Том 1.
Глава I.
Дом без солнца.
Дом без Солнца, что стоит на холме, окутанный снегом и льдом, был холоден как снаружи, так и внутри. Хмельные лианы, вьющиеся вокруг всего фасада, скрючились в сухие длинные пальцы нечисти, норовящей пролезть внутрь жилища через окна, стуча своими длинными ногтями при любом порыве ветра. Стеклянные глаза дома были надёжными защитниками, которые не давали проникнуть посторонним. Однако эти неприступные защитники таили внутри своего чёрного и тяжёлого пространства куда большую угрозу, чем высохшие растения и ветра. Дом задыхался от внутреннего сырого и ядовитого воздуха, насыщенного ансамблем запахов не самого приятного происхождения: старая мебель, что потеряла свой былой и приятный глазу вид, обзавелась запахом сырого дерева, ковры, полные пыли и грязи, источали видимые глазу струи и гейзеры пыли при любом быстром шаге по поверхности, старая труба дымохода, что уже так давно нуждалась в чистке, забилась слоем сута. Вдыхать такой воздух было испытанием, он на половине пути в лёгкие застревал в горле, оседая на языке горькой плёнкой, тем самым вызывая кашель. Всё же этот дом было трудно назвать жилым или же пригодным для жилья, но, на удивление, в этой двухэтажной камере пыток жила семья. Облокотившись на один из подоконников руками, сложенных друг на друга, и положив голову на полочку из собственной плоти, напротив окна стояла миниатюрная фигура, смотревшая вдаль своими большими серыми глазами. Чёрный маленький зрачок пристально и плавно следил за каждой снежинкой, что падала с высокого и серого неба, пока та не сливалась в одну сплошную белую массу на земле. Тогда интерес глаза к снежинке пропадал так же быстро, как и её продолжительность жизни. Он почти не моргал, следил за каждым изменением в рельефе, небе, деревянной раме окна. Взор медленно и спокойно переходил с окна на собственные руки. Такие маленькие, покрытые лёгкими и почти прозрачными веснушками, небольшими царапинами и ушибами, с пульсирующими синими венами, что так легко можно было перерезать. Пальцы, что так легко можно было сломать, немного дрожали. Ногти, копившие под собой слой грязи, были искусаны либо залиты кровью, придававшей им чёрный цвет. С рук взгляд переходил на деревянный пол дома. Несколько дыр, сколотый лак и старое пятно от пролитой жидкости покрывали поверхность. В линиях коры мёртвого дерева можно было разглядеть столько же узоров, сколько и в любом расписном платье талантливого модельера. Дыра, что образовалась в полу, вела к другой семье, более мелкой в размере, с длинными хвостами и круглыми ушами. Иногда на кухне можно было увидеть лишь хвосты представителей семейства, однако в подвале можно было увидеть одного из них целиком с переломанной шеей и спиной под тяжёлым и беспощадным железом мышеловки. Что-то треснуло по левую сторону от фигуры, но её взгляд не метнулся в сторону звука. На полу появились новые элементы, что было так интересно рассматривать. Теперь на полу и на краю ковра, что почти сливался с цветом деревянных полов, появились новые пятна, слегка рыжего цвета и осколки прозрачного стекла. Жидкость быстро впиталась в ковёр, сделав его ещё более тёмным и грязным. Оставшаяся доля растеклась по полу, успевая затечь и в маленькую дыру. Самое же интересное, что больше всего привлекло пару серых глаз, было стекло, так красиво сверкающее на полу. Оно было похоже на маленькие алмазы и бриллианты, тот белый свет, что попадал через окно, падал под самым наилучшим углом, делая из пары стекляшек, тонувших в зловонной жидкости, произведение искусства. С левой стороны всё так же были слышны звуки. Они были, привычны, обыденны и уже порядком надоедали. Красота стекла в жидкой бронзе завораживала, но всё же глазам пришлось оторвать свой проницательный взгляд от одной прекрасно написанной картины и посмотреть на другую, более уродливую и кривую. Возле обеденного стола, с засаленной скатертью, стояли мужчина и женщина, последняя уже больше стоя на коленях, чем на ногах. Она держалась за свою голову, покрытую струями густых и длинных волос и крови. Струи без какого-либо цвета бежали по её бледным щекам и впалым скулам, затекая в её рот, открытый от ужаса и отчаяния. Мужчина возвышался над ней, как грозная и непокорённая гора, слегка опираясь свободной левой рукой об стол. В другой руке он держал наполовину целую и полностью пустую бутылку, с парой капель алкоголя и крови, что стекали с самого острого кончика самодельного оружия. Горлышко бутылки уже было готов треснуть под силой, с которой его сжимала массивная рука. -Я не потерплю такого отношения к себе, Серена. - проговорил низкий и грубый бас мужчины. Его глубоко посаженные бледно-зелёные глаза смотрели сверху вниз то на бутылку, то на женщину. После пары минут тишины, он сел обратно за стол, положив треснувшую бутылку рядом с собой, освободив руку, в которую положив голову. Уже более спокойным голосом он продолжил высказывать своё недовольство. -Я дал тебе всё, что только можно пожелать: деньги, дом, обеспечил место на работе, которое ты точно не потеряешь, даже если конкретно облажаешься. И что же ты даёшь мне взамен? - он выпустил голову из руки и перевёл взгляд на раненную. - Только неблагодарность. Я мог бы выбросить тебя на улицу и отдать на произвол судьбы, но я всё продолжаю давать тебе крышу над головой. Его взгляд опустилась вниз, глаза, затуманенные алкоголем смотрели в пол. -Пора перестать жить своими глупыми детскими мечтами, Серена. Забудь, хватит пытаться что-то поменять, ты уже упустила все возможности. Пора начать думать о другом. Нам надо растить нашего сына... - с этими словами, его взгляд перешёл на маленького мальчика, что всё это время стоял у окна. Такой свирепый, дикий и властный взгляд отца всегда пугал его. Он не двигался, точнее боялся сделать какое-либо лишнее движение, ведь всегда присутствовал страх того, что в один день отец совсем озвереет и тогда может постичь та же участь, что и мать. Однако отец не встал и не разбил остаток бутылки об голову сына. Лишь его тело повернулось в сторону отрока, голова и взгляд вернулись обратно к жене. Она начала вставать с пола, оперившись на стену, всё так же держась одной рукой за макушку. Её почти белые глаза смотрели на угрожающую фигуру мужа. -Ты ничего мне не дал, хватит врать. - послышался женский дрожащий от плача голос. - Я работаю день и ночь, не беру выходных так ещё и беру работу других, лишь бы мне платили больше, ведь я прекрасно знаю, что в этой семье работаю и приношу деньги... - она остановилась, вся та малая уверенность, что была в её пламенной речи вдруг исчезла, она потупила взгляд. -Наконец-то, поняла. - с некой надменностью и чувством превосходства сказал мужчина. - Работаешь и правда только ты, но разве это полностью моя вина? Сама же знаешь... - спинка старого стула чуть треснула от того, что на неё опёрлась широкая спина. - Никто не возьмёт на работу алкоголика и инвалида. - он отвернул голову в сторону ото всех глаз, что так пристально смотрели на него спереди и справа и выставил правую ногу вперёд. Даже ногой это было трудно назвать, скорее просто деревянный штык, сделанный на скорую руку, примотанный к ещё оставшейся верхней части бедра бинтами и жгутами с небольшой мягкой присоской на кончике. Из всех предметов, сделанных из дерева, отцовский протез был самым свежим и новым, но такая новинка не радовала ни владельца ни других членов семьи. -Я с радостью мог бы начать работать, но с этой...позорной палкой, я не годен. Прости, прости меня... - послышались лёгких всхлипы, но большая грубая рука их быстро прикрыла. Отец никогда не давал никому видеть то, как он плачет, он считал это знаком слабости. Серена перестала держаться за голову, кровь больше не шла. Её худые и длинные руки протёрли бок платья, тем самым вытирая ладони от красной жидкости. Она очень нерешительно и медленно подошла к мужу, слегка шатаясь от травмы. Из-за своего худого и истощённого тела, что всегда было окутано чёрной тканью платья, она была похожа на тень, что плыла за своим хозяином, и лишь её белоснежная блестящая кожа придавала её хоть немного черт живого человека. Белые призрачные руки сложились в замок вокруг шеи своего предмета тогдашней любви и обожания. -Ты тоже, прошу, Магнус, прости меня, я такая дура...Спасибо, спасибо... - она склонила свою чёрную голову на другую, более светлую каштановую. Мама плакала почти всегда. Одна, либо так, после каждой ссоры с мужем, вместе с ним, на его плечах. Так было каждый раз, почему-то эти двое всегда приходили к одному и тому же исходу после ссор. Каждый день как будто всегда повторялся, изо дня в день ничего не менялось. Они забывали о том, как ссорились, дрались, мирились и после спали вместе в одной кровати, как будто ничего и не было. Это всегда смотрелось глупо. Как два ребёнка, что не поделили между собой одну игрушку, которых заставили помириться, но только на словах, в душе каждого из них всё так же оставалась обида за эту несчастную игрушку. Родители продолжали плакать в плечо друг друга, оставляя их сына смотреть за происходящем. Однако такие сцены не вредили и даже иногда радовали мальчика. В такие моменты холод дома ненадолго уходил, воздух становился теплее от частых дыханий, кипящей крови, гревшей пол, и горячих слёз. После словесной перепалки, во время обыденных объятий даже можно было подумать, что это вполне обычная семья, в которой любят друг друга, не бьют и где все равны. Но это было искусственное тепло, искусственные прощения и такие же искусственные чувства друг к другу. Спустя какое-то время, виски и стекло были убраны с пола, занавешены окна и потушен свет. Был уже вечер, но ужин не был готов, все ушли спать на пустой желудок. Завтра будет новый день, старые ссоры, те же мольбы о прощении, тот же холод, те же снежинки, лианы хмеля и всё такой же холодный как снаружи, так и внутри, окутанный снегом и льдом, стоящий на холме, дом без Солнца.