***
Закрыв за собой дверь, Винцент опускается на колени перед начерченным магическим кругом. Холодное лезвие ножа привычно скользит по светлой борозде шрама (одного из многих) на ладони и обжигает кожу. Пробка из горлышка бутылки выходит с характерным звуком, и запах трав, пропитавший каждый угол этого дома, становится сильнее. Жидкость, вкус которой во рту появляется при одном взгляде на неё, переливается в дрожащем пламени расставленных свечей. Винцент подносит бутыль к губам. Перед тем, как сделать глоток, опустошающий сосуд до дна, набирает в грудь побольше воздуха. Это словно обрести шестое чувство, но вместе с этим потерять себя. Неразличимый шёпот вытесняет привычную тишину, словно гром среди ясного неба. Десятки, сотни, тысячи голосов — потерянных, молящих о помощи. Добираются до задворок сознания, копошатся в мозгах, подобно назойливым червям; надоедливые, отчаявшиеся, капризные. Их боль залезает под кожу, становится массой насекомых, бегущих вдоль вен, в которых вскипает кровь. Их любовь — роющиеся в кишках руки, нещадно тянущие внутренние органы, будто рыбак клюнувшую рыбу. Их скорбь всё равно, что стекающее по стенкам пищевода расплавленное золото. их много нужна одна Печаль заменяет воздух, гнев кладёт окровавленные руки на горло, сожаления тисками сжимают корень языка, страх снимает кожу с пальцев, оголяя напряженные нервы. Духи не объясняются словами, предпочитая доносить всё отголосками своих эмоций. Она откликается неохотно. В полупрозрачной дымке едва можно уловить человеческие очертания поначалу, но чуть позже глаз цепляется за уже виденные на портрете черты лица. Она касается его губ своими, будто пытаясь опознать. Неосязаемое касание жжёт, подобно кислоте. Там, где она хотела быть, поцелуи касались нежной кожи, и тёплые пальцы обхватывали её руку. Там, где ей пришлось побывать, воздух пропах кровью, окропившей полусгнившие осенние листья. Там, где она сейчас, холодно и темно, воздух сырой и прелый, но он уже не попадает в легкие. В безмолвном плаче в стенах непрошенного склепа коротает свое одиночество, наедине со своими несбывшимися мечтами и потерянными возможностями. Бесконечно несчастная, глубоко потерянная, безгранично сожалеющая. Когда это заканчивается, Винцент ладонью закрывает рот, давя в себе рвотный позыв. Содержимое желудка застревает в горле, оставляя после себя кислый привкус во рту, смешивающийся с металлическим привкусом крови. Наполненный под завязку чужими эмоциями Винцент чувствует себя невероятно опустошенным.***
Девушка выпрямилась, когда увидела его перед собой. Приоткрыла рот, чтобы спросить о том, как всё прошло, но так и не задала своего вопроса: заметив едва уловимые изменения в чужом лице, решила сидеть тихо. И все же робко поинтересовалась, спустя время найдя в себе смелость, когда увидела, как Винцент взял в руки сидящую на заваленном вещами столе жабу, как будто о посетительнице позабыв напрочь: — Вам чем-нибудь помочь? — Мне? — Он обернулся на неё, переспрашивая с явным удивлением: — О, неужели я выгляжу как человек, которому нужна помощь? — Это риторический вопрос? — Пожалуй. На несколько поглаживаний между глаз жаба отозвалась утробным низким звуком и опустила выпученные глаза. — А как с… делом? Винцент не торопился отвечать. Застыл с Костей в руках, словно не слышал вопроса. Девушка ждала, собрав все свои крупицы терпения, но они уже на исходе. Хотелось уйти из зловещей лачуги, сиротливо стоящей за чертой города, но еще больше хотелось услышать хорошие новости. — Я просто хочу узнать, всё ли с ней в порядке, — словно стыдясь собственной настойчивости, добавила она. — Она мертва. Костя вернулся на стол. Винцент прислонился к деревянному краю копчиком. Взгляд его, отрешённый и ничего не выражающий, смотрел в никуда, но ничего более примечательного не было: то, что для одного ужасная весть, для Винцента — обыденность. От красивого, но скупого на эмоции девичьего лица отлила кровь; холодок прошёлся по всему телу, сковывая. — А где… — Какие-то… пещеры? Возможно, рядом с озером, — Винцент задумался, прислушиваясь к себе и сумбурным остаткам впечатлений. Девушка прикусила щёку изнутри, заломила дрожащие руки. Ей дали время, чтобы прийти в себя, но она зашла дальше. Что-то в голове будто встало на свое место, как шестерёнка в механизме, и снизошедшее озарение заставило торопливо спросить: — Вы можете мне помочь? — Что? — Найти тело. Я могу вас об этом просить? — Я не один в этом городишке, знаешь ли, и подобные приключения в мои планы не входили. — Уголки губ чародея приподнялись в подобии насмешливой ухмылки, от которого веяло плохо скрываемой нервозностью. — Дверь там, кстати. — Боюсь, мне в самом деле не к кому больше обратиться, — Она бросила взгляд в сторону так и не убранного обратно кошеля. — Я могу доплатить. — Тогда лучше найми подходящих людей, — Винцент взмахнул рукой. — А если я найму вас? Он взглянул в её лицо, на котором ещё остались детские черты, так не сочетающиеся с серьёзностью выражения и взрослой настойчивостью. Задумался над тем, сколько его посетительнице лет: безрассудство подростка шло рука об руку с несвойственной детям решимостью. — Нет, — он запустил пальцы в волосы, хмурясь. — Нет, нет, нет. У меня дела. Мне нужно кормить Костю. Помыть полы. Убраться в спальне. Я невообразимо занятой человек, понятно? Она ничего не ответила, только поджала губы, сердито смотря снизу вверх. С укором. Словно обвиняя в том, что её оставили один на один с бедой. Винцент отвернулся, не собираясь убеждать — сама уйдет, оскорбленная безразличием к ее проблемам. Изображая занятость, взялся перекладывать небрежно сваленные на столе вещи: книги, перья, пустые флаконы, ступку с пестиком, маленькие мешочки с высушенными травами и компонентами для заклинаний. Делал это намеренно громко, пытаясь донести до девушки, что разговор окончен. — Всё, всё, бывай. Удачи и не хворать. Он не слышал шагов, зато чувствовал прикованный к спине взгляд, нервирующий до давящей тупой боли в висках. — Дверь открывать на себя. Ничего. — Главное, успей домой до того, как стемнеет. Тишина. Винцент обернулся вновь, раздраженный затянувшимся молчанием. — Ну? — и тут же растерял весь запал, когда увидел, как девушка вся в слезах по-детски сжатыми в кулак руками тёрла глаза. — Какого… Она шмыгнула носом. Винцент потёр лицо. Сжал пальцами переносицу. Затопал по полу. — Блядь. В тот момент, когда он начал складывать нужные вещи в рюкзак, девушка тихо поинтересовалась, где она может умыться.***
— Как звать? — Берта. — В смысле как Альберта? Или Бертина? — В смысле как Берта. Она семенила за ним, едва поспевая из-за длинного платья и едва протоптанной, ухабистой дороги. Подобрав подол, перебирала быстро ноги, пытаясь придерживаться чужого резкого темпа, но отставала после нескольких секунд успеха. Из-за излишней совестливости так и не смогла попросить замедлиться. Черные кудрявые волосы, сзади пережатые серебряной заколкой, растрепались; пряди упали на лицо и теперь липли к блестящему лбу. От дома Винцента, оставшегося позади, до леса идти близко, но даже так Винцент как будто невообразимо торопился то ли оказаться среди зарослей, то ли закрыть вопрос с Бертой. По крайней мере, так казалось ей самой, не предполагающей мысль о том, что иногда люди быстро ходили, потому что привыкли к отсутствию спутников. — А лет сколько? — Это так важно? Говорить тяжело из-за одышки; холодный воздух сотней мелких игл колол горло изнутри. — Да не особо, но раз уж ты меня в это втянула, то почему нет? — Резонно. Семнадцать. А вам? — А на сколько выгляжу? — Винцент задорно улыбнулся. Берта промолчала, только в голове промелькнула мысль: «Было бы хорошо, выгляди ты хотя бы живым». В тусклом свете осеннего солнца недостатки видны и подчеркнуты: крючковатый нос, серая кожа, впалые щеки очерчены залегшими на лице тенями. Закатанные рукава прохудившейся рубашки обнажали тонкие запястья, исчерченные шрамами. Берта уверена: обхвати она руку этого мужчины, взрослее неё раза в два, мизинцем и большим пальцем, подушечки их соединились бы полностью. Щуплость, угловатость нескладной фигуры, низкий рост роднили его с подростком, синяки под глазами на бледной коже, брюзжание и седые волосы — со стариком. «Чародей седовлас, как старец, хотя ему и пятидесяти нет», — один из сотни слухов. Пока единственный подтвердившийся. — Что, всё настолько плохо? — поинтересовался Винцент после того, как пауза в их разговоре затянулась. — Нет, но… что-то между пятнадцатью и сорока пятью, я думаю. Винцент рассмеялся, но смех этот был безрадостным и скупым. — Спасибо вам, кстати. — За что? — За то, что пошли со мной. В ответ на это Винцент фыркнул, немного ускоряя шаг. — Я же не просто так это делаю. — Как обещалось, я… — Нет, нет, не ради денег! — Он резко развернулся. — Что если я потребую у тебя твоей крови? Сомневаюсь, что тебе приходилось делить с кем-то кровать. А, между прочим, кровь девственницы — распространённый компонент всяких обрядов. Или, например, убью тебя в глуши и спрячу труп? — расслабленные до этого движения вернули замеченную ранее отрывистость; тонкие губы стали ломанной линией, напоминающей ухмылку. Нахмурившись, Берта посмотрела на него с непониманием. Отчасти напряжённая, отчасти — растерянная. — Зачем вы меня пугаете? «Магия — страшное дело. Слышала, чародей-то и жертвы приносить не брезгует», — второй из сотни. В него верить не хотелось. Руки у Берты, дочери торговца-нувориша, по-аристократически нежные; их резать жалко, поэтому Берта решила, что, если потребуется, она попросит выпустить кровь из ноги. Разницы ведь, наверное, нет?.. — Чтобы не думала, что каждый встречный-поперечный тебе друг и помощник. Из дома ты явно до этого раз в год выходила? Берта простодушно кивнула, надеясь ещё раз разжалобить, чтобы избежать неприятной участи. — Вы — второй человек, с которым я общаюсь вне стен особняка, — добавила она с промелькнувшей в голосе обидой и явным разочарованием от неоправдавшихся ожиданий насчет окружающего мира и новых знакомств. — Соболезную. — Ага, заметно, — с отобразившимся на лице скепсисом. Нет, решила Берта, жалости места не нашлось. Вся исчерпала себя в тот момент, когда Винцент поддался слезам. Заправив прядь волос за ухо, она прошла вперёд, намеренно приподняв подбородок, театрально демонстрируя всю свою глубокую оскорбленность. Так поступала её матушка в тех случаях, когда от отца что-то требовалось, а запас прочих уловок исчерпан. А после сбивчиво и взволнованно Берта с деланной небрежностью бросила, из желания как-то поддеть, при этом явно не имея опыта в таких делах: — И вообще, если нужна кровь девственницы, то, вижу, вы с этим самостоятельно прекрасно справляетесь, иначе не было бы на ваших руках стольких ран. Винцент прыснул в кулак против воли от до безумия странного контраста неуверенности в голосе со сказанными словами. Захотел парировать, но на плече громко квакнул Костя, и это можно было счесть за поставленную в разговоре точку.***
— Вот эти можно? — Если жить надоело. Это же поганка. — А эти? — Если жить надоело, но немного поменьше, чем в первом случае, — Винцент переступил через торчащий из-под земли корень дуба. Границу леса они переступили давно — невысокие кусты и тонкие березы сменились многолетними дубами и раскидистыми кленами, смыкающимися над головой в сетчатый полог. Издалека ветер приносил запах тины: они на верном пути. — А почему немного поменьше? — Потому что от поганки вероятнее копыта отбрасываются, чем от говорушки. Вон тех набери, — он кивнул в сторону, заприметив рыжеватые шляпки лисичек в окружении пожухлой травы. А потом, похлопав себя по карманам, нашёл и протянул небольшой ножик. — Срежь только, не выдирай. — Я знаю, — присев на корточки, ответила Берта, с опаской перерезая ножку. Винцент склонился над ней, уперевшись руками в колени. — Он тебя не укусит. Резче можно. — Так сами бы и собрали тогда. — Мне по возрасту тяжёлый труд противопоказан. Спина хрустеть будет, как листья под ногами, слышишь? — и он сделал несколько шагов на месте, шурша опавшей листвой. Задрав голову, Берта взглянула на него с недовольством, но Винцент только пожал плечами, как бы говоря: «Что уж тут поделаешь?» Сам поднял взгляд, чтобы понять, сколько у них осталось времени до темноты — предвещая скорую ночь, алело закатное небо. — Значит, в такую глубь ты с подружкой убегала? Далековато. Долго идём. — Нет. Вы о пещере говорили, — напомнила Берта, — а все пещеры на северном берегу. Мы на восточном встречались, — поникнув, она кончиком плаща протерла глаза. — Мои родители против нашего с ней общения. Они вообще не очень любят, когда я из дома выхожу, потому я боялась совсем далеко убегать. — Прилетит, когда домой вернешься? — Прилетит. Но как-то уже всё равно. Она собрала достаточно грибов в юбку платья, а потом, заметив упавшее дерево, осторожно устроилась между торчащих обломанных веток. Поёжилась, когда заметила ползущих по коре насекомых, но другого варианта не было, а ноги уже ныли после долгого пути по бездорожью. Винцент сложил хворост для костра. Снял Костю с плеча, и тот, раздувшийся после почесываний брюшка, от души сплюнул на сложенные ветви немного огня. После оказался протянут в сторону чужих рук. — Держи жабу. — Что? — Берта скривилась. — Не буду! — А кушать? Кушать будешь? — она робко кивнула, и Винцент настойчиво повторил: — Тогда жабу подержи. — От них бородавки на руках появляются! Не буду! Винцент приподнял брови, пристально смотря. Берта подтянула к себе согнутые в коленях ноги, стыдливо отвернулась (взгляд бледно-голубых глаз колюч и невыносим), пытаясь изобразить непреклонность. Но прошло несколько секунд, и вот она, давя в себе отвращение, сидела, сжимая холодную и слизистую тушку, твердую на ощупь, словно камень. Только иногда Костя раздувал горло, напоминая о своей одушевленности. — Противно. — «Противно» — это когда в самогоне древесный спирт вместо обычного. А ты самое близкое мне существо в руках своих немощных держишь, уважение прояви, — с наигранным возмущением произнес Винцент, насаживая лисички на очищенные от коры тонкие ветви. — Между глаз почеши, ему это нравится. Со вселенской скорбью на лице, Берта осторожно коснулась жабьего лба кончиком пальца. Медленно провела к спине, а от неё — снова по направлению к мордочке. — Фу-у-у. — Ты «фукай» осторожнее, а то он понимающий, того гляди, без волос останешься. Подпалит — и прощай девичья краса. И гладь активнее, гладь, — наказывал, с сытым удовольствием наблюдая за тем, как Берта, перебарывая неприятные чувства, старательно пыталась угодить Косте. Скромный ужин прошёл под постепенно темнеющим небом и холодеющим ветром. Берта ежилась, дрожала, осторожно покусывая жаренные на костре и посыпанные солью лисички. Приноровившись, чесала Костю без явных страдальческих выражений, но когда Винцент протянул руки, чтобы забрать его, с удовольствием вернула. — Здесь недалеко, — сказала она, вытирая подбородок от маслянистых капель грибного сока, — до пещер. Можно сейчас пойти. — А ты в темноте видишь? — Вы же видите. — Берта пожала плечами. — Никаких проблем. — О. Вот как. И откуда такая нетерпеливость?.. — Вам же хочется домой, да? Мне тоже. А ещё здесь холодно. Не усну. А если и усну, то насмерть замерзну наверняка. Сейчас выйдем — может быть, к рассвету уже разойдёмся в разные стороны. — Холодно? А костёр тебе на что тут, а? — Винцент хлопнул по уху, заслышав тонкое комариное жужжание рядом. — Чтобы больше мерзости на свет прилетало. После Берта склонилась чуть ближе и шлепнула по его лицу с другой стороны. От неожиданности у Винцент отнялся язык, а Берта пояснила: — Там тоже комар сидел. Но рядом с другим ухом ничего, похожего на насекомого, слышно не было.***
Тьма в глубине пещеры казалась живой. Достаточно одного шага, чтобы она поглотила с головой, пуская в свои внутренности, меняющиеся от человека к человеку, но основанные на одном первобытном страхе неизвестности. Она шла дальше неровных очертаний входа в грот, отражаясь в робко подступающих озерных водах. Те дрожали — дрожала и тьма, пульсировала в ритм биения сердца. Крупные камни, омываемые водой, в цепочку выстроившиеся перед входом в грот, влажно блестели в лунном свете. Они — словно зубы в щербатом рту. Берта цеплялась за чужой плащ и ждала, что скажет Винцент. Слепой котёнок с деревянными ногами: ни убежать назад, ни шагнуть вперёд. Приросла к земле крепче любого дерева в округе. — Скажи мне, — Винцент, понизив голос, спросил; вкрадчивый, заговорческий полушепот, сливаясь с шумом небольших волн, потревожил сердце: — Кто-то ещё знает про это место? — Не знаю. Может, Эльтез… — Здесь след мужской ноги. Размер слишком большой для молоденькой девушки. Она удивилась громче, чем следовало бы, и тут же двумя ладонями прикрыла себе рот; Берта чувствовала чужое напряжение в темноте, словно своё собственное, но действовать с осторожностью не умела. На время повисла тишина, тяжелая и физически давящая; лишь доносились неразборчивые разговоры сверчков издали. — Знаешь, ещё не поздно повернуть назад, — произнес Винцент. — Ага, спасибо, но я хочу туда пойти. — Там может быть убийца твоей… возлюбленной, верно? — Я знаю, благодарю за беспокойство. Можно мне тот ваш ножик, которым я грибы резала? — И ещё: её тело. Ты хочешь это видеть? — Нет, не хочу, но должна. А что, — она развернулась в его сторону, свела брови к переносице, — переживаете, что я в свои годы такого не выдержу? — Это риторический вопрос? — Пожалуй. Она приняла протянутый им нож. — Помолись, чтобы он не пригодился, и лучше делай ноги, когда появится опасность, — посоветовал Винцент. Он взглянул в её глаза, пытаясь понять, что пряталось за прозвучавшим «должна». Любопытство? Желание раз и навсегда удостовериться в смерти подруги? Найти и в памяти запечатлеть лица виновных, чтобы знать, кого отправлять на виселицу? Берта благодарно кивнула, обхватив деревянную простую рукоять до побелевших костяшек пальцев, и в этот момент Винцент решил, что она в голову ужаленная. Подозрения об этом закрадывались, когда она начала огрызаться, но теперь — вот оно, доказательство её отчаянности. Он шагнул вперед, и она направилась следом. От каменных стен отражался звук падающих капель воды. Кровь гудела в висках и сердце билось где-то в горле. Лунный свет оставлял с каждым шагом — не будет его, не будет и темного зрения. Словно не желая покидать того, кто при рождении был отмечен звездами и связь с подлунным миром имел такую же, как и всякий мертвец, луна нашла пристанище в винцентовых бледно-голубых глазах: в темноте они серебристо мерцали. Прохладный воздух пропах сыростью, но спустя время, в глубине пещеры сильнее чувствуется в нём что-то ещё: что-то приторно-сладкое до тошноты. Тонкие девичьи пальцы, сжимающие чужой плащ, теперь обхватывали за предплечье. Когда Винцент резко остановился, Берта наступила ему на ногу и сдавленно пискнула: «Извините». Она чувствовала, как он наклонился ближе к земле, как его рука из ее хватки выскользнула, оставляя хватать пальцами воздух. Захотела присесть рядом, лишь бы чувствовать его присутствие физически, но отпрянула, когда раздался неожиданный стук металла о дерево — Люк, — на выдохе произнесла Берта, догадываясь. — Верно. Он протянул ей руку и тихо-тихо вслух направлял, помогая найти опору — ступеньку шаткой деревянной лестницы. Берта спустилась первая, и отошла в сторону, чтобы освободить место для спускающегося Винцент. Секунды, которые она провела в темноте в одиночку (хотя, это одиночество вполне нарушалось пыхтением сверху, сквозь зубы брошенными ругательствами и звуком трясущейся лестницы), для неё пока главные претенденты на звание «худших в жизни». Они долгие. Не сами по себе, но из-за того, что Берта сотню раз успела подумать о том, как на тонкой ноге её вот-вот сжалась бы нечеловечески большая бледная рука, чтобы утянуть во тьму, густую и плотную настолько, что способна заглушить крик. Когда Винцент оказался рядом, Берта снова вцепилась в него, как в единственное спасение. Впрочем, в этой непроглядной, враждебной темноте, он спасением и являлся. Чем ниже, тем более сухим становится воздух, но тем же сильнее запах, который Винцент узнал еще в тот момент, когда открыл люк: разложение. Жизнь — ироничная сука, а потому процесс гниения, столь мерзкий, пахнет слаще, чем цветущий сад. Длинный коридор шёл все ниже и ниже, по ходу постепенно обрастая новыми деталями: изначально вырытый в спешке узкий коридор перетекал в заброшенную шахту. Полусгнившие деревянные подпорки не назвать надёжными, а покрытые ржавчиной остатки рельс едва ли использовались кем-либо в последние лет пятьдесят. Свисала с потолка паутина, и Винцент любезно обходил её, представляя, сколько криков будет, когда его спутница почувствует липкие нити на себе. В глубине одной из развилок виднелся идущий из-под деревянной двери слабый тёплый свет. Берта держалась за спиной Винцента на расстоянии вытянутой руки, Винцент же осторожно прислонился ухом к деревянной поверхности. Ничего не слышно. Хороший знак. Достаточно оказалось легкого толчка, чтобы дверь распахнулась с едва слышным жалостливым скрипом. И всего секунды, чтобы Берту согнуло от вида содержимого комнаты. На то, как она, прислонившись к стене, пыталась удержаться от рвоты, Винцент посмотрел с деловитым сочувствием. — Зажми нос, — и прошёл вперёд, особо не удивлённый. Пять тел, сложенных как попало, на разных стадиях гниения — подошло бы для обучения студентам, в последнее время увлекающимся препарированием трупов. От резкого запаха слезились глаза. Частично одежда на телах разорвана в клочья, а у той, что более-менее целая, вывернуты карманы. Разворошенные и кем-то тщательно исследованные сумки и рюкзаки разбросаны по всем углами. На стоящих в центре столе и стуле, видимо, сложены найденные, но оказавшиеся ненужными вещи: какие-то книги, пустые бутылки, свёрнутые одеяло и палатка, дырявый бурдюк, истоптанные сапоги и соломенная потрёпанная шляпа. Среди всех лиц Винцент попытался найти одно, хотя бы отдалённо напоминающее изображение на портрете. Опустился на корточки, вприсядку переступая от одного к другому: мужчина, мужчина, женщина, парень… девушка?.. Почерневшая кожа обтягивала кости, местами расходилась в стороны, обнажая их, выделяя пустые глазницы-провалы, раскрытую в немом крике челюсть, трещину у виска. Волосы — спутанные, жесткие, сухие, лишенные цвета. Нашёл. Уже трудно узнать — нет ни девичьей округлости щек, ни блестящего взгляда, ни шелковистых волос. Но, казалось, она. Одновременно со скорбным ликованием подумал, что это место будто создано для того, чтобы в нем прятать следы преступлений: наступающая зима прикрыла бы вход в пещеру толстым слоем снега, а по весне озеро вышло из берегов и затопило сами подземные ходы. К лету же всё превратилось бы лишь в груду костей да обрывки тряпья. Погрузившись в свои мысли, не обратил внимание на возню за спиной, но когда обернулся, всё-таки заслышав тихие шаги, то понял, что слишком поздно: перед Винцентом незнакомый широкоплечий мужчина поднял стул. И Винцент даже не успел выругаться перед ударом старого дерева по лицу.***
Очнувшись, он жадно задышал и крупно вздрогнул. Хотел подняться, но ничего не получилось — на руках и ногах веревки, грубое волокно. Пропахшая кислым ткань на глазах мешала разглядеть окружение Но вскоре раздалось два голоса. — …И сколько? Сто? Двести? — спрашивал молодой, взволнованный до дрожи. — Двести. Пиши двести, — ответил ему более спокойный и зрелый, с хрипотцой, свойственной любителям табака. — И не забудь указать, чтобы родители оставили деньги и ушли, не сообщая патрульным. Иначе не видать им дочки. — Нам этого до конца жизни хватит… А с этим что? Его тварюга меня за палец укусила. Винцент ухмыльнулся, злорадствуя про себя. Стоило ещё и поджечь ему подштанники, подумал он, пытаясь прислушаться к окружению лучше. Не пахло телами, а значит они в другом месте. — Понятия не имею. — Тяжёлые шаги слышались все ближе и ближе; мужчина поддел закрывающую глаза тряпку и поднял её, давая разглядеть собственное лицо. Огонь от факелов раздражал глаза. Винцент быстро заморгал, избавляясь от выступивших слёз. — Давно уши греешь? — Да было бы обо что, — Винцент наклонился в сторону, выглядывая Костю. Заметил, что молодой парниша с углём и куском пергамента в руках, сидел на деревянной клетке, в которой из угла в угол лениво ползал Костя. — Жабу выпусти. — Вот это видел? — парень, положив карандаш, показал зажатый между указательным и средним большой палец. — Действительно. Ты не в том положении, чтобы что-то требовать, — подметил мужчина. — Но если пообещаешь, что от тебя не возникнет проблем, то можешь идти с миром. Винцент с недоверием выгнул бровь. Поморщился едва заметно, чувствуя, как высохшая кровь стянула кожу на лице. — Что насчёт компенсации за разбитый нос? Навар-то у вас видный намечается? — Что, второй раз ударить? — уточнил собеседник. — Сидел? — Сижу, как видишь, — Винцент улыбнулся, приподнимая связанные ноги. — Не паясничай. — Было дело. Оттянул срок, второй раз загреметь не хочу, ваш загашник раскрывать не собираюсь. Давайте, развязывайте. Уйти с миром, да? Это я умею. Это я без проблем, — Винцент протянул крепко обвязанные запястья. — Жабу заберу. — Да пожалуйста, — парень встал с клетки, пока мужчина разрезал ножом, в котором Винцент узнал свой, веревки. А потом мужчина сказал своему подельнику, заканчивающему с запиской о выкупе: — Проводи его. — Что? Я? — парень скривился. — Ты, ты, да! — присоединился Винцент, бросаясь к Косте. — Побудь моей компанией, а то мне палец в рот не клади, только дай заплутать в трех соснах. Он ждал возмущений, но их не последовало: парень посмотрел в немом негодовании на своего товарища, а тот лишь протянул ключ от клетки. Взяв Костю на руки, Винцент погладил его между глаз, словно не видел сотню лет. Они вновь оказались в каменном лабиринте заброшенной шахты. Не слышны другие звуки и следов Берты нигде не видно. — А девчонка? — Не твоё дело, — процедил парень, закрывая дверь и кладя руку на рукоять короткого меча, устроившегося у бедра. — Ну, да, точно, — Винцент фыркнул. — Веди давай. — Без лишних движений, понял? — Да, да, конечно. Несколько шагов Винц прошел разглядывая чужую, обтянутую кожаной охотничьей курткой спину. Палец, которым он почесывал Костю, вытянулся в сторону парня, когда они миновали ещё одну развилку, и с губ слетело одно из заклинаний. — Эй, приятель, — обеспокоенно окликнул Винцент, поворачиваясь в сторону ещё одного хода. — Ваша добыча сбежала. Парень, раздражённый, повернулся и проследил за взглядом Винцента. На мгновение растерялся. Иллюзия мелькнула в темноте, увлекая за собой. Чёрные кудрявые волосы и край утеплённого плаща потерялись за поворотом, а после для одного только парня раздалось эхо девичьего вскрика. — Какого… — он дернулся в сторону Винцента, но Винцент на это поднял руки и сделал шаг назад. — Я не при чем, я же с тобой был! Парень кинул взгляд на поворот и на Винцента, будто чувствуя между этим какую-то связь, но не зная, как ее доказать; а потом, решив не терять время зря, бросился в сторону иллюзии. Только прежде чем, как пропасть из виду, замедлился, чтобы сказать: — Тебе до следующего поворота и там налево! Потом просто вверх по рельсам, уяснил? — и, не дожидаясь ответа, убежал. Винцент погладил Костю. Улыбнулся. — Разумеется.***
Берта вздрогнула заслышав шаги, прижалась спиной к стене, словно стремясь слиться с ней. Винцент выдержал интригу до последнего. Опустился рядом, никак не раскрывая себя, и развязал веревки, позволяя самой снять повязку с глаз. Когда она это сделала, то чужая рука сразу же накрыла рот, не давая что-либо сказать. — Если ты не будешь тихой, нас заметят. Берта понимающе кивнула. Винцент медленно и с опаской убрал ладонь. — У вас кровь, — прошептала она. — На лице, вот здесь. — Постучала пальцем по коже рядом с крылом носа. — Я знаю. Нет, нет, нет, — протараторил, отодвигаясь от Берты, которая протянула руку, чтобы протереть. — Не время. — Извините. Вы правы. Она поднялась на ноги. Покачнулась как в бреду, пока приходила в себя. — Вы знаете, где выход? — Ага. Дверь с грохотом распахнулась. Винцент впихнул Костю Берте в руки за секунду до того, как его прижали к стене и с размаху ударили по лицу. — Сукин! Ты! Сын! Вцепившись в чужие короткие волосы, Винцент не дал отстраниться и, сжав ногу, коленом попытался попасть в солнечное сплетение. Промазал, и за это оказался сбит с ног. Удар затылком об пол вызывал сотню искр в глазах, но в то же время позволил потянуть парня за собой вниз. Теперь они оба на полу. Винцент снизу, прижатый к земле. Перед его глазами — сжатая в кулак рука, темнота, искры, чужое победно оскаленное лицо. Собравшись с силами, он пнул парня прямо промеж ног. Грязно, но действенно. Парень взвизгнул, отпрянул, разжал пальцы на воротнике, и Винцент, пользуясь этим, выскользнул из-под него, намеренный бежать. — Какого хрена ты-то здесь? — рявкнул он, когда увидел Берту. Её, по его мнению, здесь быть не должно. Сказать об этом Винцент не успел — парень потянул его назад, и они сцепились вновь. Берта сжала Костю, делая шаг назад. — Я… — она лихорадочно оглянулась, пытаясь найти что-либо, что можно было бы использовать как оружие. А после её взгляд упал на Костю. — Ты же плюёшься огнем! К неразберихе перед собой ей приближаться страшно, но выбора не было: Берта вытянула руки с Костей, не зная, как заставить его вновь сделать то, что он уже сделал у костра. Мысленно извинилась за все некрасивые слова. — Хорошенький, пожалуйста… Я тебя ещё поглажу как-нибудь, только… Она почувствовала, как раздулось в руках холодное брюшко, зажмурилась и едва не уронила Костю, когда он с кваканьем выплюнул огонь. Через секунду Берта открыла глаза, чтобы взглянуть на результат. С облегчением вздохнула, когда увидела, как у парня загорается штанина снизу. Он обернулся, чувствуя боль, и Винцент поторопился скинуть его с себя. Он и Берта выбежали в коридор, оставляя позади пытающегося потушить одежду разбойника. — Пошли, — Винцент бросился в сторону. — Я не вижу в этой темноте! Огонь окутал его ладонь и после резкого движения шаром влетел в комнату, из которой они выбежали. Берта вздрогнула, когда пламя пронеслось в сантиметре от её лица. — А теперь? Она кивнула, проглатывая слова о том, что это было дьявольски безумно. Сорвалась с места, на ходу замечая, что огонь коснулся кончиков её волос, и теперь к запаху горящего дерева примешивался запах паленых волос. Дым постепенно наполнял тесный пещерный лабиринт. Винцент в растерянности остановился. — Куда теперь? — Сюда… — он рассеянно вертел головой по сторонам. — Нет, туда… или… Берта закашлялась, чувствуя, как раздражалось горло. — Ладно, выбирай: направо или налево? — Что?! — в голосе её раздались истеричные нотки. — Вы мне выбирать предлагаете, умрём мы или нет? — Именно! Огонь позади, поглотив комнату, перешёл на деревянные опоры. Отсыревшее дерево горело плохо, но тем же хуже — больше дыма, и он расходился по пещере в разы быстрее самого пламени. — Налево! Налево! Винцент подхватил её под локоть. — В первый раз девушка говорит мне идти налево.***
Зачерпнув воды из озера, Винцент протёр лицо и оцепенел, смотря за тем, как она потекла сквозь пальцы, унося с собой кровь. Пропахшие гарью он и Берта остались у берега озера, у самой кромки воды, подальше от входа в пещеру, из которого продолжал валить густой черный дым прямо в холодное звёздное небо. Огонь за их спинами и огонь у горизонта: неспешно выглядывали первые лучи солнца. Разбойники оказались на воздухе после них. Молодой почти висел на своём старшем товарище, пока дымок шёл от покрасневшей ноги. Он и Винцент обменялись взглядами, но ничего друг другу не сказали. Разошлись с миром. Один с окровавленным лицом, второй — с ожогом на голени. — Знаете, — после нескольких минут молчания сказала Берта, — я хорошо гладила вашу жабу. — Верю. — А волосы у меня всё равно подпалились. — Извини. — Нет, ничего страшного. Вы же меня спасли. Винцент вздохнул, убирая волосы с лица. От неприятно пробежавших вдоль позвоночника мурашек поёжился, будто бы от холода. — Не стоит. — Он обернулся на Берту, у которой волосы с одной стороны теперь заметно короче, чем с другой. — Вообще, я думал, ты пообещаешь больше никогда ко мне не приходить. — Это само собой разумеющееся, — она оказалась рядом. Опустилась на колени, бросая взгляд на то, как гасли пойманные Костей светлячки. — Вот. Держите. На протянутой ладони блестела серебряная подвеска с крупным сапфиром. — Не нужно. — Это подарок. Не плата, а просто подарок. Если вы не возьмете, мне будет очень обидно, и я расскажу всем, что вы плохо гадаете, и к вам перестанут ходить, — выпалила Берта на одном дыхании. — Может, это к лучшему. — И что у вас жаба страшная. — Даже не думай, что такой дешевый шантаж пройдёт, — Винцент насмешливо хмыкнул. — Тогда я буду рассказывать всем, что вы на самом деле очень добрый и хороший человек, и призову больше людей к вам обращаться, — и она настойчиво протянула подвеску ещё раз. Драгоценный камень отразил лунный свет, переходя из одних рук в другие. Дорога назад казалась в разы длиннее и сложнее, чем от дома. Берта попрощалась с Винцентом, когда они оказались на первом пересечении двух дорог. Та, что шире, уходила на восток, вела дальше к городу — в нём, наверное, уже кипела жизнь. Вторая тянулась к лесу, сужаясь до тропинки, теряющейся через несколько шагов в густых зарослях высокой травы. Дом Винцента стоял поодаль, неприметный на первый взгляд, неприветливый, недоступный — к нему не вели тропинки. Издалека крыша казалась живой аморфной массой, будто выстлана ползущей насыпью, и всё из-за облюбовавших её воронов и черных кошек. Их вокруг немерено, словно притягивались чем-то (кем-то?). Трое, самые ласковые, потерлись об ноги, когда Винцент переступил порог. Остались рядом, ткнулись мокрыми носами в ладони — Винцент устало опустился на пол и даже не сказал кошкам, что на этот раз у него ничего для них нет. Он сидел так какое-то время, слушая мурлыканье и приходя в себя, пока кто-то не постучал в дверь. Она медленно открылась, а потом в щели появилось лицо незнакомого мужчины. — Звиняюсь, уважаймейший, а предсказатель тут-то живёт? А то мне б по поводу женушки своей, сами понимаете… У Винцента задёргался глаз.