бери девочку и бегом на улицу. Вечно из-за тебя проблемы, — вручив руку Полины Антону, она уходит на улицу, где, как видно из окна, что-то шепчет ведущей, учительнице по обществознанию средних классов, а та в свою очередь подходит к Паше и перешёптывается уже с ним. Даже здесь слышится разочарованный вздох ребят.       Чья-то рука касается плеча Антона. Он вздрагивает и отступает в сторону на шаг. Опять этот Арсений. Кулак пару раз стучится по середине груди, успокаивая боль.       — Что?       — Я посажу тебе Полю на плечо, когда выйдем. Не урони её. И следи, чтобы всё было красиво, вас снимать будут.       — Вы такой двуличный человек, Арсений Сергеевич, — хмурясь, тихо говорит Антон и уводит глаза. Но стоит взглянуть на мило улыбающегося ребёнка, как все чёрные тучи, возникшие в груди и голове из-за человека рядом, рассеиваются. Пока он потерпит его, а дальше видно будет.       — Всё потом, Антошка. А теперь пошлите, — светло улыбающийся Арсений подхватывает девочку и первым направляется на улицу.       Линейка проходит спокойно. Антон показывает язык Илье, гордо неся Полину на левом плече, параллельно придерживая её юбку, чтобы та не задиралась. Этот момент явно останется на диске; небольшая месть начала своё воплощение. Считая классы, Антон доходит так до «пятый бэ», «пятый а», «четвёртый», «третий», «второй» и… «первый». Проходя мимо маленьких детей, находит, кажется, взглядом маму Полины, которую та снимает и тут же машет в ответ свободной рукой.       Антон возвращается к Арсению и помогает спустить с себя девочку на землю. А после смотрит, как её под ручку уводят – как и думал Антон – к матери. Ладони ужасно вспотели. Встав позади Паши, хватается за его пиджак и опускает на его плечо голову. Паша быстро треплет его по макушке, а после поворачивается ко всем. Шастун так прячется. К нему на линейку не приходят с седьмого класса. И всё это время было в порядке. Но сейчас… Хочется, чтобы хотя бы мама присутствовала здесь, чтобы отпросилась с работы. И плевать, что он уже почти взрослый. Сейчас не те времена, когда в шестнадцать нужно быть взрослым и чересчур самостоятельным, можно ещё на чуть-чуть растянуть своё детство.       Когда всё кончается, все возвращаются в четырнадцатый кабинет. Но Антон тормозит в дверях, невольно став пересматривать в голове моменты с Поповыми. Приходится отойти в сторону, чтобы пропустить остальную часть класса. А когда пропускает мимо ушей своё имя, Паша выходит к нему и прислоняется к косяку плечом.       — Антош, ты всю линейку за мной простоял. У вас с Ильёй чего или с Арсением Сергеевичем что-то не поделили? — спрашивает он тихо и с мягкой улыбкой, показывая так свою заботу и чтобы лишние уши их не слышали. Всё же, как говорится, классный руководитель – второй родитель, а школа – вторая семья, но не все учителя этого придерживаются, а Паша… Антон считает его лучшим и всю жизнь будет ему благодарен, ведь со стороны видно, что тот для Антона – чуть больше папа, нежели для других. Правда, тот ещё и мама для пары своих учениц, у кого той не имеется по различным причинам.       — Паш, а ты его хорошо знаешь? Ну, Арсения Сергеевича.       — Как преподавателя только. Как человека – его никто не знает. Кроме физрука нашего, у них там свои совместные тёрки. Слишком скрытный, ни на одном корпоративе не задерживается дольше, чем на полтора часа. В своих мыслях, но достаточно внимателен к мелочам, порядку, дисциплине. Как пришёл к нам два года назад, так и остался. Очень хорошо влился в коллектив. Ты не боись, он учитель порядочный. За пропуски твои может поворчать, но ты хотя бы на половину занятий ходи и все задания приноси. Его иногда может клинить, завалит вопросами посреди урока любого человека, но и ты пойми, он молодой ещё, на заочном отделении учится в институте, так что дисциплина не хромает. Нормальный тип, не волнуйся. Не ссорься только с ним.       — Паш, — звучит сбоку. Опирающийся ранее спиной на стену Антон не хочет поднимать глаз, а потому отворачивается к Паше. Всё же отцовская аура от того сильная, ослабевает боль от тревоги. — Я только о тебе думал.       — Извини, Арсюш, я уже женат, — Паша показательно поднимает правую руку ладонью к себе, демонстрируя кольцо. Во всех остальных случаях Антон смеётся с этого, но от нарастающей внутренней трясучки вновь тянет вывернуть всё, что накопилось в желудке.       — А мы ей не скажем, — игриво отвечает Арсений, подходя ближе, но в последующем резко приобретает деловитый тон. Точно скрывает что-то, раз умеет так быстро надевать разные маски. — Я вот к чему. После линейки у нас ничего не намечается?       — Хм… Да вроде нет. Всё, что было, решили на утреннем собрании, тебе я сказал об этом.       — Это да-а… — тянет Арсений. Антону параноически кажется, как тот скользит взглядом по его спине. — Я тогда пойду к себе, в двенадцатый. Посмотрю, что там и как изменилось в лаборантской за время, пока меня не было.       — А может, к нам зайдёшь?       — Пожалуй, откажусь, хватает и своих классных часов. Не скучай!       — Ну, бывай.       Антон ждёт минуту, пытаясь колупать недавно окрашенную стену. За это лето им сделали ремонт, и теперь школа не похожа на советскую, что в бежевых и коричневых тонах. Сейчас как в детской современной больнице или детском саду: яркие тона, много белого цвета, на стенах какие-то растения, узоры и много новых фотографий в ярких рамках.       — Ты ещё долго будет портить школу? — тихо и с улыбкой спрашивает Паша, привлекая к себе внимание.       Антон виновато опускает руку и взгляд.       — Знаешь, я видел эту рубашку у Арсения. Невольно думаю, что-о… — он вновь специально делает театральную паузу, но она затягивается. Антон поднимает взгляд. Секунда. Две. Лицо Антона белеет, уши покрываются румянцем, а сам он отступает на шаг.       — Фу, нет, Паш! Да ни в жизни! — машет головой, пытаясь выкинуть из неё непрошенные мысли. — Я просто намочил свою, когда умывался. Переволновался от ответственности с той девочкой, вот и плохо стало.       Паша на это всё смеётся, совершенно без стеснения хватаясь за живот.       — У тебя всегда такая невинная реакция, Шастун. Если бы ты видел, то понял, почему я реагирую.       — Да ну тебя. Я тебе нужен или могу быть свободен?       — Смотря куда ты по итогу пойдёшь, — ухмылка так и сияет на его лице. Антон закатывает глаза и разворачивается, направляясь вглубь коридора, в сторону туалета. Дверь двенадцатого кабинета привлекает внимание, останавливает. Развернувшись назад, Антон видит, что Паши уже нет, да и дверь закрыта.       Вновь тишина, давящая на уши. Выдохнув через нос довольно громко для пустого коридора с хорошим эхо, Антон стучится. Правда, в этот момент он замечает, что дверь приоткрыта. «Арсений же не слышал ничего?», — сглатывая, думает Антон и заходит внутрь под бодрое «входите». Тормозит, когда не замечает, чтобы за столом кто-то был. Рюкзак на стуле кричит о присутствии своего хозяина, только вот, зайдя глубже и закрыв за собой дверь, Антон никого в помещении не видит.       — Пришёл вернуть рубашку или подвергнуть расспросам? — спрашивают справа. Кажется, он начинает привыкать к такой внезапности: вздрагивает сейчас больше внутри, чем снаружи. А ещё Арсений наедине ведёт себя спокойно. Есть предположения, что это связано со школой, специальными манипуляциями, чтобы внушить другую реальность, но он-то прошаренный, не зря шатается с Пашкой.       — Всё вместе, — бурчит в ответ и направляется в лаборантскую.       — Она успела высохнуть, — протягивает рубашку Арсений.       Антон наспех снимает с себя чужую, отворачиваясь спиной к взрослому, и надевает свою. Пожалуй, в своей одежде комфортнее и увереннее ощущается. Отдав чужую, смотрит с небольшим прищуром на учителя права. Тот молча указывает на единственный стул в этом помещении. Антон с нескрываемой подозрительностью проходит мимо Арсения, отодвигает и немного разворачивает предмет мебели, чтобы солнце не светило в глаза, а после присаживается и наблюдает, как тот делает что-то с дверью, возвращается и присаживается на край стола рядом. Небольшая тревожность вновь зарождается в груди. Горло душит уже от раздражения.       — Так и будешь молчать, или что-то спросишь у меня? А-а… Или запала хватило только на махания кулаками в туалете? — он усмехается, а Антон поджимает губы, сжимает пальцами свои коленки. Всё же кулаки чешутся врезать этому самодовольному типу. И никакая девчонка, будь она хоть дочкой влиятельного человека, теперь не спасёт положение.       Но делается вдох. Антон думает, что можно узнать в первую очередь. Он уже гуглил понятие «пахан», выяснил, что это не производное от имени «Павел», а статус, причём авторитетный. Можно спросить, почему тот напал тогда на него, Антона, а не проигнорировал, но это как-то… Не хочется, чтобы это был первый вопрос. Тогда он вспоминает слова Паши, что тот работает у них уже два года. В голове всплывают моменты поведения Арсения, ранее производящего впечатление доброго и невинного, белого и пушистого кролика. Вопрос не успевает сформироваться и стать осознанным именно в голове, сразу вырываясь вслух:       — Ты сумасшедший?       — Что, прости? — через секунду тишины спрашивает Арсений со смешком, меж тем стремительно приосанившись и поправив на себе галстук. Наверное, Антон выглядит слишком серьёзным. Или побитым щенком, как иногда вслух отмечает Паша. — Пока не могу понять, почему ты пришёл к этому выводу, но нет, я не сумасшедший. В наркологическом и психиатрическом диспансерах на учётах не состою, за помощью к психиатру не обращался. Меня бы тогда не допустили к работе с детьми, — по мере ответа Арсений вновь расслабляется, усаживаясь подальше на столе, начиная немного замедленно болтать ногами. Антон цепляется взглядом за них. Они, как и тогда, обтянуты чёрными джинсами, только без потёртостей.       — Ты же не настолько старше. Сколько тебе?       — Я что, на свидании? Ну, мне двадцать четыре. А тебе? — почти без пауз, вначале препарируя в наигранном удивлении с изменением интонации на ударениях, а после с охотой интересуясь, говорит Арсений. Завершение фраз понималось только по утвердительной и вопросительной интонации.       — Шестнадцать, — зачем-то бурча отвечает Антон. Пожалуй, увидев и услышав вздох, понимает, что вопрос оказался риторическим.       — Я знаю, что тебе столько же, сколько и твоим одноклассникам, которые так и не пришли на линейку.       — Они тебе кто? — тут же начинает рассыпаться вопросами, внимательно следя за оппонентом.       — Конфиденциальная информация, — без раздумий и запинаний.       — Почему ты занимаешься грабежами и издевательствами над людьми?       — Я этим всем не занимаюсь, — лёгкое пожимание плечами.       — Ты не… Я не о том спросил вообще.       — Да? А о чём? — Арсений выглядит либо действительно сумасшедшим, страдающим раздвоением личности, либо он просто дурачок, вновь включая свою наигранную заинтересованность.       — Почему ты занимаешься преступной деятельностью?       — Конфиденциальная информация.       Антон на это закатывает глаза и цокает. От того, как тот слезает со стола и обходит со спины, всё тело напрягается, слух обостряется, а зрение пытается зафиксировать каждое чужое движение, чтобы вовремя среагировать. Антон с опаской чуть крутит головой, косо цепляясь взглядом за чужую фигуру. Арсений подходит к шкафу и открывает дверцу, но вскоре закрывает. «Он просто вглядывался внутрь? Скорее всего».       — Я теперь знаю вас всех, — пробует вновь вывести на разговор Арсения. — Мне не составит труда прийти в полицию с заявлением.       — Антош, мы все тебя тоже знаем, — со скучающей интонацией отвечает Арсений, проверяя ещё один шкаф. — И если ты подашь заявление, то узнают более влиятельные люди, чем мы. Не думай, что на мне всё заканчивается, — говоря, он возвращается и встаёт сзади, не подозревая, как у младшего поднимаются волоски на шее.       — Я узнавал, могу попросить защиту у правоохранительных органов в таком случае.       — М-м, конечно, конечно… — тянут сзади, а после резко наклоняют на себя спинку стула. Антон только и успевает ухватиться за край стола, чтобы не улететь на пол. Арсений, сжимая одной рукой верхушку спинки, склоняется и смотрит уже не просто прямо в глаза, а с более холодным и бездушным взглядом, пронизывающим нутро. — Только помни, что у тебя нет доказательств. Даже обследование не подтвердит ту степень, которая была у тебя в ту ночь.       — Я делал рентген. В карточке запись есть, — Антон правда пытается держаться стойко, но дольше полторы секунды не может выдержать чужой взгляд, смотря в основном то на нос, то на губы на чужом лице.       — Это не то же обследование, которое нужно для возбуждения дела. И у тебя нет никаких доказательств как против меня, так и против четверых твоих одноклассников, которых ты – о нет! – можешь просто оговорить из-за личных мотивов. Подростки всегда так делают.       Слушая всё это, чувствую ладони на своих плечах, Антон ощущает, как внутренние обида, досада и раздражение начинают закипать, постепенно поднимаясь и сжимая горло своими тисками. Он подбирает слова, как бы ответить более значимее, но в голове вдруг щёлкает. Антон всматривается в чужое лицо. Секунда, другая, и у Арсения еле заметно дёргается правый глаз. А ещё зрачки всё время бегают то туда, то сюда, перемещаясь от одного глаза до другого и обратно. Также от внимания не ускользает, что у Арсения на шее пульсирует вена. Складывая все эти показатели, Антон приходит к одному выводу – тот нервничает. Скрывает что-то? Боится? Скорее всего и то, и другое. А значит, есть что-то против него. Нужно только найти.       Несмотря на часто бьющееся из-за собственного страха сердце, Антон поднимается со стула, наскоро огибает Арсения и отходит к двери.       — У меня есть кое-что против Вас, Арсений Сергеевич. И Вы этого тогда не учли, — Антон блефует, но не выдаёт себя, кидая только короткий взгляд на того. Дёргает ручку двери. Сердце лупит по лёгким и рёбрам, но адреналин не даёт импульсам проследовать до мозга, затемнить его, дать логике и рациональности занять первое место.       Дверь закрыта. Дёргает ещё раз, и ещё раз закрыто. Тогда он подходит к другой, ведущей в коридор. Она тоже оказывается закрытой. «Ну конечно, кто её мог открывать?».       — Ты слишком паникуешь для человека, у которого есть козырь в рукаве, — раздаётся над ухом. Антон судорожно втягивает носом воздух и разворачивается, вжимаясь в дверь спиной и поджимая губы. Арсений спокойно поправляет ему ворот рубашки и низ безрукавки..       — Откройте дверь.       — Не хочешь чаю?       — Обойдусь.       Арсений лишь пожимает плечами, изменив выражение лица на слегка приподнятые брови и опущенные уголки поджатых губ. Достав из кармана джинсов ключ, отходит и открывает дверь в кабинет.       — Думал, что ты составишь мне компанию. Но не буду напирать и наводить внутри тебя ещё бо́льшую панику. До завтра. Будь добр, позови Павла Алексеевича.       — Зачем? — картинка, на которой Арсений запугивает ножом или, что ещё хуже, пистолетом Пашу, как в лихие девяностые, возникает перед глазами.       — Детям знать необязательно.       Антон в непонимании хмурит брови, а после вспоминает интонацию и двусмысленные намёки Паши, отчего щёки вмиг вспыхивают. Ещё и чужое подмигивание напротив подливает масла в огонь. Подобравшись потихоньку к двери, он переступает порог, а после как можно скорее вылетает из кабинета, отчего дверь за ним хлопает со звенящим звуком. Металлическая же… Он влетает в кабинет классрука. Тут уже пусто, кроме мужчины. Щёки алеют ярче. Наскоро дойдя до парты и схватив свой рюкзак, подходит к столу Паши, но не поднимая на него глаз.       — Ты чего такой взъерошенный?       — Вас Арсений Сергеевич на чай звал.       — Чай? — в непонимании задумывается Павел Алексеевич, при этом разглядывая ученика перед собой, а после его черты лица разглаживаются, и сам он улыбается. — Ну, чай так чай. Хочешь с нами, Антош?       — Нет! Спасибодосвидания! — быстро произносит Антон и наскоро ретируется сначала из кабинета, а после и из школы, доставая из карманов брюк очки и надевая их на глаза.       Лишь у ворот он оглядывается назад, словно за ним могла быть погоня. Хотя звучит это бредово.       Подняв взгляд над парадным входом, вглядывается в окна своего знакомого и любимого четырнадцатого кабинета, а после скользит взглядом вправо. Вот окна с зелёными жалюзи, указывающие на кабинет биологии, следом вечно зашторенная каморка-лаборантская биологички, ещё одни зашторенные окна, а там и окно с тёмными шторами, отодвинутыми лишь пополам в разные стороны. И в этом окне различается силуэт учителя права. Нельзя утверждать, что смотрят именно на него, но холодок всё равно пробирает. И нет, это не подувший прохладный ветерок, на улице затишье и ярко светит солнце.       Антон разворачивается и проходит через ворота, направляясь домой. Хватит на него потрясений, хочется вернуться в свой пузырь, где хорошо и спокойно. Там хотя бы дышится спокойно…