Возвращение к себе.

Проснувшись рано Эрвин почувствовал себя как молодая гончая готовая вот вот взять след. Он решил не терять время даже на варку кофе и обошёлся традиционным израильским боцем. Так за чашкой кофе он и прокручивал вчерашнюю встречу с Фрицци, ее рассказ, ее боль. Внезапно его словно подкинуло, наспех одевшись он торопливо завел машину и уже минут через двадцать, остановился у уже знакомого дома. Часы показывали семь утра. Вздохнув поглубже он постучал. Дверь открылась почти сразу. Фрицци была все в том же платье и судя по внешнему виду так и не ложилась спать. — Эрвин, что то случилось? — удивленно спросила она. — Нет, ничего. Я просто хотел вас попросить об одолжении, но кажется я не подумал о времени — Ничего милый, в моем возрасте бессонница уже не новость, можешь не волноваться, — заметив тревогу в голосе попыталась успокоить его Фрицци— так чем я могу помочь? — Я подумал, если вам будет не трудно, то не могли бы вы съездить со мной на кладбище. Я вдруг понял, что обязан навестить…своих. -Конечно, как я сама об этом не подумала. Дай мне полчаса, хорошо? По дороге Эрвин остановился у цветочного магазина и вопреки ожиданиям Фрицци, вышел оттуда не с цветами, а с декоративными свечами в небольших стаканчиках. — Самое, похожее, что смог найти, — сказал он разводя руками. Фрицци решила обойтись без вопросов. Ее удивление возросло, когда нагнувшись, молодой мужчина подобрал несколько камней с гравийной дорожки кладбища. На этот раз ее недоумение не осталось незамеченным. -Я сделал что то не то? — Не знаю, просто несколько необычно. У нас обычно обходятся венками или букетами. — Ну вот, мне нужно было спросить, а я как всегда погрузился в свои раздумья. И как теперь быть? Там где я вырос, на могиле зажигают свечу и кладут камень как дань уважения. — Я думаю это не важно, каким образом высказывать мертвым свое уважение.Главное, что ты к ним пришел. Он стоял, возвышаясь над серыми могильными камнями, на холодном, сыром декабрьском ветру. Хайнрих Вайс, Мария фон Вебер Вайс, Отто Вайс. Теперь для него это были не просто имена. Прабабушка, прадед, дед, — он был их продолжением, а они были его корнями. Горячая слеза предательски обожгла щёку. — О чем ты сейчас думаешь милый? — участливо спросила Фрицци. — Я мечтаю о том, что когда нибудь смогу также навестить могилы моих родителей. Тут уже не выдержала Фрицци, притянув Эрвина к себе, она разрыдалась в голос. Спустя несколько часов, утомленные поисками они сидели в доме Дескау. — Никогда бы не подумала, что Вернер сохранил здесь все как было тогда, это просто невероятно. — Да, вот только непонятно где искать ту знаменитую тетрадь. Как мы с вами убедились на виду она точно не лежит. — Подожди, кажется у меня есть одна мысль. Пошли еще раз в комнату Бруни. — Но мы там итак все перевернули и ничего не нашли. Даже в случайно обнаруженном потайном отделе секретера был найден исключительно дохлый паук. — Я должна еще раз посмотреть, пошли. Эйтан нехотя поплелся за внезапно взбодрившейся Фрицци. — Вот оно видишь? Я почти уверена, что она там, — женщина победоносно указывала на деревянную решетку, скрывавшую расположенную под подоконником батарею отопления. — Ничего не вижу, просто декоративная панель. — Посмотри внимательно, видишь эти царапины? Ее выкручивали и весьма неумело, скорее всего это делала девушка. — Или какой-нибудь криворукий и нерадивый работник. — Не спорь, лучше поищи какую нибудь отвертку и открути это наконец. Как и предполагалось за панелью не было ничего кроме батареи покрытой, пожалуй, вековым слоем пыли. — Вот видите, тут ничего кроме пыли нет. — А вот и не так.- Фрицци присела на корточки прижавшись плотно к стене спиной и запустив руку за батарею с победоносным видом вытянула оттуда завернутую в вощеную бумагу тетрадь. — Невероятно, как вы догадались? — Я не догадалась мой мальчик, я вспомнила. Я выросла в похожем доме и мой брат также спрятал свои акварели, уходя на Большую войну. — Останетесь? — Нет милый, но ты знаешь где меня найти. И не нужно утруждаться, я прекрасно вернусь на такси. Эрвин листал старую тетрадь в добротном кожаном переплете. Записи в ней начинали с лета 1935 года, но перед ней была аккуратно вклеены несколько листов другого формата. Видимо девушка решила сохранить предыдущие важные для нее записи. Эссен, 12 декабря 1934 г. Сегодня со слов Марты в наш класс пришла новенькая. Поговаривают, что она дочь того самого Вайса. Но я не уверена. Школа у нас конечно не самая плохая, но все равно не верится что такая птица может в нее залететь. Я так и сказала Марте, что все это сказки. Но она мне не поверила. Ничего, доктор сказал, что я уже выздоровела и в понедельник смогу вернуться в класс. Тогда и посмотрим, кто окажется прав. 17 декабря 1934 г Придя в класс обнаружила, что новенькая сидит рядом со мной. А ведь любой в классе знает, что это я специально выбрала место на задней парте, чтоб сидеть одной. — Прости, но тебе придётся уйти. Тем более на первом ряду есть почетное место, можешь занять его — Даже не подумаю перебираться туда, вот еще морока сидеть у всех на виду. Ну пожалуйста, позволь мне остаться. За это я тебе дам списать все, что ты хочешь — Ты, что подумала я отстающая? Да я к твоему сведению лучшая ученица в классе. — Ну тогда я буду списывать у тебя. Ну пожалуйста? — Было в ней, что то такое, что я не смогла отказать. — Ладно, давай попробуем. Но обещай мне, если мне не понравится ты вернёшься в почётный ряд. — Обещаю, что никогда не разочарую тебя, — заявила новенькая и порывисто обняла меня. 5 апреля 1935. В школе меня и Мару называют слиянием рабочих и капитала. Но ни меня ни ее это не трогает. Что ее действительно задевает, так это когда учителя называют ее фройляйн Вайс. Хотя ей хватило упорства их переупрямить, отзываясь исключительно на фамилию Шнайдер. Всех кроме герра Таненбаума, нашего учителя немецкого. Но зато она доводит его до белого каления другим способом, называя это «зажиганием вифлеемской звезды». В ответ на его придирки они начинает разговаривать на wienerisch и тогда все просто со смеху покатываются над ее оканьем и яканьем. Но сегодня она превзошла сама себя. Мара сорвала урок. Началось все с того, что герр Таненбаум возжелал вызвать фройляйн Вайс к доске. Весь класс замер в ожидании. Но Мара даже не пошевелилась. Тогда он вызвал вторично. Опять тишина. Учитель стал медленно закипать и подойдя к нашей парте рявкнул: -Фройляйн Вайс вы заставляете себя ждать!!! — Griaß ihna герр Таненбаум, но моя фамилия Шнайдер -Я больше не желаю слушать ваших глупостей. В классном журнале вы записаны как Вайс и никак иначе, поняли?! В ответ, вынув из сумки самопишущее перо она подошла к журналу и что то там написала. Кажется в тот момент старый Гельмут потерял дар речи. — Вон, вон из класса, да как вы смели? — Просто исправила ошибку. Это плохо? — Вон, вы превзошли все мои худшие ожидания, невоспитанная девчонка. Вы вернетесь сюда после того, как ваш отец поговорит с директором и с извинениями. Вы хорошо это поняли? — Wann i kumm, wann i kumm, wann i wieda, wieda kumm… с грацией дикой кошки Мара вышла из класса. Класс грохнул от смеха, урок был сорван. Я разыскала ее на лестнице, у входа на чердак. -Ну ты даёшь, сумасшедшая, теперь дома тебя точно накажут. Что тебе сделал старый Гельмут, только за то, что он называет тебя Вайс ты изводишь старика? — Ты не понимаешь Бруни. Гельмут единственный кто заслуживает уважения в этой лицемерной клоаке. — Уважения? Это такое у тебя уважение? — Смотри, остальные просто сдались. Никто не хочет связываться с дочкой Отто Вайса, хочет быть Шнайдер — пусть будет. А у Гельмута — принцип и за это я его уважаю. Правда приходится пользоваться его принципиальностью, а вот это да паршиво. Но ничего, когда я добьюсь чего хочу, то обязательно извинюсь, вот увидишь — Добиться чего? Чего ты вообще всем этим добиваешься? — Я хочу, чтоб новоприобретенный папочка наконец-то устал от моих выходок. А когда ему это надоест, то он меня вернёт обратно к Лео, поняла? — Но Лео стар и слишком болен, ты сама рассказывала. Как он сможет о тебе позаботиться? — Значит я позабочусь о нем, это будет правильно поняла?! Я должна сейчас о нем заботиться и мне наплевать, что он просил меня не приезжать Листая дальше Эрвин узнал как его мама переехала жить в Большой дом, как ее бабушка старая фрау Мария возражала против их дружбы, как понемногу Отто завоевал доверие дочери. Про отношения матери и Вернера читать не стал, справедливо полагая, что это не его дело и никак не должно его касаться. Но вот одну дату он пропустить не мог. 6 декабря 1939 года. День, когда его родители впервые встретились и день, когда был убит его дед. — Мара, мне до сих пор не по себе. Вот скажи, что на тебя нашло? Тебе трудно было показать документы? — Бруни, то что испугалась этого индюка? Мерзкий тип, кто-то должен ему ответить. Или ты оправдываешь его поступок? Он еще должен был извиниться. Жаль, что эта «говорящая статуя» вмешался. Каков наглец, «на первый раз свободны». Да что они все о себе думают. — Мара не глупи, скажи спасибо, что он нас отпустил. Ты вообще отдаешь себе отчёт в том что говоришь? Ты понимаешь что это за люди? — Трусливая немочка Бруни — А ты у нас гордая австриячка, императрица Мария Терезия не меньше. Черт, давай не будем ссориться Мара. Лучше скажи, твой томик Гейне у тебя? Давай посмотрим, а то у меня плохие предчувствия. — Черт Бруни ты что до сих пор в это веришь? Серьёзно? Это же детское гадание времен моей бабушки. Глупости. — Нет, не глупости, меня не обманывало. И не говори, что не носишь его с собой. Кстати представь что бы было если бы его у тебя нашли? Это же запрещённая книга. — Ношу как талисман и подарок от Лео, а не как предмет для глупого подросткового гадания. — Ну Мара, пожалуйста, мне так тревожно. Тут наверху есть отличная комната, нас не увидят, пожалуйста или тебе страшно? — Мне? Да ни капельки. Пошли уже, развеем твои страхи да и мне пора на Хугель. На кого гадаем? — На тебя Гадание вышло крайне неудачным и мой страх лишь усилился. Было очень неспокойно, но как я могу попросить ее не ехать на прием к таким людям. 7 декабря 1939 г. Всю ночь мне снились кошмары, но реальность была еще кошмарнее. Мара с отцом разбились на машине. Герр Отто погиб, а Мара в тяжёлом состоянии в больнице. Там же Эрвин нашел небольшой клочок бумаги, видимо из записной книжки. На нем карандашная запись «Sag, wo ist dein schönes Liebchen». Гейне, одна из странных привязанностей Данцигера, любовь к которому тот привил и ему. Эрвин узнал стих. Но то что он увидел дальше его озадачило. M — 8, a -10 r -12. Внезапно его озарило. Кажется он нашел разгадку Эрики.