— Почему не спишь?
Олег встрепенулся и повернул голову на звук голоса. На пороге кухни стоял Сергей. На нём были джинсы и белая футболка. И он был, как всегда, шикарен. Меньшиков грустно улыбнулся. Разумеется. Не удивительно, что Серёже удалось буквально с первой секунды пребывания в доме влюбить в себя Олега.
Своими жестами, улыбками, мягким голосом, интересом к делам и вкусам писателя. Тёплым, понимающим взглядом, каким смотрят
только на родственную душу. И этим ласковым
Воронёнок, от которого мурашки по всему телу и ноги подгибаются.
Серёжа вёл себя всегда легко и непринуждённо, не подозревая даже, что от одного его присутствия рядом у Олега сердце пылает и беснуется, мысли путаются и ужасно дрожат руки.
— Не спится, — Меньшиков перевёл взгляд на чёрную кружку с давно остывшим чаем. Крепким, противным, чёрным.
Тёминым любимым. — А ты?
— Я только вернулся с выставки, — он улыбнулся, припоминая всё, что ему говорили про моделей на фотографиях. — Ты, кстати, произвёл фурор.
— Спасибо, — и снова печальная улыбка застыла на бледных губах. — Я очень польщён.
Серёжа эту улыбку-трещину заметил. Он всегда всё замечал.
В отличие от Тёмы.
— О, — серо-голубой взгляд зацепился за настенные часы. — Без пятнадцати три. Тёмка уже, наверняка, сороковой сон видит, да?
Олег поморщился. В этот раз упоминание о Ткаченко было до отвратительного неприятно, почему-то.
— Слушай, Серёж, я давно хотел спросить, — усталый карий взор наткнулся на пытливый океанический взгляд. — Можно, ведь?
Серёжа кивнул и лучисто улыбнулся, когда тёмно-русая чёлка упала ему на глаза.
— Что ты любишь? Просто я так мало знаю о тебе.
— Много разного, — неопределённо отозвался фотохудожник, отводя взгляд и устремляя его в тёмное окно. Такое же, как необыкновенные глаза напротив.
— Ну, например?..
— Я люблю российское кино и классическую литературу. Обожаю стихи, в частности Есенина и Рождественского. Люблю свою работу, как бы странно это ни звучало, — снова та мягкая усмешка.
— Любишь курить, — Олег попытался улыбнуться, но получилось как-то наигранно и вымученно.
— Да, и люблю красное вино. Питерские ночи и запах летних вечеров.
Тебя и чтение книг под звуки дождя.
— Что?! — показалось разве? Или правда? Нет, это точно глюки. — Что ты сказал, прости?
— Я сказал, что люблю читать книги под звуки дождя.
— Нет, а до этого?
— А что до этого? — мягкая улыбка сверкнула на тонких губах.
Точно показалось.
— Ты… — Олег замер. — Ты сказал, что… что… любишь меня. Хотя… нет. Мне показалось, прости. Просто устал, вот и слышится не то, что нужно.
Серёжа вмиг стал серьёзным. Он подошёл к писателю и сел перед ним на колени. Взяв его ладони в свои, фотохудожник коснулся пальцев губами. Почувствовал, как вздрогнул Меньшиков.
— Не показалось, — Безруков поймал обеспокоенный взгляд, чуть сильнее сжал холодную ладонь. — Я действительно люблю тебя. Но, знаешь, я понимаю, если это не взаимно. Пойму, если оттолкнёшь меня и потребуешь уехать. Я пойму, если у нас ничего не будет. Ты
его любишь. Да, он эгоист, но ты с этими отношениями, скорее всего, уже свыкся. И я не буду вам мешать. Просто…
Он замолчал и, прикрыв глаза, уткнулся лбом в колени Олега. Меньшиков дрожащей, освобождённой из хватки, рукой провёл по растрепавшимся тёмно-русым волосам. Услышал, как рвано
он выдохнул.
— Я не имею на это права, — продолжил Серёжа. — Но просто знай, что я
очень сильно люблю тебя, — кривая, болезненная усмешка пролегла на тонких губах. — Хотя, на самом деле, всё, чёрт возьми, совсем не просто.
У Олега перехватило дыхание.
Всё совсем не просто. Это прозвучало так, как будто Серёжа каким-то образом прочёл его мысли. Всё очень, очень сложно.
Брюнет откинул голову назад. Признание подтолкнуло его к единственно-верному решению. И пусть будет, что будет. Даже если всё закончится совсем не прекрасно.
— Не могу больше, — простонал он, чувствуя на себе пристальный взгляд двух Ледовитых океанов. — Я не могу больше. Не могу. Я для него уже пустое место. Я…
Меньшиков осёкся, ощущая, как к горлу подкатывает ком, а на глаза наворачиваются слёзы. Он обессиленно опустил голову, жмурясь от боли. И вдруг прикосновение тёплых ладоней к лицу. Сергей положил ладони на щёки Олега, мягко прося его поднять голову.
Словно говоря: «Посмотри на меня, любовь моя. Посмотри. Тебе станет легче.»
И Олег подчинился. Посмотрел. Легче действительно стало. Найдя в себе силы, он продолжил свою исповедь:
— Я хочу, чтобы меня любили. Очень сильно и надолго. Очень нежно, ласково, тепло. Хочу, чтобы целовали и обнимали просто так, а не для того, чтобы… Просто так, понимаешь? — утвердительный кивок. Конечно же, он понимает. Он
всё понимает. — И не люблю я его. Давно уже нет. Просто привычка. Он ничего не видит. Ни-че-го. Я ничего не значу для него. Значит, по-моему, надо заканчивать.
Знаешь, я устал скрывать это и каждую ночь давить в себе, потому что это неправильно и так быть не должно. Я тебя люблю. Понял это, как только впервые заговорил с тобой.
Сергей провёл кончиками пальцев по скуле, стремясь успокоить, вытереть слёзы.
Олег боялся, что Серёжа окажется лишь сном. Прекрасным сновидением, не имеющим никакого отношения к реальности.
Боялся, что его нет.
Но он был. Сидел сейчас рядом и нежно гладил по щеке тёплой ладонью.
***
Сразу, как только за плотными шторами забрезжил рассвет, Олег осторожно, чтобы не разбудить Тёму, сполз с дивана и тихо прошёл на кухню. Минувшей ночью, уже лёжа в постели, он обдумал своё дальнейшее поведение. По мнению Олега, рациональнее всего будет сказать Артёму сразу об окончании отношений. Но… Всегда есть это пресловутое НО!
«
Проще будет постепенно вводить его в курс дела. Поверь, так будет легче. И, он, конечно, эгоист, но всё и сразу даже для него жёстко,» — всплыли в памяти слова Серёжи.
Он прав.
Меньшиков привычным движением насыпал в кружку кофе и включил чайник. Ожидая, когда вода вскипит, Олег отошёл к окну. Он смотрел, как солнце поднимается из-за горизонта и думал о чём-то своём.
Внезапно тёплые ладони скользнули по рёбрам, задерживаясь на талии и сжимая в пальцах ткань тёмной футболки. Кожу опалило горячее дыхание, а губы начали выцеловывать ореол седьмого позвонка, заставляя миллионы мурашек пробегаться по спине Олега.
Тёма никогда так не делал.
Меньшиков откидывает голову назад, неровно дыша. Он сам не знает, что именно с ним происходит. Но чувствует, что так приятно, как сейчас, ему не было никогда.
Серёжа уткнулся носом в густые чёрные пряди на затылке, вдыхая их аромат. Едва касаясь их губами, он прошептал:
— Доброе утро, воронёнок.
Олег был готов поклясться — именно в этот момент у него подкосились ноги. И если бы не кольцо тёплых рук, он бы распластался по белому кафелю.
Слишком нежно, чёрт возьми.
— Доброе утро, — ответил он шёпотом.
Боялся, что если заговорит громче, голос дрогнет. Повернув голову, брюнет вновь утонул в серо-голубом океане. Серёжа с нежностью смотрел ему в глаза, ласково улыбаясь. В один момент он, наклонившись, приник к губам Олега. Не сомневаясь ни секунды, Меньшиков ответил на поцелуй.
Развернувшись в таких прекрасных объятиях, он позволил Серёже усадить себя на подоконник и хозяйничать языком в своём рту.
…Идиллию разрушил щелчок чайника.
***
Завтрак проходил в тишине. Олег молча пил чай, думая о вчерашнем дне: о просмотре фильма, о произошедшем в душе, о разговоре по душам. И о том, что произошло сегодня утром. Он не испытывал ни малейшего сожаления.
«Ты всё делаешь правильно, — уверяло подсознание.
— Ты ему нужен. Он правда любит тебя.»
Да. То, что Серёжа сказал сегодня ночью, не было похоже на просто красивые слова.
