***
Слуги складывали подушки, перины, наволочки, одеяла, приносили стулья и козетки в просторную гостевую, и Винцент наблюдал за этим с ленивым удовлетворением и чувством предвкушения. Ноэль рядом обеспокоен и напряжён, но не столько из-за ожидающего его дом хаоса, сколько из-за оживленного вида Винцента. — Вам нужна будет помощь? — Ну, ты можешь попробовать, но если нет желания и сил — не лезь под руку. — Краем глаза Винцент заметил округлившиеся глаза слуг и тут же вспомнил о чужой просьбе. — То есть… Кхем. Вы можете попробовать, — деловито поправил он, театрально убирая руки за спину и с наигранной кротостью смотря на Ноэля. Когда большая часть предметов, попадающих под подозрение в первую очередь, оказалась в одном месте, Ноэль мягким жестом приказал всем выйти. Они с Винцентом остались наедине. Винцент, достав нож, прокрутил его в руке, перехватывая поудобнее, и опустился на колени перед огромной кучей всякой всячины, не зная, с чего начать. Через секунды раздумий пришел к тому, что лучше всего — подушки и всё, что относилось к постели. Если бы не тот факт, что слуги в этой ситуации были первыми подозреваемыми, он их оставил этим заниматься. Сам бы командовал: «Ать-два! Взя-ались!» — наслаждаясь положением. Когда ещё выдастся возможность отдавать приказы? В следующей жизни, разве что. — У тебя есть мысли по поводу того, кто мог это сделать? — Кто-то из прачек, из горничных или дворецких. То есть, те люди, что имели доступ к постели. — А к остальным комнатам? — Почти весь штат рабочих. — Откинув подушку на пол, Ноэль устроился между сваленными одеялом и матрасом на край козетки и без энтузиазма смотрел за тем, как его вещи оказывались распороты отточенными движениями и вывернуты наизнанку. — Долго вы этим занимаетесь? — Достаточно, чтобы знать, что делать. — Они могут быть в любом уголке дома, верно? — И не только. Карету тоже придётся вскрыть. Ноэль тяжело вздохнул, скрещивая ноги и откидываясь назад. Его изводило бездействие и слишком долгое ожидание какого-то положительного прогресса — наверняка, для него вся эта история длилась не одну неделю, — но сделать с этим ничего нельзя. Запомнив чужие слова про «не лезть под руку», решил вверить всё Винценту — и свои вещи, и свою жизнь. Последнее явно делал в первый раз. Усталость и нервозность находили отражение в его позе, закрытой и напряжённой, и в движениях — беспокойно покачивался из стороны в сторону носок ноги. — Мне распорядиться подать ужин вам в комнату? — Лучше в комнату, да. Одна из игл выпала, стукнулась об пол с тихим звоном, и Винцент взял её осторожно, касаясь только через изрезанную ткань.Демонстративно поднял. — Одна из… дохерища. — Уже хоть что-то, — Ноэль следил за движениями его руки, откладывающей иглу в сторону, как за движением уползающей в кусты ядовитой кобры. — Догадок о каком-то конкретном человеке нет? — К сожалению. После этого комнату заполнил хруст разрезаемого постельного белья. Со временем отложенных в сторону игл становилось больше. — Он явно очень хочет тебя прикончить, — произнес Винцент, присвистывая. — Нет, все-таки… давай-ка, помогай. Одна из подушек оказалась брошена в сторону козетки. Поймав её не столько осознанно, сколько рефлекторно, Ноэль захлопал светлыми ресницами. На узком лице отразилось удивление, и оно придало немного живости меланхоличному виду. — Вы… что именно хотите? — Хочу, чтобы ты доставал иглы, иначе мы так до смерти провозимся. — Но… — растерянно оглянувшись на дверь, Ноэль замолчал на какое-то время. После под нос спросил: — Возможно, стоит позвать слуг?.. — Не-не, суматоха и лишние руки тут ни к чему, — Винцент небрежно покрутил лезвием ножа в воздухе. — Что, если тебе это дело устроил кто-то из слуг, м? Хочешь виновника пустить заметать следы? Хороша мысль, слов нет. Замолчав, Ноэль нашёл на столике рядом с козеткой оставленные горничными ножницы. Слишком осторожно и аккуратно разрезал наволочку, боязливо держа подушку подальше от себя. Винцент взглянул на это украдкой и хмыкнул тихо, отпуская еще одну издевку: — До глубокой старости сидеть собрался? Ноэль пропустил это мимо ушей, выворачивая подушку. Занятые делом, редко обменивались фразами и не заметили, как солнце постепенно клонилось к горизонту. В компании друг друга провели первый день. Винцент насмешливо думал, что аристократы все слишком чопорные и боятся запачкать руки. Забавляясь, наблюдал за тем, как каждая попавшая в руки его нового знакомого вещь методично и со страхом исследовалась на наличие игл. Ноэль уверен, что ворожей масштаб трагедии не понимал, а потому позволял себе усомниться в чужой компетентности. Более-менее привыкнув к насмешкам, никак не мог отвадить желание закрыть уши, когда слышал поток сквернословия, что также выставлял мага в далеко не лучшем свете. Поздним вечером, пропустив время ужина, они разошлись, и Винцента девушка-служанка проводила в приготовленную для него комнату, в которой уже стоял поднос с едой. В третий раз за день Винцент растерялся из-за огромного количества предложенных вилок.***
Они столкнулись посреди ночи, и в коридоре одновременно прозвучали два удивленных вскрика. Каждый подумал, что перед ним — призрак, но Винцент эту мысль опровергнул первым, когда осознал, что у духов крови нет. Зато она была на одежде и на подбородке Ноэля. Тёмные пятна влажно поблескивали в бледном лунном свете, потеряв свой алый цвет, но это не мешало распознать их природу. — Блядь, осторожнее. — Вам тоже стоит быть осмотрительнее, — краем рукава пытаясь стереть кровь с лица, произнес Ноэль. Выгнул бровь. — Куда вы? — Поссать. Ещё вопросы? О том, что с постели встать заставили звуки поспешных шагов и шёпот, Винцент умолчал — не время озвучивать свои догадки, в которых смерти графу желал не один человек, пока не появилась уверенность в том, что так и есть. Без доказательств же вряд ли поверят на слово. — Нет. Но вы ошиблись направлением. Жестом приглашая пойти за собой, Ноэль повёл в ванную — она одна оказалась больше трех комнат в доме Винцента вместе взятых. Там повернулся к зеркалу, оперевшись на край белеющего в темноте умывальника. Не смотрел в сторону Винцента, пока не осознал, что стоял, смывая кровь, неприлично долго. — Прошу прощения. Скоро выйду. — Да уже расхотелось. Ведомый чуйкой, Винцент погладил полку со стоящими на ней флаконами с ароматическими маслами, приподнял сложенные в стопку полотенца. Обошёл по кругу саму ванну и опустился на холодный пол, заглядывая вниз. Тревога, появившаяся на ровном месте, вела его к заговорённым иголкам. Ноэль наблюдал за отражением в зеркале. Тяжело вздохнул, когда Винцент поднялся на ноги с ещё одной иглой, сжимаемую через ткань рукава ночной рубашки. — Даже здесь… — Никогда не видел, чтобы кого-то пытались убить с большим усердием. — Мне не хочется казаться лучше, чем есть на самом деле, но, откровенно говоря, такие усилия кажутся неоправданными. Винцент недоверчиво хмыкнул. — Все так говорят. Потом начинаешь копаться, — задумчиво прокрутив иглу между пальцами, закончил, — и находится одно, второе, третье, за что на тебя всех собак спустят. Приступ хриплого кашля заставил Ноэля согнуться и оставить на рукаве и умывальнике пятна крови. Подставив руку под текущую воду, Ноэль попытался стереть, но это уже бессмысленно: та, что попала на рубашку ранее, ещё в спальне, успела застыть и теперь не смывалась. — Странная вещь, но только вам я пока могу доверять. — Да неужели? Как хорошо, что у меня такой проблемы нет, — уголок губ Винцента нервно дернулся. — Тебе стоит поменьше окружать себя идиотами. Ноэль приподнял брови — это Винцент заметил в зеркале, когда опёрся копчиком об край ванны. — То есть, предлагаете остаться в одиночестве? Они пересеклись взглядами. Бледно-голубые глаза, отвыкшие от вида мертвецов, встретились с карими человека, одной ногой ступившего в могилу. — Каждый человек — идиот, — продолжил Ноэль. — Если избавляться от всех, то в итоге компанию будет составлять самый главный идиот в мире. — Но, по крайней мере, не будешь кашлять кровью. — Ваша жизнь удивительно скучна, полагаю, — бросил он с плохо скрываемым пренебрежением. — Нет, потому что мне приходится вытаскивать болванов с того света. — Рад, что скрасил ваше времяпрепровождение. — Закончив приводить себя в порядок, Ноэль отстранился от зеркала и провел ладонью по лицу. Нетвердой походкой направился к выходу, закатывая мокрые рукава. Винцент проводил его взглядом, слышал постепенно удаляющийся лающий кашель. Оставшись в компании с собой, принялся обследовать ванну более тщательно, вместе с этим прислушиваясь к окружению в надежде, что шёпот и шаги в коридоре вернутся. В конце концов, всё равно сон не шёл.***
Проведя пальцами по корешкам, Винцент оценивающим взглядом проскользил по названиям книг на полке — одной из многих. Личная библиотека — роскошь, о которой можно только мечтать, но досада брала от мысли, каково её наполнение: ни один из многочисленных томов не вызывал интереса, а имена их авторов ни о чём не говорили. Философия, экономика, математика… Как бессмысленно. Математика не помогала упокоить оставшуюся на земле душу, экономика не спасала людей от голода, а философия не снимала заговоры с игл. Устроившись на козетке, Ноэль втихаря наблюдал за ним поверх очков. Отвлекался от бумаг в своих руках, в которых сплошным текстом отчитывались о доходах и расходах, раз в полчаса, чтобы взглянуть на худощавую спину и выцветшие серые пряди. — Здесь хоть что-то интересное есть? — с раздражением в голосе спросил Винцент не столько из надежды получить ответ, сколько просто из нужды выплеснуть куда-нибудь своё негодование. — Что вы подразумеваете под «интересным»? — Не всю эту… бурду! — он с досадой взмахнул рукой в сторону книг, разворачиваясь, и тут же встретился с недоуменным и почти оскорблённым взглядом. — Вы только что назвали сборник моих любимых сочинений о диалектике бурдой? — Да, и с удовольствием сделаю это ещё раз. Это абсолютно нелепо. Ноэль снял очки, задумчиво зажал дужку между зубов. Окинув книжные шкафа беглым взглядом, поднялся и повел за собой. — У вас удивительно ужасный вкус, но так даже интереснее. — Серьёзно? И мне это говорит человек, у которого в библиотеке стоят сто томов писанины ни о чём? — Винцент поднял бровь. — Напишут свои охуительно интересные мысли в духе «вода умеет течь», а потом ходят, задирая нос, словно этим мир спасли и все должны им в ноги кланяться. Он заметил мелкую дрожь чужих плеч, и понял, что Ноэль тихо смеялся. — Вы звучите прямо как мой дед, не в обиду будет сказано. — Так умный человек твой дед, значит. Ноэль ничего не ответил. Дойдя до нужного шкафа, опустился на колени и спустя время достал с нижней полки толстенную потрёпанную книгу. Осторожным движением смахнул пыль, а после протянул Винценту. В руки лег пропахший старостью ветхий сборник сказок Разглядывая выцветшие узоры на твердой обложке, Винцент нашёл в этом нечто смутно знакомое. Перелистывая пожелтевшие страницы, одними губами шептал названия: «Фея и котёл», «Можжевеловое дерево», «Смерть в кумовьях», «Милый Роланд». Несколько десятков различных историй, собранные за долгие годы — менялись почерки, добавлялись заметки на полях, описывающие кратко другие версии той или иной сказки. Кто-то оставил на скорую руку рисованные иллюстрации — Винцент не удержался и весело улыбнулся, когда на глаза попалась гротескное изображение мачехи в середине книги с подписью внизу: «Похожа на мою тётку». — Заберите, если хотите. У меня в ней нужды нет, — заметив недоверчивый взгляд, Ноэль добавил, — это меньшее, что я могу предложить. — Не буду отказываться, — Винцент сжал пальцы на корешках так, словно книгу сейчас отберут. Остаток дня провёл с книгой в руках: поиск игл с утра пораньше дал достаточно, чтобы считать, что до наступления ночи можно уделить время только себе. Подложив под спину подушки и забравшись с ногами на козетку, внимательно и жадно скользил взглядом по исписанным страницам, встречая что-то, что уже слышал, или же натыкаясь на совершенно новые для себя истории. Ноэль рядом продолжал изучать документы, пока в один момент из скуки не спросил: — Потянет на нечто интересное? Винцент ответил не сразу и, пока говорил, даже не отрывал глаз от текста: — Да. Да, вполне. Гораздо лучше. — Это хорошо. Спать не пойдёте? — Может, позже. Постепенно закончив со своими делами, Ноэль оставил его в библиотеке. Перед тем, как выйти, пожелал приятной ночи, но Винцент, увлечённый, не услышал этого. Чем дальше он листал, тем больше в его интересе появлялось настороженности, и простое любопытство перетекло в дотошное изучение написанного. В уже знакомых сказках появлялись одна за одной детали, которых там быть не должно. Не просто отличия, что рождались из-за передачи из уст в уста и, так или иначе, безвредные сами по себе, а подробности, которым места в этих историях не было. Описания ритуалов. Наложение порчи. Заговоры. Тонкости магии. Сказки, созданные из желания передать жизненную мудрость следующим поколениям, с пожелтевших страниц этой книги учили ворожить. Взгляд Винцента задержался на выведенных аккуратным почерком словах о могильных иглах. Дверь захлопнулась резко, как от порыва ветра, заставляя вздрогнуть и обернуться рефлекторно. Пальцы сжались на обветшалой обложке, заодно сминая пожелтевшие страницы. Винцент огляделся. — Кто здесь? Вместо ответа — шаги в глубине библиотеке. Как прошлой ночью. Прислушиваясь, Винцент задержал дыхание, но ничего разобрать у него не получилось. В наступившей темноте свеча — хороший ориентир, а потому Винцент, обладающий эльфийским наследием, смочив пальцы, ее затушил, чтобы неизвестному было сложнее найти выход; и Винценту будет проще найти неизвестного, ведь этот человек, скорее всего, взял с собой лампу, свечу или какой-нибудь ещё источник света, который станет маяком, ведущим прямо к возможному виновнику всех событий (или же на голову контуженному любителю почитать). Держа сборник сказок в руках, Винцент встал. Мягко ступая по полу, направился вглубь зала, и теперь лабиринт забитых книгами полок казался чем-то враждебным. Он скрывал от глаз нечто. Мешал оглядеться. Давил своей высотой и грузностью — до такой степени, что даже дышать стало тяжело. Кто-то оказался на расстоянии ширины шкафа от него. Винцент правой щекой прислонился к ряду переплетов, пытаясь понять, что же всё-таки говорили в соседнем коридоре. Он подумал о том, что достаточно вытащить одну книгу и заглянуть в образовавшееся пустое пространство, чтобы увидеть мельком полуночного посетителя, но не поторопился это сделать, надеясь на то, что сможет узнать больше, не выдавая своего столько близкого присутствия. Пусть лучше думают, что он все ещё сидел поодаль или же вообще покинул библиотеку. Едва различимы словно на последнем издыхании сказанные слова: — …Так холодно. Здесь так холодно и темно. Некто очень плаксиво жаловался по ту сторону шкафа, будто едва шевеля губами, но в то же время Винценту казалось, что это шепчут прямо в его ухо. Мурашки пробежали по коже и желудок скрутило от липкого, животного страха. Это что-то неправильное. Это что-то совершенно иное. — Я не могу согреться. Мне так холодно… Книга перед его лицом выпала из ряда сама по себе, едва не задев кончик носа. Хлопнулась на пол — этот звук в ночной тишине оглушающий. Винцент, не в силах пошевелиться, даже не подумал о том, чтобы подглядеть за стоящим в соседнем коридоре существом. Только замер. Оцепенел. Роли поменялись — теперь не он искал нежданного гостя. Теперь он был тем, кто скрывался. Он услышал более громкий, скрипучий голос, раздавшийся слева: Кто-о ты-ы? Вздрогнул, вскрикивая против воли и отстраняясь от полки, и всё-таки взглядом наткнулся на получившееся узкое окошко. Там никого не было. А после, почти в следующую секунду, некто резко сорвался с места, и Винцент побежал вместе с ним к концу коридора, почти задыхаясь, надеясь на то, что они встретятся лицом к лицу. Он понял, что они к концу ряда быстро двигались нога в ногу. Вот сейчас. Ему достаточно только повернуться — и он увидит чьё-то лицо. Всего пять, уже три шага. Сей… Винцент повернул голову сразу же, стоило только плечам поравняться с концами полок, и ни с кем не столкнулся. Коридор пуст. Прислушиваясь к окружению, Винцент огляделся, пытаясь хотя бы услышать чье-нибудь тяжёлое дыхание или заметить краем глаза движение. Но в могильной тишине из звуков остался лишь стук собственного сердца.***
— Кто-нибудь ещё мог о ней знать? Ноэль сделал глоток чая, выглядывая в окно. Скорбно смотрел за тем, как все вещи, в которых нашли иглы, складывали в кучу для того, чтобы сжечь. Это — десятки фунтов шелков, бархата, атласа, расшитых серебрянными и золотыми нитями. Целое состояние, лишь малая часть из которого появилась в замке при графе Ноэле Эрвье. Большая была нажита его предками и передалась в наследство. Как и беды. — Не сказать, чтобы я её прятал. — Но в библиотеке она была не на виду? — Винцент взял с тарелки пирожное и тут же едва заметно поморщился, когда заварной крем оказался на штанах. — Верно. Теперь мы рассматриваем как потенциально имеющих к иглам отношение лишь тех людей, которые проводили время в библиотеке, не так ли? Кивая, Винцент сосредоточенно пережёвывал приторно-сладкий эклер. Одновременно с этим присматривал для себя ещё что-нибудь из находящихся на тарелках многочисленных десертов. Птифуры, шоколад, безе, бисквиты, марципан, печенья — от количества всего предложенного пестрело в глазах. Он был намерен, пока есть возможность, взять как можно больше, хотя от приторно-сладкого вкуса уже начинало подташнивать. — Весьма хитровыебанно. — Вы о том, кто навел порчу? — Нет, нет, я об этом, — пальцем указал на кремовые розовые цветочки, аккуратно торчащие из твердой корзинки. — У вас крем на лице. Винцент провел пальцами по коже рядом с уголком губ. — Нет, с другой… Там тоже нет. Подождите, — Ноэль склонился к нему, перегнувшись через стол, и осторожным касанием руки стер остаток от пирожного. Стоит есть аккуратнее. — Ещё немного, и я сам бы разобрался. — Охотно верю, но проще пресечь проблему, чем решать её потом. — Что же ты-то нормальных работников не нанял? — Вы удивительно невыносимый человек, — произнес Ноэль, вновь делая глоток чая. — Я тут только из-за твоей собственной безалаберности, — ответил Винцент, откусывая немного от бисквитного рулета. — Мне кажется, вы находите в этом некоторое удовольствие. — Едва ли. Слишком часто приходится напоминать окружающим, что они болваны. Это утомительно, — убрав несколько тарелок в сторону, Винцент демонстративно-небрежно положил ноги на стол. Ноэль проглотил замечание по этому поводу, допивая чай. Под конец обеда, подозвав дворецкого, он отдал распоряжение составить список людей, чаще всего бывающих в библиотеке. Через пару часов, в которые можно было позволить себе немного подремать, на руках у Ноэля оказался лист с именами. Мягко растолкав Винцента, протянул его, и Винцент, зевая и протирая глаза, взял в руки карты. Раскладывал их на уже пустом от всего столе. В полной тишине оба положились на высшие силы: Ноэль, затаив дыхание, ждал вердикта, а Винцент методично трактовал сказанное картами. Провел пальцем вдоль списка и остановился на тринадцатом имени. — Позови ее. Эту девчонку. Вниз, в холл, — а сам поднялся, нащупал книгу и ушел к месту встречи. Под мышкой зажав сборник сказок, спустился по лестнице, к уже виденным портретам, оставляя Ноэля в замешательстве. Когда же он пришёл, ведя под руку напуганную служанку, Винцент вгляделся в её лицо. Растрёпанные каштановые волосы липли к побледневшей коже. Взгляд девушки задержался на книге на мгновение, но этого мгновения оказалось достаточно. Маленькая неаккуратность выдала её с головой. — Скажи мне, — костяшками пальцев стуча по резной раме одного из портретов, произнес Винцент. — Вот это — твой дед? Краем глаза он увидел, как кивнул Ноэль, и после криво усмехнулся. — Сходства не замечаешь? Две пары глаз оказались прикованы к чертам лица девушки, спешно отворачивающейся в попытке их спрятать. Ноэль взглянул на неё, после — на портрет, и снова на служанку. Она задергалась: — Пустите меня! Только вот хватка на её плече становилась все сильнее. Постепенно, находя больше и больше странно одинаковых деталей, Ноэль менялся в лице — сосредоточенность отступила, вместо неё появилось удивление. Когда же осознание пришло к нему в полной мере, он невольно ослабил пальцы, и девушка, пользуясь этим, поторопилась отстраниться. — Второй, Винцент… Кто второй человек? — Кажется, её мать. Или же, если быть точным… — Нет, постой. Не хочу слышать. — Ноэль потёр переносицу. Взмахнул рукой. — Позови дворецкого. Передай, чтобы он подготовил комнату, в которой я запру обеих, пока все иглы не будут найдены. — Пусть она и расскажет, где остальные, — Винцент кивнул на девушку. — Не буду я ничего говорить. Я не помню! — А что насчет твоей матери? — Винцент положил ладонь на рукоять ножа. Постучал пальцами по ней, намеренно привлекая внимание. — Проверим, насколько ты ей дорога, что думаешь? Виновница происходящего сглотнула ком в горле, посмотрела на Ноэля, ища в нем спасения: — Я же… родная кровь тебе… нельзя же так… Ответом на это послужил лишь пренебрежительный смешок. Переполох между ними быстро охватил остальных; скоро вокруг появились лишние глаза и раздались наглые перешептывания. Винцент оглядел столпившихся в укромных углах слуг, с боязливым интересом наблюдающих за происходящим. В ярком свете люстры заметил в лице одной из женщин слишком яркий страх. Незнакомый Винценту, но очевидный сам по себе — страх матери за своего ребенка. Тогда, склонившись к Ноэлю, он сказал: — Она у кухни. Под мольбы и выкрики, звучащие, когда обеих уводили, Винцент обернулся на портреты. Вгляделся в расслабленную улыбку мужчины с каштановыми волосами и ухоженной бородой. Его история обрастала новыми деталями. Теперь в глазах не было и толики гордости за процветающий дом. На месте её появился молчаливый стыд за секрет, который всплыл спустя время, не оставляя возможности мертвому оправдаться.***
— Пожалуй, вам лучше уехать завтра, с самого утра. Здесь вас больше ничего не держит, — Ноэль провел ладонью по светлым волосам. Он выглядел приободренным. Некоторая живость проскальзывала в движениях; болезнь еще не отступила полностью, но поимка виновных подействовала как лучшее лекарство. — Мне… нужно кое-что проверить. Его скептичный взгляд окинул Винцента с макушки до пят. Теперь, когда его жизнь, по его мнению, не зависит от чародея настолько, насколько это было пару дней назад, Ноэль позволял себе выказывать пренебрежение в большей степени, чем раньше. — И что же? — спросил он с интересом не столько к делу, сколько к тому, как Винцент будет объясняться; будто бы его надо убеждать. Винцент раздраженно потер переносицу, давя в себе едкие комментарии. — Некоторые места после игл пропитываются черной магией и тоже становятся опасны, поэтому мне нужно провести обряд совершенного очищения, чтобы убедиться в том, что моя работа целиком и полностью сделана, — на ходу выдумал, потому что знал: проверять эту информацию некому. Он мог бы сказать, что для полного завершения нужно вырезать еще бьющееся сердце у вдовца с сединой, которая тронула волосы только на три четверти, а в довесок ко всему, этот человек должен уметь делать сальто назад три раза подряд, несмотря на то, что в четырнадцать лет он сломал коленную чашечку, и кто-нибудь наверняка бы поверил. Опровергнуть что-то такое никто не сможет. Ноэль прищурился. Долго размышлял над тем, верить ли словам Винцента, или же, всё-таки, выставить его за порог, распрощавшись. В конце концов, неохотно, но дал согласие. Под ложью скрывался интерес к духу из библиотеки; весь день Винцент обходил замок и всё, что расположено на графской территории. Заглянул в конюшню, пугая конюха; оказался в крыле прислуги, в котором каждый встречный провожал его недобрым из-за случившегося взглядом; взломал замок на домишке с садовничими инструментами только для того, чтобы заранее исключить наименее подходящие для исследования места. Холодно и темно может быть, разве что, в каком-нибудь подвале или крипте, но прежде чем Винцент дойдёт до него, нужно проверить неочевидные варианты. Он надеется, — правда, не признается в этом ни кому-либо, ни себе, — что ни одна из его мыслей не получит подтверждения, потому откладывает поиск места, темного и холодного. Ведь если то, о чем он думал, правда, то тогда получалось, что своими руками Винцент сохранил жизнь тому, кто, на самом деле, этого совершенно не заслуживал. Вновь проходя по этажам, на пару минут заглянул в свою комнату, чтобы покормить Костю, и безрадостно хмыкнул, увидев поднос с едой: вид плесневого хлеба навёл на мысли о том, что остальные служанки, боясь оказаться на месте вчерашней девушки, пытались так подтолкнуть гостя к тому, чтобы покинуть графство. Знали бы они, что предлагали покрытый плесенью хлеб человеку, для которого в иные дни и такое могло быть деликатесом, поняли нелепость своей попытки. Солнце зашло за горизонт, жизнь в каждом уголке замка затихла. С отмычками в руках и беспокойством в душе Винцент прокрался по лестнице, словно вор, надеясь, что его никто не увидит. Крипты здесь не было — слишком старомодно. Температура в винном погребе недостаточно низкая. Подвал, в котором хранили уголь и дрова, лишён факелов, а вход в него находился на улице. Ещё прошлым днём заприметив нужную дверь, когда оттуда выносили всё необходимое для костра, Винцент добрался до неё быстро и легко, но вот на то, чтобы взломать замок, ушло слишком много времени. Дверь открылась тяжело и со скрипом, словно весь дом пытался не дать любопытному носу узнать хозяйские тайны. Из самого забытого его уголка веяло сыростью. И смертью. Пришлось закрыть за собой дверь, чтобы кто-нибудь, случайно пройдя мимо, не заметил проникновения, и Винцент остался один на один со своим страхом в полной темноте. Он сложил ладони, прошептав заклинание, и появившийся между ними небольшой огонек стал единственным источником света. — …Холодно. Холодно. Винцент поджал губы, борясь с желанием развернуться, запереть подвал обратно и сбежать прямо сейчас. Воображение рисовало картинки: на потолке существа с конечностями, длинными настолько, что никакого труда не составило бы схватить Винцент за воротник, следили маленькими черными глазками-бусинками за каждым движением несмышленого чародея; трещины в стенах складывались в лица, искаженные то гневом, то насмешкой; и тени, пляшущие на стене, на самом деле двигались отдельно от предметов, чьи очертания повторяли. Недвижимый воздух пах деревом, болотно-серным свежим углем. Дрожащий свет от огня падал на сложенные дрова, блестел на черных кучках и — казалось — очерчивал едва различимые края чего-то в глубине подвала. Кого-то, кто плаксиво, умоляя, прошептал: — Я хочу тепла. По прочной лестнице Винцент спустился неохотно, на ослабевших ногах. Стараясь держаться подальше от сложенного сырья, он прошел вглубь, прислушиваясь к окружению: голос затих. Секунду назад звучал так отчетливо и ярко, отражаясь от каменных холодных стен. — Мне так холодно. Можно поджечь все, что находилось в подвале, каждое полено и каждый уголек — согрелась бы она тогда? Или требуемое тепло по природе рода совсем иного? Винцент подошел ближе к углу, из которого доносился голос, и ничего не увидел, не услышал: ни голоса более, ни дыхания. Что-то зашуршало в углу, пискнуло (мышь промелькнула серым пятном под ногами) и стало одним из шатких камней в стене. Или?.. Винцент подошел ближе, опустился на колени и, задержав дыхание, прислонился щекой к будто ледяным стенам. Ветер выл, гуляя по пустотам под замком. Пальцы нащупали мышиную нору, сковырнули камень: один, мелкий, упал на пол, второй, чуть больше, сдвинуть уже было легче, третий отошел так, будто ждал момента, когда кому-то захочется его подвинуть, четвертый последовал за ними, пятый… Стена разваливалась, и когда дыра стала достаточно широкой, на Винцента упало нечто, обмотанное в тряпье, бесформенное, щелкающее десятками бьющихся друг об друга костей. Винцент вскрикнул, потерял концентрацию, и наступила тьма. В ней он ощупал предмет с замирающим сердцем. Ткань была ветхая и влажная, странным образом напоминающая дряблую кожу; под пальцами Винцент чувствовал узнаваемые мыщелки бедренных костей, крылья подвздошной, углы ребер и отростки позвонков. Он держал обернутое в ткань тело, истлевшее до скелета. Сжал губы, заставил себя сдержать судорожный вздох — даже он в повисшей тишине казался непозволительным. Если вздохнуть, выдать свое присутствие, длинные руки с тонкими пальцами поспешат схватить за плечи и утянуть к себе; пляшущие тени станут гуще, сойдут со стен и окружат плотным кольцом; а лица в один голос скажут, что здесь никому не найти тепла и не согреться. Осторожными движениями развернув ткань, Винцент вернул пламя и пригляделся к костям. Руки тряслись; не дрожали — тряслись, блестящие от холодного пота. Но когда пальцы сжались на нижней челюсти, круглой и заостренной, дрожь оставила. Девушка или женщина. Круглый широкий таз, аккуратная челюсть, тонкие кости. Винцент вернул каждую после того, как повертел в руке. Повернулся к дыре в стене — она зияла неровными краями, пока едва способная пропустить человека. Подскочив, Винцент бросился к ней, ногами выбивая камни снизу, рукой отбрасывая те, что сверху, пока дыра не расширилась настолько, чтобы пустить его внутрь. И в неровной полости за спиной их были десятки — где-то ткань новее, где-то почти рассыпалась в пыль. Обнажала кости: белые, жёлтые, почерневшие мужские и женские. О чем мёртвые перешептывались, оставленные здесь, как ненужные вещи? Винцент потянулся к склянкам на поясе, намеренный узнать, что случилось, и тут длинные руки дотянулись до него. Они не принадлежали чудовищам; они принадлежали Ноэлю, чье появление осталось незамеченным. Рывков вытянув Винцента из дыры, Ноэль прижал его к стене. Щеку поцарапали щербатые камни. — Бл… От него пахло кровью. Конечно же от него пахло кровью. — Твоих рук дело, да? Твоих? Ноэль не ответил. Он тяжело дышал прямо над ухом; бежал наверняка, когда понял, что происходит, подумал Винцент. — Ты успел кому-то сказать? — Будем вопросами обмениваться? Он почувствовал, как сжались пальцы на заломленной за спину руке, выдавая ярость. — Отвечай. — Иначе что? Среди них оставишь? Рывок назад и толчок в спину — в голове от столкновения со стеной начало звенеть, перед глазами возникли искры. Винцент дернулся, пытаясь вырваться. — Каждый из замка видел тебя. Если со мной что-то случится сейчас, то все назовут виновным тебя, — сказал Ноэль. — Иди нахуй. — И я не знаю, откуда взялись эти тела, но знаю, когда — после твоего появления. И мои слуги это подтвердят. Понимаешь, маг? Винцент понимал. Сжимающие предплечье пальцы вдруг потяжелели, стали холодными, как… как кандалы. Втянув голову в плечи, он присмирел против воли, и его кротость, уже неподдельную, Ноэль заметил. Ослабил хватку, но не выпустил полностью, и потащил к выходу. При свете луны тёмные пятна влажно блестели на лице, на руках, на ночной рубашке и наскоро накинутом парчовом кафтане. Его ли это кровь?.. — Никому ни слова. — Ноэль манерным движением поправил кафтан, пригладил волосы и толкнул Винцента ко входу в замок. — Завтра с рассветом ты уезжаешь. — Похорони их. Я буду молчать, но похорони их. Винцент обернулся, намеренный узнать, какие эмоции вызвала его просьба. Они обменялись взглядами: испытующий и требовательный Винцента, высокомерный и подозрительный Ноэля. И спустя несколько долгих секунд молчания Ноэль нехотя кивнул. Голова его склонилась с трудом, как будто шея внутри — механизм из заржавевших шестерен. Аристократы, мать их, голубая кровь, подумал Винцент. «Так долго смотрел наверх, что совершенно забыл о том, что внизу. А внизу могилы. И все мы там будем».***
Ноэль вложил поводья в его руки. Винцент, оглядев лошадь, взглянул на него с немым вопросом. Коней двое, ему предназначалась тонкая чалая кобыла, которая переступала с ноги на ногу, беспокойно оглядываясь. Винцент ей незнаком — сбросит ещеё ненароком, и тут уж точно рукой подать до поминок. Он погладил её по изящной шее, она фыркнула и отступила насколько позволяли поводья. Костюм Ноэля для верховой езды — чёрный верх, светлый низ — строже по сравнению с тем, в чём граф щеголял обычно, и не так сильно бросался в глаза. По крайней мере, если Ноэль собрался провожать до города, может быть, получится не привлечь внимание грабителей по пути. Он сказал: — Не уверен, что моя лошадь вернётся в конюшню, если я оставлю этот вопрос на вашу совесть. — Но, Винцент понимал, истинный мотив совсем не в этом. Ноэль поправил ремни на седле солового жеребца, что-то сказал стоящему рядом конюху. Явно укорил, ведь тот стушевался и залепетал в ответ оправдания. Графских слуг здесь больше, чем нужно. Потенциальные свидетели в возможном расследовании. Винцент чувствовал на себе пытливые взгляды, полные нетерпения: пока они смотрели ему в спину слишком близко, но когда он отдалится, каждый человек вздохнет с облегчением. За несколько дней пребывания в замке Винцента, наверняка, запомнила каждая собака, и теперь, если с Ноэлем по пути что-то случится, все укажут на него без сомнения. Сукин сын, подумал Винцент, найдя немного сахара в сумках на поясе; шершавый лошадиный язык облизал пальцы. У него были защитники, только никто, кроме самого Винцента, не добился бы от них и слова — безмолвные и погребенные в стенах под замком, они оставили свой след лишь в семейном древе Эрвье и в портретах. Последние бросились в глаза ранним утром, когда солнце еще не показалось из-за горизонта, и в темноте выражение лиц там показались Винценту совсем иными. Он видел скорбь, беззубую ярость, годами копящуюся обиду и немеренно боли, которую уже не выплакать, не высказать. Ждал ли он благодарности от мёртвых? Едва ли. Они — последние, с кого её следовало спрашивать, но их спокойствие принял бы за награду. Спокойствия не было, а, значит, дело не доведено до конца. Ноэль сказал уехать с рассветом, но когда они оказались на дороге, солнце в зените пекло макушку. Не будь ласкового прохладного ветра, Винцент исстрадался бы весь. Он задавал темп, пуская кобылу, прозванную Ежевикой, то рысью, то шагом, то галопом. Делал вид, будто едет один, и почти поверил в это, пока Ноэль не подал голос. — Она призналась, что игл было шестьдесят. Удивительно, что считала. — Наверное. — Я не питаю к вам неприязни, знаете ли. — Поздравляю тебя с этим, — угрюмо бросил Винцент, механически касаясь щеки; корочка затянула царапины и теперь неприятно стягивала кожу. Ноэль смерил его трудно читаемым взглядом. Набравшись смелости, Винцент спросил: — Почему подвал? Ответ прозвучал не сразу. — Нет причин, — Ноэль пожал плечами. — Боюсь, вы взорветесь, если мы продолжим эту тему. Он зашёлся в кашле вновь, успев поднести платок ко рту; белая ткань окрасилась в алый. Винцент с ним согласился внутренне, но виду не подал и только немного ускорился. Он ждал объяснений на грани с оправданиями, почти нуждался в них, и в поводе думать о Ноэле чуть лучше, чем думал сейчас. Но пришлось смириться с мыслью о спасении жизни убийцы. — Можем тут разойтись, я дальше на своих двоих, — сказал Винцент, завидев верхушки мельниц и соломенных крыш домов. Свой собственный, вдалеке от остальных, ближе к лесу. — Я надеялся на большее гостеприимство. «Я хочу узнать, где ты живёшь» — если честнее. Черт с ним, пусть, решил Винцент, вытягивая руку. — Его не будет. Ты не один в этом мире, мне еще от остальных жалобы выслушивать и время на тебя тратить не хочу. Захочешь стать одним из них — тебе туда, — он указал на свой домик, поймал настороженный взгляд Ноэля. — Далеко не дворец, ага, я в курсе. Забудешь дорогу — спроси у своих слуг. Он соскочил с Ежевики, ласково потрепал её напоследок. Норовистая, но легконогая. Поводья передал Ноэлю, который будто все собирался что-то сказать, только не мог подобрать слов. В своем молчании он был все тем же изображением на холсте в позолоченной раме, искусной рукой созданное, но скрывающее за собой нечто темное и жестокое. Так или иначе, то, что Ноэль прятал, станет явным после, когда возможности оправдаться или заставить молчать случайного свидетеля уже не будет. Когда они попрощались, Винцент понадеялся на то, что это первая и последняя их встреча. Он-то насчитал пятьдесят девять игл.