После рассвета

      Колокольчик на входной двери заходится бешеным звоном за полчаса до начала открытия — несколько недовольных пар глаз устремляется в сторону опоздавшего юноши, торопливо пытающегося сохранить причёску вопреки дующему с улицы ветру. Один только Се Лянь за долгие годы дружбы уяснил, что по-настоящему надо беспокоиться тогда, когда Ши Цинсюань приходит минута в минуту вовремя. Рассыпаясь извинениями, тот послушно отходит к барной стойке, где Се Лянь сосредоточенно пересчитывает количество оставшихся пластиковых стаканчиков со вчерашнего вечера, на редкость богатого посетителями.       — Прости-прости, в качестве извинений могу уступить тебе дневную смену, — как таковой вины на Цинсюане не было, но на удивление образовалось и чувство ответственности. Именно он привел своего друга сюда, когда тот впервые заикнулся о подработке. Выбор младшего Ши в семье категорически не одобряли, но возможность обрести некую независимость от богатых родителей прельщала его куда больше.       — Я не держу зла, но не откажусь, — Се Лянь ощутил радость ещё сильнее, чем вчера, когда последний посетитель перешагнул порог заведения.       Ничего криминального и правда не было, окажись на месте Цинсюаня кто-то другой — возможно даже и не припомнил. Посетителей было безумно много для того, кто едва-едва завершил стажировку. К истратившей себя удаче на период трудоустройства прибавилась ещё поломанная кофемашина. В какой-то момент Се Лянь был искренне уверен в том, что будет злостно убит ждущими посетителями, а потом — повешен остальными работниками, пытающимися из всех сил продвинуть только что открывшееся кафе. Ситуацию спасла Линвэнь, обошедшаяся даже без осуждающих взглядов, и за это Се Лянь был ей искренне благодарен.        Собственно, «вина» Ши Цинсюаня состояла в том, что ему приспичило в последний момент обменяться сменами. Проигнорировать первое за год предложение Хэ Сюаня провести время после его вечерних пар они оба, конечно, не могли. Так или иначе, аппарат для изготовления кофе всё равно бы сломался, даже если бы Цинсюань оказался там. Но он, почему-то, решил назначить себя виновником.       Дневные смены и правда прельщали куда больше хотя бы небольшим количеством людей и меньшим шансом перепутать, кому добавить молоко, сахар, а кому и вовсе сироп.       — Вот и славненько, — облегчённо выдохнул Цинсюань, плюхаясь на ближайший к барной стойке стул, — как освободишься, сделай латте, пожалуйста, я морально не готов идти на лекции.       — Если одна кружка что-то исправит, всё остальное подождёт, — Се Лянь улыбнулся, прекрасно зная, что если бы все их проблемы решались так просто, можно было не заканчивать проклятый четвёртый курс и с головой уйти в работу здесь, когда востребованность выросла бы до неузнаваемости.       — Ничего не исправит, как представлю, что снова полтора часа слушать лекции об истории... — Цинсюань страдальчески закатил глаза, положив руки на гладкую поверхность стойки, а за ними и голову.       — Не говори так, может, в этот раз будет поинтереснее, — попытка ободрить звучала явно жалко. Се Лянь до сих пор помнил, как тряслись руки на каждом зачёте, особенно на первых курсах — одногруппники с низкой посещаемостью отчислялись с завидной регулярностью.       — Угу, — практически не вникая в слова, друг потянулся за едва поставленным на поверхность латте. Его настроение, впрочем, как и всегда, резко переключилось, задействовав остатки позитива, — зато...        Дальше следует наполненный эмоциями рассказ о вчерашней прогулке, начинающихся с самых мелочей вроде одежды Хэ Сюаня (и их парных браслетов, которые тот грозился выкинуть за ненадобностью полтора года назад), заканчивающийся тем, что они подержались за руки, когда Цинсюань едва не подскользнулся.        Закачивается всё тем, что латте успевает три раза остыть в ожидании, когда же его допьют. Се Лянь почти облегченно вздыхает, когда Цинсюнь убегает на пары за пять минут до открытия. Он почти не сделал всё, что запланировано до прихода посетителей, но сейчас это мало кого будет волновать. Зато послушал про «максимально романтичную за два года совместного обучения прогулку». Не самый плохой вариант времяпровождения.       Толпа торопящихся посетителей, к счастью, не вваливается в кафе даже через пятнадцать минут после открытия, позволяя если не расслабиться, то продолжить размеренно вычеркивать ингридиенты из списка.        Он не смотрит на время, когда порог перешагивает первый клиент. Он не смотрит на время, когда его дыхание на какую-то долю секунды замедляется, а внутри зарождается мысль о том, что этот незнакомец выглядит сногсшибательно красиво. Безусловно, каждый человек красив по-своему, но существует какое-то особенное понятие прекрасного.        Оно сейчас и стоит совсем рядом, спокойно улыбаясь той улыбкой, что срастается с кожей и не отпускает даже во время сна. Се Лянь поправляет себя на то, что происходящее немного неправильно.       — Доброе утро, — дружелюбно произносит он, сглаживая повисшую тишину. Не терпится взяться за работу, чтобы отвлечься от наплыва разного рода мыслей. Это с тобой первый раз такое? Никогда не замечал?       Юноша выглядит его ровесником, если не младше на год-два. Длинные волосы аккуратно убраны в хвост. Несколько прядей обрамляют бледное лицо. Больше всего внимание привлекали именно глаза. Сочетание чёрного и красного — людей с гетерохромией нечасто встретишь.       — Доброе, — улыбка меняется на более естественную, глаза отражают спокойствие, никаких лишних жестов, а ведь многие так любят барабанить пальцами по поверхности стола в ожидании заказа, — один капучино, пожалуйста.        Се Лянь имел дело со многими людьми — особенно вчера — и ни разу не слышал ни у кого такого голоса. Ему абсолютно точно нельзя делиться чувствами с Цинсюанем.       Он что-то отвечает, посетитель неторопливо ждёт, абсолютно спокойно реагируя на задержки в виде освоения новой кофеварочной машины, и Се Лянь глупо улыбается, отворачиваясь, потому что с таким тёплым пониманием здесь относятся редко.       — Спасибо, — в отличие от него, посетитель умеет держать себя в руках, но подконтрольные эмоции выдают себя. Хотя вряд ли это плохо, — хорошего Вам дня!       — Вы, кажется, забыли... — Се Лянь не успевает договорить, и, пусть незнакомец отходит на достаточно приличное расстояние от барной стойки к двери, его голос звучит достаточно отчётливо.       — Нет-нет, я ничего не забыл!        Се Лянь в смятении переводит взгляд с оставленных денег — не сказать, что огромная сумма, просто изнутри сжигает неловкость, — на закрывшуюся дверь, и заготовленное «вам того же» безвозвратно теряется а тишине.

***

       Когда он не выдерживает и рассказывает Цинсюаню про утренний случай, конечно, убирая несколько деталей, друг ободрительно хлопает его по плечу.       — Значит, можно поздравить с первыми чаевыми? Первый раз всегда неловко, зато потом как войдешь во вкус... — недвусмысленная усмешка и последующее исправление, — в этом ничего страшного нет, просто тот парень был слишком обаятельным даже для тебя?       — Что значит «даже для меня», — возмущается Се Лянь, — я, между прочим...        Аргументы заканчиваются.       — Да-да, но у тебя всё на лице написано, можешь не продолжать, — сглаживает тишину Ши Цинсюань, — иногда я думаю, что с тобой вообще можно не разговаривать, но тогда это стало бы как с Хэ-сюном, а тишина даже с ним мне уже на нервы действует.        Се Лянь подавляет глубокий вздох. Хотелось бы ему занять этой беззаботности, беззастенчиво флиртовать с клиентами, находясь в фазе передружбы с кем-то, не отражать на лице весь спектр эмоций, когда оставляют чаевые... И много чего ещё, но больше всего — хотя бы узнать имя того незнакомца.        На его запястье рисуется аккуратно выведенное «Хуа Чэн».