После рассвета

      Се Ляню снился сон. Странный сон.       Он жил в небольшом доме, вдали от мирских забот, и словно кого-то ждал. Не чувствовал ни скорби, ни тоски, ни жизни. Другие лица, что представали его взгляду, были размытыми и нечёткими, а их голоса терялись среди шума ветра.        Он носил соломенную шляпу и длинные одежды, как было принято сотни веков назад. Почему-то именно это и запомнилось больше всего. Се Лянь изредка встречал других людей, но они приходили и уходили, оставались и так же незаметно исчезали, что он со временем потерял счёт месяцам. Он словно ждал чуда, как маленький ребёнок с нетерпением ждёт Санту перед Новым годом, но чуда не происходило.       Когда в толпе прохожих мелькнули красные одежды, всё вокруг потеряло смысл. Се Лянь не помнил, что ему когда-то снились столь реалистичные сны. Он бежал за человеком, которого в своём нынешнем воплощении едва ли мог назвать по имени, бежал, пока по всем законам физики рука не должна была схватить чужое плечо — но, вопреки тем же законам, прошла сквозь него, а вокруг снова никого не осталось.       Се Лянь, наверное, врал. Он видел подобные сны, от которых долго отходил, путался в них и реальности, но обычно они не давали больше информации, чем пустой дом, холодные комнаты и — самое сюрреалистическое — живая лента, которая шипела и ласкалась, будто перед ним кошка.        Случался определённый период в году, когда они шли один за другим, боясь нарушить цепочку действий и прервать некую последовательность. Кто мог знать, что абстрактное «этот период» выпадет на их первую ночёвку!        Се Лянь ненавидел просыпаться первым просто из того факта, что пошевельнешься — и разбудишь своего соседа (перемещаться на диван Сань Лан ему не позволил, сказав, что на этой кровати хватит места им двоим, и оказался весьма прав) или промучаешься бессонницей и всё утро будешь клевать носом.       Выбрав самый безопасный и гуманный путь, Се Лянь просто откинулся обратно на подушку, бессмысленно разглядывая потолок, стены, едва пробивающиеся сквозь занавески солнечные лучи, делая что угодно, чтобы не встретиться с Сань Ланом взглядами, если он не изменит своей привычки открывать глаза в самый неподходящий момент.       Каким уровнем неловкости надо обладать, чтобы за полгода отношений так и не научиться нагло смотреть в глаза, в любой вышедшей из-под контроля ситуацией накрывать чужие губы своими и довольно улыбаться? Се Лянь им овладел в совершенстве.        Он надеялся на темноту, что скроет выражение его лица, но всё сильнее разгоралось рассветное солнце.       — Снова эти сны? — сонно бормочет Сань Лан, прищуривая тёмные глаза от бьющих в них лучей.        Загадкой для Се Ляня всегда оставалось то, каким образом его возлюбленный ухитряется ненавязчиво затронуть нужную тему для разговора, за один только взгляд разобрать, что происходит у человека в душе. На факультете искусств такому учат? Или это нечто врождённое?       — Да, — неохотно отзывается Се Лянь, — не беспокойся об этом. Спи, ещё рано.        После рассвета — днём, возможно, утром, но никак не сейчас — они хотели занять первыми столики в их любимой кофейне, закупиться едой и без особой надобности ближайшие праздники не выходить из дома. После рассвета. Не сейчас.       — Я не могу об этом не думать, потому что вижу нечто подобное твоему. Гэгэ, просто мы в прошлой жизни использовали какую-нибудь красную нить, не думая о последствиях, вот и всё. Если там и было что-нибудь страшное, оно по-любому позади.        «Да, — думает Се Лянь, — но надолго ли?»        Он успел достаточно изучить Сань Лана, его интонацию и поведение, чтобы заметить, как на последней фразе тон голоса слегка дрогнул. Но Се Лянь уже ни о чем не спрашивает.       — Хорошая теория.        И их комната окунается в предрассветную тишину.