Пропавшая

Сладкий сон прерывают луч солнца прямо в лицо и запах красок. Тяжело приоткрываю глаза и жмурюсь. Торп в пижамных штанах, с полотенцем через плечо, порывисто машет кистью у мольберта рядом с окном. Уже год мы живем в Италии. Из-за программы защиты свидетелей. По официальным данным художника-авангардиста Ксавье Торпа застрелили в самом начале этого года. «Беладонну» накрыли, как вы понимаете. Он сделал все, что должен был. Он отомстил за смерть друга. Да, это и стало для него причиной согласия работать на федералов. Стив Ньюман был отличным парнем, пока однажды на вечеринке его не накачали наркотой до беспамятства. Слезть он уже не смог. А что было дальше, вы уже знаете. Близких людей, кроме Петрополуса, у Торпа не было, и никто не пришел проститься с фальшивой урной. Кстати, Аякс в итоге получил повышение и долгожданный отпуск. Все это он отмечал на Карибах в компании Бьянки. Они стали друзьями, правда, с привилегиями. Хоть кому-то это удалось. По документам Ксавье теперь зовут Стивен. А картины он продает под псевдонимом Дэви. Это придумала я, чтобы максимально отвести подозрения. Налет тайны всегда провоцирует интерес, поэтому загадочный авангардист, которого никто никогда не видел, становится все популярнее с каждым днем. Картины разлетаются, едва успев высохнуть. Эмоции — это тот же наркотик, а самый сильный из них — желание обладать частью тайного. За год у него существенно отросли волосы, а еще теперь он носит двухдневную щетину по линии челюсти. Солнцезащитные очки плюс кепка, и вы никогда не узнаете в нем того нахала, что видели прежде. Лично я не узнаю его прямо сейчас у окна. Кивком головы он смахивает назад влажную прядь. Волосы у лица за рисованием он убирает резинкой, скручивая их в пучок чуть ниже макушки. Он теперь тоже бегает, но по утрам, вместо привычной дозы виски. А после душа идет рисовать. Я всегда им любуюсь в такие моменты. В руках палитра и кисть, которая будто живет своей жизнью. — Уже творишь, Дэви? — спрашиваю хриплым ото сна голосом. — Проснулась, детка, — широко улыбается. — Я старался не шуметь. — Лучше бы ты закрыл шторы, — бурчу. — Кого я обманываю, ты слишком любишь утро. Тянусь на кровати, сведя стопы вместе. Бедра приятно отдают легкой болью. Вчерашняя ночь была потрясающей. Поворачиваю голову и замечаю на прикроватной тумбочке большой стакан кофе, а рядом свежий круассан. Я обожаю его проявления заботы. Я знаю, что он только учится. И я учусь вместе с ним. Встаю с кровати и иду к нему. Обнимаю со спины, скрещивая руки на его груди. Он нежится, наклоняя голову, и предплечьями прижимает к себе мои руки сильнее. Поднимаюсь на носочки и оставляю короткий поцелуй на седьмом позвонке. Я знаю, что он это любит. — Я пойду в душ, — тихо говорю, вдыхая аромат его кожи. За год я узнала о нем многое. Он обожает ранние подъемы и кофе по-ирландски. Ненавидит деловой стиль в одежде и маленьких писклявых собак. Любит черешню и AC/DC. А еще он говорит, что любит меня, и я ему верю. Безоговорочно. Также за год я узнала, что люблю я. Я люблю его, потому что он показал мне, кто я такая. Рядом с ним Уэнсдей Аддамс — другой человек. Не холодная стерва, помешанная на работе. После скандала с Джеферсоном, я оборвала все связи с полицией. Но Петрополус иногда дает мои контакты сослуживцам, что подобно Тайлеру верят в Иисуса и до смерти бояться дел со сверхъестественным. Я занимаюсь этим пару дней в неделю, все остальное время пишу. У меня появилось хобби — писать детективные романы. Наши отношения — живое подтверждение того, что даже в деле об убийстве есть место чувствам. Да, теперь я чувствую. Все двадцать семь оттенков палитры. А еще вижу эмоции в его картинах и с каждым разом все точнее угадываю. И, кстати, про Тайлера. Я продала дом и хотела отдать ему половину средств, но не случилось. Пытливый до несостыковок Оттингер выяснил, почему до него доходила не вся информация снизу. Не без помощи Торпа, конечно. Оказалось, что Галпин совместно с Синклер несколько лет прикрывал дела «Беладонны». Эпизоды пропажи людей спускались на тормозах, а вещественные доказательства таинственным образом исчезали. Теперь мой некогда благоверный веселится в камере доследования и с ужасом ожидает своей участи. Его истеричная подружка под присмотром психиатра, потому что чуть не покончила с собой при задержании. Мортиша говорила, что без любви счастливой семьи не построишь, а в случае с Галпиным даже она не помогла. Не знаю, чем руководствовался Иисус, когда направлял его помогать сатанистам, возможно, он отлучался на выходной. Но возместил свой промах, позволив Оттингеру неплохо отыграться на Тайлере за все издевки в университете. Выхожу из душа и чищу зубы, смотря на себя в зеркало. К женщине в отражении я пока не до конца привыкла, слишком часто улыбается. Но она определенно нравится мне больше остальных, с кем мне довелось познакомиться за прошлый год. Возвращаюсь в комнату, обернувшись полотенцем, когда Ксавье наносит последние штрихи на картину. На подрамнике ярко-красные полосы перебиваются нежно-малиновым, будто создавая тень. — Это воодушевление? — спрашиваю, подходя ближе. — Как ты поняла? — сосредоточенно выводит последний штрих. — По дымке вокруг основных мазков, — говорю чуть несмело, я всегда боюсь ошибиться. — Молодец, ты права, — голос довольный. Бросает в стакан кисть и оборачивается ко мне с палитрой. Мягко целует, едва касаясь губ, и я захожусь жадным всхлипом, и привстаю на носочки, пытаясь продлить поцелуй. Любое его прикосновение до сих пор провоцирует во мне будто удары слабого электрошокера. Они должны бы становиться слабее со временем, но где-то здесь физика подкачала, похоже. — Ты завтракал? — опускаюсь на пятки и убираю пальцем влажную челку с глаз. — Нет, но планирую сделать это прямо сейчас, — он легким движением касается указательным пальцем полотенца, и оно податливо падает у моих ног. — Ты же рисуешь, — говорю я, вздрагивая от его потемневшего взгляда. — Я готов совместить, — касается кончиками пальцев палитры, захватывая краску. — Меня посетило вдохновение на один из дуэтов эмоций. — И что же это за эмоции? — я наблюдаю, как он поднимает руку и капли краски падают на пол. Это красиво, кто бы подумал. — Нежность, — тихо говорит он, медленно проводя пальцами от сгиба моего локтя вверх. — И страсть, — резко хватает меня за горло и прижимает к себе в яростном поцелуе. Я жадно вдыхаю носом и отвечаю на поцелуй. Огонь желания начинает разгораться во мне постепенно, и я предвкушаю, как он превратится в настоящий пожар. — Я не буду тебе мешать при рисовании? — во имя мертвых, что ты несешь, Аддамс. — Нет, ты поучаствуешь в этом, детка. Он бросает палитру и берет с подставки две открытые баночки с краской. Одну вручает мне в руку, а вторую выливает себе на ладонь. Размазывает между пальцев и проводит ими от моего бедра вверх, к ключицам. Я чуть шиплю от приятного холодка и чувствую, как между бедер становится горячо. Его руки все еще потрясающие. Я не знаю, как ему удается касаться меня так волнующе даже спустя столько времени. Он проводит ладонями по моим предплечьям вверх, и меня пробирает волной мурашек по линии позвоночника. Что ж, давай сыграем в эту игру, тем более у меня есть один веский повод. Опускаю дрожащие пальцы в краску, сведя руки за его спиной. Мне едва удается зачерпнуть краску, как банка падает. Плевать, этого мне хватит. Размазываю краску между пальцев обеих ладоней, собрав руки за его шеей, пока он жадно целует мою. Я должна кое-что сделать. Повод очень кстати представился. Провожу кончиками пальцев от ключиц вниз, по груди, чуть толкая его назад. — Что такое? — он нехотя отстраняется. — А ты будто не знаешь, — коротко закусываю его чуть припухшую нижнюю губу. Спускаюсь пальцами ниже, на уровень резинки штанов, и резко стягиваю их вниз. Он послушно переступает на месте, и ступней отталкивает штаны в сторону. Медленно опускаюсь на колени и провожу языком по его члену, пальцами рисуя узоры чуть выше паха. Он шумно втягивает воздух носом и запрокидывает голову. — Детка… — говорит почти шепотом. — Я не смогу сдержаться, если ты это сделаешь. Я не любитель минета, скажу вам честно. Вернее, никогда им не была. Но то, как он хрипло стонет каждый раз, когда я это делаю, нравится мне настолько, что я практикую все чаще. Впиваюсь пальцами в его бедра и опускаю голову, обхватывая головку губами. Поднимаю глаза, и мы встречаемся взглядами. Мне хочется громко стонать оттого, как он смотрит. Такого желания в чьих-то глазах я не видела никогда. Обвожу языком круг, и он закусывает губу, сосредоточенно прикрыв глаза. Спускаюсь губами по члену, создавая вакуум, и Торп делает два резких глубоких выдоха. Я в чистом восторге от его реакции. Я откровенно упиваюсь властью в этот момент. У Ксавье больше нет вспышек гнева. Все наши непонимания я решаю только так. Это гребаный компромисс, который нас обоих устраивает. Да, мы разговариваем, вы не подумайте. И скоро начнём еще больше, но психология говорит, что секс — это отличный способ для выхода агрессии. Как я могу спорить с наукой? Прохожусь ртом несколько раз вниз и вверх, вырывая из него первый дрожащий рык. Давай же, Торп, не сдерживайся, я знаю, как ты это обожаешь. Спускаюсь пальцами по бедру вниз, прямо к яйцам. Подхватываю их в ладошку и мягко сжимаю. Торп громко глотает воздух ртом и задерживает дыхание на секунду. Продолжаю движение, второй рукой перехватывая член у основания. Он, кажется, неосознанно выдает первый сдавленный полустон. Этот хриплый звук провоцирует во мне волну возбуждения настолько, что я готова кончить лишь от этого. Но останавливаться рано, я должна закрыть брешь от недавней ссоры. Все очень банально, представьте. Мы живем в разных квартирах все это время. Потому что снова вести совместный быт с кем-то я не была готова. Ксавье был согласен вначале, в большей степени по причинам моей безопасности. Но спустя год он начал затевать разговоры о том, чтобы съехаться. Мне крайне не нравилась эта идея, потому что его квартира с молочно-белыми стенами сильно напоминает мое недосемейное гнездышко, а моя квартира слишком темная для него. Окна выходят на север, и света там почти не бывает. Я выбирала ее специально и потратила много сил, чтобы в почти круглогодично солнечной Пьяченце найти место, что будет напоминать мне родительский дом, чтобы хоть как-то сохранить связь. Почему я выбрала этот город? Да, тут спрятан очень явный намек. Его покровительница Иустина Падуанская обратила в христианство знаменитого антиохийского волхва Киприана. А через время они оба были подвергнуты мучительной казни. Совсем как мы двое: оказались в чужой стране, абсолютно не зная друг друга, и сами подвергли себя мучительной казни построения отношений. И недавняя ссора тому подтверждение. Поднимаюсь губами вверх и громко причмокиваю головку. Одной ладонью продолжаю мягко ласкать то, что под ней. Второй — проезжаюсь ногтями по торсу и впиваюсь ими в бедро, в ту часть, что анатомия называет широкой фасцией. Ксавье стонет. Резко и громко, выдыхая весь воздух из легких. Я знаю, что этого достаточно, чтобы он позабыл о конфликте, но я слишком вошла во вкус. Поэтому опускаюсь снова на максимум, и он от возбуждения прижимает ладонь к моему затылку. Я разрешаю ему думать, что он тут управляет процессом. Мне нужно это, чтобы окончательно стереть из его головы мысль о совместном проживании. Поэтому еще несколько раз проезжаюсь губами, подчиняясь его подталкивающим движениям. — Все, детка, остановись, — шепчет сквозь прерывистое дыхание. — Я согласен и дальше жить порознь, только дай мне… — слова прерывает стон. Я сжимаю губы несколько секунд причмокивая головку и отстраняюсь. Туше, дорогой. Прохожусь влажными поцелуями вверх от живота к груди, медленно поднимаясь на ноги. Он едва ощутимо вздрагивает, выдает его разве что прерывистое дыхание. Я знаю, что он получает удовольствие от порывов моей нежности, хоть никогда и не практиковал это с другими женщинами, а я — с мужчинами. Вот так мы срослись травмами отрицания эмоций. Во всяком случае, это утверждает мой психолог. Бестолковая женщина, я просто люблю его. Похоже, впервые в жизни по-настоящему. Обхватываю его за шею, намекая чуть наклониться, и жадно целую шею. Он шумно сглатывает и долго выдыхает носом. — Приступим к созданию шедевра, — хрипло говорит он и толкает меня к небольшому простенку у окна. Он прижимает меня грудью к тошнотворно белой поверхности, пока ладони со свежей краской ездят по моей заднице, жадно сжимая. Губы Ксавье спускаются от мочки уха к плечу, и я жадно вдыхаю, пытаясь прижаться задницей к его члену. И он позволяет, выливает на руку новую краску из маленькой баночки и медленно размазывает ее по моей груди, пропуская соски между пальцев. Из горла вырывается протяжный стон. Контраст холодной краски и его горячего тела заставляет все тело содрогнуться мурашками. Он медленно спускается по ребрам на талию и надавливает большими пальцами сзади, призывая меня наклониться. — Мы испортим стену, — прижимаясь к нему ближе от удовольствия прикосновений, говорю я. — Плевать, — выдыхает. — Эта квартира принадлежит правительству, а я спас их задницы от мучительной смерти, потерпят, — мягко толкает меня ладонью между лопаток, и я подчиняюсь, поворачивая голову в сторону. Да, все именно так. «Беладонна» планировала добраться до правящей верхушки под конец года. У них это почти получилось, потому что несколько членов конгресса были успешно подсажены на дурь и одурманены проповедью про неизбежный конец света без покровительства дьявола. Не могу их осуждать, потому что без моего личного дьявола персональный конец света меня бы точно ждал. Он наклоняет голову ко мне и целует, коротко рыча между делом. Я знаю, как он хочет меня, знаю, что он бы сделал все быстро. Но есть то, что заставляет его меня помучить. И я точно знаю, что это. — Ты делаешь это, потому что я сказала про белые стены? — Я делаю это, потому что безумно люблю тебя, Уэнс. Ответ меня обескураживает. Он говорил это неоднократно, но у меня до сих пор на мгновение замирает сердце на этих словах. Торп резко разворачивает меня к себе, с силой хватая за бедра, и я влетаю лопатками в стену. От удара затылком меня спасает только его не пойми откуда взявшаяся ладонь. Он смотрит на меня сосредоточено, медленно вдыхая ртом, и я просто расплываюсь огромной лужицей под его взглядом. Я схожу с ума, натурально. Меня разрывает от нежности. Я готова обнять его и никогда не отпускать. Готова ходить с ним за руку везде и всюду, лишь бы не расставаться. Гребаный ад, я хочу просыпаться с ним каждый день. Я даже буду готовить завтрак, хоть никогда не делала этого бывшему мужу. Просто я готова учиться заботиться еще больше. Ох, Адово пекло. Что ты со мной сделал, Торп? — Слишком много неумелой романтики, детка, ты не находишь? — ухмыляется и подхватывает меня под бедра. — Давай-ка вспомним, что у нас получается лучше. — Я готова, — выдыхаю и подаюсь вперед бедрами. — Я и не сомневался, — смазано целует и резко погружается на всю глубину. Я громко вскрикиваю от долгожданного проникновения и прижимаю его за шею к себе. Я хочу чувствовать его каждым сантиметром своей кожи. — Я готова жить с тобой, — шепчу еле слышно и влажно целую шею, чуть прикусывая зубами. — Этот ответ меня не устаивает, — хриплым полушепотом говорит он и делает несколько рваных толчков. — Мне нужно услышать, что ты этого хочешь. Чуть отстраняется, опуская руку к месту, где наши тела соединяются, и дразняще проводит пальцем по клитору. Громкий стон вырывается из меня сам собой. Все тело пробирает мурашками удовольствия. Мне нужно совсем немного, чтобы оргазм накрыл меня с головой. Но я злюсь, а секс — это акт агрессии, который я не готова так просто заканчивать. Поэтому отбрасываю его руку в сторону и прижимаюсь животом, насаживаясь сильнее. Клитор соприкасается с его пахом, ох, гребаный Ад, кажется, я сделала только хуже. — Какого черта ты меня провоцируешь? — сбивчивым шепотом говорю я. — Я лишь применяю твой же метод допроса, любимая — ухмыляется и похотливо целует. Я пытаюсь глубоко вдыхать через открытый рот, пока его острый язык волнующе поглаживает мой. Закатываю глаза, чувствуя, как тело буквально сходит с ума. Настоящий вулкан пылает между ребер, пока внизу живота готовится к извержению еще один. «Долина смерти» — просто никчемный клочок земли на фоне того, какой апокалипсис сейчас происходит со мной. Он сжигает весь мой когда-то созданный мир. Я ловлю его лицо ладонями и пристально смотрю в глаза, насколько могу: — Я хочу, — говорю на выдохе. — Чего ты хочешь, детка? — в улыбке закусывает губу и делает несколько рваных толчков. — Давай же, пока ты не скажешь, я не дам тебе кончить, так ты говорила, да? Он чуть замедляет движения и подхватывает мои измазанные руки, ведя ими по стене. Я хочу снова злиться, но не могу, я получаю удовольствие от каждого его движения. Безумие продолжается, когда он возвращает ладони на бедра и с силой вжимает мою задницу в стену, чуть наклоняя в разные стороны, делая несколько отпечатков. — Я хочу тебя, — глубоко вдыхаю. — Хочу, чтобы ты трахал меня так каждое утро. Хочу готовить тебе завтраки после. Хочу видеть эту картину на стене каждый день. Я хочу жить с тобой, Торп, черт бы тебя побрал! — Это лучшее признание, Аддамс, — довольно говорит и широко улыбается. — Сейчас я признаюсь ответно. Он резко оттаскивает меня от стены, поддерживая за спину, и перебрасывает на кровать. Я падаю на спину, раскинув руки в стороны от неожиданности. Он нависает надо мной, проникая лишь на треть. Упирается ладонями в кровать на уровне моих плеч и медленно двигается. — С самого первого взгляда на тебя я понял, что готов трахать тебя каждое утро до конца своих дней, детка, — проникает чуть глубже, но так же медленно двигается. — А когда сделал это впервые, был уверен, что не готов тебя отпускать. Ты проникла в мой мозг с первого стона, но я этого не осознавал. Я бы никогда не сказал тебе всё это дерьмо, что вырвалось на том первом свидании, если бы понимал, что происходит. Он отрывает ладони от кровати и перемещает их на мою грудь. — А что бы ты сделал? — я расплываюсь в удовольствии, поглаживая ладонями его шею. — То же самое, что делаю прямо сейчас, — погружается до конца и ускоряет движения. — Ты мне врала тогда, а честна ты только во время секса. Мне стоило остаться и выбить из тебя правду, а не бежать с поджатым хвостом. Но я был пиздецки обижен, что ты обнаружила мои чувства даже раньше, чем я сам. А еще и растоптала их, сучка, — ухмыляется и снова целует. — Десять минетов и я прощена, — подмахиваю бедрами, намекая на ускорение. — По рукам, детка, — вскидывает бровь. — Готовься кричать мое имя, как в первый раз. Я хочу пошутить на тему «какое из трех», но не успеваю. Он выходит из меня и резко переворачивает на живот. Я вцепляюсь ногтями в простынь и встаю на колени, приподнимая бедра. Он впивается пальцами в бедра и резко входит. Я прогибаюсь, устраиваясь локтям удобнее, но он тут же меня поднимает, наматывая на кулак волосы. Перемещает ладонь с волос на шею, чуть сдавливая, а пальцами второй опускается к клитору, мягко перекатывая. Я с силой глажу его руку, призывая усилить движения, и прикрываю глаза, подаваясь назад и насаживаясь глубже. Я в настоящем Аду, я горю заживо, и мой персональный дьявол шепчет мне на ухо: — Ты моя, Уэнс, мое вдохновение, мой смысл жизни, — жадно целует шею, и я протяжно стону от удовольствия. — Я люблю тебя. Он наращивает амплитуду движений, прижимая меня к себе почти до боли, но мне это просто до безумия нравится. Я в двух шагах, мне нужно всего лишь немного. Он усиливает движения на клиторе, и я откидываю голову на его плечо, не осознавая происходящего. — И я люблю тебя, — глубоко громко вдыхаю. — Ксавье! — выкрикиваю, прогибаясь в спине, настигнутая волной оргазма. Он жадно впивается в шею зубами, а затем чуть толкает меня вперед, и я падаю на локти. С силой сжимает мои бедра и делает несколько глубоких толчков, громко рыча. У меня перехватывает дыхание от столь возбуждающего звука и резко сменившегося угла. Всего пара толчков, и меня накрывает новым оргазмом. Святые приспешники, такое со мной впервые в жизни. Он ухмыляется, входит еще раз на максимум и замирает, протяжно, громко выдыхая. Я медленно расслабляю локти и колени, растекаясь по мягкой кровати, пока Ксавье обессилено валится на спину рядом. — Итак, — говорит, пытаясь отдышаться. — Я нашел квартиру с двумя распашными комнатами. Одна из них выходит на север, вторая — на юг. В первой будет спальня, во второй — гостиная, — тянется к телефону на тумбочке. — Сейчас покажу тебе. — Ты это спланировал, — я сгибаю локоть и устраиваю голову на ладони, с прищуром смотря на него. Это и не вопрос вовсе, знаете ли. Все и так ясно. — Нет, нужно смотреть на экране побольше, — игнорируя мой вопрос, сводит брови, смотря в экран смартфона. — Секунду. Встает с места, подхватывая штаны, и по дороге к письменному столу надевает их. — Игнор тебе не поможет, — с деланой обидой говорю я и прикрываюсь простыней. Не спрашивайте зачем, моя пуританская мать думает, что воспитала приличную дочь. — Просто посмотри, — успокаивающе говорит он и возвращается ко мне с ноутбуком. Квартира и правда оказывается неплохой. Комната на северной стороне настолько темная, что мне приходится прибавить яркость экрана на максимум, чтобы рассмотреть ее в деталях. Зато вторая такая яркая, будто в ней только что творился какой-то Божий промысл, причем при личном участии Иисуса. Меня слегка бросает в жар. Я очень боюсь изменений, если честно. Мы и так переехали всего за два дня, как только служба защиты свидетелей выдала ему новые документы. Мы учимся строить относительно здоровые отношения, и пока это выходит, но что будет, если мы съедемся. Поддавшись волне гребаной нежности я выпалила ему, что согласна, но я боюсь. Я очень и очень боюсь, что все это развалится так же внезапно, как началось. — Я соглашусь, только если ты мне наконец расскажешь, почему ты приехал тогда в Лос-Анджелес. — Потому что Петрополус выяснил у Бьянки адрес, — с деланым непониманием закатывает глаза. — Не прикидывайся, ты понял, о чем я, — я наклоняю голову и улыбаюсь. Я почти разучилась язвить. — Не уверен, что ты согласишься после этого, — он морщит нос. — Что бы это ни было, я соглашусь, если это будет правдой, — я вздыхаю. — Я обещал, что никогда больше тебе не совру, — смотрит на меня, сведя брови. — Хорошо, тогда слушай, но я тебя предупредил. — Пути назад нет, начинай, — я откладываю ноутбук в сторону и внимательно смотрю на него. — Мне передали конверт от Вив после того посвящения, — с сомнением в голосе говорит он. — Помнишь, я говорил про прощальное письмо от жертвы? — Помню, но их накрыли слишком быстро, я думала, письмо не успели передать. — Я думал, что она его вообще не писала, если честно, — усмехается он. — Правда, Вив была самой настоящей шлюхой, без малейшего умения любить. Черти в Аду наверняка выстраиваются в очередь, чтобы трахнуть ее. — Ты думаешь, она там? — я смеюсь, обожаю такие его шутки. — Однозначно! — восклицает, усмехаясь в ответ. — Она вела такую жизнь, что там ей самое место. Даже с родителями не общалась все время, сколько я ее знал. — Разве такое возможно? — я удивляюсь. — Подожди, ты опять водишь меня за нос. Как это связано с тем, что ты приехал? — Наконец ты задаёшь правильные вопросы, детка, — широко улыбается. — Это письмо было предназначено мне, и именно оно заставило меня приехать. Когда мы познакомились с ней, то были сильно пьяны, и я, по непонятной мне до сих пор причине, решил рассказать ей о своей первой любви. Очень грустная история, сейчас не о ней. Дело в том, что она подняла ее на смех, а что я делаю с женщинами, которые пытаются надо мной смеяться, ты уже знаешь. — Ты отвлекаешься, — говорю делано серьезным тоном. — Да-да, прости, — давит ухмылку. — В общем, в письме она сказала мне, что ошибалась тогда и что, если встречаешь человека, который тебе небезразличен, нужно попробовать быть с ним рядом, даже если тому мешают обстоятельства. Может, во мне тогда говорил запой, но первое, что я сделал — это позвонил Петрополусу. Он сказал, что ты уехала к Бьянке и выяснил у нее адрес. Ночью я отоспался и прилетел. — Твоя мертвая жена свела нас дважды, ты понимаешь? — я смеюсь. — За что ты желаешь ей изнасилования чертями? — О, ей это понравится, поверь! — смеется в ответ. — Она их до повторной смерти затрахает. Я смеюсь сильнее и наклоняюсь ближе к нему. Он приобнимает меня одной рукой и целует в макушку в ухмылке. — Ты все еще согласна жить с безнадежным романтиком? — несмело спрашивает он. Я поднимаю голову и пристально смотрю ему в глаза: — Определенно да, — говорю, широко улыбаясь. Еще один шанс моей истории для одинокой счастливой старости я даю с удовольствием. А кто его знает, может, моя старость и не будет одинокой? Я точно обещаю над этим постараться.