С неба падали тысячи птиц

Бесконечное деление единого на две части. Именно этот туманный концепт его подвёл. — Как экзамен? — спросила она, забирая у него пустую чашку и вскользь касаясь его ладоней пальцами. — Платоновской математике до их требований далеко, — постно ответил он, даже и не взглядывая на неё. — Не мучь ты меня, пожалуйста, расспросами. Без них тошно. Эрина опустила ресницы, своевольно тряхнула золотом косы и отвернулась к старому, изошедшему трещинами зеркалу. — Можешь утешиться тем, что Джонатан так и не одолел пиктов и гэлов в своём труде, — предложила она отражению. — Мне не нужны чёртовы утешения, — рыкнул он, взирая исподлобья на то, как она взмахивала по длине рассыпавшихся по плечам волос тем самым гребнем из раковины, теперь уже с двумя сломанными зубцами, который он подарил ей на четырнадцатый день рождения. С того дня прошло почти уже три года. — Эрина, — каркнул Дио спустя пару минут тишины. — Ты знаешь меня: я не выношу кривляний и ужимок, лишь бы не видеть правды. Ты молодая девушка на выданье, а я не собираюсь жениться. Если не хочешь, чтобы пошли толки, то нам следует прекратить эти... свидания. Она сухо рассмеялась и посмотрела на него через зеркало. В первый раз за долгое время в нежной голубизне её глаз заметались чертенята, перешедшие к ей от него несколько лет назад и теперь осенявшие её лицо какой-то особой, живой выразительностью. — Я похожа на ту, кто откажется от тебя из-за слухов? Такой ты меня считаешь, grá mo chroí? — Я не знаю ирландского, — Дио криво усмехнулся и поднял наконец на неё глаза, которые на мгновение удивлённо распахнулись, но тут же подёрнулись янтарной дымкой, стоило ей нагнуться к нему и легко поцеловать его в губы. — Знаешь, — шепнула она, прикоснулась к его щеке и вновь соскользнула бы прочь, но он поймал её запястье и притянул обратно. /// Однажды Дио и Эрина сошлись и больше уже не расставались. В первое время это немало озадачивало их знакомых. Удивительно было одно то, что они умудрялись ладить при всём несходстве характеров. Мало того, они, осваиваясь, постепенно перенимали друг у друга мелкие привычки и черты. Никто бы сейчас не удивился, увидев дрожащую, несмелую, будто сомневающуюся в своём праве на существование улыбку вечно хмурого Дио; не удивился бы этот свидетель и тем моментам, когда в Эрине — прелестном оленёнке — вдруг высматривалась готовая к прыжку кошка. Все привыкли к этой странной, не назвавшей себя, но вполне очевидной паре, отвели от нее глаза и молча ждали развития событий. Смирился, казалось, и наследник дома Джостаров. Джонатан давно стал тенью того беспечного мальчишки, падкого на озорства, каким его помнили здесь. Этот высокий, бледный молодой человек предпочитал обходить свои владения по вечерам, когда на небо высыпали первые звезды, а заря еще поджигала линию горизонта розовым свечением. Он подолгу простаивал у эркерных окон коридоров, меланхолично разглядывая, как свет проходит через украшения из цветного стекла при них. Он не закрывал их ставнями на ночь, находя, очевидно, какое-то утешение в сырой свежести, тянущей с окрестностей поместья. На вопросы проходившей мимо прислуги он отвечал редко, все чаще только прикрывал глаза и склонял голову. Но жест этот у него выходил до того ласково, что юношу никто не хотел и не решался беспокоить расспросами. Говорили разное. ДжоДжо снедает ревность к брату, обошедшему его во всем, или ДжоДжо не находит себе места в незаслуженной роскоши, или ДжоДжо сохнет от первой любви, как и положено человеку нежного возраста. Некоторое время его за глаза звали "Монтекки", но, так как никакой Капулетти так и не выискалось, передразнивание быстро угасло. Об истинных же причинах такого состояния Джонатана не мог догадываться даже его непосредственный виновник.