Нет ничего прекраснее глаз человеческих, хранящих в себе схемы дальних галактик.
Глаза Бачиры — яркие, в золотой оправе, слегка ржавые по краям. Всегда широко распахнутые — словно душа так и лезет наизнанку сквозь метающиеся зрачки.
Вот такие вот глаза у Бачиры, с волнистыми языками пламени в золотистой радужке. Глаза сверкающие, играющие и вечно ищущие кого-то.
Маленький мальчик брёл через оживлённый парк, собирая взгляды случайных прохожих. Его некому забрать из школы — так часто бывает, нужно всего лишь дойти до кафе на соседней улице, где подрабатывает мама. В него частенько заглядывали добрые старики, чьи морщинистые руки очень любили трепать Мегуру по голове.
Седина в их взгляде казалась чем-то родным, вытатуированным на обратной стороне рёбер. В начале и на конце жизни всегда раскрывалось самое искреннее, то, чего ещё не коснулась или уже не может коснуться культура притворства. Что-то потайное, нежное и неизбежное мягкими лепестками раскрывалось посередине сердца — и всё это отражалось в глазах.
Мальчишеские пальцы разглаживали небрежно приклеенный пластырь на правой коленке.
— Милый, как дела в школе? — материнский голос нежно пощекотал уши.
— Мне не нравится школа, — мальчик отвёл свои погрустневшие глаза в сторону, рассматривая белую ножку стола.
Тут, в пропахшем кофе и краской кафе накрывало безопасностью, как тёплым колючим пледом накрывали голову дети, прячась от монстра в шкафу. Мегуру от монстров не прятался никогда — он дружил с одним! — и это вынуждало его прятаться в маленьком пропахшем кофе и краской кафе.
Просто потому что никто кроме Монстра дружить с ним не хотел.
На этих мыслях тонкая игла грубо кольнула мягкое детское сердце, неизвестной болью растекаясь по грудной клетке. Она напоминала невкусный и нетёплый чай, что комками смолы застревает в горле, когда пытаешься сглотнуть. Только сейчас чувство, словно его разлили прямо внутри груди, ещё и под глазами будто спичками провели; жжёт так, что только жмуриться.
В школе нет запаха кофе и краски, нет добрых стариков и мамы. Там есть чёрствые слова, грубые толчки и плывущие буквы на доске, из которых его мозг не в состоянии вместить и половину. Белый мел по чёрному — так заурядно, почему доска именно чёрная, а мел именно белый? Гораздо веселее было бы писать синим по красному, к чему эта скука?!
Но чем старше Бачира становился, тем больше замечал, что того самого блеска в его глазах нет больше ни у кого вокруг. Никому белый мел не кажется скучным, никто не отвлекается на ветку за окном через три минуты после начала урока. Никому Мегуру Бачира понятен не был, оттого под кожу к нему пробралось слизкое чувство небезопасности каждый раз, когда носки его ботинок пересекали порог школы.
Но, вообще-то, помимо этого кафе было у Бачиры ещё одно безопасное место — футбольное поле. Впервые завидев чёрно-белый мяч на примятой траве, он почувствовал доселе неизвестное притяжение; словно в этот момент частичка его души откололась и переместилась в этот круглый предмет. И с этого момента связь между ним и другими стала ещё призрачнее и тоньше.
Ребята со двора, ранее единственные, кто кое-как да дружили с Бачирой, вдруг стали неузнаваемо жестоки. Он вместе с душой и опалёнными солнцепёком коленями оказался грубо отвержен; отвержен как друг, сокомандник,
как человек.
С тех пор за ним закрепилась привычка искать, метаться своими угольными зрачками по полю в поиске того, кто мог бы разделить с ним его душу. Но каждый раз оборачиваясь, его встречал мираж собственной надежды — Монстр, который временно исполнял обязанности его друга. Как пластырь на огнестрельное ранение, если честно.
"— Ты не странный, — кисточка полоснула фиолетовым по белому холсту, извиваясь в причудливых узорах, — ты просто другой.
Мегуру шмыгнул носом, тут же ойкнув от забившейся в нос боли, которую не мог вылечить даже заботливо наклеенный пластырь.
— Знаешь что такое кармические отношения? — Мегуру быстро-быстро замотал головой в отрицании, — это сильная связь с человеком из прошлой жизни. У каждого есть такой человек, он предначертан тебе судьбой. Поэтому люди никогда не бывают одинокими, особенно такие, как ты, — женщина мягко улыбнулась своим словам, — вы с ним обязательно встретитесь."
Мегуру продолжал оглядываться, встречаясь взглядом с угловатой пустотой, гадая, не запечалится ли эта пустота и в его груди.
Если в этом мире каждому кто-то предначертан, то почему же он одинок?
***
Эмоциональные и физические издевательства в детстве привели к виду психологической травмы, при которой ребёнок панически боится оставаться один.
***
В синий глазах расцветали тучи и океанические ветра, превращая мысли Бачиры в крошево. Океанические волны в них кипятили, манили, звали, звали тихим шелестом. Было нечто бархатно-родное в этих глазах, заставляющее давно забытое старое переломанными пальцами тянуться вперёд.
Бачира чувствовал себя будто под слоями воды — под рёбрами пылало так, как не пылало никогда.
Исаги хотелось накинуть на плечи как махровый плед, хотелось носить его с собой в глубинах карманов, как шерстяные варежки.
Исаги, Исаги, Йоичи.
Как улыбки стариков, как картины мамы и футбольный мяч — до боли родной и безопасный, ты, Исаги Йоичи.
— Скажи, Исаги, ты веришь в карму? — Бачира стянул с вилки кусок еды, не совсем понимая, что сейчас жуёт.
— Карму? — Исаги непонимающе сдвинул брови.
— Ну, допустим, когда встречаются два человека, которые до этого встречались в прошлых жизнях и сейчас чувствуют сильную духовную связь, — пальцы начали мелко дрожать, едва управляясь с вилкой, — это называется кармические отношения.
Лицо Исаги приняло задумчивый вид, словно кто-то пустил рябь по воде.
— Думаю, все такие вещи объясняются обычной психологией, — он ещё с секунду над чем-то медленно думал, — а у тебя что, было такое?
Бачира только шире улыбнулся, пряча взгляд между костяшек своих пальцев. Он увидел бурлящее понимание в глубине глаз напротив — это значило больше, чем любой словесный ответ. Золото в глазах начало плавится едва не до слёз.
Ещё какое-то время чужой взгляд окутывал его, как тёплая родниковая вода. Бачира почти нервно накручивал жёлтую прядь на палец, давясь оставшейся едой; смущение всегда приходило запоздало и очень невовремя. Догадался ли он?
По правде, сказать это вслух очень сложно. Глупо будет звучать что-то вроде: «
Знаешь, в детстве я от одиночества создал себе воображаемого друга, Монстра, который играл со мной в такой футбол, в который я хочу, и, знаешь, мне кажется, что я нашёл его в реальности. Мне не страшно показать тебе своё открытое лицо, свои ободранные колени, своё мягкое сердце, я доверяю тебе. Все, чего я хочу — это оказаться с тобой на футбольном поле и играть вместе до смерти. Я нашёл смысл в игре с тобой. Пожалуйста, не оставляй меня.»
Бачира мог бы написать это в ночном сообщении, после отправки которого упадёт лицом в подушку и не узнает ответа до самого утра. Что угодно, но сказать это язык не поднимается. Ну, если только шёпотом попробовать…
— Я хочу играть только с тобой… — едва слышное, как шорох страниц, признание сорвалось с кончика языка.
— Что-что? — Бачира вздрогнул, резво замотав головой.
Внутри штукатуркой посыпалось предчувствие, что Исаги всё услышал.
Чувства не могли ошибаться, особенно чувства Бачиры. Впервые ощутить себя на своём месте в этом мире — как это может быть ошибкой?
Подперев щёку рукой, Мегуру оглянулся на друга, обведя взглядом его покрасневшие уши под рассыпчатыми синими волосами. Скулы окрасились всплывшим жаром, что ломал губы в неестественной улыбке.
Называть это кармическими отношениями было захватывающе.
Как жаль, что в конце концов всё объяснялось
обычной
психологией.
