Возвращение к себе.

Große Wasser vermögen nicht die Liebe auszulöschen, und Ströme überfluten sie nicht. Валенсия, июнь 1975 г. Брю сидела на пирсе и смотрела на вечерний прилив. Мягкие, еще не успевшие остыть от дневного жара волны осторожно касались кончиков пальцев, шаловливо отбегая назад и с каждой волной становились все смелее и смелее. Это было ее время, ее законный час наедине с собой…и с морем. Последние два года она ловила себя на мысли, что ждёт этого целый год. Возможности оставить позади деловой Франкфурт, с его чуть линялыми серо-красными зданиями, чопорными клиентками и окунуться в буйство красок и характеров испанского побережья. Там она была руководителем преуспевающего модельного дома, здесь просто синьорой Бруни. Ее даже не злило, что бойкий язык испанских кумушек никак не приспособился к Брю и быстро превратил ее в Бруни. Здесь было ее место силы и источник вдохновения. Она почувствовала его приближение еще до того, как услышала его шаги по деревянному пирсу. — О чем думаешь милая? — Брю вместо ответа подсела ближе и доверчиво положила голову на его плечо. — Ни о чём и знаешь, это так прекрасно ни о чём ни думать, а просто радоваться тому, что есть. Хайнц наверное это звучит так глупо? — Возможно и глупо, но какая разница. Да и признаться я с тобой согласен. Она потянулась за поцелуем и получив желаемое внезапно спросила: — Тогда, десять лет назад я была слишком невыносима? — Не помню, да и какая сейчас разница, какой ты была тогда. Да и какой ты будешь потом — мне тоже не важно. И в этом был Хайнц. Казалось для него нет ни прошлого ни будущего. Есть только настоящее, в котором он точно знает чего хочет сам и что нужно тому, кто рядом. Она ни разу не пожалела о том, что в тот вечер нашла в себе силы признаться, что он ей нужен. Наутро, после вечеринки Хайнц сообщил, что раз все так повернулось, то он слишком старомоден для того, чтоб просто так жить под одной крышей. Спустя месяц, они ни сказав никому расписались в ратуше. Брю до сих пор вспоминала с улыбкой тот день, когда улучив момент Эрна явилась к ней на работу, что прочитать монолог о недостойном поведении дочери, делящей кров с мужчиной много старше ее. Девушка просто положила перед ошарашенной матерью брачное свидетельство, которое еще не успела убрать из сумочки. Брю готова была поклясться, что Эрна не ограничилась разговором с ней и наверняка отправилась за разъяснениями к Хайнцу. Но он никогда не говорил ей об этом, а она с удивлением поняла, что не хочет спрашивать. Со временем Эрна успокоилась и хотя отношения между ней и дочерью так и не стали доверительными, но как минимум в них увеличился градус теплоты и принятия. Что касается их отношений с Хайнцем, то доверив ему свою душу, она еще долго не могла доверить ему свое тело и прошло долгих семь месяцев, прежде чем они стали мужем и женой не только на бумаге. А потом вернулся ее первый страх — страх не стать матерью. Так появилась полуторагодовалая Лотта. Прошло два года и неожиданно Брю поняла, что беременна и вместо ожидаемой радости, вдруг ощутила тревогу. Ей казалось, что своей беременностью она передаёт свою приемную дочь. Тем более они не скрывали от Лотты факт ее удочерения. Но теперь она была не одна и ей было с кем поделиться тревогами. Через несколько дней со всей серьёзностью четырехлетки, Лотта заявила что папа ей все объяснил, и прежде чем родится в родительском сердце детки сначала заводятся у мамы в животике. Но вот она исключительная девочка, потому что ей сначала посчастливилось родиться у одной мамы, а потом найти свою маму в сердце. И когда родилась маленькая Криста, Лотта стала самой чуткой и заботливой старшей сестрой. Волны все продолжали прибывать, накатывая на пирс все сильнее и сильнее. Пора возвращаться домой. Киббуц Эйн Гев, июнь 1975 г. Инга мерно покачивалась в гамаке, почти в такт волнам, которые раз за разом выплескивала на каменистый берег Кинерет. Эрвин с безграничным терпением пытался распутать бечевки намертво спутавшихся между собой воздушных змеев. А маленькие хозяева летающих чудовищ, стояли друг против друга, с таким воинственным видом, что нибудь их руки, предусмотрительно заняты катушками, то эти двое давно бы поколотили друг друга. Старшей Мирьям в этом году исполнилось семь, а младшему Гидеону через пару месяцев исполнится пять. И это та самая парочка про которую говорят врозь нам скучно, вместе тесно. — Лишь бы были здоровы, — со смехом произнес до этого колдовавший над мангалом Дов. — Они то будут, но как вы справитесь с этими сорванцами. Раньше чем через двое суток из роддома меня не выпишут. — И не надо. Зря ты не хочешь остаться в больничной гостинице ещё дней на пять. Поверь мне девочка, если я справился с вами двумя, то и с вашими детками как нибудь справлюсь. Да в этом Дов прав. Их с Эрвином путь к совместному счастью был совсем не гладок. С того самого дня, когда Эрвин встретился со своим прадедом она вдруг ощутила, что именно эта встреча это больше, чем встреча правнука с прадедом. За Аароном стояло, что то большее, чем просто семейная история, что то более древнее и притягательное, чего Инга не могла объяснить, но могла прочувствовать. Эрвин тогда однозначно решил, что остаётся в Вене. Конечно она понимала его желание быть рядом с единственно родным ему по крови человеком, которого он столь внезапно обрел. И то надолго ли, учитывая почтенный возраст Аарона. Возможно она осталась бы с Эрвином, но внезапно ощутила себя чужой. Настолько чужой, что не говоря никому ни слова вернулась во Франкфурт. В этот момент их отношения перетекли в какую то странную, больную стадию. Его внезапные появления, рваные объяснения обоих, бурные ночи наутро давящие необлекаемым в слова молчанием. После очередной такой встречи, она нашла его визитку, где значилось, что Эрвин Зауэр оказывается является представителем мебельной компании «Неаполь». Для нее это было демонстрацией недоверия с его стороны, ведь он ни разу ни обмолвился о новой работе.Лишь в июне 1967 она поймет куда и какую мебель он поставлял . Но тогда она была слишком обижена. И поди знай, как бы оно могло сложиться дальше, не зайди к ней в тот вечер Брю. Макс как раз пригласил ее на антрепризу с израильской актрисой Орной Порат. Хайнц был в отъезде, и Брю решила пригласить Ингу, которая согласилась больше от какого то внутреннего отчаяния, чем от желания. После спектакля была запланирована небольшая вечеринка для своих. Именно тогда Инга познакомилась со своей однофамилицей. Узнала ее непростую историю девочки из гитлерюгенда, которая выросла, стала актрисой но в силу обстоятельств была вынуждена работать на военном заводе. Как русские и польские остарбайтеры рассказывали ей про великий и чудесный советский союз. Как она заочно влюбилась в эту страну настолько, что после падения Германии решила по поддельным документам уехать в страну мечты — СССР. И вот он, молодой следователь еврейской бригады британских войск Йосеф Порат поймавший ее с фальшивыми документами. Любовь с первого взгляда, её гиюр и переезд в Израиль в 1947, накануне войны за Независимость. В тот вечер Инга поняла, что ей делать. Разыскав через Бено адрес Дова, в течение недели она уехала в Израиль. 15 ава 5727 года по еврейскому календарю или же 21 августа 1967 г. в киббуце Эйн Гев праздновали свадьбу. Под хупой стояли Эрвин Эйтан Зауэр и Инга Рут Кляйн. И ни одна пара глаз не осталась сухой. Даже Шифра, вечная сплетница ревела в голос, стоя за старым платаном. — Знаешь Дов, я бы так хотела, чтоб новый малыш получил именно твое имя. — Но мы не сефарды мами, — вмешался в разговор Эрвин, — а пережить еще раз все то, что я пережил по дороге в госпиталь я не хочу. Это случилось уже в 1973 г. В войну Судного дня. Пожалуй в самую трудную и страшную из всех войн Израиля. Дова как резервиста забрали в тот же день, Эйтан ушел на следующий, добровольно, военным шофером. 17 октября он волей случая оказался в расположении части Дова. Тогда рыжий Нохум и рассказал ему, что Дова зацепило осколком миномётного снаряда. Дальнейшего Эрвин уже не слышал, ни разу не подумав о последствиях он как был рванул на своем Виллисе в сторону госпиталя. И вовремя. Ситуация была настолько критической, что врачи решились на прямое переливание, благо группа крови Эрвина была универсальной. Выкарабкавшись Дов оставил службу, тайную и явную и зажил жизнью простого киббуцника о которой так долго мечтал. Инга забрала уставших и сомлевших детей. Им да и ей, давно не помешал бы отдых. А отец и сын остались на берегу. Сидели плечом к плечу и запускали камешки по воде, как в далеком детстве. Дов знал, что у Эрвина, что то произошло. Но предпочёл смолчать и не задавать вопросов. Расскажет сам, когда решит, что ему это нужно. — Кажется мы засиделись, ингале. Пора домой. Данцигер не ошибся в своем предположении. Это случилось пару месяцев назад. В день памяти павших воинов Израиля. Эрвин, по своей традиции приехал в Иерусалим. Военное кладбище на горе Герцля. Теперь там был не только Иче, но и много других парней, которых он считал своим долгом навестить. Рядом был Яд Вашем. С того памятного дня, он ни разу так и не был там. Эту немолодую женщину он заметил ещё на площади недалеко от мемориала. Ещё тогда ему не понравился ее пристальный взгляд. Единственная из всей группы американских туристов, она смотрела на него во все глаза. Помня о своем сходстве с отцом, он решил немного задержаться, дав возможность американцам уехать. Каково было его удивление, когда на стоянке он увидел ее в сопровождении мужчины лет пятидесяти. Туристического автобуса рядом не было и он понял, что она решила дождаться именно его. — Молодой человек, вы говорите по-английски? — обратилась она к нему без всякого предварительного приветствия — Да, немного — Тогда у меня к вам вопрос. Сегодня нам сказали, что тот кто спасает одного человека, будто спасает целый мир. Я бы хотела уточнить, спасаемый должен быть евреем или это не важно? Эрвин думал услышать, все, что угодно, но только не это. — Думаю что речь идёт о любом человеке мэм. Простите не знаю как к вам обращаться. — Немного терпения молодой человек и вы все узнаете. В мои годы я могу ошибаться, но я почти, что уверена, что ваш отец… — Мой отец Герхард Зауэр, оберштурбанфюрер СС, вы не ошиблись, -Как можно холоднее произнес Эрвин. Он был готов к такого рода встречам и обычно признание того, что он знает о своем отце действовало на людей как холодный душ и сконфуженные они предпочитали не продолжать разговор.Но вместо того, чтоб отойти или наоборот сказать какую-то гадость она вдруг встала перед ним на колени, прямо в желтую иерусалимскую пыль. — Меня зовут Ванда. Ванда Левандовски, а это Владек, махнула она рукой в сторону ошарашенного спутника, — мой сын. Ваш отец спас его, спас целый мир. Мой мир.