touch the stars

Весь день Скарамучча провел, как на иголках. Благо, что мать решила дать ему некую передышку и сильно не доставала - лишь пару раз влепила оплеух за просто так. Но Скарамучча, привычный испытывать куда больше страданий, рад и этому. Предыдущие раны до сих пор болят при движении, но все не так уж плохо, как могло быть. И ночью заснуть толком тоже не получилось, но причина тому не приближающееся свидание, а крики матери и ее ухажёра в гостиной, которые вновь не поделили выпивку да вновь давший о себе знать недуг. Как же Скарамучча устал от этого. Денно и нощно слышать эти нескончаемые крики, оскорбления и звон бьющихся стеклянных бутылок с каждым разом становится все невыносимее. Голова от них болит нещадно, возбуждая действие болезни. Сейчас, в четыре утра, Скарамучча до побеления костяшек сжимает собственные волосы, чтобы хоть сколько-то уменьшить доводящий до исступления писк в голове и танец звёздочек перед глазами. Голова едва ли не раскалывается пополам от боли и оглушающего писка. Лоб покрывается испариной, пока организм ведёт борьбу против смертельного врага. Звуки криков на фоне теперь слышны отдаленно и глухо, как под толщей воды. Разум занимает только одна пульсирующая мысль: «больно». Больно до ломоты в костях, больно до жжения в ещё не до конца затянувшихся ранениях, больно до слез на ресницах, больно до онемения пальцев и желания воткнуть себе нож в висок. Дыхание прерывисто и неглубоко. Все силы его бренного тела уходят на оттеснение воздействия рака, но в этом жестоком и несправедливом мире добро не всегда побеждает зло. И в какой-то момент, когда боль становится чрезвычайно невыносимой, мозг просто отключается и Скарамучча проваливается в беспамятство в объятия холодной тьмы. *** Спустя, казалось бы, мгновение, Скарамучча приходит в сознание с четким знанием того, что просыпаться ему не хочется. Потолок перед глазами несколько секунд двоится, доводя до тошноты, и Скарамучча почти готовится отправить содержимое желудка прямо на кровать, как неприятное ощущение отступает. Дышать становится легче, словно после комнаты, полной угарного газа, выйти на чистый природный воздух. Тело до сих пор ломит, а в голове стоит мерное гудение, как после тяжелого удара. Не то что на свидание идти - просто встать с постели кажется задачей непосильной. Скарамучча четко ощущает себя выжатым несколько раз подряд лимоном, которого после всего перекрутили в мясорубке и отправили печься в духовке. В общем и целом состояние можно оценить одним красноречивым «хуёво». После такого физически невыносимого аттракциона думать о чем-то, кроме вскрытия вен, очень тяжко. Но лёжа жизнь лучше не станет, да и вскрытие вен - дело, требующее профессионального знания того, что именно стоит резать и как. Потому, чтобы отвлечься от внезапно нахлынувших мрачных мыслей, Скарамучча через силу встаёт с кровати и сразу же падает обратно, поскольку ноги категорически отказываются слушать своего хозяина. Решив, что этим действом можно на некоторое время пренебречь, Скарамучча берет свой телефон, дабы узнать время. 13:01. Вот черт. До встречи с Моной остаётся не так уж много времени. Скарамучча, все же предприняв ещё две попытки встать, в конечном счёте удачно принимает вертикальное положение, сопровождаемое головокружением, и принимается за подготовку, состоящую из смены бинтов на теле и переодевания на более подходящие для встреч джинсы. Надевать брюки и уж тем более пиджаки да рубашки Скарамучча напрочь отказывается - это будет выглядеть довольно странно и совсем безвкусно. Последним штрихом в его «преображении» становится смена пластыря на виске все от тех же побоев матери, когда Скарамучча был нагло затащен в квартиру Кадзухи. Раны уже затягиваются и болят меньше, чем неделю назад, но до конца избавиться от дискомфорта пока не получается. На часах 14:10 и до нужного кафе можно добраться минут за десять, потому лишние минуты Скарамучча решает провести на крыше с пачкой любимых «Marlboro». Прохладный ветерок задувает под куртку, норовя проникнуть под плотный слой бинтов, а негреющие лучи солнца так и желают проникнуть в глаза и ослепить своей яркостью. Тихо. Нет людей, зато есть крадущиеся со спины тревожные мысли и догадки. Все они разом наваливаются на потрёпанный ими же рассудок, будто бы им все не достает страданий этого синеволосого юноши, так стремящемуся к жизни и смерти одновременно. Порой, стоя перед зеркалом в ванной, Скарамучча спрашивает себя: а заслужил ли я этого всего? Желал ли когда-нибудь собственной смерти по-настоящему? Имею ли я право на счастье хотя бы на краткосрочный миг? Скарамучча не знает. Возможно, заслужил, потому что в прошлой жизни был ублюдком, быть может, и умирать в действительности он не желает, и, наверное, счастья он не заслужил, ведь, будь наоборот, он бы уже давно получил его. Но счастья нет. Должно быть, его, как и пресловутой любви, попросту не существует. Многие люди улыбаются, смеются, радуются жизни и говорят, что им чертовски повезло стать богатыми. Но точно ли они счастливы? Точно ли это - не простая удовлетворённость? Точно ли они не рыдают по ночам в подушку и не хватаются за лезвие каждый вечер с мыслью о том, насколько они ничтожно ущербны? Никто не знает, но Скарамучче кажется, что счастья взаправду не бывает, иначе почему в его жизни его никогда не было? —У края стоять опасно. - вдруг раздается слева знакомый голос, и Скарамучча от неожиданности подпрыгивает и роняет дымящуюся сигарету вниз. —Матерь Божья, блять, сука! Какого хуя ты так бесшумно крадешься, Каэдэхара? У тебя что, совсем крыша поехала?! Так людей пугать... —Прости-прости, не хотел пугать! - мягко произносит блондин, извиняюще улыбаясь. В контрасте с солнцем, обрамляющим яркими лучами его профиль, это выглядит поистине... прекрасно. Как распустившиеся бутоны сирени в мае или японские сакуры, что так мечтает увидеть Скарамучча. Красиво. —Надеюсь, ты не забыл про встречу? - нарушает момент Кадзуха и Скарамучча отмирает от созерцания его улыбки, мысленно спрашивая себя: «что это было?». —Нет, не забыл. К сожалению. - неохотно отвечает Скарамучча, стряхивая с пальцев остатки табачного пепла. —Это хорошо, а то я уж было подумал, что ты решишь избежать. На сообщения не отвечаешь, на звонки тоже: как тут не подумать про плохое? —Я не настолько... Ох, чувствую, что однажды доведешь ты меня до гроба раньше времени, - закатывает глаза с недовольным вздохом Скарамучча, доставая телефон. На экране действительно три пропущенных и шесть непрочитанных сообщений, которые Скарамучча до этого в упор не замечал. И все от... А, нет, одно от Моны, но отвечать на глупое «я могу слегка опоздать» с тем же не менее глупым текстовым смайликом не хочется. На часах уже 14:34, и Скарамучче кажется, что сегодня время тянется особенно медленно. —Я? До гроба? Ха-ха... - нервный смешок не ускользает от внимания Скарамуччи. —Ай, точно, ты же на дух шутки про смерть не переносишь. - закатывает глаза, - Прошу прощения, Ваше Высочество. —Эм... Давай забудем об этом, хорошо? - заметно мрачнеет Кадзуха, но быстрое зарождение на его губах доброжелательной улыбки пресекает любые вопросы. - Надеюсь, что на свидании ты не будешь вести себя... некультурно? Прошу тебя, без нецензурной лексики и лишней грубости. Мона всё-таки леди, а девушек подобное общение отталкивает. Отталкивает? Так и запишем: грубить и материться, чтобы Мона сама сбежала. —Ой, не душни. Будь она такой уж неженкой, то явно не стала бы устраивать достойные многомиллионной фанбазы концерты со своим братцем посреди школьного коридора. —Скарамучча. - строго говорит Кадзуха. - Я не шучу. Невооружённым глазом видно, что ты ей интересен, потому настоятельно рекомендую вести себя хоть сколько-нибудь прилично с возможной будущей партнёршей. Парт-что? Неужто он реально решил свести Скарамуччу с Моной? А он так надеялся, что Кадзуха сдастся и всё-таки откинет эту затею в дальний пыльный угол! —Партнерша... - полушепотом повторяет Скарамучча, пробуя на вкус это слово. Горькое, с ноткой обреченности. - Для этого как минимум влюбиться надо, а я, знаешь, просто запрещу своему сознанию влюбляться, если уж ты так настаиваешь на существовании любви. —Какой ты забавный. Ты не можешь запретить себе любить человека лишь по собственному желанию. Оно, знаешь, само происходит и ты можешь даже не заметить: просто в какой-то момент начнёшь подмечать детали, ранее игнорируемые в человеке, будешь желать больше касаний и любые его недостатки превратишь в то, что будешь обожать каждым микрометром сердца. - с какой-то печалью в голосе и настольгией во взгляде произносит Кадзуха, устремляя взор осенних глаз куда-то за горизонт. —Как... слащаво и до ужаса банально. Пересмотрел романтических мелодрам? - с отвращением кривится Скарамучча. —Нет, они тут ни при чем. На своем опыте хорошо знаю, каково это - испытывать любовь, трепет и нежность, крепко переплетенную с желанием защищать и дарить весь мир... - предается воспоминаниям Каэдэхара, но голос его звучит отнюдь не столь радужно, как он того желает. —И...? —И... Ох, забудь. - резко обрывает Кадзуха, отведя взгляд в сторону, - Тебе ведь уже идти пора. Скарамучча смотрит на время. 14:40. Чуть не опоздал. —А, оу, точно. Ну, тогда до встречи. И он убегает прежде, чем тихий всхлип с уст Кадзухи сорвётся в пустоту. *** В кафе многолюдно, шумно и вкусно пахнет вафлями. Этот пленящий аромат каждый раз, стоит Скарамучче ступить за порог этого заведения, заставляет не очень экономно раскошелиться на их покупку. И, пожалуй, эти свежеиспечённые вафли с густым шоколадным слоем сверху достойны любых денег. Скарамучча делает заказ и, выбрав дальний столик у широкого окна с видом на переполненную автостраду вдали, залипает в смартфоне. И почти сразу ему в лоб прилетает короткое сообщение: Сумасшедшая астролог: Уже бегу. Минуты через три буду на месте. Вы: Ок, жду. Я у окна. И тут же прилетает от Кадзухи. Прилипчивый блондин: Скарамучча, соблюдай приличия. И, пожалуйста, не забудь извиниться, ведь в конечном счёте это и есть причина, по которой ты (я) пригласил ее! Вы: Не занудствуй, Кадзуха. Я помню. Кадзуха присылает смайлик большого пальца вверх и Скарамучча покидает его чат, однако аметистовые глаза непроизвольно цепляются за зелёный огонек онлайна под аватаркой Кадзухи. Он, словно гипноз, не даёт отвести взгляда и безмолвно говорит: «следи». Скарамучча подчиняется этому зову и следит. Следит за тем, как он неизменно горит и в голове сразу возникает картина того, как он пишет похожие наставления Моне, как самая профессиональная сваха страны. Однако вот огонек тускнеет и становится скучного серого оттенка. Скарамучча моментально теряет интерес и убирает телефон аккурат в момент, когда к столику подходит Мона. Она, к счастью Скарамуччи, не вырядилась, как все девчонки на встречу с парнем. Выглядит повседневно: разве что принт звёзд на ее кофте вызывает желание закатить глаза. —Прости, задержалась на пару минут. - виновато произносит Мегистус. Она садится за стол и закидывает ногу на ногу. От нее отчётливо веет духами с ароматом роз или чего-то подобного. На губах неяркая помада красного цвета, на пышных ресницах черная тушь, делающая ее взгляд ещё выразительнее и ровные стрелки, лишь больше подчёркивающие форму ее слегка раскосых глаз. —Ничего. Для начала стоит принести извинения за то, что в прошлый раз так сбежал от вас в столовой? - начинает нелегкий разговор Скарамучча. —Великий астролог Мона Мегистус простила тебя ещё неделю назад. И зачем, спрашивается, необходимо это горчащее на языке «свидание», если все так легко и просто?! —Тогда... Что ты там про солнечное затмение говорила? —Ох, точно!... И с этой секунды диалог полился, как фонтан. Общая тема для разговора - звёзды, созвездия, вселенная и философия - вовлекли Скарамуччу в увлекательное времяпрепровождение. Мона оказалась не такой уж занудой и истеричкой, а вполне себе интересной личностью, с которой можно в непринуждённой атмосфере обсудить звёзды и их предназначение. Впервые с кем-то разговор шел так легко и приятно, что не хотелось сбегать на другой конец города в широкие злаковые поля. И так незаметно пролетает полтора часа, показавшиеся Скарамучче от силы десятью минутами. Мона знала много о таро и гаданиях, и даже пообещала в следущий раз погадать Скарамучче на судьбу. Скарамучча согласился, поймав себя на мысли, что он не против следующей встречи. Изначально он полагал, что и часа в компании этой девицы не выдержит, но вот уже полтора скоротечно пролетели. За все это время Скарамуччу ни разу не посещало желание впечатать Мону в стол лицом прямиком в вафли, к которым за время их диалога он притронулся раза три, хотя обычно съедал в первые четыре минуты. —Ой, времени-то сколько! - восклицает Мона, взглянув на экран смартфона. - Пошли скорее, затмение скоро начнется! И, бесцеремонно схватив Скарамуччу за запястье, она рывком потащила его к выходу. Раны от такой резкой смены позы нещадно заныли и парню пришлось, отдернув руку, выпрямиться. —Ой, прости. Должно быть, мне не стоило так хватать тебя. —Да не, норм... Просто неожиданно. - и Скарамучча беззаботно улыбается, пряча в этой фальшь-улыбке сводящие зубы жжение по всему туловищу. Мона на несколько секунд застревает взглядом на этой улыбке. В ее глазах мелькает неописуемая эмоция, граничащая одновременно с восхищением, нежностью и искренним счастьем. Похоже на... Резкий поворот, и Скарамучча едва не врезается в чей-то мопед, стоящий посреди дороги. Ещё несколько поворотов, переходов по дороге и вот они уже стоят посреди открытого пространства у крупного огражденного озера, созерцая небеса. Помимо них ещё с несколько десятков человек там и сям стоят вразнобой, держа наготове телефон. Мона, от нетерпения переминающаяся с ноги на ногу, опирается о ограждение, словно это поможет ей стать ближе к небу. —Упадешь ведь, - не глядя на нее произносит Скарамучча. —Да плевать! Ради такого зрелища и умереть не грех! - радостно, воодушевленно отзывается Мегистус, во все глаза оглядывая синеву вышины. Луна уже практически полностью загораживает свет солнца и, кажется, сама Земля задерживает дыхание. Десятки телефонов устремляются в небеса, готовые запечатлеть этот волшебный момент. —Почти-почти! - полушепотом в нетерпении произносит Мона с таким восторгом, что оно невольно передается Скарамучче. Луна, словно дразня, не спешит погрузить во мрак людской народ. Неспеша движется вбок, и сияние солнца вместе с этим становится слабее. Медленно. —Ещё немного! - со сбившимся от волнения дыханием произносит Мона и совершенно неожиданно притягивает Скарамуччу в объятия, не сводя горящих глаз с неба. - Смотри-смотри! У Скарамуччи воздух из лёгких выбивает, когда Мегистус заключает его в кольцо рук. В это мгновение солнечный свет оказывается загорожен луной. И мир на несколько минут погружается во мрак. За спиной Скарамуччи пробегает волна волнительных шепотков, а Мона, не спешащая отлипать от парня, все с тем же детским восторгом наблюдает за небесными телами. Скарамучча наблюдает вместе с ней. Это действительно... восхитительно. То, как одно тело способно перекрыть свет другого, словно пришла ночь посреди бела дня, достойно восхищения. Скарамучча все это время с замершим дыханием наблюдал за этим представлением, думая о том, что вселенная воистину необъятна и что стать звездой на этом огромном космическом полотне - лучший итог его полной боли и страданий короткой жизни. *** Встреча прошла... хорошо. Даже очень. После полного затмения они с Моной простояли ещё минут пятнадцать, после чего ее телефон заспамился звонками от гиперопекающего брата и Мегистус пришлось срочно ретироваться. Но Скарамучче это зрелище пришлось по душе и домой он возвращался в хорошем настроении. Но, конечно, до квартиры не дошел - сразу поспешил отправиться на родную-любимую-бесценную крышу. Там уже находился Кадзуха, стоящий у самого края и что-то полушепотом бормочащий себе под нос. Скарамучча, замедлив шаг и навострив слух, стал медленно продвигаться вперёд. Чем ближе становились его шаги, тем отчётливее слышался голос его одноклассника. И услышанное отнюдь нельзя было назвать позитивным. —Не должен снова повторять ошибку. Запрети себе! Это хорошо не кончится. Ты не способен, не способен, не способен любить и защищать. Это чуждо тебе и больно для других... - бормочет Кадзуха, сотрясаясь всем телом. Его голос дрожит, как осиновый лист, а из глаз нескончаемым градом льются слезы. —Кадзуха? Кадзуха моментально замолкает, застыв на месте. Скарамучча подходит ближе, а Каэдэхара, рукавом кофты стирая следы своей истерики, дрожащим, тихим голосом спрашивает: —О, ты уже вернулся... И... Как прошло? —Че с тобой? Тебе плохо? —Все хорошо! - резко отвечает тот, повернувшись к нему лицом. На ресницах все ещё блестят слезинки, а губы нервно подрагивают. —Да не сказать, что хорошо. - со скептицизмом отвечает одноклассник, склонив голову набок. - Только не говори, что тебе пацан отказал и ты сейчас вниз сиганёшь. —Что? Н-нет, все в порядке. Ничего страшного не произошло. - очевидно лжет Кадзуха, смаргивая последние слезинки. —Бля, я теперь чувствую себя виноватым. Типо... Тебе тут плохо, а я пришел и даже помочь не могу. Неужто настолько пиздец случился? —Нет, говорю же... Не бери в голову, это мои личные загоны. Ничего серьезного. - отмахивается Каэдэхара, но в его глазах вопреки словам туманом плывет пелена боли и... вины? За что? —Эм, но ты же явно... —Как свидание? - переводит тему тот, ладонью утерев влажные щеки. —Да нормально... Слушай, если у тебя.. —Отлично, значит, все неплохо. Я тогда... - Кадзуха делает несколько поспешных шагов в сторону. Сбегает. - Может, позже напишу. Сейчас я... Спешу немного. И, скрывшись за дверью, он сбегает. —...Точно с головой беда... - тихо бормочет в пустоту Скарамучча. *** Кадзуха стоит перед зеркалом. Собственное отражение он презирает до глубины души, будто оно - причина всех мировых проблем и зачинщик распрей между странами. Такое... идеальное на вид, но полностью прогнившее внутри. —Ты - настоящая катастрофа. От тебя одни беды. Недостоин ты счастья, Кадзуха. - шепчет от себе в зеркале и ему становится до тошноты мерзко от собственного голоса. Кадзуха дрожащей ладонью берет черный маркер и размашистым, почти каллиграфическим почерком выводит на стекле «ошибка». С грустной улыбкой глядит на надпись, ощущая, как внутри нарастает ком ещё большего презрения. —Скарамучча колючий, но за слоем игл прячется настоящий он. Скарамучча хороший, но не для тебя! - Каэдэхара с яростью швыряет маркер на пол. - Ошибка природы! Не зря отец бросил мать - наверняка изначально знал, что со мной что-то не так! По щекам вновь стекают дорожки слез. Яростные, полные ненависти к себе. —Тебе запрещено влюбляться. Это ведь доставляет одни проблемы. Все, кого ты любил, заканчивали свою жизнь раньше времени! Влюбляться - значит убивать. - юноша прикасается холодными пальцами к стеклу в нескольких сантиметрах от надписи. - Уже трое... За семнадцать лет трое человек, которым ты отдал часть своего ядовитого сердца... И где они все сейчас? В могиле! - сжав ладонь в кулак, Кадзуха с силой бьет стекло. По нему мгновенно расходится несколько десятков разноразмерных трещин. Ненависть и презрение. С четырнадцати лет именно это он ощущает по отношению к себе. Никакими уговорами, никакими действиями он не может выкорчевать эту снедающую его изнутри самоненависть. —Ты даже Томо спасти не смог, что уж о других говорить? Почему ты такой? Почему ты такой... ошибочный? - с дрожью в голосе произносит Кадзуха, пока по костяшкам стекает свежая кровь. Отражение в зеркале молчит, не в силах дать ответ. - Скарамучча... Запрещаешь себе влюбляться, но именно и происходит... Постепенно ты тонешь в его глазах, постепенно теряешься в чувствах... До чего же эгоистичным надо быть, чтобы так безжалостно продолжать проявлять внимание, убивая его? До чего же ты... Мерзкий. Ещё один несдержанный удар и ещё одна разодранная в кровь кисть. —Если полюбишь... Он ведь умрет. Также, как и все те, кого ты любил прежде. Этого не должно произойти. Не должна ещё одна жизнь потухнуть из-за твоих глупых чувств... И лишь наполненная презрением тишина отвечает ему статичным «ничего».