Все когда-то происходит впервые. Впервые я изменила мужу. Впервые случился промах моей интуиции. Впервые я чувствую себя использованной. Если у этой жизни есть дно, то я точно сейчас на нем. Потому что не ощущаю ничего, кроме отвращения к самой себе. Такого никогда не было.
— Пошел вон! — гневно выпаливаю, почти срываясь на крик.
Он бросает короткий взгляд на прощание. Одобряюще моргает, чуть улыбнувшись, и закрывает за собой дверь.
Жду какое-то время сжав кулаки, а затем рассержено вскрикиваю, запрокинув голову. Ярость в моей душе смешивается с беспомощностью. Я даже не в заднице, потому что оттуда есть выход. Я в гребаной безысходности.
К черту. Быстро поднимаюсь наверх и снова впрыгиваю в беговые легинсы. Мне нечем дышать здесь. Я ненавижу этот дом. Здесь случилось все то, что сделало мою жизнь настоящим дерьмом. Здесь я жила восемь лет с мужчиной, который казался мне очень надежным, даже не подозревая, что он ложится в нашу постель после того, как только что поимел истеричную блондинку. Здесь же я ему изменила. С мужчиной, которого не собиралась впускать в свою душу. Сука. Он теперь там.
Вылетаю из дома на полной скорости. Подальше отсюда. Подальше от места, где мне было фальшиво хорошо. Сначала по собственной воле, а потом будучи одураченной. Идиотка. Самая настоящая идиотка. Как ты могла не замечать. Да плевать! Как ты могла поддаться. Чему? Обаянию? Нет, оно точно отсутствует. Он был засранцем с самой первой встречи. С первого взгляда своих предательски красивых глаз. Дерьмо, Аддамс, забудь! Все, абсолютно все, было ложью. Кромешной подставой. Тебя облапошили. Поимели во всех смыслах.
Ладно, я и сама хороша. Я это позволила. Дала добро. Как он это сделал? Что он мне сказал? Я ведь не собиралась сдаваться? Во имя мертвых, да тебя хватило всего на два дня! Кого ты обманываешь?
Барклай сталкивается со мной на окраине квартала. На улице уже совершено темно. Я все еще бегаю. Истерически бегаю вдоль усеянных огнями домов уже час, а может и два. Я не знаю. Я в абсолютной прострации.
— Хэллс, какого черта произошло?! — встревоженно вопит Бьянка, хватая меня за плечи.
Сгибаюсь пополам в попытке отдышаться. Хриплю, стараясь захватить как можно больше воздуха в легкие, но его не хватает. Его катастрофически мало на этой гребаной улице и в этой гребаной Вселенной. Я ненавижу его. Я ненавижу себя.
— Петрополус высадил меня прямо посреди улицы! — Барклай все так же встревожена. — Ему позвонил Торп, и он унесся, как сумасшедший. Что у вас произошло?
— Он признался, — на громком выдохе выпаливаю я и резко выпрямляюсь.
К горлу подкатывает ком воспоминаний, но я резко сглатываю. Плакать я точно не собираюсь. Мне безумно жарко.
Сгребаю ладошкой снег на огромном сугробе и размазываю его по лицу. Холодок чувствуется буквально секунду, пока кристаллики не плавятся о мою горячую кожу.
— Он член «Беладонны», — продолжаю я, наблюдая за растерянным лицом подруги. — Он меня одурачил. Обвел вокруг пальца, — всхлипываю на каждой фразе.
— Подожди, успокойся, — выставляет руки перед собой. — Давай по-порядку. Он член «Беладонны», допустим. Как это связано с тобой? Подожди…
— Он не должен был допустить, чтобы я нашла ее раньше, чем будет совершено убийство, — еще раз протираю лицо снегом. — Он отвлекал меня от расследования, понимаешь?
— Дерьмо! — рассержено выплевывает Бьянка. — Каков сукин сын! Не трогай снег, ты заболеешь. Пойдем домой, и ты примешь душ.
— Сначала мы купим выпить, — выдохнув, говорю я.
— У меня есть, — Барклай показывает из сумки горлышко бутылки вина. — Мы собирались продолжить вечер в отеле, но звонок этого козла обломал мне прощальный секс.
Глубоко киваю с растерянной усмешкой, и мы идем в сторону дома. Я от него точно избавлюсь, даже не сомневайтесь. Вернусь жить в квартиру, как всегда и хотела. Хотела? Нет, тогда не хотела, просто не придавала значения. Но теперь точно уверена, что хочу.
Мы добираемся до дома, и я долго ищу ключи в карманах куртки. Я не помню, как закрывала дверь, и не помню, куда их положила. Это максимальная степень растерянности для меня. У меня почти начинается паника, и я толкаю дверь, предполагая, что вообще ее не закрывала. Но в ту же секунду подруга раздосадованно вздыхает, с навыком полицейского обыска хлопает ладонью по моим карманам и извлекает ключ. Я закатываю глаза от своего идиотизма.
Иду в душ, пока подруга открывает вино и собирает на разделочную доску закуски. Чипсов в этот раз у нас нет. Придется как взрослым закусывать вино сыром и оливками. Это грустно. Мне хочется снова поймать ощущение безмятежности студенчества, но выбора у нас нет. Да и хватит уже цепляться за воспоминания.
— Это какой-то редкий итальянский сорт, — Барклай крутит на столе бутылку, поворачивая контрэтикеткой.
— Альянико, — я закатываю глаза. — Смородина, какао и гвоздика. Неужели ты не чувствуешь?
Да, кажется, я забыла вам рассказать, что неплохо разбираюсь в винах. Как-то нам с вами было не до этого.
На втором курсе мы с Бьянкой вели активную социальную жизнь. На самом деле, она, по сути, не давала мне скатиться в депрессию. И это было увлекательно, потому что тогда мы многому научились. В частности, посещали курсы сомелье. Не скажу, что я великий знаток, но итальянские автохтоны отличу из тысячи. Может, из-за того, что вел наши курсы обаятельный итальянец, а может, по причине моей необъяснимой любови к исторической родине бесконтрольной жестикуляции. Почему, кстати, я никогда не была там?
— Ты же знаешь, что я смотрела только на Марио и ни черта не слушала! — смеется подруга. — Вспомни, как сексуально он держал бокал за ножку. У него будто руки художника… — прикрывает рот ладонью. — Твою мать, прости.
— Не ст
оит, — я откидываюсь на подлокотник дивана и ставлю бокал на живот. — Не собираюсь страдать по нему. Позвоню завтра Юджину и все расскажу. Думаю, они смогут задержать его, как соучастника преступления.
— Ты готова быть свидетелем? — Барклай округляет глаза. — Хэллс, ты уверена, что это хорошая идея? На тебе ведь лица нет.
— Мне уже не восемнадцать, Би — вздыхаю. — Я в состоянии пережить это.
— Но тебя это тронуло, — начинает подруга.
— Барклай, заткнись, — презрительно фыркаю, перебивая. — Мы не обсуждали, что будем честны друг с другом. Это не романтическая история любви, где меня внезапно предали. Я тоже ему врала с самого первого дня.
— Да, вы оба просто заврались, — сожалеюще поджимает губы. — И оба не поняли, что это перешло в нечто большее.
— Хватит, — грустно усмехаюсь. — Он трахал меня ради дела. Не надо выдумывать, что я ему не безразлична.
— Хэллс, должно быть, ты забываешь, что я неплохой психолог, — подруга ехидно вскидывает бровь. — То, как он смотрел на тебя тогда — это не только про секс.
— Да ты его видела не больше часа, — растерянно машу головой. — Когда ты успела заметить? Все твое внимание перехватил Петрополус.
— Это даже обидно, подруга, — поднимает брови. — Неужели ты думаешь, что я и вправду увлеклась этим пижоном, который с порога был готов меня трахнуть?
— Сыграла ты очень красочно, — усмехаюсь. — Смотри не встрянь в ту же задницу, в которой нахожусь теперь я. Я тоже думала, что это все несерьезно.
— Я в еще большей заднице, к сожалению, — вздыхает и делает два хороших глотка. — Я все еще люблю мудака Уокера, — опускает глаза, взбалтывая вино. — Блядское сердце. Зачем нам вообще нужно все это дерьмо со вторым человеком? Почему люди не могут быть счастливы поодиночке?
— Могут, я думаю, — отстраненно говорю и отпиваю. — Я точно буду. Ни брак, ни отношения больше к черту мне не сдались. Продам этот гребаный дом и встречу счастливую старость в Италии.
— Тебе всего тридцать, — смеется.
— Двадцать девять, вообще-то, — пытаюсь изобразить обиду.
— Тем более, Хэллс, о старости думать пока рано, — тепло улыбается. — У тебя все получится. Ты точно будешь счастлива с кем-то, кто не убивает собственных жен.
— Он ее не убивал. Всего лишь отвлекал меня от расследования, — во рту становится горько, и я запиваю это двумя большими глотками, но не помогает.
Между ребер что-то сжимается. Тянет невообразимой тоской, когда я вспоминаю, как засыпала в его объятиях. Нет, тогда я не врала. Мне было действительно хорошо. Зачем я сказала ему, что сыграла нежность? Наверное, хотела убедить в этом себя. Но я вру себе, пожалуй, все двадцать девять лет и не могу больше. Я разочарована, что все закончилось так.
Закусываю губу и громко выдыхаю. Глаза начинает жечь. Нет, я не собираюсь плакать. Точно не собираюсь. Не из-за него.
— Иди обниму тебя, дорогая, — подруга раскидывает руки. — Все дерьмо пройдёт, я точно знаю.
Я медленно поднимаюсь и ставлю бокал на стол. Поддержка Бьянки — это то, что мне точно подарил
Иисус, в которого верит Тайлер, возможно, за какие-то подвиги в прошлых жизнях. Может, я спасала котят от утопления, а может, никчемных людишек, кто знает. Но похлопывание по спине наманикюренными пальцами действует на меня успокаивающе.
— Все будет хорошо, Хэллс, — говорит она, прижимая меня крепче. — Ты точно справишься с этим и еще встретишь достойного мужика.
— Даже не стану пробовать, — бурчу я, отстраняясь. — Я зарекалась не вступать в это дерьмо после Галпина, а теперь и подавно. Какой надо быть идиоткой, чтобы позволить какому-то лживому нахалу пролезть в свою голову? Все, давай не будем об этом, — я разочарованно вздыхаю и берусь за бокал.
— Может, полетишь завтра со мной? — Барклай пытается говорить весело. — Отвлечешься, хотела сказать, посмотришь Рождественский Лос-Анджелес, — смеется. — Но можем просто устроить алкотрип по барам. Помнишь, мы хотели?
— В двадцать, Би, — усмехаюсь в ответ. — Думаешь, мы сейчас выдержим пить всю ночь? Я в себе сильно сомневаюсь.
— Мы хотя бы попробуем! — возмущается. — Когда мы это сделаем, если не сейчас?
— Ладно, я об этом подумаю, но точно не завтра, — улыбаюсь. — Нужно вернуть дело Джеферсону. Мой первый висяк, представляешь?
— Не станешь искать ее труп? — тон подруги излучает неловкость.
— Не хочу больше ни видеть, ни слышать эту фамилию, — опрокидываю в себя остатки вина. — Пошли спать, иначе ты проспишь самолет.
Остатки итальянского автохтона отправляются встречать свою смерть в холодильнике, рядом с нетронутыми сыром и оливками. Вино должно было привычно расслабить голову, но вместо этого я погружаюсь в еще большее уныние. Мои неблизкие отношения с алкоголем работают против меня. Как и все в этой жизни. Поэтому я ворочаюсь в кровати до глубокой ночи, прокручивая в голове его последние слова. И вся та тирада про желание лишь переспать меркнет рядом с одной фразой.
Мне было хорошо с тобой, если честно.
Накрываю голову подушкой и с силой зажимаю ею ухо, чтобы перестать слышать это. Голос в моей голове, я это знаю. И не представляю, как от него избавиться. Где я оступилась? В какой момент он начал для меня что-то значить?
На прикроватной тумбочке начинает вибрировать мобильный. Сердце почему-то пропускает удар. Успокойся, Аддамс, он тебе не позвонит больше. От этой мысли становится только хуже, и я гневно бросаю подушку в сторону, поднимаясь на кровати.
— Мам? — растерянно отвечаю в трубку.
— Дорогая, прости за поздний звонок, — по обыкновению ровно пытается говорить Мортиша. — Мне приснился странный сон. Как ты?
— Когда ты наконец признаешься, что у тебя происходят видения? — разочарованно спрашиваю я. Мне врет даже собственная мать.
— Моя милая гадючка, ты знаешь ответ на этот вопрос, — мать улыбается в голос. — Расскажи, что случилось?
Градус, бегущий по крови, подмывает рассказать матери всё, что произошло со мной в последнее время, но я вовремя останавливаю себя. Не за чем разочаровывать престарелую женщину тем, что ее дочь непроходимая идиотка. Договариваюсь с собой, что часть правды ей все же стоит знать. Рано или поздно я должна рассказать.
— Я подала на развод, — выдыхаю, прикрыв глаза. — Этот брак изначально был ошибкой… Ты была права, когда говорила, что без любви счастливой семьи не построить.
— Я говорила иначе, дорогая, — Мортиша вздыхает. — Я лишь хотела, чтобы ты не торопилась с замужеством.
— Когда-нибудь я начну тебя слышать правильно, — грустно усмехаюсь.
— Не хочу знать, что стало причиной, — многозначительно начинает она.
— Не прикидывайся, мам, — улыбаюсь. — Ты все знаешь и без меня, — зачем мы играем в эту игру, я не понимаю.
— Держись, — голос звучит уверенно. — Ты с этим справишься. Если захочешь поговорить, знай, что я всегда тебя выслушаю.
— Я знаю, да, — откидываю голову на спинку кровати. — Приеду к вам после Нового года, как обычно. Передавай привет отцу.
— Люблю тебя, Уэнсдей, — тихо говорит мать и быстро завершает звонок.
Я засыпаю, пытаясь вспомнить, сколько раз в жизни я произносила эти слова. Пожалуй, единожды Кенту. Когда мы сидели после матча на пустом стадионе школы. Победа нашей команды была отмечена дешевым пивом, и самым захмелевшим был, конечно же, капитан. Пользуясь его состоянием, я выдавила из себя шепот сквозь поцелуй. Больше повторить этого не удалось, потому что уже через несколько дней он огорошил меня новостью, которая разделила мою жизнь на «до» и «после».
Галпину я всегда говорила емкое: «Я тоже», а всем остальным: «Это взаимно». Говорить вслух о чувствах для меня, оказывается, страшно. Только сейчас я понимаю, что избегала этого, потому что боялась, что все может снова резко закончиться. Пожалуй, мне тоже пора обратиться к психологу, как это делает Торп…
Не произноси его фамилию, Аддамс! Прекрати себя истязать! Не смей даже больше думать!
Кажется, я только успеваю это подумать, как просыпаюсь от шума кофемашины внизу. Новый день обещает быть бесконечно длинным, и я должна наполнить его кучей дел, чтобы не было времени думать. Поднимаюсь с кровати и иду ванную.
От глупости меня только суета спасет. Все то короткое время, что мне удалось поспать, в голове была лишь единственная мысль: я хочу снова услышать его голос. А знаете, что еще интересно? Настолько, что даже смешно. Теперь я узн
аю его сосредоточенный кашель из тысяч других. Даже если он зазвучит в толпе. Или я услышу его из окна. Идиотка. Ты не услышишь его больше никогда. А если вдруг и удастся, то единственное, что должна будешь сделать — бежать как можно дальше.
Смотрю на свое отражение с зубной щеткой во рту и обреченно прикрываю глаза. Мне должно было стать лучше сегодня, но, похоже, произошло совсем наоборот. Опять этот бред в моей голове. Гребаный ад.
Бросаю в стакан щетку и спускаюсь на кухню. Бьянка мечется у плиты, подбрасывая блинчики. Ее коронное блюдо. Она его готовит всегда, когда хочет прогнать тоску. И, видимо, надеется, что этот способ поможет и мне.
Мы завтракаем, договариваясь, что я закончу с делом Вивьен, а также выясню, что там с разводом, и сразу же приеду.
Подруга широко улыбается, пока водитель такси заталкивает в багажник ее чемодан.
— Мы справимся, Хэллс, — поднимает кулак в победном жесте и садится на заднее сиденье авто.
Как только я закрываю входную дверь, я понимаю, что ненавижу этот пустой дом еще больше. Поэтому быстро собираюсь и покидаю его.
По дороге в участок звоню Оттингеру и сообщаю всю имеющуюся информацию. Юджин, перебиваемый громким детским плачем, обреченно благодарит меня за помощь и обещает разобраться со всем этим завтра же. Несмело уточняет, готова ли я выступить свидетелем и подтвердить услышанное от Торпа, на что я уверено соглашаюсь. Хотя сердце сжимается так же, как и пальцы на оплетке руля.
Заезжаю в офис, чтобы забрать документы по делу. В приемной обнаруживаю картину на полу, под зеркалом. Гребаная Лили не забрала ее домой. Я точно теперь уволю ее за это.
Подхожу ближе и поднимаю ее. В голове сам собой всплывает разговор о дерьме, что называют искусством. А конкретно о том, что значит эта мазня в моих руках. Да, это похоже на предвкушение. Желтое пятно в центре, перебиваемое красными мазками, чем-то походит на внутренний огонь, который разгорается в темном сознании. Гребаный Ад, когда я вдруг стала излагать такие метафоры?
Поднимаю глаза в зеркало перед собой и вздыхаю. На меня смотрит другая женщина. Абсолютно растерянная. Она еще неприятнее чем та, с которой мы познакомились после измены Галпина. Эта женщина тешит надежду, что все не так плохо, как кажется. Не обнадеживай себя, дорогая, из этой задницы нет никакого выхода. Единственное, что ты можешь сделать — просто забыть.
Ставлю картину обратно, лицевой стороной к стене. Если мысль об увольнении Лили укоренится, то это будет ее компенсацией за два года тяжелой работы со мной. Быстро собираю все папки и покидаю офис.
Приезжаю в участок и возвращаю вещдоки на законное место. В злополучном отделе, к счастью, сегодня на смене Роуэн Ласлоу, а не любовница моего муженька. Чудаковатый парнишка с ингалятором тут всех пугает своей зловещей улыбкой, а мне он даже нравится. Он в очередной раз рассказывает мне про свою неугомонную мать, которая надеется его с кем-нибудь свести, пока я заполняю документы возврата. В шутку бросаю, что ему стоит познакомиться с моей помощницей. Он умоляет оставить ее телефон, и я соглашаюсь. Чем черт не шутит, вдруг два этих отчаявшихся создания найдут свое счастье друг в друге.
Этот дерьмовый день продолжается громким спором с начальником полиции. Он возмущается оскорбленной чести полицейского в лице его подчиненного и моего пока еще мужа по совместительству. Я в ответ разношу его в пух и прах за длинный язык, благодаря которому сплетни Галпина о моих похождениях донеслись до окружной прокуратуры. Джеферсон почти брызжет слюной, пытаясь оправдаться, но я понимаю, что мне все равно. Предательства я не терплю. И теперь абсолютно не важно, заявит ли Галпин на Торпа. Обвинение в причинении тяжких телесных будет точно меньшим из его проблем, учитывая то, что планирует сделать с ним Оттингер.
Наша встреча заканчивается тем, что я сообщаю о снятии с себя обязательств помогать ему в сложных делах. Уилл, переваливаясь с боку на бок, пытается бежать за мной с просьбами передумать, пока я покидаю его кабинет, громко хлопнув дверью на прощание.
Рабочий день почти окончен и последнее, что мне осталось сделать — это доехать до муниципалитета. Чертовы бюрократы не знакомы с современными технологиями, и выяснить статус рассмотрения моего заявления можно только лично. Надеюсь, за час до закрытия я успею получить информацию.
— На какой черт мы должны посещать семейного психолога?! — рассержено смотрю на престарелую женщину за стойкой.
— Мисс, — вздыхает она. — Если бы Вы только знали, сколько раз в день я слышу этот вопрос.
— Мне все равно! — я все так же зла. — Я указала, что причина для развода — измена. Разве это не является веским основанием, чтобы оформить бумаги без посещения выскочек, что считают себя умнее других?
— Мисс Торнхилл — прекрасный психолог, мисс, — с гордостью говорит женщина. — В свое время она спасла брак моей дочери.
Я округляю глаза и сжимаю губы. Я готова убить эту старую идиотку.
— Сожалею, но таковы правила, — пожимает плечами.
Выношусь из здания, спотыкаясь на каблуках. Срочно нужно ехать домой и идти на гребаную пробежку.
По дороге звоню Бьянке и сообщаю новости. Мы совместно решаем, что нет смысла ждать и стоит взять билет на послезавтра. Сразу после сеанса вытряхивания грязного белья моей недосемьи перед совершенно незнакомой женщиной. Новый год я, к сожалению, встречу еще замужней. Без долгов перед собой не обойдется.
Как только я переступаю порог дома, меня снова накрывает. Я всегда любила одиночество, но сейчас оно действует на меня удушающе. Бежать. Срочно бежать.
Совершаю привычные манипуляции с легинсами и чуть не падаю с лестницы, пока бегу к шкафу с верхней одеждой. Пальцы дрожат, пока я пытаюсь снять куртку с крючка, и она падает на дно шкафа. Дерьмо, я задержусь здесь на пять секунд дольше, чем планировала.
Сгибаю колени, чтобы подхватить куртку и испугано вдыхаю. На дне шкафа лежит пачка сигарет. Видимо, выпала, когда он нервно доставал куртку перед уходом.
Прикасаюсь кончиком пальца к бумажной поверхности и долго, прерывисто выдыхаю. Приземляюсь на задницу и свожу руки на согнутых коленях, продолжая испепелять пачку взглядом. Неожиданно для себя шмыгаю. Нет, Аддамс, гребаное дерьмо! Никаких слез, ты меня слышишь?!
Стискиваю зубы и, быстро хватая куртку, вылетаю из дома. Бегу, глубоко вдыхая ртом. Это неправильно для пробежки, но я не могу сейчас соблюдать правила. Я должна остановить свое желание сесть прямо посреди улицы и разрыдаться, как школьница.
Дыхание быстро сбивается, и я замедляю ход, пытаясь отдышаться. Ноги подкрашиваются, голова гудит. Ненавижу все то, что со мной происходит. Ненавижу эту чертову жизнь. Силы заканчиваются в конце улицы. Прямо там, куда сегодня утром сгребли два огромных сугроба снега. Я падаю спиной в один из них и сверлю пустым взглядом потемневшее небо.
Что с тобой, Аддамс? Где ты? Где женщина, не питающая ничего к этому миру, кроме всех оттенков отвращения? Почему все отвращение сейчас только к себе самой?
Прикрываю глаза, понимая что подступили слезы. Дерьмо. Я сорвалась. Никогда себе этого не прощу. Поднимайся с места и меняй свою жизнь. Хватит плыть по течению. У тебя много дел: купить билет на самолет, собрать вещи, выбросить кучу продуктов перед отъездом.
Резко встаю и проваливаюсь рукой в сугроб в попытке удержать равновесие. Холод от снега попавшего под рукав отрезвляет. Я могу идти дальше. Я должна.
Возвращаюсь домой, еле волоча ноги. Бросаю куртку на пороге и падаю на диван.
Поворачиваю голову ближе к обивке и прикрываю глаза. Быстрее бы закончился этот дерьмовый день. Опускаю нос ниже, надеясь уснуть. Но не судьба. Дорогая обивка, которую уговаривал меня выбрать Галпин, имеет один весомый недостаток — она впитывает в себя запахи, которые выветриваются несколько дней. Я ненавидела это всё время, ровно до этой минуты. Гребаный диван пахнет парфюмом Торпа.
Мне конец. Я больше не могу это выносить. Поэтому утыкаюсь носом в мягкую поверхность и всхлипываю, зажмурив глаза. Я обязательно возненавижу себя за то, что поддалась слабости, но позже. Сейчас мне просто нужно прорыдаться. Избавиться от ощущения всего этого дерьма внутри, что как в фильме на ускоренной перемотке случилось со мной за считанные дни.
Поджимаю к груди коленки, и в голос выдыхаю, сворачиваясь клубком. В последний раз я так плакала после того злосчастного разговора с Кентом. Больше ничего и никогда меня столь сильно не расстраивало. Мой максимум до сегодняшнего дня — пара слезинок при резке лука для приготовления ужина проклятому муженьку.
Гребаный мозг снова складывает ассоциативный ряд: ужин — кухонный стол — первый секс с Торпом. Дерьмо. Все полетело к чертям именно тогда. Я сама во всем виновата. И только я. Сразу было ясно, что он замешан. Даже недоумок Галпин об этом сказал. Но я не услышала его, как и всегда.
Стираю слезы с щеки тыльной стороной ладони и опускаю подбородок к ключицам. Хватит, Аддамс. Правда, достаточно. Ты уже ничего не изменишь. Стоило закончить все после той пьянки, где ты, сверкая голой грудью, заставила его кончить и получила первые данные. Нужно было привлечь других людей, поискать других знакомых Ньюмана, а лучше сразу позвонить Оттингеру. Святые приспешники, откуда же мне было знать, что все не так просто и окружная прокуратура может помочь. Я думала, это очередное нелепое дело с призраком, который, как правило, в последние минуты перед уходом вспоминает какое-то дерьмо. То попросить прощение, то посмотреть на того, кого любил. Черт, почему мы даже будучи мертвыми продолжаем думать о ком-то? Неужели нельзя просто жить для себя?
Прекрати, Аддамс, остановись. Ты всегда была сильной. Ты вывезешь на себе это всё. Ты уже это делала. Тогда чувства разгорались долго, а сейчас твое разбитое сердце, видимо, решило использовать последний шанс в этой жизни. Как иначе объяснить, что всего за несколько дней этот человек, которого ты бы точно обошла десятой дорогой при любом другом стечении обстоятельств, сейчас заполняет все мысли. И это действует словно яд. С каждой минутой мне становится только хуже. С каждой гребаной секундой горло сжимается только сильнее.
Из потока всхлипов меня вырывает сирена на улице. В громкоговоритель оповещают об ожидании сильнейшего снегопада этой ночью и рекомендуют не покидать свои жилища. Все против меня, это точно. Теперь я не смогу выйти из дома, чтобы в очередной раз попытаться убежать от себя.
Усаживаюсь на диван и бесцельно пялюсь в стену напротив. Сознание будто выключает. Я не понимаю, где я и сколько прошло времени. Я бы смотрела в одну точку до конца своих дней. Это точно безопаснее, чем пробовать жить.
Все, Аддамс, соберись. Разводись, продавай дом и уезжай в гребаную Италию. Хотя бы на время. Подальше отсюда. Подальше от этого города, где тебя обманули. Причем самым банальным образом. Просто воспользовались несложившейся интимной жизнью в семье.
Во имя мертвых, да Галпин не так уж и плох в постели. Он правда старался доставить мне удовольствие, просто я к нему ничего не чувствовала. Поэтому от раза к разу пыталась быть грубее, в попытке найти внутри себя хоть каплю эмоций. Но не находила и списывала это на то, что мы просто не подходим друг другу.
Я профессионально обманываю себя много лет. С чего вдруг меня удивляет, что это делают еще и другие?
Прикрываю глаза и опускаю голову. Все. Вставай. Бери телефон и покупай билет на самолет. Завтра сходишь к гребаному семейному психологу и улетишь к подруге. Алкотрип — не такая уж и плохая идея. Может, встретишь там симпатичного парня и переспишь с ним прямо в туалете бара. Терять тебе все равно больше нечего, а история окончательного грехопадения в собственных глазах может заставит забыть о гребаных чувствах к Торпу.
Беру в руки телефон и открываю сайт авиакомпании. Все в своей жизни я выбираю не по совести, пора бы уже начать. Подходящий билет находится быстро. Покупаю в два клика, по памяти вводя паспортные данные. Всегда гордилась тем, что умею запоминать все, что нужно, и впервые жалею об этой своей способности. Потому что не представляю, как вытравить из себя все те моменты, от которых прямо сейчас сжимается сердце.
Обреченно поднимаюсь с дивана и иду в душ. Нужно как-то жить дальше. Заставить себя это сделать. Я сказала подруге, что в состоянии пережить это, а значит должна сдержать обещание. Я не могу обмануть человека, который так верит меня.
***
Утро начинается с головной боли. Рыдания подействовали на мой возрастной мозг отрицательно. Он буквально хочет покинуть черепную коробку.
Быстро бросаю в чемодан все необходимое для поездки и собираюсь к психологу. Завтракать не хочется. Даже кофе пить я не хочу, хотя обычно не представляю себе утра без него. Но сегодня мне просто нужно продержаться до конца дня, чтобы сесть в самолет.
Два простых дела: встреча с муженьком и Юджином. И я буду свободна до начала января, когда обещала приехать к родителям.
В забытие приезжаю в кабинет мисс Торнхилл. Рыжеволосая миниатюрная женщина средних лет пока не вызывает отторжения. Разве что слегка раздражает, как она то и дело поправляет огромные очки на носу.
Галпин опаздывает. Как и всегда. Во имя мертвых, десять лет рядом со мной так и не научили его быть пунктуальным. Хотя, кого я обманываю, я и не пыталась принять в этом участие.
Он проходит в кабинет, сообщая, что получил предупреждение о встрече лишь рано утром и не успел распланировать время. Ну да, все как обычно, Тимбо, все вокруг виноваты, а ты ни при чем.
С порога прыснуть ядом мешает разве что его, мягко скажем, неприглядный вид. Нос распух на половину лица, под глазами слабые синяки. Он постоянно шмыгает и касается пальцами кончика носа, дергая бровями от вспышек боли. Полагаю, смещение было критическим. Мне его даже немного жаль.
Галпин не удостаивает меня взглядом и молча садится на диван рядом. Пытается широко улыбаться психологу, но это явно причиняет ему дискомфорт.
— Полагаю, вам известно, для чего вы здесь, мистер и миссис… — Торнхилл наклоняет голову к бумагам.
— У нас разные фамилии, — быстро говорю я, пока рыжеволосая идиотка пытается отыскать, как нас зовут.
— Мисс Торнхилл, мы знаем, что по законам штата мы обязаны посетить семейного психолога прежде, чем нас разведут, — гребаная любезность Галпина снова в деле. — Мы готовы обсудить с Вами нашу семейную жизнь. Задавайте, пожалуйста, свои вопросы.
— Благодарю, мистер Галпин, — поправляет очки. — Мисс Аддамс, к Вам, как к инициатору, мой первый вопрос. Какова была причина?
— Измена, Вы же и так это прочитали, — ровно отвечаю я.
— Отмечу, что измена была обоюдной, — муженек театрально вздыхает. — Это моя вина, доктор. Я был невнимателен.
Во имя мертвых, Галпин. Все мы знаем этот прием. Перетянуть на себя одеяло, чтобы получить каплю внимания хотя бы по причине жалости. Невозможно мерзкий тип, как я жила с тобой столько лет?
Я чувствую, как по пояснице пробегает волна мурашек от раздражения. Я хочу покончить с этим разговором как можно быстрее, поэтому иду в наступление:
— Мой муж изменял мне год, — стараюсь говорить ровным тоном. — Я сделала это лишь единожды. Второго раза не произошло, потому что в мой дом среди ночи ворвался в стельку пьяный мистер Галпин и требовал праздничный секс. Если бы там не оказалось моего любовника, я рисковала быть изнасилованной собственным мужем.
— Что? — муженек округляет глаза, поворачиваясь ко мне. — Откуда ты…
— Мистер Галпин, — перебивает психолог. — Какие эмоции…
— Ее любовник сломал мне нос! — обиженого выпаливает Тимбо, переводя взгляд на даму в очках.
— Искренне сожалею, — Торнхилл растерянно улыбается. — Какие эмоции руководили Вами, когда Вы решили отправиться на встречу с женой в таком состоянии?
Галпин растерянно сглатывает и обижено поджимает губы. Снова шмыгает и чуть шипит от боли:
— Обида, — с явным сожалением говорит он.
— Обида? — я удивляюсь и поворачиваюсь к нему. — Ты шутишь?
— Мисс Аддамс, позвольте я, — учтиво кивает Торнхилл, и я, закатывая глаза, откидываюсь на диван. — Мистер Галпин, попробуйте описать, что именно Вас обижало. Полагаю, эта эмоция с Вами не первый год.
— Нет, не первый, — Тайлер складывает руки на груди и, подняв подбородок, смотрит на меня. — Моя жена, доктор, настоящая глыба льда. Я создал для нее все, чтобы она могла похвастаться счастливой семьей. А взамен не был удостоен и небольшой благодарности.
— Что, прости? — я сосредоточенно свожу брови и смотрю на него. — Доктор, уточните у мистера Галпина, какой благодарности он ожидал в ответ? На мой взгляд, рождественские поездки к его родителям компенсируют все.
— Мисс Аддамс, не хотите кофе? — чуть с нажимом говорит рыжеволосая. — На столике есть все необходимое, — указывает на столик в углу. — Мистер Галпин, прошу Вас, продолжайте.
Я с недовольством закатываю глаза и поднимаюсь с места. Да, возможно, кофе будет не лишним. Подхожу к столику и высыпаю пакетик в бумажный стакан, краем глаза наблюдая за продолжением разговора.
— Мы десять лет вместе, — Тайлер смотрит с обидой. — Я долгие годы был самым лучшим мужем.
Святые приспешники, ну кто тебя похвалит, если не ты сам? Хотя, ладно, претензий к нему действительно не было. Он правда делал все, что возможно. Просто мне это было ни черта не нужно.
— Это прекрасно, что же произошло? — психолог смотрит на него с пониманием.
— Я хотел, чтобы моя жена любила меня по-настоящему, — Галпин вздыхает. — Но вместо этого получал лишь равнодушие.
— Ты знал, на что шел, — веду рукой в сторону, наливая в стаканчик кипяток.
Серьезно, он ведь знал. Я говорила, что брак — это плохая идея. А также никогда не клялась ему в вечной любви. К чему сейчас эта сцена?
— Может быть, — Галпин отводит взгляд. — Я надеялся, что это изменится. Уэнс, чего тебе не хватало, скажи?
— Не вижу смысла теперь обсуждать это, — бросаю на него короткий пустой взгляд.
— Мистер Галпин, мы спросим об этом мисс Аддамс, — перебивает психолог. — Прошу Вас, сосредоточтесь. Ваша жена была холодна, как я понимаю, Вы ей говорили об этом?
— Я пытался, — поджимает губы. — Я привлекал к себе внимание, как только мог.
— А может стоило произнести словами? — я поднимаю бровь.
Во имя мертвых, ты топал ножкой, как маленький. Устраивал свой любимый молчаливый скандал. Зачем мы сейчас говорим об этом, я не понимаю. Все прошло. Он трахнул Синклер, а меня — чертов Торп. Нам никогда уже не спасти этот брак. Все, с этим точно пора заканчивать.
— Простите, доктор, но у меня мало времени, — я возвращаюсь к дивану. — Давайте оставим виноватой меня и наконец разойдемся.
— Развод — ответственность обоих сторон, мисс Аддамс, — кокетливо улыбается Торнхилл. — Мы с вами не ищем крайнего, моя задача — помочь вам все исправить.
— У меня нет желания ничего исправлять, — смотрю на нее пристально. — Наш брак был ошибкой. Нашей совместной ошибкой. У мистера Галпина случились неоправданные ожидания, я же просто потратила годы зря. Но не собираюсь продолжать это делать. Поэтому, будьте добры, дайте нам свое заключение, и мы покончим с этим.
— Мисс Аддамс, не нужно указывать мне, — пытается сделать серьезный взгляд.
— Мисс Торнхил, по закону штата измена является весомой причиной для развода, если я правильно помню, — серьезно, дорогуша, ты не знаешь, кому перечишь. — Поэтому мы с вами разговариваем сейчас безосновательно. Но, при большом желании, я могу найти записи камер видеонаблюдения, на которых будет отчетливо видно, как мой муж тянет в каморку зала вещдоков мисс Энид Синклер. Или она его. Не хочу знать подробностей. А также далее мы увидим, как в эту каморку прихожу я. Весомое доказательство, как Вы считаете?
— Простите, я не знала, что Вы это видели, — смущенно поправляет очки. — Вам есть, что еще сказать, мистер Галпин?
— Пожалуй, да, — муженек выпрямляет спину. — Я хочу сказать, что сожалею, что мисс Аддамс неведомо чувство любви. И что мисс Синклер дает мне то тепло, которого я был лишен все годы брака.
— Прошу тебя, меня сейчас вырвет, — закатываю глаза и отворачиваюсь к столику с оставленным стаканчиком с большим желанием облить кипятком безмозглую кудрявую голову.
— Мистер Галпин, спасибо, — психолог учтиво кивает. — Я рада, что Вы нашли, что искали, — переводит взгляд на меня. — Мисс Аддамс, Вы абсолютно правы, задерживать Вас у меня нет оснований. Я передам заключение в суд и вас разведут в ближайшее время. Надеюсь, Вам тоже удастся встретить свое счастье.
Это все, что я хотела услышать. Про счастье было, конечно, лишнее. К чертям это счастье, я сыта им по горло. Но меня вполне удовлетворяет мысль, что скоро я стану свободной от брачных оков. Поэтому быстро покидаю кабинет и отправляюсь в окружную прокуратуру.
Юджин встречает меня с большой радостью. Лицо помято явным недосыпом. Не знаю, как ему удается совмещать помощь жене с детьми и свою непростую работу. Но я искренне восхищаюсь другом, что ему удалось построить счастливую семью. Мне у него точно стоит поучиться не врать самой себе.
Говорю все, что знаю, смотря в камеру телефона Оттингера, и заполняю необходимые документы. Юджин сообщает, что с ордером на арест Торпа торопиться не будет, а приставит к нему слежку. Возможно, так ему удастся раскрыть логово банды. От всей души желаю ему успеха в завершении дела до того, как к нему доберутся гребаные федералы, и, желая счастливого Нового года, удаляюсь.
До отлета всего четыре часа. Мне пора забрать чемодан из дома и ехать в аэропорт. Почему я не взяла его сразу с собой — загадка. Хотя, кого я обманываю, я его просто забыла. Я, которая не забывает ничего и никогда. Во имя мертвых, Аддамс, я тебя не узнаю.
Гребаный снегопад задерживает рейс на пять часов. Я чертыхаюсь в дверях дома, когда получаю смс от проклятой авиакомпании. Просидеть половину дня в многолюдном аэропорту, где обязательно придется общаться с кучей людей, также коротающих время, мне совсем не хочется. Поэтому я сажусь на диван, бросая пальто на подлокотник и включаю свой ненавистный детективный сериал. Посмотрю пару часов и всё-таки поеду. Кто знает, какие пробки ждут меня по дороге.
На экране в самом начале серии появляется высокий худощавый напарник жирного копа, чьи взгляды на методы допроса так напоминают мои. Я злюсь. У этого актеришки даже глаза такие же зеленые. Дерьмо.
Переключаю вкладку и гуглю сюжет, пытаясь найти информацию в какой серии его наконец убьют. Узнаю, что лишь в конце второго сезона, и вздыхаю. Хотелось бы все-таки знать, что там с судьбой той проститутки. Ладно, плевать, ее тоже, скорее всего, убили. В сериалах на сдачу от бюджета большого кино иных поворотов точно не бывает.
Возвращаюсь к просмотру, переключая сразу на третий сезон. У моего друга теперь новый напарник. Темнокожая женщина среднего возраста с явным лишним весом. Святые приспешники, здесь просто клише на клише. Ладно, плевать, мне просто нужно убить время.
Смотрю пару серий, абсолютно не вникая в сюжет. Мои мысли где-то в другом месте. Или их просто нет, я не знаю. Я чувствую лишь режущий ком в горле. Природу которого даже не могу описать. К черту, давай все-таки поймём, что там происходит на экране.
Темнокожая женщина с аппетитом уплетает бургер за своим рабочим местом, и я вспоминаю, что сегодня не ела. Но голода я не чувствую. Не чувствую ничего, кроме ощущения, что по мне будто проехал каток.
Жирный коп увлекает напарницу на очередной вызов, когда я слышу стук в дверь. Твою мать, кого еще там принесло. Может, Галпин решил еще раз выяснить отношения. Где моя бита, сейчас я разукрашу его лицо еще больше.
Решаю не спешить с увечьями, потому что сил поднять деревянную палку у меня просто нет. Поэтому просто открываю дверь, ожидая услышать очередной нудеж, и удивляюсь.
На пороге стоит никто иной, как Петрополус. В черном пальто с высоким воротником. Удлиненные пряди хаотично разбросаны ветром и слегка припорошены снегом.
Не знаю, какого черта ему нужно, но пропускать его в дом я точно не планирую.
— Уэнс, извини, что без предупреждения, — серьезно начинает Петрополус.
— Что тебе надо? — любезничать я не собираюсь.
— Я хотел поговорить с тобой о Ксавье, — он перекатывается с пятки на носок. — Ты не предложишь мне войти?
— И не подумаю, — складываю руки на груди. — Не вижу повода для обсуждения. Мы с ним все выяснили.
— Да, он мне рассказал, — растерянно опускает глаза. — Дело в том, что это лишь часть правды. Я хочу сказать тебе еще кое-что, и этого не стоит говорить там, где нас могут услышать.
Твою мать, я просто ненавижу такие намеки! Что ты можешь еще сказать мне? Что тоже являешься членом «Беладонны»? Мне уже абсолютно без разницы. Разбирайтесь со всем этим дерьмом без меня. Но любовь к загадкам в очередной раз играет со мной злую шутку. И я недовольно закатываю глаза и пропускаю его в дом.
Он проходит и прямо в пальто садится на диван, и я в снова удивляюсь его воспитанности. Ладно, на диван мне все равно уже плевать, как и на весь этот дом в целом.
— В общем, — Аякс выдыхает. — Я работаю на федералов.
Я округляю глаза. Новость бьет будто обухом по затылку. Я думала, что он член банды, но что федерал…
— Поздравляю, — говорю без эмоций. — Мне эта информация для чего?
— Не только я на них работаю, — многозначительно поднимает брови. — Торп тоже.
Меня пошатывает. Эта информация еще хуже. Я растерянно присаживаюсь на диван, но стараюсь сохранить отстраненный вид.
— Вы прекрасные напарники, полагаю, — пытаюсь выдать сарказм.
— Он мой агент, — ровно говорит Петрополус. — Мы внедрили его в банду, чтобы собрать максимум информации и прикрыть ее.
— Что ж, вам обоим удалось одурачить меня, — я вяло пожимаю плечами. — Хорошие актеры, ваш бы талант да в мирное русло. Но Торп, конечно, разочаровал меня больше. Не думала, что он настолько продажный.
— Он не продажный, к сожалению, — усмехается. — Мне пришлось пойти на многое, чтобы убедить его. Более правдивого человека я не встречал в жизни.
— Но, тем не менее, тебе удалось, — мне становится мерзко внутри. Я хочу завершить этот разговор.
— Я вербовал его год, Аддамс! — восклицает. — Целый гребаный год! Подкладывал ему эту шлюху Вивьен, давил на смерть друга.
— Ты просто ничтожество, — презрительно сжимаю губы. — Чего ты от меня хочешь?
— Он тоже мне так сказал, когда понял, — нервно улыбается. — Сломал мне руку, представляешь? А я ведь умею…
— Мне плевать, — перебиваю. — Не тяни.
— Не лезь в это дело и Оттингеру скажи, — Аякс сожалеюще поджимает губы. — Иначе «Беладонна» снова попытается его убить. Дай нам завершить операцию до конца.
Теперь все становится окончательно ясно. Ксавье внедрили в банду, чтобы уничтожить ее изнутри. Один лишь вопрос: за что пострадала Вивьен. Теперь я понимаю, что они оба имеют к этому отношение, раз Торп сказал, что не должен был допустить, чтобы я добралась до нее раньше, чем ее не станет. Видимо, это было частью их плана. Но для чего?
— Вы знали, что Вивьен убьют? — прищуриваю глаза.
— Мы это подстроили. Раз в шесть лет они убивают адепта. Сейчас должен был кто-то умереть, поэтому мы пожертвовали Вивьен.
— Поясни, — мне правда не понятно до конца для чего они убивают своих.
— Им нужна свежая кровь, — сцепляет пальцы в замок на колене. — Адептов должно быть тринадцать. Ньюман покончил с собой, на его место пришла Вивьен. Все это время я собирал на нее компромат. Благо она была настолько тупа, что не замечала этого. Ксавье передал их главному папку с информацией, и они решили, что это знак дьявола. Поэтому ее убийство стало неизбежным.
Меня прошибает током. Все теперь встает на места. Если адептов должно быть тринадцать, то на место Вивьен должна быть замена. А кто, как не тот, кто принёс информацию, станет отличным для них кандидатом.
— Ксавье станет тринадцатым адептом? — смотрю на него устало. Ответ очевиден, но я должна уточнить.
— Да, — вздыхает. — Завтра его посвятят, и он станет одним из проповедников. У него будет доступ абсолютно ко всей информации, и мы сможем накрыть эту банду.
— Почему завтра? — я хмурю брови.
— Двадцать девятое, — Аякс смотрит с непониманием. — Девять — перевернутая шестерка, одиннадцать — это дух просвещения, два — это…
Во имя мертвых, Аддамс, а не плевать ли уже? Хорошо, он не совсем такой плохой, как ты думала. У него есть благая миссия, но это не отменяет того, что он спал с тобой ради дела. Оказывается, теперь не по указке «Беладонны», а по совместному с Петрополусом плану. Но сути это никак не меняет.
— К черту, — перебиваю. — Зачем ты пришел? Сказать мне об этом? Спасибо, я все поняла. Можешь проваливать, — киваю на дверь.
— Уэнс, подожди, — выставляет руку. — Я пришел не за этим на самом деле. Ему плохо. Он не говорит со мной и не выходит из дома все эти дни. Только пьет и рисует. Я боюсь за него, он мой единственный друг.
— Как нелепо звучит, Петрополус, — я расплываюсь в отвращении. — Очередной раз пытаешься меня обмануть, для чего?
— Я мудак, не спорю, — кивает. — И все это случилось из-за меня. Но он правда мой друг. У меня никого ближе нет, и мне тяжело видеть его таким.
— Я тебе не верю, — смотрю на него с отвращением. — Ни единому слову. Ты просто хочешь, чтобы он вышел из дома и пошел на это чертово посвящение. Так ты беспокоишься о друге? Так, что готов отдать его в руки каким-то сатанистам?
— Это дело моей жизни, Уэнс, — гордо поднимает подбородок. — Я веду их шесть лет. Я их всей душой ненавижу и хочу заставить страдать. Если он не придет туда, все, что я делал все эти годы, просто пойдет прахом. Я прошу тебя, поговори с ним.
— И не подумаю, — отворачиваюсь и тоже поднимаю подбородок. — Он достаточно сказал мне в последнюю встречу.
— Черт, да что с вами, женщинами, не так? — возмущается, сдвинув брови. — Он же пришел к тебе с этой гребаной свининой, он ее никому не готовит, кроме себя! — смотрит на меня с пристально. — Неужели ты не поняла это сразу? Аддамс, ты же детектив!
— Это не было частью вашего плана? — я чуть поворачиваюсь в его сторону.
— Конечно же, блять, нет! — поднимает брови. — Мне самому надо было бы продать душу дьяволу, чтобы он согласился готовить ее по моей просьбе! Я здорово труханул тогда, когда увидел.
Гребаная свинина. Я ведь понимала, что она что-то значит. Неужели… Все, Аддамс! Это уже не важно. Все уже сказано. Забудь.
— Я не… — сосредоточенно начинаю.
— Уэнс, — прикрывает глаза. — Ты ему небезразлична, понимаешь? Он не знает, как это показать. У него никогда не было отношений.
— Аякс, я не стану с ним разговаривать, прости, — сдержанно выдыхаю. — Мы достаточно наговорили друг другу, и этого не исправить.
— Гребаное дерьмо, Аддамс! — ударяет ладонью колено. — Да что он в тебе нашел?! Ты же упрямая, как осел. Хотя, и он такой же. Твою мать, да вы просто идеальная пара! — растерянно усмехается.
— Твое благословение мне не требуется, — смотрю на него серьезно. — Я сказала все, что считаю нужным. Уходи.
Я действительно считаю все разговоры на эту тему оконченными. Нет никакого смысла это обсуждать. Все сложилось так, как сложилось. Мы должны это забыть и просто жить дальше.
Аякс уходит, и я звоню Юджину, чтобы сообщить новую информацию. Он вздыхает и громко матерится так, что даже улыбаюсь, потому что никогда от него подобного не слышала. Мне жаль, что другу не удалось раскрыть это дело до конца. Но, может, оно и к лучшему. Освободившееся время он может потратить на то, чтобы отоспаться.
***
Новогодний Лос-Анджелес — это что-то сродни пиру в преисподней. Выходить на улицу нет никакого желания.
Я здесь уже два дня, и мне как будто бы стало легче. Подруга отвлекает разговорами о будущем и воспоминаниями о прошлом. Я окончательно убедилась в своем желании съездить наконец в Италию. Надо только определиться с городом. Раньше такие решения об отпуске всегда принимал Тайлер, а теперь мне нужно научиться делать это самой.
Ближе к обеду Барклай вызвали на работу. Какой-то идиот из ее подчиненных не сдал вовремя дело о взыскании. Бьянка шипела, как змея, в трубку, пока разговаривала с ним, а потом плевалась ядом, собираясь. Но вариантов не ехать не было.
Оставаться одной для меня все еще непросто, поэтому, в ожидании возвращения подруги, включаю свой тупой сериал. Я уже к нему даже прониклась. Третий сезон подходит к концу, и герои устраивают поминки по случаю смерти того парня, на которого я не могла спокойно смотреть. Даже не помню, как его там звали.
Пока действия на экране переходят в откровенную пьянку, я заказываю себе пиццу. На тонком тесте, потому что теперь я учусь выбирать то, что нравится.
Пьянка заканчивается дракой, и я в очередной раз закатываю глаза от заезженных сюжетных поворотов. Нужно поискать более качественный сериал на ближайшее время. Фотография умершего валится на пол, задетая плечом одного из участников дерьмово отыгранной потасовки, и, я отворачиваюсь, лишь бы не всматриваться в экран. К черту эти зеленые глаза. Они и так снятся мне уже две ночи подряд.
Погруженная в мысли, я не замечаю, как серия заканчивается. Начинается новая, а я упустила ход повествования. Адово пекло, кто-то вернет мне мою внимательность, или я теперь до конца дней своих буду проваливаться в эти крохи воспоминаний? Хватит!
Быстро проматываю назад, цепляя взглядом важные моменты прошлой серии. Вроде, все стало ясно. Продолжаем.
В домофон начинают звонить. Неужели так скоро приехала пицца. Этот город начинает нравиться мне чуть больше.
Нажимаю на кнопку открытия двери, но она не срабатывает. Из динамика доносится треск. Жму еще несколько раз, но безуспешно.
Квартира Бьянки всего на втором этаже, и я решаю сама спуститься к курьеру. Надеваю домашние тапочки подруги и выхожу на лестничную клетку. Осматриваю свой неприглядный домашний прикид из пижамных штанов и огромной майки. Не так, наверное, стоит встречать Новый год, но мне все равно.
Делаю три быстрых шага с лестницы и замираю. Снизу доносится тот самый кашель, который я узнаю из тысячи. Не может этого быть. Просто похоже.
Но уже через две секунды на пролет ниже виднеется макушка Торпа. Сердце пропускает удар, а может, и пару. Я цепляюсь рукой за перила и растерянно моргаю, пока он поднимается выше.
Останавливается перед лестницей и растерянно улыбается. Я судорожно тяну воздух носом несколько раз и не могу произнести ни слова. По щекам пробегают мурашки, а между ребер что-то сжимается.
Гребаный Ад, я по нему скучала. По нахальной улыбке и морщинкам у глаз. По длинным пальцам, что сейчас смущенно трут переносицу. Я хочу прикоснуться к нему. Провести рукой по щеке. Хочу, чтобы сильные руки захватили меня в объятия.
Но язык прилип к нёбу, а ноги окаменели. Я не двигаюсь с места и просто жду. Жду, что он скажет. Я даже не знаю, чего ожидать.
Он хватается за перила и делает несколько решительных шагов по лестнице вверх, оказываясь всего на ступеньку ниже меня.
Смотрит на меня, чуть опустив подбородок, и произносит:
— Прости меня, я виноват, — поджимает губы. — Я не могу перестать думать о тебе. Я должен уехать, но не выбрал, куда. Потому что мне все равно. Мне плевать, где быть, потому что там не будет тебя.
— Ксавье… — я пытаюсь сказать хоть что-то.
— Подожди, я не все сказал. Уэнс… — поднимает растерянный взгляд на меня. — Я хочу быть с тобой. Не представляю, как это делается, не знаю, что нас там ждёт… Но если я хоть немного тебе небезразличен, поехали со мной, если…
Договорить я ему не даю. Хватаю ладонями его лицо и целую. Забирая весь страх и отчаяние. Отдавая всю нежность и страсть. Углубляя поцелуй с первой секунды. Потому что я слишком скучала. Потому что и я без него не могу.
Ксавье Торп определенно станет той самой историей моей одинокой счастливой старости. И чем бы она не закончилась, я готова дать ему шанс.
