С неба падали тысячи птиц

Август тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года. Стояла та самая необыкновенно жаркая пора, когда воздух дрожит и мерцает, а трава, увядая в солнцегреве, излучает дурманящий пряный аромат. Из окрестных полей перестало тянуть стылым ветерком. Прежде спасающая резьба буковых листьев бросала теперь уже слишком скудную тень… Одна мысль о том, чтобы покинуть мраморную прохладу поместья, казалась безумством. Недавно Джордж Джостар уведомил своих сыновей, что ожидаемая ими поездка в город не состоится: в соединении с производственным чадом раскалённый воздух грозил подорвать и без того некрепкое в последнее время здоровье хозяина. Взамен этого сегодня был пущен небольшой, почти камерный вечер. Ввиду удалённости поместья от сколько-нибудь крупных городов множества гостей никто не ждал. Часам к семи в гостиной собралось около двадцати человек, исключая собственно владельцев вечера. А будущего владельца было видно издалека. Дио неспешно проплывал между гостями, заговаривая ровно с теми, с кем нужно, столько, сколько нужно, без улыбки, но с самым приятным и убедительным выражением лица; несколько раз он любезно отшучивался на предложения составить компанию обсуждающим последние события политики, экономики и искусства, ещё пару раз очаровал юных леди не то причудливым фасоном дьявольски идущего ему костюма, не то бархатом голоса — в общем, наслаждался пробой своего грядущего положения. Это было с ним давно. С пришествием в дом скоро и весьма натурально вплелись в его голос тихие покровительственные тона, и уже мало кому удалось бы разглядеть в этом лощёном, статном молодом человеке прежнего рыкающего мальчишку, по телу которого против воли прокатывалась жёсткая волна напряжения, стоило кому-то резко вскинуть руку. Вдруг он ощутил медвежью хватку на предплечье и чуть было грубо не стряхнул чужие пальцы, но сразу же узнал горячий шёпот Джонатана. — Посмотри, до чего хороша та молодая дама, какие у нее чарующие глаза, как грациозно она несёт себя… Дио нехотя отследил его взгляд и в действительности различил среди островка беседующих заметно выделяющуюся из него особу приблизительно одних с ним лет. С однообразно-красивой и, как ему показалось, самодовольной улыбкой она, увлекаясь больше необходимого, выслушивала собеседницу из тесного кружка. Она энергично кивала в такт её словам и при том ни на мгновение не меняла выражения ни уст, ни взора. Вообще, это была не женщина, а, скорее, броское светлое пятно на сравнительно невзрачном холсте гостиной: сверкала белизна её плеч, открытых в противовес тогдашней моде, сверкал глянец пшеничных волос и двойная нитка больших жемчугов на её белой шейке, что совершенно не шли её молодости и не успевшей застояться наружности. Несомненно, она была очаровательна, пожалуй, даже красива, но какая-то выбивающаяся из этой в целом приятной картины черта уничижала всё: и невесомость стана, и художественность её укзких в кольцах рук, и всё, что могло бы описать перо поэта. Джонатан пригнулся ещё ближе и понизил голос до еле различимого в гудении собравшихся шелеста (Дио пришлось подавить позыв скривиться и подставить ухо), ребячески прикрывая рот ладонью: — Признаюсь тебе, как брату: не будь она замужем, я бы пригласил её… Дио усмехнулся. Он стрельнул взглядом по его бегавшим глазам. — Практически тебе ничто не мешает. Кто она? Джонатан покраснел и, загородившись ото всех, несильно толкнул его в бок. — Не шути так, Дио! Как можно! Он спешно оглянулся через плечо, точно опасаясь, не расслышал ли кто недозволительный разговор, и снова обернулся к равнодушно прикрывшему глаза собеседнику. — Это Эрина Кросби. Ты, стало быть, не помнишь, но раньше она жила здесь, у нас… Мы и пересекались несколько раз. Нет, решительно ты должен был видеть её прежде… Дио свёл брови и уже не слушал дальше. — Эдвард Кросби? Это она его жена? — Верно, так. — Да ведь… Он спохватился, чуть не сказав лишнего. Правда была в том, что он знал очень хорошо, что такое Эдвард Кросби, как и все обитатели этого уголка; прежде всего, он был крайне богатым, погрязшим в нескончаемой жажде наживы скалдырником, и также, что примечательнее, превосходил прожитыми на грешном свете годами даму, на которую указал Джонатан, по меньшей мере в три раза. Джонатан упрямо ждал продолжения фразы. — Да ведь ты прав, она производит впечатление наиприятнейшей особы. Если подумать, то простое знакомство не принесёт вреда ни тебе, ни ей — поэтому, — он слегка хлопнул его по плечу, — на твоём месте я бы непременно завёл с ней беседу, припомнив прекрасные детские годы. Не беспокойся, я уверен, — продолжил он, нажимая на слово «уверен», когда поймал намерение Джонатана возразить, — уверен, что она оценит твою джентльменскую стать по достоинству. Приятного вечера, ДжоДжо. Он слегка поклонился скорее из желания поддеть, ибо это было совсем не обязательно, и уже собирался перейти в самую дальнюю часть зала, но задержался, чтобы в последний раз поглядеть на Эрину и окончательно укрепиться в своём впечатлении — и замер, когда перехватил пристально упёртый в себя взгляд. Дио отнюдь не чуждался женского внимания, но ему вдруг стало неприятно то бесстыдство, что плескалось на дне этих вороватых глаз. Было что-то неправильное в их сокрытом выражении — не то коварном, не то напротив крайне глупом. И это жемчужное ожерелье на её сильно вздымающейся груди, и это до неприличия обнажённое тело… Он отвернулся. «Да неужели ДжоДжо до того беспросветный идиот, что не углядел в ней э т о г о?» — мрачно подумал он. Дио видел в своей жизни много порочных женщин — порок был обыкновенным средством существования в тех местах, откуда он родом. Ему не было жалко их, но он и не радовался, прослышав о смерти очередной «девицы». Нет, ему было решительно всё равно, потому что он не проводил никакой нравственной черты между грехом и добродетелью. Все эти громкие, пустые слова оставались в его глазах только средством придать жизни хоть какой-то вкус — без разбора, насколько приятный — и он презирал это жалкое средство, предпочитвая выдерживать удары действительности без роптаний на Бога, судьбу или волю звёзд. Но когда он встретил матёрый след бесчинства в нежных, почти ещё детских чертах Эрины-некогда-Пендлтон, ему стало дурно… и в то же время внутренне он ощутил довольство от очередного подтверждения своих взглядов на жизнь, в частности жизнь богатую, в которой есть только два пути — всю её провести в оглядке на фигуру отца, как Джонатан Джостар, или погрязнуть в разврате, как Эрина. В этот миг мысли его круто изменили течение; он взбесился на самого себя. «Фу, чёрт, в первый вечер вижу… а уже невесть в кого записал», — мысленно ругнулся он и, не оглядываясь боле, вышел из комнаты. ДжоДжо управится здесь сам. Был уже довольно поздний вечер, всё ближе ночь. Почти все гости давно разъехались, оставшиеся — сбирались в путь. Пройдя по лестнице к своим покоям, Дио устало растворил дверь… и вздрогнул, потому что увидел её. Снова. Развязно облокотившуюся на его письменный стол. Каким образом она попала в спальни, как прошла мимо Джорджа и Джонатана, как узнала, куда именно идти — он никогда не выяснил. — Дио… Джостар, полагаю? — он впервые услышал её голос, и нескрываемые вальяжно-томные нотки только усугубили изначальное впечатление. Вопрос остался висеть без ответа в облепившей их тесноте. — И что же вы забыли в моей комнате, мадам Кросби? Не пора ли вам выдвигаться? Эрина приподняла ниточки бровей и хихикнула. Она оторвалась от стола, задумчиво описала круг, без доли смущения разглядывая обстановку, погладила корешки книг на полке. С её безымянного пальца сверкнуло в желтизне свечей маленькое, изящное кольцо. — К чему такие формальности… мистер Джо-стар, — с прежним жеманством протянула она. От неё сильно пахло восточными духами и почему-то пылью. — Я вас попрошу удалиться до того, как я буду вынужден вас проводить, — процедил он, щуря косые глаза и наступая на неё. Тогда она резко обернулась; взметнулось выбившееся из мудрёного убора золото волос. В её взгляде промелькнуло нечто ещё более скользкое… — Мне весьма импонирует ваша… прямота. Она запустила пальцы под вырез своего прекрасного, богато расшитого платья. Соскальзывающая ткань начала приоткрывать белоснежный треугольник кожи… — Пошла вон! — и Дио впечатал такое крепкое слово, что Эрина отшатнулась, словно как от пощёчины. И тишина. Шевеление прекратилось. В следующий момент произошло то, что Дио помнил ещё очень долго. Её глаза расширились, являя всё то тупое выражение, что он подметил ещё на вечере; рот распялился зияющим красным провалом, и… — Паскудник! — пронзительно завизжала она и вылетела в коридор, ударив за собой дверью. Он счёл преследование ниже своего достоинства — без того узнал по дроби каблуков, что она, подбирая шлейф платья, быстро-быстро сбегает по лестнице. После этого дикого несостоявшегося разговора он замер в мрачном недоумении. Молодой человек успел пробормотать несколько изощрённых ругательств, пока откуда-то снизу не донёсся голос Джорджа, строго интересующегося, что происходит. — Прошу прощения за шум, отец. Всё в порядке, — сдержанно откликнулся он. Джостар-старший, по-видимому, удовлетворился ответом, потому как в эту ночь Дио не слышал более ничего. /// Это была их первая и последняя встреча, больше они никогда не пересекались. Эрина Кросби умерла в возрасте тридцати двух лет от болезни, о которой в светском обществе умалчивают. Джонатан Джостар скончался спустя год от травм, полученных при пожаре в поместье. О дальнейшей судьбе Дио Брандо ничего не известно.