Возвращение к себе.

25 декабря 1964 г. Эссен. На город уже опустилась тяжёлая зимняя темнота, когда Арндт подъехал к небольшому домику. Окна освещенные желтым светом с уютно расположившимися на подоконниках горшками с гортензиями и фиалками умиротворяюще подействовали на Эрвина. — Арндт, ты уверен, что сейчас подходящее время? Поздно, да и Фрицци не так молода всё-таки. Стоит ли волновать ее на ночь глядя? — Как тебе сказать. Если мой отец имеет против тебя что-то, а вышел ты от него отнюдь не в благостном расположении духа, то стоит поторопиться. — Ты на что намекаешь? Что то может случиться? — Пока не на что. Но стоит поторопиться. В одном ты прав. Подожди в машине, я постараюсь ее немного подготовить. Эрвин не мог спокойно ждать. Выйдя из салона, он стал накручивать круги вокруг машины. Пожалуй впервые пожалев, что не курит, ибо так хотелось убить хоть чем то, медленно тянущееся время. Внезапно дверь распахнулась и на пороге показалась немолодая хрупкая женщина. На вид ей было около семидесяти, но с короткой стрижкой и в элегантном простого кроя платье ее никак нельзя было назвать бабушкой. Эрвин равно как и Фрицци замер в нерешительности. Вышедший из дома Арндт внес движение в эту статичную картину. — Фрицци мне пора, счастливого рождества, — приообняв женщину он чмокнул ее в щеку, ободряюще хлопнул Эрвина по плечу и уехал. Словно очнувшись, Фрицци посторонилась, как бы приглашая гостя зайти. Уютная гостиная, освещенная теплым светом, толстый ворсистый ковер, елка украшенная несколькими стеклянными шарами и парой гирлянд. Он не мог сказать, что узнал это место, и в тоже время ему казалось, что да, когда то давно он был здесь. Фрицци споро и все так же молча сервировала стол, а Эрвин сосредоточенно рассматривал рисунок на ковре, будто бы пытаясь в витиеватых узорах прочитать историю своей жизни.Что то неосязаемое, невысказанное, и в тоже время ощутимое стояло между ними. — Машинка, маленький зеленый грузовик, с красной кабиной, — внезапно произнес он, громкий звук оброненной вилки заставил его осечься. — Неужели ты помнишь? Ты же был совсем малыш, — ошарашенно спросила Фрицци. — И да и нет. Эта игрушка была со мной еще монастыре. Но потом, когда сестра Ангелика отдала меня, она осталась там. Сестра очень торопилась, и даже не обратила на это внимания. Помню как я переживал, уже там на корабле. 20 апреля 1947 г. Хайфа Тихо звякнул дверной колокольчик. Ханна нехотя отвлеклась от книги. В последнее время она открывала магазин больше по привычке. Мало кого в тот месяц интересовали игрушки, казалось после казни англичанами Дова Грюнера, весь ишув погрузился в тихую скорбь. На пороге стоял мужчина, а рядом за руку его держал мальчик, лет четырех. Если во внешности мужчины не было ничего примечательного, то мальчик привлек внимание женщины. Выросшая рядом с Мошава Германит, она прекрасно помнила ее жителей и малыш, своими пшеничными волосами и серыми глазами напоминал ей выселенных темплеров. Впечатление усилилось в разы, когда она услышала, что между собой эти двое общаются на немецком. -Простите, я могу вам помочь? — вмешалась Ханна в их разговор, больше из любопытства, ведь магазин был совсем крошечным и весь небогатый ассортимент был словно на ладони. — Вот у этого героя сегодня день рождения, и ему полагается самый лучший подарок. — Доброе утро сладкий, и сколько лет тебе исполняется? — на иврите обратилась Ханна к малышу. Ребенок молча поднял в воздух 4 пальца, — Ух ты, ты действительно совсем большой. А сможешь сказать сколько это? — но малыш отрицательно покачал головой. — Простите, Эйтан понимает но пока почти не говорит на иврите, он тут меньше года. Возможно вам неприятен немецкий? Я понимаю… — Все нормально. Я родилась и выросла рядом с мошавой. Итак, что же желает именинник? Что ты любишь, кубики, солдатиков, машинки? — обратилась она к мальчику, пытаясь говорить не с такой быстротой, как обычно это делают уроженцы Страны — Машинки, чуть запинаясь ответил ребенок — Вот смотри, это то что у нас есть, нравится? — Эйтан окинул взглядом полку и вновь отрицательно покачал головой. — Только не это парень, нам же возвращаться, может ты скажешь мне что ты ищешь? — я не знаю, но это не то — Простите нас, вы уже третья. Наверное это какой то детский каприз или он просто не знает, чего хочет. — Постойте. Знаешь малыш, зато у меня есть то, что тебе обязательно понравится, обещаю. Нагнувшись под прилавок, Ханна протянула ребенку настоящий футбольный мяч. Увидев как загорелись глаза мальчишки, она порадовалась, что смогла угодить. — Сколько я вам должен? — Это мой подарок, держи малыш. Желаю тебе всегда находить, то что ты ищешь. — Знаете, это был действительно судьбоносный подарок. Кажется я был первым мальчишкой в киббуце у которого был настоящий, а не сшитый из старых тряпок мяч, вмиг я стал самым желанным товарищем по играм и именно тогда всех ближе сошелся с Иче, он стал моим самым лучшим и близким другом, почти братом. Вновь неловкая пауза повисла в воздухе. — Вы сумели сохранить ту детскую дружбу? — Сумели, но увы это ненадолго. Иче погиб на Синае, во время нашего совместного патруля. Мина. В глазах женщины выступили слезы, внезапно поднявшись и закрыв руки в замок, она взволнованно заходила из стороны в сторону. — Я должна тебе что то рассказать. Все эти годы, думая что вы погибли эта вина камнем лежала у меня на душе. Увидев тебя сейчас, я возблагодарила небеса за такое чудо. Я понимаю, что лучше мне было промолчать, но я не могу, тогда этот камень окончательно задушит меня. Попытайся понять меня, мне действительно очень жаль, что так получилось. Декабрь 1943 г. Эссен. Вот уже 4 месяца, как Мария с маленьким сыном жили у меня. Так сложилось, что я не стала ей ни мачехой, ни тем более матерью. Наверное просто хорошей компаньонкой. Когда Бруни разыскала меня и попросила о помощи, остро живописав все ужасы жизни Марии, я не раздумывая согласилась. Скорее в память об Отто, хотя помня девушку до аварии, я понимала, что вместе нам будет непросто. Но мои страхи не оправдались. От самоуверенной и надменной Мары Вайс не осталось и следа. Я увидела молодую мать, которая изо всех сил сопротивлялась какому то внутреннему душевному надлому. Она почти ничего не рассказывала о себе и старательно делала вид, что ее жизнь началась только сейчас, в этом маленьком домике. Из того немногого, что она рассказала, я так и не смогла понять, причину заставившую ее забрать маленького ребенка и переехать в Эссен. Как-то даже я об этом сказала, но в ответ, она только еще больше замкнулась и я решила больше не касаться этой темы. В отличие от меня, старая фрау Вайс была более решительна. Выяснив у меня, то, что я знала, она невзирая на тяжелую болезнь разыскала вашего отца в Берлине. Нет, я не знаю о чем они говорили. Фрау Мария не считала меня частью семьи и не делилась новостями. Но одно верно — Герхард Зауэр, стоявший на пороге моего дома за три дня до рождества. — Вы видимо фрау Эльфрида Трауб. Я, Герхард Зауэр, вы позволите мне войти? — Да, да конечно. Добро пожаловать. Если и были у меня какие то сомнения относительно личности оберштурбанфюрера, то они тотчас рассеялись стоило мне увидеть его вместе с сыном. Никакой взрослый не сможет разыграть искреннюю любовь к ребёнку, и не один ребёнок не потянется с такой радостью, к тому, кто действительно жесток. Тогда мне в голову и пришла эта дурацкая идея. Я не могла и предположить, что все это обернется таким ужасным образом. Я действительно хотела как лучше. Просто я слишком знала твою маму. Ее упрямство и гордость могли сыграть с ней дурную шутку. Вообщем, я решила немного подтолкнуть события. Тем более небольшой «козырь» у меня был. — Герхард, что вы собираетесь делать дальше? Не подумайте, что Мария и Эрвин, мне в тягость. Но кажется ее каникулы несколько затянулись. Я полагаю, что место жены, рядом с мужем. — Увы, не все так просто фрау Трауб. Решение, только за Марией. Я не собираюсь ее ни к чему принуждать. — Это звучит, конечно благородно. Но оставаться здесь может быть небезопасно. Не так давно, из вам известного дома, намекнули о том, что ее нахождение здесь нежелательно. Понимаете о чем я? Судя по выражению лица Герхарда, он действительно понял на что я намекаю. И я даже не обманула. Приехавший не так давно Альфрид уже «случайно» намекнул мне о том, что мой дом стал излишне гостеприимным. А дальше, дальше я решила «подтолкнуть» события. Отговорившись тем, что мне нужно отлучится, я пошла к Штайнам. Тринадцатилетний сорвиголова Клаус Штайн, вот кто мне был нужен. За четыре марки я подговорила его швырнуть камень с запиской в гостиную. На такую шалость он согласился бы и бесплатно, но мне нужно было его молчание. Все вышло как по нотам. Но в итоге я просчиталась. Спустя две или три недели после отъезда меня пригласили в Большой дом. Старая фрау была совсем плоха. Именно от нее я узнала страшную новость о вашей гибели и все это время я корила себя за это. До сих пор. Я пойму если ты не простишь. Ведь все что случилось с вами позже по сути все это случилось по моей вине. Только знай, я действительно раскаиваюсь. В ответ Эрвин просто подсел поближе и обнял Фрицци. Уткнувшись в его плечо, она по-детски разрыдалась. -Расскажите что-нибудь о маме, какой она была? — Боюсь мой мальчик, я не смогу тебе много рассказать. Мы так и не стали с ней близки. Да и с отцом, твоим дедом у нее по началу отношения не задались. Отто предполагал, что она будет жить с нами, но быстро уступил матери, видя что Мара принимает его в штыки и делает все, чтоб он вернул ее обратно в Вену. Только старая фрау смогла справиться с ней, видимо потому, что была не меньшей упрямицей. Так что твоя мать даже жила не с нами, а в Большом доме. Только после смерти Отто старая фрау смягчилась по отношению ко мне. Единственный кто ее хорошо знал — это ее лучшая подруга Бруни. Увы и ее нет в живых. Хотя, если ты действительно живёшь в старом доме Дескау, то ищи ее дневники. Она обожала все записывать. Как-то раз, когда твоей маме было лет 15 она попросила помочь ей с покупкой красивой тетради и самой лучшей перьевой ручки в подарок своей подруге. «Вы как секретарь, несомненно сможете выбрать самое лучшее. И да, тетрадь нужна потолще, Бруни записывает буквально все. Говорит, что когда мы окончательно вырастем это будет занимательное чтиво». Думаю, стоит найти эту тетрадь. — А когда мама была здесь со мной, Бруни тоже была в Эссене? — Нет, она тогда уже служила медсестрой и почти не появлялась. Тот ее приезд в 43 был последним. А почему ты спросил? — Просто мне не даёт покоя одно воспоминание. Песня которую мне пела мама. Этот военный марш, «Эрика», она действительно его так любила? — Да нет, что ты. Ты наверное, что то путаешь. За все время, что вы провели здесь я ни разу его от Марии не слышала. — Нет, не путаю. В этом я как раз точно уверен. Может у нее была подруга по имени Эрика? Ведь зачем то же она это делала? Я ведь до сих пор помню первые две строчки. -Эрика, нет среди известных мне знакомых Марии не было никакой Эрики и я не помню, чтоб она упоминала это имя. Хотя постой. В семье была одна Эрика, кузина твоей прабабушки Марии, Эрика Тропф фон Лауфенберг. Ее муж граф фон Лауфенберг швейцарец по происхождению, со слов старой фрау унизился до того, что стал банкиром. Это единственная Эрика о которой я знаю, но не могу тебе сказать если между твоими воспоминаниями и Эрикой Лауфенберг хоть какая то связь. Эрвин вернулся к себе уже заполночь. Здраво рассудив, что оставшееся до утра время стоит посвятить сну, а утром со свежей головой приступить к поискам дневников Бруни.