Дневники К'Аджо: Путь Воина

      У стен Вайтрана поле переходило в холмы, а у подножия горы, на которой возвышался наш город, и вовсе шли скалы. Мерцание пламени под одним из уступов заставило меня замереть и пригнуться к траве.       — Почему мы остановились? — споткнувшись о меня, как о пень, возмутилась Утгерд. — В чём дело?       — Тс! Там впереди… — прижав уши и ноющий хвост, я вытянул шею, аккуратно выползая из-за валуна на вершине холма, всматриваясь в низину под городскими стенами. — Разбойничий лагерь.       — Ха! Да я их на два удара! — одухотворённая победой над великанами, нордка в открытую бросилась в лагерь троих разбойников.       — У-уходи, в последний раз предупреждаю!.. — неуверенно крикнул моложавый бандит с красным чубчиком, разворачивающийся на дрожащих ногах за подмогой при виде бесстрашной Утгерд.       От этой пламенной женщины, мелькавшей в тени уступа бешеным огоньком растрепавшихся рыжих волос, в ужасе забилась даже бывалая кобыла бандитов, взрывая копытами землю, не в состоянии убежать от телеги, к которой её привязали. Я так и остался стоять на холме, наблюдая издалека, как воительница, вырывает из рук бандита стальную секиру, вбивает смертельным ударом его голову в плечи, рывком железной перчатки срывает скальп с перепуганного красновласого мародёра и мчится давать нагоняев беспомощному в ближнем бою суходрищему лучнику-эльфу. Как хорошо, что я друг этой женщины. Когда кровавая расправа закончилась, с заляпанным вражеской кровью лицом и улыбкой маньяка Утгерд позвала меня вниз. Сглотнув слюну, я скатился по склону.       Когда я спустился, нордка вовсю осматривала мешки и бочки на наличие золота, но находила лишь яблоки с помидорами, которые иногда от досады швыряла себе за спину, и те приземлялись прямо под копыта взволнованной лошади. Кобыла ржала и брыкалась, но поняв, что Утгерд не заинтересована в причинении ей вреда, начала подъедать то, до чего могла дотянуться, настороженно отведя назад уши. В тени под навесом скалы стояли шкафы, сверху уставленные колбами с ядом и зельями, которые я сразу сгрёб себе в сумку, на этот раз надёжно её застегнув. Среднюю полку украшали россыпи пурпурных цветков ядовитых колокольчиков, а нижняя прогибалась под новыми бутылками вина и мёда. Я смахивал алхимические ингредиенты, сортируя их по разным мешочкам и баночкам. Медовые соты, ягоды можжевельника, язык дракона, соль, мора тапинелла, пузырь отравы и…       — Что это? — я протянул Утгерд странный продолговатый серо-фиолетовый маленький пузырёк, один из семи скрывавшихся под букетом из трав.       — Ты что, прикалываешься? — рыкнула нордка, захлопывая очередную бочку с бесящими её овощами. — Скума, конечно же! Ты же каджит. Думала, вы все на этой штуке сидите.       — Скума! — испугавшись одного лишь названия, выронил я пузырёк на землю, и тот разбился на склянки. — Никогда в жизни…       Я был наслышан про этот наркотик и повидал в подвале хозяина нескольких бедолаг, попавших от этой дряни в зависимость, которая довела их до физического и умственного изнеможения. В их чёрных глазах виделась сама Бездна, а внешний вид худобой и болезненной тусклой кожей напоминал иссохших драугров. Ни силы, ни разума у них не прибавлялось, зато они обретали сказочное вдохновение и несли бред, ведомый одному лишь Шеогорату. Больше всего на свете я боялся потерять себя в потоке безумных мыслей, и потому страшился на эту настойку даже смотреть, не то уж что касаться и пробовать. Брезгливо перешагнув через склянки, я взял со стола салфетку, протереть лапы, в которых держал эту мерзость, но раскрыв бумагу, увидел письмо. В нём обманутые разбойники проклинали некую контрабандистку Акари и её разбодяженную скуму, проданную им по завышенным ценам. Теперь понятно, почему Утгерд смогла их всех так уделать. Она сильна сама по себе, а уж торчащие нарики для неё не серьёзнее мешков помидор. Собственно, и осталась от них подобная томатная паста… Чавкнув сапогами по луже крови, я вернулся к ящикам под скалой. Меня привлекла толстая книга в синей обложке с волшебным заглавием «Эйвар Певец Камней». Рассчитывая прочесть увлекательную легенду, я угнездил на ящиках свой ноющий хвост, но нордка меня одёрнула:       — Даже не думай! В городе этим займёшься, когда вернёшься. Ты ж сам говорил, что тебе до заката надо успеть вернуться. Хватай всё, что нужно — и валим, — хапнув медовухи с нижнего яруса шкафа, Утгерд присосалась к бутылке, не стирая с губ бандитскую кровь, и вдруг переменилась в лице. — Хм! Это же Черновересковый…       Но договорить она не успела.       — Плохое вы выбрали время, чтоб заблудиться, — скалясь в злорадной усмешке, вкрадчиво пророкотал крупный норд в тяжёлых доспехах и обнажил топоры, призывая двоих прихвостней к бою.       Эти бандиты ещё не знали, какова Утгерд в гневе, а потому вели себя развязно и нагло, атакуя первыми. От их боевых криков лошадка выронила изо рта яблоко, которое тут же было раздавлено железным сапогом одного из громил.       — Фус! — вскинув рюкзак на плечи, крикнул я что было сил, сдувая с лагерного стола на трёх бандюганов тарелки, вилки, ножи, кружки, помидоры и злокрысьи хвосты. Сбитые с толку такой атакой, они дали шанс Утгерд огреть орка секирой, но норд успел отскочить, а юркий аргонианин с необычной нежно-розовой чешуёй и закрученными, как у барана рогами, шипя, отскочил и выставил полупрозрачный щит из голубой призрачной энергии. Считав слабость по моему изломанному хвосту, он ухмыльнулся, жмуря жёлтые, как сыр, глаза, демонстрируя мелкие острые зубки, и выставил перед собой вторую когтистую руку. Ослепительный фиолетово-белый всполох устремился на меня проворной змеёй. В отблесках молний, пускаемых из рук ящера, я увидел кривую усмешку хозяина и профукал атаку. Резкая боль сразила меня наповал. Дрожа от ушей до хвоста, я рухнул на землю, пуская изо рта пену. Я видел лишь своё жалкое отражение в осколках пузырька скумы, в которые упал щекой.       — Лучше беги, — прошипел сверху аргонианин. — Тогда я ударю тебя в спину!       Но Утгерд рубанула ящеру хвост, и маг, вереща, как умирающий дракон, бросился прочь, пища заклинание восстановления. Однако по тому, что рана вышла неглубокая и холодная кровь разумной рептилии не пошла ручьём, я понял, что он наложил на себя заклинание дубовой плоти, создавая невидимую броню из магической энергии. Не зря он тут голым торсом сверкал… Одним рывком за меховой ворот моей брони Утгерд поставила меня на ноги, продолжая отбивать удары окруживших нас мародёров.       — Ты же сказал, что твои цветочки спасают от магов, — прикрывая меня, возмутилась Утгерд. — Так швырни их в него!       — Помогают, но в виде яда, а не букета! — огрызнулся я, поливая зельем лечения обожжённую лапу. — Где я тебе его тут сварю?       — Да хоть в том котле над костром! — нордка махнула секирой в сторону скромного костерка, заодно выбивая клыки кинувшемуся в атаку орку.       — Супная тара не подходит для зелий! — вздыбил я шерсть, защищая тонкое искусство алхимии, и сыпанул солью в глаза покусившемуся на мой хвост громиле-норду. — Это тебе не бульон сварганить, знаешь ли!       — Раз ничем помочь не можешь, тогда хоть не мешайся! Свали с поля боя, а то я боюсь тебя зацепить! — крикнула Утгерд, краснея то ли от гнева, то ли от смущения из-за внезапно прорезавшейся заботы о моей пушистенькой шкурке. — Прыгай на лошадь и убирайся!       — Но как?! — в страхе вжал голову в плечи я, заодно уворачиваясь от топора норда. — Я не умею ездить!       — Зато лошадь умеет! — безапелляционно заявила дочь конюха. — Вскочи на неё да держись крепче! Доверься, она тебя вывезет.       Послушавшись нордку от безысходности, я ринулся напролом, выбивая из строя чешуйчатого мага кастрюлей горячего супа, и вскочил на повозку. Напоследок огрев ящера лопатой, чтобы он не мешал больше Утгерд сражаться по правилам воинской чести, я спрыгнул с телеги на лошадь и перерезал кинжалом державшую её верёвку. Нелепо обняв взвившуюся кобылу за шею, я мчался по её воле к северной окраине городских стен. Тут я и вспомнил, что говорил мне рогатый стражник в таверне. Сегодня они дежурят у Белой дозорной башни, к которой как раз мы и скакали по неровным ныряющим каменистым холмам. На одном из таких крутых склонов, лошадь резко затормозила, вскидываясь на дыбы, и я, сорвавшись с её поджарых боков, кубарем покатился вниз в одиночку. Перепачканный в пыли и ошмётках сухой травы, на четырёх лапах я бросился к знакомым мне спасительным, подсвеченным ярким солнцем образам бодрого юного лучника, гордо распрямившего плечи, и крепкого храброго норда в рогатом шлеме, уже занявшего боевую стойку, взяв на изготовку железный молот.       — Т-там бандиты! — подняв трубой хвост, как одержимый, затараторил им я, хватаясь за крепкое плечо знатока нордских легенд, чтобы подняться. — Они её убивают! Пожалуйста помогите! — я указал обломанным когтем на вершину каменистого холма, откуда свалился, и по склону которого уже съезжали бандиты, измазанные в тёмной крови. Нежелавшая подставлять свою спину под разбойничьи задницы свободолюбивая кобылица получила грубый удар кулаком в грудь от орка и кинулась обратно в низину холмов, уворачиваясь от хаотичных ударов молний из лап аргонианина, ослеплённого кипящим супом.       — Вот живодёры! — вскинул лук чувственный молодой страж. — Сейчас я им!       — Лезь на башню, — приказал мне рогатый дозорный, заметив, что я еле стою на лапах. — Мы с ними покончим.       В тот же миг стрела вырвала из бегущего впереди всех громилы пронзительный вопль, поразив норда в открытый участок плеча, а рогатый стражник разбил его голову молотом, оборвав мучения. Следующим налетел на кувалду стража розовый ящер, не выставивший никакой защиты, до этого истратив все силы на восстановление, и не видевший из-за соли в глазах своего противника. Поражённый стрелой в открытый живот последним пал орк, добитый молотом ценителя нордской культуры. Однако в течение всего боя я так и не сдвинулся с места, отчаянно вглядываясь в серые камни склона и ржавые травяные заросли, выискивая глазами спутницу. «Где Утгерд?!» — звоном отдавался в голове тревожный вопрос.       Раздалось громкое ржание. С вершины холма выглянула бурая кобыла разбойников, ведомая под уздцы рыжей девой в пластинчатых стальных облачениях, щедро окрашенных кровью. «Жива, какое счастье!» — с облегчением подумал я, но стрелок уже зарядил лук, метя в шею воительницы, а рогатый норд, замахнувшись железным молотом, мчал прямо на Утгерд.       — Сейчас мы спасём, твою лошадку, не бойся, — с улыбкой проворковал мне лучник, пуская стрелу в рыжую голову нордки.       Я в ужасе метнулся к нему, толкая в плечо.       — Нет, стойте! Это моя подруга! — закричал я, насколько позволял сорванный ту’умами голос.       Стрела врезалась в стальную грудь Утгерд и отрикошетила, не пробив броню. Кобыла заржала, встав на дыбы, и обрушила мощные копыта на землю, вздымая пыль, перед замершим с поднятым молотом нордом. Лошадь воинственно хлопнула себя чёрным хвостом по бурым бокам и шумно фыркнула в лицо стражнику, защищая свою хозяйку. Ха! А вот на стражей злиться она не боялась! Похоже, лошадка тоже бандитка. Крепкий норд убрал молот, поправил рогатый шлем и пошёл вниз по склону, с беспокойством поглядывая на Утгерд Несломленную, ведущую за собой на удивление покорную лошадь. Поднявшись с земли и собрав высыпавшиеся из колчана стрелы, лучник отряхнул свою жёлтую броню от сухой травы и всмотрелся в лицо приближавшейся воительницы, которую я не дал ему убить.       — Кто это с тобой? Не может быть… Конская морда! — тараща зелёные глаза на суровую нордку, юнец тут же прикрыл рот рукой, осознав, что сорвалось у него с языка.       — У меня к тебе претензий нет. Но они могут возникнуть… — скривила губы в кислой усмешке Утгерд, надменно щурясь.       — Ахах, не кипятись! Я про вашу лошадку, — неловко потирая затылок, отошёл лучник к бурой кобыле, проявляя к ней наигранный интерес, ненавязчиво прячась от вспыльчивой нордки за животиной, но лошадь не пожелала быть для него прикрытием и, подняв одно копыто, возмущённо тряхнула гривой. — Уф, характерец, как у хозяйки… Где вы нашли такую ретивую кобылицу?       — В разбойничьем лагере, где ж ещё, салага? — с оттенком угрозы фыркнула на юнца Утгерд, ревниво подводя к себе лошадь поближе. — Видал, как они улепётывали? Я их отделала секирой их же дружков! А вы проснулись в последний момент. Синмир прав, стража Вайтрана ужасна.       — И как вы её назвали? — проигнорировал юнец наезд Утгерд, снова возвращаясь к лошадке.       — Хм, её зовут… — я всмотрелся в насторожившуюся бурую конскую морду, расчерченную белой полоской от носа ко лбу, подбирая ей подходящую кличку, отражавшую её боевой нрав. — Акари! Я буду звать её, как контрабандистку, обманувшую этих разбойников. Ты ведь не против, Утгерд?       — Без разницы, — с напыщенным безразличием махнула рукой воительница. — Хоть Ботва Морковная. На её нрав это не повлияет.       — Кстати, о ботве. Я хотел спросить вас… — намеревался я перевести тему на ферму подруги лучника, где мне предстояло пройти отработку за погром на рыночной площади, но тут нас накрыла крылатая тень. — Дракон! — подскочил я, судорожно хватаясь за лук, но вспомнил, что у меня кончились стрелы, и тут же юркнул за спину стрелка.       — Спокойно, это всего лишь птица, — прикрыв глаза ладонью от яркого солнца, утешил меня зоркий лучник, глядя на парящего в голубом небе ястреба.       — Давайте поднимемся на площадку и поговорим в укрытии, — великодушно предложил рогатый страж.       Утгерд предпочла остаться с кобылой, одёргивая её от мешка с яблоками, стоявшего в у деревянного столика, но рогатый стражник кивком и улыбкой дал согласие нордке угостить лошадку. Только теперь я смог расслабиться и рассмотреть Белую дозорную башню, гораздо более скромную и открытую, чем Западная сторожевая. Здание представляло собой каменную арку и одну стоявшую под прямым к ней углом стену с лестницей, ведущей на небольшие обзорные площадки, соединённые узким мостом. Холодный порывистый ветер покачивал хлипкую крышу из дырявых досок. Если сюда прилетит дракон, стражникам негде будет даже укрыться. Я огляделся и увидел вдалеке, севернее по главной дороге высокую мельницу, большой огород и скромный домик.       — Это и есть ферма Алфильд? — махнув хвостом, спросил я лучника.       — Что, решился-таки помочь бедной женщине? — дружески толкнул меня плечом юный страж, жмуря от радости лукавые зелёные глазки.       — Можно и так сказать… — уклончиво ответил я, не желая разочаровывать лучника, что расплющил Назимом с любовью ощупанные юнцом помидоры его ненаглядной Алфильд. — Так, это её огород?       — Нет, это ферма Лорея, — томно прикрыв глаза, выдохнул лучник и облокотился на каменный борт обзорной площадки, уперев рукой щёку. — Они с женой большие трудяги. Сам поражаюсь, как много им надо работать, чтобы содержать такое хозяйство. Ферма же Сынов Битвы расположена у восточной стены Вайтрана, крайняя к северу. Смотри, не натопчи рассаду Назиму, а то он тебе этого не простит. И не помогай ему! Ни в коем случае! — более ревностно заявил юнец. — Ты отобьёшь клиентов у Алфильд, а с деньгами он тебя всё равно наколет. Правда, если с тобой будет такая страшила… — он украдкой глянул сверху на крупную нордку. — Думаю, даже Назим язык проглотит.       — Я всё ещё стою тут, — с хмурой рожей, прямо как у свободолюбивой кобылы, Утгерд подняла на лучника проницательный взгляд, и её голубые глаза блеснули, будто полуобнажённый клинок.       — Да я не о тебе! — резко отвернулся от неё стрелок, устремляя взгляд на пожиравшую яблоки лошадь. — Я про эту «бандитку»! Да и вообще, некогда мне перед тобой оправдываться. Наша смена кончается. Вон, уже подходят другие дозорные. Мы пойдём в казармы! — спешно сбежал с площадки юнец, подталкивая плечом напарника с молотом.       — Топай, размазня, — харкнула Утгерд в сторону лучника, оскалив зубы в победной ухмылке. — Женщина вроде меня тебе не по зубам.       Она насмехалась, и в то же время за её бахвальством мельком просматривалась чистая улыбка от пребывания в кругу дружных воинов. Привыкшая к отчуждённости Утгерд не верила в то, что стражи её признают, но ей нравилось чувствовать себя частью весёлой компании. Но как только она замечала, что её суровая маска давала трещину, тут же поправляла её, вновь выдвигая волевой подбородок, демонстрируя свою независимость.       — Нам тоже пора. Надо достать меч Амрена, — тихонько окликнул я задиру-нордку, но та продолжала сверлить взглядом скруглённую спину обычно прямого лучника. Я решил привлечь её по-другому: — Утгерд?.. Твой отец ведь хозяин конюшни? Я вижу, ты превосходно справляешься с бандитской кобылой, хотя она переняла бойкий нрав своих бывших хозяев. Не могла бы ты… научить меня ездить верхом?       — Ха! А ты смельчак! Мне это нравится, — немного подумав, Утгерд растянула губы в улыбке, и в её голубых глазах сверкнула лукавая искра азарта. — Только, как бы кобыла ни злилась, помни: никакого оружия, ни магии, ни соплей. Покажи ей надёжного лидера в себе самом. Давай!       Разжёвывать каждый шаг, как это делали Амрен и Фендал при обучении, Утгерд не собиралась, поэтому я вынужден был действовать интуитивно под её надзором. Я осторожно пошёл кобыле навстречу, но та грозно отвела назад уши и зарыла землю копытом, раздувая ноздри на белом носу. Она видела во мне голодного хищника, крадущегося к ней, чтобы вцепиться когтями, и готовилась к битве. Ну, хоть кто-то считал меня серьёзным противником… Усилием воли я пригладил шерсть, расслабил ушки с хвостом, показывая свою доброжелательность, и мягко, но уверенно приблизился к лошади сбоку, опасаясь, как бы она меня не лягнула. Придерживаемая нордкой бурая бандитка проследила взглядом за мной, заводя шею к боку. Акари подняла верхнюю губу, оголив зубы, и принялась водить вокруг меня мордой. Я отшатнулся.       — Не трусь, она знакомится. Пока что ты ей не нравишься. Угости-ка её, — Утгерд бросила яблоко мне, но Акари схватила его налету зубами и звонко раскусила.       — Вот это скорость… — испуганно прижал уши я, робко отряхивая кусочки фрукта с плеч, чем тут же насторожил лошадь, но нордка подняла указательный палец.       — Уши торчком и замри, — я послушался и улыбнулся для пущей дружелюбности, но Акари надменно фыркнула. — Не скалься. Ты страшный, — перевела мне Утгерд с лошадиного, и я наконец-то состроил подходящее выражение морды — спокойное, но внимательное.       Акари шумно обнюхала мою шею и грудь, вызывая табун мурашек, и съела с моего плеча яблочный кусочек. Мне стоило огромных усилий не распушить шерсть от её пышущего силой дыхания.       — Молодец, — ухмыльнулась Утгерд. — Проверку прошёл. Уважать она тебя от этого не начнёт, но зато перестанет бояться. Прыгай в седло.       С земли это оказалось не так легко, как с телеги. Акари брыкалась и фыркала, норовя оборвать нелепые поползновения неуклюжего котёнка на её спину. Когда я с десятой попытки вкорячился в седло с наскока, Утгерд кинула мне поводья и соизволила дать краткие пояснения, до которых я в принципе догадался и сам:       — Возьми поводья петлёй. Тронь пятками бока лошади. Тяни в ту сторону, куда надо повернуть. Сожми бёдра и ужесточи хватку, чтобы остановиться.       Нехотя Акари пошла в поля на запад, беспокойно оглядываясь на низину холма, из которой мы её увели. Утгерд кобыла слушалась, чувствуя свободолюбивое и упрямое родство духа, но мой авторитет признавать наотрез отказывалась, и плевать ей на то, что я тан. Я готов был спорить на все собранные за сегодня пять сотен септимов, что ретивая нордка родилась под знаком Коня, определившего её выносливость и пылкий характер. Акари протяжно вздохнула, выражая смертную скуку, но не осмелилась брыкаться при Утгерд. Медленно мы шли через жёлтое поле к бревенчатому забору, ограждавшему вход в шахту Чистых Родников, захваченную разбойниками. Широкие светлые копыта Акари мягко ступали на землю, и нам удалось подкрасться неслышно. Заметив у стен бандитского лагеря зевающего молодого разбойника, Утгерд сняла секиру и без лишних криков грохнула нерадивого караульного. Я не терял надежд тихо выкрасть меч и вернуться в Вайтран с пушистым хвостом, незапачканным брызгами крови, но Акари, увидав разбойницу с луком, целившуюся в Утгерд, громко заржала и бросилась на помощь нордке. Уцепившись за чёрную гриву боевой кобылы, то и дело норовящей кого-то лягнуть, а заодно и сбросить меня со спины, я мотался на ней у стен бандитского лагеря, хаотично распугивая подходящих бандитов, пока Утгерд перебивала их по одному.       — Напрягись! — рявкнула на меня отбивавшаяся за нас двоих нордка, когда мы проскакали мимо неё. — Возьми в лапу хотя бы топор! Нет, лучше не надо. Зашибёшь лошадь ещё, чего доброго…       Но даже если бы она не передумала, я не мог выполнить её приказ, будучи поглощённым одной единственной целью — удержаться в седле вспылившей кобылицы. Чтобы не блевануть от мельтешения топоров, секир, копыт и крови, я зажмурился, что было сил вжимаясь в крепкую шею Акари. Весь бой мне запомнился бешеной тряской, пронзительным ржанием, воплями разгромленных мародёров и звоном металла. В состоянии нестояния я свалился с Акари, как только Утгерд Несломленная взяла поводья, и на заплетающихся лапах припал к стене бандитского лагеря. Сбив тошноту лунным сахаром, я увидел в двух ярдах от места моего падения сундук под навесом площадки у края забора, и полез к нему, но нордка одёрнула меня секирой назад:       — Не тронь! Там растяжка.       Проморгавшись, я в самом деле заметил ловушку, однако любопытство не дало мне спокойно уйти. Отшагнув на безопасное расстояние, я взял из колчана убитого мародёра стрелу и выстрелил по верёвке. Перед сундуком, гремя цепью, обрушился металлический шипованный шар. Если бы не Утгерд, он мог бы превратить мою морду в кровавое месиво.       — Спасибо, что предупредила, — улыбнулся я спутнице, но сама нордка уже повернулась ко мне спиной, оттирая от бандитской крови белый носик Акари. — Эй, Утгерд. Прими это в качестве благодарности.       Я отдал ей золотой обруч, украшенный тёмно-зелёным ониксом, и серебряное кольцо с гранатом. Её светлым, как звёзды, голубым ясным глазам и огненно-рыжим прядям волос лучше бы пошло успокаивающее серебро с сапфиром, но пока таким мы не располагали, я отдал, что имел. Утгерд приняла украшения сомневаясь, будто бы ей подобного никто никогда раньше не дарил, и, нерешительно надев обруч, пару раз случайно цепляя им свои рыжие волосы, растерянно глянула в отражение клинка меча. Лёгкий румянец на её порозовевшей от вечернего марева коже смотрелся особенно молодо, сияя обычно скрывавшейся женственностью. Я ждал, что она скажет о своём новом облике, но суровая нордка хмыкнула лишь:       — Пойдём. Нам надо вернуться до ночи.       Вскочив с сундука на спину Акари, я прошёл внутрь шахтёрско-бандитского лагеря и оглядел то, во что мы его превратили. Тёмно-бурая в свете заката трава почернела от крови бандюг, рассечённых секирой свирепой Утгерд, повсюду валялись щепки от сломанных стульев и ящиков, а кое-где даже завалился забор из поломанных копий. Пока я озирался, высматривая другие ловушки и возможных врагов, Акари наклонила голову к багровой траве и, фыркнув, возмущённо заржала, встав на дыбы. Я чуть не упал из седла, плотно стиснув бока кобылы и отчаянно обняв её шею.       — Руки к седлу! — крикнула Утгерд. — Заставь её опустить голову.       Я попытался, но лошадь угомонилась лишь, когда нордка ухватила поводья и положила ей руку на бок, успокаивающе гладя. Нагнувшись, я заглянул под навес с одной стеной, служивший полевой кухней, и увидел причину беспокойства кобылы. Множественные останки копытных, разбросанные кости, прогнившие куски мяса и большой череп мамонта. Бандиты должны обладать немереной силой, чтоб так питаться. Деревянный настил весь пропах въевшейся в него звериной кровью, пролитой неосторожными местными поварами. Топчась копытами в липкой багровой луже, где копошились какие-то насекомые, Акари пыхтела и толкала белым лбом Утгерд, призывая отсюда уйти. Нордка легко её поняла и повела под уздцы на выход из лагеря. Мне оставалось лишь спокойно держаться в седле, покачиваясь в такт хода лошади.       — Ей незачем ходить с нами там, — мягко доложила Утгерд, поглаживая бурую подругу по чёрной гриве. — Оставим лошадь у дерева. Не бойся, она не уйдёт, я хорошо её привяжу.       Но мне было страшно оставлять Акари одну на привязи в лагере этих прожорливых троглодитов. Я уцепился в седло:       — А вдруг, когда я вернусь, она превратится в такую же красную кашу? Что если её забьют разбойники?       — Она сама кого угодно растопчет! Слазь! — рявкнула нетерпеливая нордка, бесстыже дёрнув меня на себя за больной хвост.       Лапа запуталась в стремени, и я сорвался с седла, увлекая за собой Утгерд. Летели мы чуть дольше, чем ожидалось и грохнулись в охотничью яму, ощетинившуюся почти со всех сторон кольями. Нордка, лязгнув пластинами стальной брони, грохнулась в самый частокол, а я навалился на тушу бедолаги-оленя, упавшего сюда, судя по состоянию, пару днями ранее. Сверху на нас с беспокойством и осуждением смотрела Акари, чудом удержавшаяся на краю ямы. Лошадь надменно фыркнула, дивясь нашей нерасторопности, и скрылась из виду, махнув чёрным хвостом.       — Утгерд, ты как? — взволнованно завозился я, переворачиваясь на четвереньки на околевшей туше, сгоняя с неё стайку мух.       — Без травм. У меня стальные булки, — с мужицкой ухмылкой хлопнула себя по заду Утгерд Несломленная и вышла на свободный участок ямы, бесцеремонно ступая по телу какого-то мёртвого парня в желто-синей рубахе.       Я же, прежде чем слезть с оленьей туши, протиснул лапу меж кольев и ухватил мешочек с монетками, больше не нужный мёртвому норду. Взобраться по краям ямы не представлялось возможным, учитывая, что одна ошибка стоила целостности моего пушистого зада, а зная свою неуклюжесть, я не сомневался, что с первой попытки точно сорвусь. Выход был один. Из тёмного прохода в узкой щели скалистого свода веял холодный ветер. Утгерд принюхалась и сморщила нос.       — Чуешь? — шикнула нордка, щуря глаза. — Стальной запах крови.       Из-за убитого зависимостью обоняния я ничего не почувствовал, а потому с тревогой уставился в тьму. Спуск в шахту был узкий и усеянный мелкими камнями, по которым, звонко гремя, скользили железные сапоги Утгерд.       — Стой, — приказал я, преграждая путь нордке хвостом. — Я сползаю к ним на разведку, проверю нет ли ловушек и магов. А ты слушай, что происходит снаружи.       — Хорошо, — неохотно кивнула воительница. — Я постою на страже.       Ловушек тут было достаточно, но подключив свою кошачью грацию, я смог обогнуть два медвежьих капкана в этом тесном пролазе, гремящую костяную занавеску и одну растяжку у нажимной плитки, присыпанной мхом и землёй. Осторожно виляя хвостом от напряжения, я затаился в тени каверны и навострил уши, всматриваясь в просторный зал шахтинских бандитов. У меня шерсть вставала дыбом от мастерства этих охотников. Половину обзора мне закрывала громадная туша целого мамонта прямо посреди зала, на которой важно восседала, протирая топор, глава местной шайки. Крупная женщина, не уступавшая габаритами Утгерд, но орк по расе. Два её нижних клыка вызывающе выдавались вперёд, а кровавый боевой раскас так и кричал о жажде сражений и готовности порвать всех на куски, как того самого громадного мамонта. Но мои уши дрогнули, когда я услышал из дальнего угла правой части пещеры бренчание лютни и пение хрипловатого орка, сидящего на столе и покачивающегося в такт рифмы, как простой бард:       — Орк выпил три пива, рыгнул некрасиво и вымолвил эльфу: «Прощай». И всё было тихо, ни звука ни крика, но чей-то закончился рай.       За тушей мамонта, ухая горном, работал здоровяк-норд, недовольно ворча:       — Агх! Только не это! Заведи что-нибудь поэтичное… Бывают же и у вас, орков, красивые песни с историей.       Хах, даже среди разбойников бывают эстеты, требующие особых изысков в искусстве. Я заинтересованно вильнул хвостом, всматриваясь, как орк настраивает струны на лютне, готовясь сыграть нечто чувственное.       — Что ты завис? — шепнула мне на ухо Утгерд, не замеченная мной из-за увлечённости бандитскими разговорами.       — Стой. Послушаем, что они говорят. Вдруг они обсуждают план ограбления других домов Вайтрана, — остановил я воительницу, прикрываясь заботой о безопасности города, хотя на самом деле желал узнать мародёров в их бытовой обстановке.       — Жила-была дева прекрасней заката, зимой на старинном Строс М’Кай… Проклятье! Струна порвалась… Придётся играть на семи. Эх… — вздохнул старый орк, выдавая унылую трель. — Вот заплачу штраф… Вернусь в город полноправным членом общества…       — Хватит бренчать! — спрыгнув с мёртвого мамонта, выхватила из рук орка лютню бандитка, одной расы с ним, и бросила инструмент на горящие угли в горн кузницы, вызвав молчаливое недоумение норда. — Ни слова больше об этой дури! Город никогда не примет таких, как мы. А теперь за дело. Готовьтесь, впереди неприятности.       Я присмотрелся к эмоциям Утгерд, мрачным немигающим взглядом впившейся в предводительницу. В синей поверхности её глаз отражалась суровая глава мародёров, подсвеченная красным светом раскалённых углей, разгоравшихся за пожиранием музыкального инструмента. Своею же грубостью вместе с лютней и добротой она сожгла шанс на спасение и полноценную жизнь в веселье, любви и дружбе. В волнительной полутьме, озаряемой всполохом пламени, на лике бандитки пробивалась та же самая боль, какая мелькала на лице Утгерд. Глава разбойников, как и сама нордка, скрывала свои сожаления о несбывшейся городской мирной жизни за маской жестокости. Утгерд до крови закусила губу, готовясь услышать важную информацию из зелёных губ предводительницы, но закатила глаза, когда вновь зазвучал скрипучий мечтательный тон старого орка.       — Когда-нибудь уйду на покой, куплю себе островок… — он стянул со стола том заклинаний, в котором вряд ли что-то понимал, но возлагал на него больше надежды. — Волшебники — вот у кого сила! Спорим, у них есть секретное заклинание, которое превращает деревяшку в золото! Да… Мне бы так — чтоб деревяшку в золото…       — Хах, а мне нравится этот поэт-мечтатель, — махнул я хвостом, легонько толкая Утгерд. — Орк красиво поёт и правильно мыслит. Жаль, что его не пускают в город. Мог бы подменить барда в «Гарцующей кобыле», пока Микаэль приводит в порядок свою мордашку. Может, поможем ему? У нас много золота, и мы…       — Не забивай голову чувствами тех, кого надо убить, не то, когда придёт время, рука твоя дрогнет, — холодно отчеканила Утгерд и мотнула головой, будто сгоняя болезненные воспоминания. Навершие её секиры зацепило звенящую подвеску из мелких костей, и разбойники сразу насторожились, разом обернувшись на тёмный туннель, где мы засели.       — Кто здесь? — обнажив топор, громко спросила зеленокожая мародёрка и пошла в нашу сторону, гремя стальными доспехами.       — Не стоило сюда приходить… — лениво слезая со стола, устало прокряхтел орк, и сверкнул мечом.       Утгерд уже рвалась в бой, но я зажал ей лапой рот и потащил вглубь пещеры.       — Тс! Заведём их в ловушку, — шепнул я нордке на покрасневшее ухо. Она так и пышала жаром сражений.       Почувствовав её согласный кивок, я разжал хватку, и женщина тут же сплюнула мою шерсть. Мы дождались, пока орк с нордом подойдут ближе, и я криком обрушил им на голову лампу.       — Фус! — по пещере горящим ковром разлилось пламя, раздуваемое сквозняком, и чуть не коснулось меня, взбираясь выше в земляной проход.       — Берегись! — Утгерд за шиворот оттащила меня от огня.       Орк сгорел заживо. Жаль, я так и не узнал продолжение его песни про деву. Из утихнувшего огня и чёрного дыма, несущего волнующий запах жареной плоти, оседающий горькой копотью густо на нёбе, выступил разъярённый норд с двумя топорами, тут же бросившийся на нас мстить за товарища.       — Разорву твоё брюхо, как бабкину сумку!       — Клянусь Исмиром! Ты позор собственного рода! — крикнула Утгерд то ли мне, то ли норду, прикрыла закашлявшегося меня, вышибая секирой топоры из рук громилы и скрываясь с ним в клубах чёрного дыма.       Я хотел пойти ей на подмогу, но понимал, что в таком густом дыму не протяну дольше одного вдоха. Лапа потянулась к лунному сахару, но разум напомнил ледяным голосом моего «папы» — нельзя. Он даёт эффект уязвимости к пламени. Зато можно…       — Мухоморы, точняк! — воспрянул я духом, глянув на землю шахты, усеянную красными шапками. — Утгерд, ешь мухоморы!       — Ты что, сдурел? — выныривая из дыма, крикнула Утгерд, отразив секирой топоры норда.       — Да нет же! Они помогут тебе легче дышать. Хватай! — я кинул в неё пятнистым грибом, но в него на удивление рьяно ухватился громила.       — Спасибо за помощь, каджит, — оскалился глупый верзила, набивая пасть. Уходя от атак нордки, он жрал мухоморы без меры, не подозревая, что если превысит норму, лишится контроля и взбесится, как дикий зверь. А может, норд этого и хотел?..       Прожевав горький мухомор, я вдохнул поглубже и крикнул на дым ту’умом, разгоняя клубы. Я услышал, как лязгнул капкан и последовал сдавленный вскрик. Проморгавшись от едкого дыма, я увидел, что здоровый норд в окружении красных грибов вопит на земле, вцепившись в ногу руками, а Утгерд ступила на нажимную плиту.       — Нет! — сорвавшись с места с невиданной скоростью, я дёрнул на себя нордку, и мы грохнулись на хрустящие чёрной коркой обгоревшие останки орка.       Глава мародёров пала жертвой своей же ловушки — череп мамонта, подвязанный на верёвках, бивнями пробил грудь бандитки насквозь. Хруст костей, дикий вопль и ядрёный запах крови заполнили узкий рукав пещеры. Бесславная и глупая смерть, уготованная своими же действиями. Но это был не конец. Застрявшей в капкане громила, рядом с которым плюхнулась Утгерд, ухватил её за за волосы и потянул ко второму капкану, злорадно скалясь. Нажравшись грибов, его и без того сильное тело стало ещё выносливее.       — Проклятье… — выдохнула воительница, не дотягиваясь до своей секиры.       — Кровь за кровь… — скалясь в ухмылке, низко проскрежетал мародёр, не спуская глаз с моей растерянной морды.       Я бросился нордке на помощь, доставая топор владений Вайтрана, но лапы запутались на растяжке, утянувшей позорно на землю. Мои челюсти лязгнули, прикусив мухомор, клацнув в секунду, когда капкан захлопнулся. Утгерд взревела. Под действием затуманенного мухомором сознания, её вопль прозвучал для меня ужасно, как рёв медведицы. Я боялся поднимать взгляд на нордку. Все замолчали. Запах крови усилился, перебивая горькую вонь зажатого в моих клыках мухомора. Багровая лужа, питая почву, затекла мне под нос.       — Утгерд?.. — робко прошептал я, но как ни странно, получил отклик.       — Отцепи мне это от кос, растяпа!       Выплюнув гриб, я просиял и поднял на неё взгляд. Капкан оцарапал ей щёку и замкнулся на волосах экзотичной заколкой, а мой топор, выпавший из лап при падении, прилетел обухом ровно по лысой башке бородатого норда.       — Сейчас помогу! — подорвался я к рыжей воительнице, но вся моя помощь ограничилась взволнованным взглядом и чутким поскуливанием.       — Хорош мельтешить! Просто держи его, — отчаявшись, рявкнула нордка, и я послушно придержал капкан, пока сама женщина раздвигала его створки кинжалом и осторожно вытягивала свои растрепавшиеся, украшенные ржавчиной рыжие косы.       — Зато теперь подаренный мной налобный обруч тебе как раз к месту придётся, придерживать эту копну, — неловко приподнял я уши.       — Да спасибо! — огрызнулась Утгерд, злясь на мою неуклюжую попытку её поддержать, но потом всё же смягчилась и спокойно добавила: — Правда, спасибо. Благодаря этому обручу капкан проскользнул по металлу, а не по моей черепушке. Никогда не подумала бы, что от таких безделушек есть толк в бою.       — О, это ещё ничего, — радостно виляя хвостом, отозвался я. — Вот если на него ещё чары добавить…       — Никаких чар! — отрезала нордка, отряхиваясь от мухоморов. — Я буду сражаться по-честному.       — Ну да… — уступчиво согласился я, снимая с её плеча зловонную красную шляпку. — Понимаю. У меня, кстати, даже знак по рождению Воин, так что я тоже из принципа не пользуюсь магией.       — А я Конь, — буркнула Утгерд без энтузиазма.       — Так и знал! — сжал я кулаки, гордясь своей смекалкой, но нордка погрузилась в серьёзность, не разделяя ни доли моего задора.       — Сила дана нам от рождения и позорно менять её на грязные уловки волшебников.       — Да, тоже так думаю. Просто Фаренгар мог бы…       — Нет. Закрыли тему. Пойдём искать меч, — воительница поднялась с земли, упершись на секиру, и пошла к проходу в зал, преграждённому громадным окровавленным черепом.       Утгерд замерла напротив тела бандитки, пронзённой бивнями мамонта. Она всмотрелась в её лицо с такой мрачной скорбью и тёмным презрением, что я узнал этот взгляд. Так меня встречал хмурый драный кошак с колким зелёным прищуром в отражениях зеркальных поверхностей. Самоненависть, вот это что. А ведь в действительности… Утгерд могла стать такой же бандиткой, отверженной обществом и обретшей уважение своей силы в кругу мародёров. Хуже… Она всё ещё может ей стать. За что ей держаться в городе, где все её ненавидят? Разве что только отец, но я видел, как ей неприятно, когда люди поминают при ней конюха-Скульвара, будто в укор её грубости. Нордку считали одной из его ретивых кобыл, а не дочерью, какой можно гордиться, и она это знала. Конская морда — вот, какой её видят. Она же буквально на грани… Сила, обида, уверенность, внешность — рослая нордка обладает полным набором для успешной жизни в маргинальном кругу. Нет. Если она на это пойдёт, то кончит так же, как эта упёртая мародёрка. Рано или поздно её просто убьют стражи, Соратники или же… я?       Я не позволю пасть ей в такое отчаяние. То, как сегодня Утгерд улыбалась в ответ лучнику и рогатому стражу, даёт надежду, что она найдёт в Вайтране себе друзей. Даже если они отвернутся от неё, я останусь на её стороне и буду направлять пыл воительницы на защиту города. Тогда люди перестанут бояться её и начнут уважать, как второго героя. Хах, мне бы самому для начала обрести это уважение…       Огромная туша мамонта лежала в масляной луже, накапавшей с криво подвешенных ламп под сводом просторной шахты. Боги, как близко мы были к пожару и смерти в огне…       — И как только они его сюда протащили?.. — промямлил я, обходя огромный труп по сухим от масла камням. — Утгерд, следи, чтобы пламя не лизнуло лужу. Иначе мы тут запечёмся.       — Угу… — бесцветным тоном прогудела нордка, проходя по деревянному трапу в правую часть пещеры, где на небольшом возвышении на столе лежали мечи и булавы.       Хоть женщина и не показывала мне ничего открыто, я видел по поведению, что вся эта бандитская бытность затронула струны её суровой души. Утгерд боялась и жаждала для себя такой вольной и смелой жизни, какой в стенах города ей не обрести. Я продолжу за ней присматривать, но осторожно, ведь знаю, что если ретивая нордка узнает причину моего за неё беспокойства, она пренебрежительно фыркнет, точь-в-точь как Акари, крутанёт рыжим хвостом и не подпустит меня к себе близко больше никогда. Утгерд сочтёт, что я вижу в ней угрозу либо недолюбленную соплячку, но это не так. Я уважаю её за отвагу и силу, и акцентируя внимание как раз на этом, буду строить с ней дружбу и просить о помощи в других походах. Это мой долг как тана и друга.       — Книги… — поднявшись по трапу за Утгерд, изумился я и попытался вывести женщину из туч хмурых мыслей. — Ха, а бандиты-то читающие нам попались!       — Ставлю сто золотых, что это книги бывших шахтёров, а не бандюг, — начала оживать азартная нордка, хотя всё ещё вяло.       — А, ну наверное… Но согласись ведь, тот орк походил на просвещённую личность!       — Ага, то-то и распевал песни про выпивох…       Устав спорить с угрюмой нордкой, я просто читал заглавия книжек и бережно складывал их в наплечный мешок. «Пирог и бриллиант», «Выкуп за Зарека», «Биография Барензии том 3» и «Краткая история Империи», в точности, какую я спас из горящего Хелгена. Красно-оранжевые обложки заполнили мой рюкзак.       — Куда ты гребёшь? Остановись! — изумилась Утгерд, смотря на меня, как на умалишённого запасливого зверька. — У меня дома полно подобного мусора, я этим камин растапливаю.       — Кошмар! Возмутительное расточительство! — хватая ртом воздух, распушился я, впитавший в доме хозяина благоговейный трепет к литературе.       — Знаешь… — Утгерд потупилась и, задумчиво поглаживая клинок железного меча, прикрыла глаза. — В таверне сегодня нам будут не рады. Можешь зайти ко мне и взять всё, что захочешь.       — Ты!.. — не веря своим драным ушам, затаил я дыхание, возбуждённо виляя хвостом и сцепив в предвкушении лапки. — Великодушно приглашаешь меня к себе в гости?       — Типа того, — Утгерд смущённо поправила подаренный мною обруч на лбу, и тут же грубо прочистила горло, возвращая хамоватый вид. — Но если будешь так на меня таращиться, брошу здесь же с бандитами.       — Понял-понял, — кивнул я воительнице, пригладив усы. — И вообще я глазел вовсе не на тебя, а на содержимое стола под твоими «стальными булками». У меня просто зрачки большие, не поймёшь, куда пялюсь.       На столе сверкал красной обложкой том заклинаний «Трансмутация руды». Вот оно, чем промышляли здешние бандюганы: превращали железо в золото! Неплохо. Но из-за травматичных воспоминаний о моём хозяине, я испытывал небывалое презрение к магии и был солидарен с Утгерд. Никакой магии, никаких грязных трюков. Так ведь живут настоящие воины Скайрима? Однако том я забрал. Вдруг он заинтересует Фаренгара? Мне надо бы его чем-то задобрить после потери морозной соли Аркадии… Ниже лежала синяя книга побольше — «Доклад: Катастрофа у Ионита». Я открыл её и перелистнул страницу.       — Да что ж у тебя за рефлекс? — одёрнула меня нордка, нервно затыкая за пояс мечи. — Захлопни книгу! В городе почитаешь.       — Тебе тут неспокойно? — навострил уши я, прислушиваясь к звукам пещеры.       — Воняет, — небрежно бросила нордка, но по её расширившимся зрачкам, заполнившим светлую радужку голубых глаз, я читал страх, что это место её поглотит, и она не сможет вернуться к обычной жизни, как и убитые ею бандиты.       — Хорошо, — чуть сбавил спесь я. — Отыщем меч, и на выход. Он наверняка в этом большом сундуке.       Сложный замок сожрал у меня три отмычки, но содержимое их с лихвой окупало. Стоило нам открыть крышку, как нас ослепило призрачное свечение белого кристалла в золотом окаймлении. В сумраке шахты от его света болели глаза, но я знал, как должны сиять полноценные экземпляры этой причудливой формы великих камней для обычных душ.       — Повреждённый камень Варла… Вот это сокровище они здесь хранили! — прошептал я, осторожно беря в лапы кристалл, и завернул его в тряпочку. — Эх, эти грубые мародёры совсем не умеют обращаться с такими реликвиями. Впрочем, вряд ли они вообще понимали, какую ценность имеют.       — И… Что это за штука такая? — недобро покосилась Утгерд на угасший камень.       — Ну, если кратко для несведущего в волшебстве человека, это по сути огромные камни душ. Они нужны для зачарования и восстановления запаса магии. Вот это подарочек я принесу Фаренгару… Уверен после такого он про соль Аркадии даже не вспомнит.       — И откуда ты всё это знаешь? Презирает он магию, как же…       — Из книжек, любопытно мне было. О! А это что за бирюлька? — опустив одно ухо вопросительно склонил морду я, поднимая причудливое ожерелье на зелёном шнурке, украшенное золотом фигурных листьев и переливчатым пурпурным камнем в центре цветка.       — Амулет Дибеллы, — без энтузиазма пояснила воительница. — Говорят, он улучшает дар красноречия и с его помощью тебе станет проще очаровывать других людей. Ну знаешь, всякие там уговоры лучше работать будут. Пригодится торгашам и политикам.       — О! А чудная вещица. Мне бы не помешало поработать над речью…       — Ха! Да ты и так болтать умеешь. Лучше принеси его Микаэлю в качестве извинений. Или наоборот, намекни, что лютнисту не хватает таланта! Ха-ха!       — Хорошая идея, — одобрительно поднял я уши, глядя на улыбку нордки. — Так и поступлю. Не оскорблю, а извинюсь за лицо. Ну, в общем… Надо будет сформулировать потактичнее… О, а вот и меч Амрена.       — Это? — вскинула брови воительница разочарованно глядя на тусклый одноручный железный клинок. — Тоже мне фамильная ценность! Я то уж думала…       — Амрену важен не материал, а история. Это память ему об отце.       Утгерд нахмурилась, вспомнив свои отношения с папой, и спустилась по трапу. Разбирая всё это «добро» на кровати, неприлично скромной по соседству с роскошным большим сундуком, я обнаружил парочку жёлтых пузырьков. Взболтнув один, я откупорил его и принюхался к бодрящему запаху пузырящейся жидкости. Удовлетворённая лыба обнажила мои клыки.       — Эй, Утгерд. Иди-ка ко мне. Нам надо обменяться вещами.       — Что ты хочешь забрать? — насторожилась воительница, хмурясь из-под сверкавшего ониксом налобного обруча.       — Ну почему сразу забрать? — усмехнулся я её обо мне представлению. — Я хочу доверить тебе меч Амрена, только не разламывай им черепа. А ещё прими зелья силы. Какой бы выносливой ты ни была, все живые порой устают.       — Спасибо… — невнятно выдавила Утгерд Несломленная, ожидая от меня подвоха, но вдруг изменилась в лице и растерянно глянула в сторону горна, где стояли шкафы с инструментами и… Если бы Утгерд это не озвучила, я бы решил, что у меня начались глюки от мухоморов. Но нордка воскликнула, тыча дрожащей рукой: — Гляди! Это же бивень… Изящный, резной и целёхонький… Мы такие глупцы!       — Точно! — вырвалось у меня. — Я не про глупцов, а про бивень… Смотри, и ещё один… Да их тут целая куча! Вот так Изольда обрадуется!       В шкафу рядом с кузней нашлись трофеи умелых бандитских охотников — целых семь бивней. Я любовно провёл когтем по их рядам, извлекая мелодичный звук, и довольно загнул кверху хвост, несмотря на боль.       — И кто их по-твоему волочить будет? — с вызовом глянула на меня нордка, не разделив моей радости.       — Ну, мы же нашли несколько зелий увеличения силы… — неловко потёр лапки я, глупо лыбясь.       — Так вот, с чего ты вдруг стал таким добрым? — упёрла руки в бока оскорблённая Утгерд. — Да такой вес даже Акари не вывезет!       — Тише!.. Лампу с потолка криком собьёшь или того хуже, потолок обрушится… Зелья я дал тебе прежде, чем это увидел, и от чистого сердца. Но не переживай. Не хочешь тащить — не придётся. У меня есть один план, — гордо пуша усы, я оскалил клыки, распираемый гениальностью своей очередной безумной идеи. — Надо связать пару мешков с самым тяжёлым грузом таким, как топоры, мечи и бивни. Думаю, это должно сработать. Хотя парочку я могу положить в свой колчан, всё рано он пустует.       — Да о чём ты? — стукнула меня по лбу нордка одним из бивней.       — Уф… Не могу тут сказать. Ты не поддержишь эту затею на этапе задумки. Просто сделай, как я велел.       — Нет. Невозможно, — строго отрезала Утгерд, непоколебимо требуя ясности.       — Ах, ну хорошо, — обречённо выдохнул я, опустив уши в предвкушении насмешек и осуждения. — Я хочу сдуть их Криком. Ты видела ведь, какой он выходит мощный.       — Безумие!.. — вытаращилась нордка и тут же ухмыльнулась: — Но я одобряю. Посмотрим, на что ты способен, герой.       — Отлично! — заговорщически осклабился я. — Тогда руду тоже возьмём. Адрианне в кузнице лишней не будет.       — Ха, каджит!.. Поверить не могу, что ты о других так печёшься… — прошептала Утгерд, себе под нос, но я всё расслышал и ей подмигнул.       Когда мы всё упаковали, Утгерд призывно дёрнула меня за хвост, заставляя скривиться от боли, и сказала:       — Кричи!       — Не будь, как Назим, а то и тебя в помидоры отправлю, — усмехнулся я, но тут же осёкся, не увидев веселья на лице строгой нордки: — Шучу-шучу! Но здесь я кричать не планировал. Помни про лампы и возможность обвала. До поверхности довезём их на этом, — я подкатил к Утгерд телегу с верхнего яруса просторного зала шахты и помог уложить тюки.       Второй ярус весь был завален мешками с овощами и фруктами, так что помимо телеги, я привёз к Утгерд ещё одну, на мой взгляд, крутую идею:       — Может, нам стоит набрать здесь еды для таверны Хульды? Глядишь, она нас бы простила…       — Она бы только ещё больше ворчать начала, — презрительно фыркнув, Утгерд растоптала мои надежды глупого котика. — У них припасов в достатке. Привезёшь больше, всё просто стухнет и посетители будут жаловаться на несвежие овощи, а Хульда на лишний хлам. К тому же ей точно не придутся по вкусу закуски с разбойничьего стола.       — Как знаешь, — согласился я, но уши не опустил. — Как минимум мешок морковки и яблок я всё равно захвачу для Акари. Заодно наберу мухоморов. Они пригодятся для зелья регенерации восстановления сил в нужной пропорции. Главное, мешки не перепутать и не накормить в сумерках Акари грибами вместо морковки. Мухоморы вызывают бешенство, особенно вприкуску с лютым грибом.       — И где ты всему этому научился? Ты же недавно в Скайриме.       — В книгах прочёл, которыми я, в отличие от некоторых, костры не топлю, — съязвил я вместо рассказа своей полной биографии, и вздрогнул от воспоминаний о прошлом. По спине пробежал холодок и шерсть встала дыбом. — Чуть не забыл кое-что… Погоди минутку, — спускаясь вниз зала, сказал я Утгерд, и та послушно села на стол, смачно жуя бандитские яблоки.       Раздув огонь горном, прямо в горящие угли кузницы я бросил свою старую домотканую одежду, всё ещё пахнущую горькими травами подвала хозяина. Жадный огонь обратил ткань пеплом, но продолжал полыхать, танцуя на останках лютни весёлого орка, который уже никогда не сыграет для горожан и не выплатит штраф. Он превратился в обугленный труп. Чёрный мертвец. В отблесках пылающего огня мне вспомнились янтарные глаза Шади, искрящиеся в ночи в свете факелов, и её прощание, отчаянным криком брошенное мне в морду. Я поднялся наверх и хрипло прошептал:       — Ты права. Пора выбираться.       — Веди, — Утгерд сплюнула косточки и, взвалив мешки на телегу, покатила за мной.       По деревянным мостам и сходам мы поднялись в узкий возвышающийся туннель земляной пещеры. Гул сквозящего ветра нарушали мерные удары кирки о камень. Удивительно, что тугоухий громила не услыхал, как мы разнесли его шайку, но нам же оно было на руку. Крадучись, мы подошли к решётке, отделявшей жилую часть логова от рабочих шахт. Взлом замка я взял на себя. Одним взмахом стальной секиры Утгерд уделала труженика, заодно срубая кровавый венец и белянку. Эти грибочки я оставил в мешке с мухоморами, куда они сами упали. Далее по туннелю мы нашли ещё четыре бивня в телеге, но Утгерд схватила меня за шкирку и погнала к выходу из пещеры, где в двери шахты просачивался свежий морозный вечерний воздух. Как Утгерд и обещала, Акари смиренно ждала нас у дерева рядом с северным выходом из лагеря. Небо меркло. Трава мерно покачивалась под грубыми ласками скайримского ветра.       — Акари поведёшь ты, вы уже, как подружки. И это тоже возложим на ваши плечи, — я торжественно вручил нордке мешки с ценными бивнями и мягкими овощами, угостив черногривую бандитку морковкой, и улыбнулся, чувствуя прорезавшуюся симпатию своенравной лошадки.       — Ты уверен, что сможешь доставить оружие? — Утгерд с сомнением покосилась на связки топоров и мечей в двух мешках.       — Сейчас и проверим, — самодовольно оскалившись, махнул я распушённым хвостом, и, смочив горло мёдом, ухваченным со склада шахтёров, крикнул что было мочи: — Фус!       Акари от шума поднялась на дыбы, но Утгерд её придержала, с восхищением глядя, как мешки отлетели на пять ярдов и с металлическим лязгом грохнулись в поле.       — Кажется, смог, — сипло доложился я, сам не веря, что нашёл способ утаскивать барахла больше, чем могли вынести мои тощие плечи.       — А ты сильнее, чем кажешься, котик, — с ухмылкой хлопнула меня по плечу нордка и вскочила на лошадь. — Но если ты выдохнешься, мы бросим этот металлолом.       — По рукам, — улыбаясь, кивнул я надменным подружкам.       Я держался чуть поодаль от спутниц, чтобы не пугать Акари громкими криками, травмирующими чуткие ушки кобылы. Даже рыщущие по полю голодные волки не рискнули к нам подходить и, пугливо скуля, скрылись в зарослях рыжей травы, искать добычу слабее. Пока я доходил до мешков, успокаивая горло тёплой медовухой, успевал восстановиться и набрать силы для нового залпа. Очередной полёт гремящих мешков окончился треском разодранной ткани и жалобным всхлипом. Подбежав к кустам, я увидел, что железный топор прилетел ровно в лоб подлому некроманту, поджидавшему нас из засады. Даже моя запасливость отступила на второй план. Я лишь скривился и вышел из зарослей, оставив топор в черепушке злодея. Однако на полпути до Вайтрана я окончательно сдулся и понял, что ещё один вопль мой голос больше не вытянет.       — Утгерд, подожди! — на последнем издыхании протянул я. — Акари, кажется, тоже нужна передышка, гляди, как пыхтит. Может, остановимся в бандитском лагере?       — Знала, что ты не выдержишь, рохля, — победно осклабилась нордка, но всё же повернула поводья. — Давай.       Благо, идти было не так далеко, и, свалив пинком мешки в низину холмов у городских стен, куда постоянно тянуло Акари, мы остановились в опустевшем разбойничьем лагере на небольшой привал. Попавшаяся нам стая волков, похоже, убегала как раз отсюда, ведь трупов бандитов и след простыл. А может, тот некромант увёл мёртвых бандюганов?.. Распивая каждый свой роковой мёд — Хоннинга и Черновересковый — вприкуску с зелёными яблоками, мы грелись у потрескивающего костра.       — Голодно, — мрачно подметила Утгерд. — Мёд с яблоками просто отстой. Сюда бы мясца...       Но я ей не ответил, наблюдая за нашей чудной Акари.       — Хм, и чего эту кобылу сюда так манит? — отпив мёда, спросил я дочку конюха. — Неужто реально скумозависимая? Судя по тому, как она трётся о траву, где недавно валялись осколки от склянки с наркотиком — да. Хах, а мне есть, что с ней обсудить! Будем лечиться вместе, — усмехнулся я, хрустнув лунным сахаром.       — Темпераментная, без родословной ещё и больная… Обычно на ферме мы таких пускаем на мясо. Конина такая сладкая… Хочешь попробовать? — осклабилась нордка, достала секиру и хищно взглянула на нашу кобылу.       Я чуть не полысел.       — Я не отдам вам Акари! — ощерился я и вскочил, прикрывая собой напрягшуюся лошадку.       — Ха! Она тебя чуть не лягнула, но ты на неё ни капли не злишься? — изумилась Утгерд.       — Я… — я глянул на вставшую за моей спиной бурую кобылу, сомнительно прижавшую уши. — Она не обязана признавать мой авторитет, чтобы жить. Если она хочет быть здесь, то пускай. Теперь я буду приходить подкармливать её и защищать, даже если она не даст мне сесть к ней в седло. И даже ты, Утгерд, мне не помешаешь…       — Гляди, — нордка убрала топор и лукаво сузила глаза, с улыбкой глядя за мою спину. — Она видит в тебе своего спасителя. Защита для лошади гораздо важнее подкормки. Теперь она начнёт тебя уважать.       Я пригладил шерсть и обернулся, но не увидел на морде лошадки какие-то проявления любви и доверия. Наоборот, как только кобыла увидела, как мы на неё глазеем, демонстративно отвернула голову в поле и повернулась хвостом. Но думаю, Утгерд виднее. У неё явно с этой лошадкой выстроилась уже какая-то ментальная связь. Да и вообще, она же почти что росла в конюшне.       — Ну и способы приручения у тебя… — возвращаясь за стол, пробубнил я, косясь на серо-пурпурные пузырьки, портящие характер Акари. — Всё равно от этой дряни нам надо избавиться.       — Эй, ты чего? — вдруг встала нордка. — Не выбрасывай это! Продай своим братьям. Она вообще-то весьма дорогая, и коты по ней с ума сходят, прямо как эта кобыла.       — Я бы продал, но каджиты просили меня больше не приближаться к их лагерю, — поник я усами.       — Забудь их слова. Как только они увидят, что ты им тащишь, вмиг всё простят. Послушайся моего совета, и станешь для них лучшим другом.       Я знал, что не осмелюсь приблизиться к ним с товаром сейчас, но и выбрасывать скуму не стал. Сначала получу уроки торговли от милой Изольды, и только потом вернусь к каджитам. Во второй раз я облажаться перед ними не должен. Придержу пока скуму у себя, хоть это и дрянь. Глядишь, и с Акари сдружусь быстрее.       — Кстати, я хотел спросить, — поёжившись от того, как гармонично смотрится Утгерд в бандитском лагере, я неуверенно вильнул хвостом. — Сколько ты золота хочешь забрать с нашего улова?       — Нисколько, — без раздумий бросила нордка. — Совсем.       — Правда? Нет, хотя бы треть ты себе точно возьмёшь. Другую я отдам на благо города, а последнюю оставлю на кров и еду. Неужели ты серьёзно шла не ради наживы?       — Ну да. Как и ты, так ведь? — она отпила из бутылки и, прищурившись, наклонилась ко мне. — И я же тебе в самом начале заявила о своих интересах.       — Да, но… Я думаю, из тебя бы вышла отличная наёмница. Ты могла бы так зарабатывать большие деньги для города и…       — Забудь, — воительница громко опустила бутыль, сжав её стальной перчаткой так, что она рассыпалась на осколки, чем взволновала Акари. Но Утгерд не обратила внимание на фырчание бурой подруги и холодно заключила: — Я таким не занимаюсь.       — Похоже, ты здорово обижена, — с сочувствием сказал я и тут же осёкся.       — Тебе Соратники, что ли, напели? — огрызнулась она, сметая со стола осколки. — Они мне заявили: «Слишком неуправляемая». Сборище слабых трусов!       — Только поэтому? — удивился я, разделяя её обиду. — Но как они это поняли? Почему Соратники тебя не приняли?       — Это не моя вина! — отчаянно выкрикнула она, и тут я увидел невероятное… Из светлых глаз нордки потекли слёзы, еле различимые в вечернем сумраке, но блестящие в бликах костра. — Я им говорила, что это случайность!       — Тише… — боясь спугнуть, я осторожно положил лапу ей на плечо, вздрагивавшее от всхлипов. — Я тебя ни в чём не виню. Никто не застрахован от несчастного случая, я понимаю. Ты можешь довериться мне. Что же случилось?       Придвинувшись ближе на лавочке, Утгерд прищемила пластинами своей брони мой многострадальный хвост, и я хотел верещать, но мужественно закусив клыками губу, героически не пискнул ни звука, крепясь перед женщиной. Воительница сжала железной перчаткой мою костлявую лапку и излила всю боль:       — Они хотели меня проверить и бросили против меня парня, у которого ещё и усы-то толком не росли. Думали, наверное, что женщина с ним ничего сделать не сможет. Я не хотела его убивать! Мне это ни к чему! Просто… потеряла контроль.       От эмоциональности своей истории Утгерд переминалась на лавке, терзая на моём хвосте позвонки. Я тоже сжал её ладонь сильнее и чуть не расплакался от боли в хвосте. В тот миг моя пучеглазая мордочка отображала вселенскую боль, печаль и досаду. Сочтя, что я так растрогался, нордка стушевалась и смущённо от меня отпрянула, наконец-то слезая с хвоста.       — Ладно, каджит. Не плачь из-за меня. Что-то я расклеилась. Не так уж мне и хотелось в их шайку, — резко хлюпнув носом, утёрла кулаком слёзы Утгерд Несломленная.       Выслушав её откровение, я понял, в какой опасности был утром в таверне. Да уж… Неуправляемая… Многие жители наверняка предпочли бы избавиться от неё, как фермеры от дурной лошади, но я ведь нашёл к ней подход. Сегодня я увидел её настоящую, без толщи стальной брони и маски напускной грубости. Она сама мне себя показала, и я сберегу её светлый образ навеки у себя в сердце. Отойдя от боли в хвосте, я собрался с мыслями, завершить этот разговор ободряюще.       — Как бы там ни было, мне понравилось сражаться с тобой. Не в таверне, а с великанами. Твоя смелость меня поражает! Я… Был бы не прочь ещё как-нибудь сходить на расправу с бандитами вместе.       — Хах… Я тоже, — с розовеющими от мёда щеками и неожиданной теплотой в голосе отозвалась Утгерд, но, опомнившись, неловко затараторила оправдания в духе истинной нордской воительницы: — Самые прочные клинки закаляются в пылу сражения. Есть такая нордская поговорка. Кроме того, настоящий норд не упустит шанса испытать себя.       — Договорились, — допив свой мёд, по-братски улыбнулся ей я, подыгрывая её боевому образу.       Отставив пустые бутылки, мы затушили костёр, собрали вещи и вышли в путь.