Сплит

Чан скоро отъедет в дурку. Нет, правда. Он видел кучу мемов от стэй про то, что он герой-отец-одиночка, у которого семь невыносимых детей. Но черт возьми, насколько же это правда. Поэтому, когда к нему заявляется жутко гордый собой, но говорящий на каком-то шепелявом диалекте, Феликс, старший ощущает себя ни кем иным, кроме как отцом шестнадцатилетки с безумными американскими горками настроений и желаний. - Хён, просто посмотри. Стэй с ума сходить будут, я уверен в этом. Чан сидел с закрытыми глазами, зарываясь руками в жженные кудри, и даже представить боялся, какой сюрприз захотел ему преподнести младший австралиец. Но что-то было с его ртом, конкретно – с языком. И Чан смотрит. Жалеет он об этом уже через секунду. Изо рта Феликса вывален разбухший, отекший язык. Точнее, не целый язык. Раздвоенный блять, продольно разполовиненный. - Это, - Феликс указывает пальцем на нечто, раньше бывшее его языком, - называется сплит. Отек спадет в течение двух недель. Но представь насколько горячо! Глубокий вдох. Такой же глубокий выдох. Еще раз. И еще. - Феликс, у нас было расписание на эти две недели, ты как себе это представляешь? И что именно ты подразумеваешь под «горячо»? В данный момент ты выглядишь как будто тебя ужалила пара пчел, которых ты пытался съесть. - Наше расписание заключается в фотосессиях и записях для альбома. Публичных выступлений никаких в планах нет, фотографироваться я могу, не показывая язык, а записаться могу позже. А горячим я считаю то, что как только язык заживет, я смогу шевелить им по-разному, отдельно каждой половиной! Я читал, что наш язык состоит из двух продольных мышц, и, если их разделить, они будут подчиняться и двигаться разнонаправленно, представь! Шепелявый Феликс – смешной Феликс, но Чану нужна трехчасовая медитация в горах Тибета после их трехминутного разговора. Или десять минут крика в поле. Да, тоже неплохо. - Хён? - Что еще? - Я еще соски проколол. -Сгинь с глаз моих, у тебя три секунды, время пошло. Чан точно поседеет до сорока, если не до тридцати лет. 😜 😜 😜 Феликс не соврал. Его язык зажил даже быстрее, чем прошло две недели. И теперь, когда Чан смотрит на этого маленького дьявола, время от времени рандомно шевелящего своими языками напоказ, в его голове бегает одинокий орущий таракан с яркой неоновой табличкой «Ебаное Блядство». Да, Феликс прав, стэй сходят с ума, но Феликс не учел, что с ума сходить будет еще и Чан. Так что старший старается максимально скрыть свои подтекающие мозги в моменты очередных залипаний. А их становится все больше и больше: либо Феликс уже настолько с этим свыкся, что постоянно то поворачивает их, утыкаясь недвусмысленно в щеки изнутри, то высовывает переплетая, либо он специально дразнится. Это происходит в студии, в общежитии, на обеде, буквально ВЕЗДЕ. И Чан не может сказать уверенно, что происходит это не только с ним. Иногда кажется, что Феликс нападает с этим только на него, и от этого ни капли не легче. - Хён? Они сидят в общежитии, смотрят какой-то канал по телевизору, чтобы расслабиться и отдохнуть, пока все остальные парни решили наведаться в ближайший караоке-бар. Однако тон Феликса явно не предвещает ничего из категории «расслабиться» или «отдохнуть». - Что? - Ты меня сейчас не слушал, да? Ой. - Задумался, прости. О чем ты говорил? - Я размышлял о том, каково это – целоваться с человеком, у которого двойной язык. Благо в комнате темно, и не видно, какой из множества алых оттенков приобрели уши Чана. - А так как ты меня не слушал – ты и будешь подопытным. Чан нервно прыскает, чувствуя, как подскочила частота пульса. - Ты же шутишь, верно? - Ни капли. Феликс по праву является представителем мяурачи. То, как по кошачьи он ползет к Чану с другого края дивана, сравнимо разве что с передвижением дикой пумы, готовящейся к прыжку на ничего неподозревающую лань. - Давай, Чани. Тем более, мы уже целовались, и тогда ты не жаловался. Старший снова нервно хихикает, пытаясь контролировать лихорадочно бегающие глаза и стараясь увеличить расстояние, насколько это позволяет их небольшой диван. Да, они целовались, год назад. Тогда они впервые выпили все вместе. Пил даже Чан, и это было его фатальной ошибкой. Его затянули в игру в бутылочку, и как-то слишком уж подозрительно часто бутылка из-под соджу останавливалась на них с Феликсом. На утро Чан выбрал тактику забытия, так как Феликс вел себя абсолютно по-обычному. «Наверняка это для него ничего не значит» - для себя старший определил всё именно так, хотя сердце болезненно сжималось. Нельзя портить взаимоотношения, это отразится не только на нем, но и на всех парнях, нельзя быть эгоистом, нужно быть хорошим лидером и опорой. И Чан был. Запер тлеющий фитиль влюбленности за тысячью замков, которые в данный момент с грохотом таранились настойчивостью младшего. - Чагиааа, ты снова завис. В ужасе Чан видит лицо Феликса в каких-то нелепых сантиметрах от своего. Выскальзывает неуклюже, что-то неразборчиво бормоча о том, что ему необходимо почистить зубы, чуть ли не бегом направляется в ванную. Дверь закрывается, отрезая от, казалось бы, самого безобидного человека на планете, но в данный момент для Чана он являлся сущим кошмаром наяву. Чертов Феликс. Со своим чертовым языком. И чертова чанова влюбленность в этого дьяволенка. Когда она началась? Чан не помнит. Но помнит, что он мог с ней спокойно жить. До их клятого поцелуя год назад. После жить стало чуточку сложнее, но все еще возможно. А сейчас это каждодневная пытка, которую младший ему устраивает от незнания чувств старшего к нему. А если… Нет, мысль паршивее некуда. Чан понимает, что если он сейчас согласится на этот поцелуй, и тем более если Феликс не рассмеется ему в лицо за его наивность и непонятую шутку, то Чан сгорит. Сгорит, вместе со своим влюбленным сердцем, как спичка, политая бензином. Но все-таки… если представить, всего на пару мгновений, какого это. Вот их лица снова находятся в паре сантиметров друг от друга. Чан смотрит Феликсу в глаза, в которых пляшут огоньки озорства и нахальства. Вот они тянутся друг к другу. Соприкасаются губами. Губы Феликса шершавые, он часто их обкусывает, за год эта привычка никуда не делась. Они целуются, медленно повышая градус от совсем невинного к настойчивому и жаркому танцу языков. Чан издает непроизвольный и совсем тихий стон, представляя как в его рту будет хозяйничать раздвоенный язык. Чан захлёбывается, утопая в собственных фантазиях, находясь в шаге от их осуществления, но очень боясь сделать этот шаг, потерять то хрупкое равновесие, которое упорно выстраивал в своей голове. Выныривать в реальность также не помогает мокрое темное пятно, расплывающееся в области паха на темно-серых домашних шортах. Уши вспыхивают с новой силой, стыд растекается алыми пятнами по лицу и скатывается на шею. Не особо что-то соображая, Чан стягивает шорты и боксеры до середины бедра. Быстро подрочить, кончить, разобраться с пятном на шортах, и все это в достаточно малый временной отрезок – именно такие задачи висят над Чаном. Член налит кровью, требует к себе внимания, но Чан прекрасно научился доставлять себе удовольствие, особенно живя в общежитии еще с семеркой парней, где главное – быстро и бесшумно. Поэтому, прекрасно зная, сколько времени он потратит, если будет стимулировать только член, быстро стягивает полностью шорты и белье, ноги ставит пошире, опираясь грудью на каменную тумбу с раковиной. Какое благо, что пару месяцев назад Чанбин поскользнулся в ванной и со всей одури влетел в настенное зеркало, разбив его в труху. Сам он, к счастью, отделался испугом и маленькими ссадинами, которые потом со всей нежностью обрабатывал Хенджин. Учитывая последнее обстоятельство, Чан считает, что Чанбин в какой-то мере даже доволен. Левую руку заводит за спину, мягко массируя колечко ануса, правой рукой сжимая под головкой член. Мозг – пустая комната, в которой по стенам висят воспоминания за ближайшие пару дней о Феликсе с его совершенно блядскими повадками. Чан тихо стонет, толкаясь в себя пальцами, чуть сильнее сжимая член и надавливая большим пальцем на устье уретры. Ему не нужно много времени, ему всего лишь нужно чтоб его не сбили с настроя, и именно для этого он предусмотрительно закрыл дверь в ванную. - Как-то ты долго, хён… Оу мааай… Нет. Неа, нет. Он не мог так проебаться, ни в коем случае, ему кажется, ему просто мерещится. - Что, тоже на меня передергиваешь? - Феликс?! - Ну да, я. А ты ждал кого-то другого, Чани-хён? Чан отскочил от тумбы в сторону, подальше от причины своих влажных фантазий и ночных кошмаров. И только потом понял, насколько он туп. Взгляд Феликса слишком очевидно зацепился за вздутые вены на лобке, за сочащийся предэякулятом, налитый кровью член, за пальцы левой руки, которые все были в слизи. За все это слишком сложно было не зацепиться. Чан предпринял попытку прикрыться, натянуть шорты, мысленно дал себе оплеуху за то, что их вообще снял. Взгляд метается по комнате, пытаясь придумать путь для отступления. Но деваться некуда, Феликс стоит прям перед закрытой дверью, опираясь плечом на дверной косяк. Младший полностью серьезен, он не смеется, даже не улыбается. Это провал, крах, пробитие дна. - Я… Подожди, я все объясню… Ты не так все понял… - Для начала, надень хотя бы белье. Нужно поговорить. Справившись с застрявшем в горле комом, который так и норовил выйти в виде очень горьких слез, старший дотягивается до сброшенной одежды, натягивает все обратно, на обмякший и не получивший разрядки член. - Мне жаль, мне правда очень, очень жаль я… - Замолчи. Сердце рвется от ледяного тона младшего, пара слезинок предательски катятся по щекам. В попытке быстро скрыть это недоразумение, Чан пропускает момент, как Феликс оказывается около него, тесня старшего к тумбе. Каменный край больно упирается в район копчика, а сосредоточенное лицо с россыпью веснушек оказывается прям перед собственным. Ему некуда бежать и некуда спрятаться. - Хён, ответь мне, только честно, пожалуйста. Я тебе ни капли не нравлюсь? Я стал тебе противен? Что. - Чт.. Что?! Что ты такое говоришь, Феликс?! Нет, нет конечно! - Тогда скажи мне, почему, год назад, после той пьянки, после тех поцелуев, на которые ты с таким рвением отвечал, ты сделал вид, что для тебя это ничего не значит? - Стой, подожди. Для тебя это значило нечто большее, чем просто пьяное развлечение? Феликс отвернулся, избегая зрительного контакта. На щеках зацвели пунцовые пятна. - Почему… почему ты не сказал мне, Феликс? - А что я должен был сказать?! «Черт, хён, я влюблен в тебя практически с того момента, как пришел на шоу на выживание, а сейчас я сдохнуть как хочу еще и еще целовать тебя, хочу встречаться с тобой, хочу просыпаться обнимая»? Ты так себе это представляешь, хён? Особенно учитывая то, что ты отстранился от меня после тех пьяных поцелуев, будь они не ладны. - Феликс, солнце, я… - Стой, пожалуйста, не говори ничего, я тебя прошу. Прости, я не должен был этого всего говорить, давай просто забудем это и… - Я тоже влюблен в тебя, Феликс. . .. … Тишина звенела. Растекалась безвоздушной массой, заполняя все свободное пространство. Двое смотрели друг на друга так, будто увидели что-то абсолютно неземное, несуществующее, невообразимое. - Кажется, мы оба дураки, да? У Чана вырывается нервный смех на конце фразы, который подхватывает и Феликс. Всё еще не особо веря в такое переплетение нитей судьбы, младший делает нервное движение корпусом вперед, сталкиваясь лоб в лоб со старшим. Кожа Чана горячая, мягкая. Феликс прикрывает глаза, выравнивая дыхание и успокаивая беснующийся разум. Взмокшая от напряжения ладонь находит ладонь Чана, которой он схватился за край тумбы и, кажется, держался за него весь разговор. - Так я… могу я тебя сейчас поцеловать, раз мы вроде как что-то выяснили? Ладонь скользит выше, по предплечью, перебираясь на талию, мягко оттягивая край излюбленной и заношенной худи, касаясь крайними фалангами разгоряченной кожи. - Нет, не можешь, Феликс. Ну не смог Чан удержаться от маленькой пакости за все эти американские горки из эмоций с мертвыми петлями и смертельными кульбитами, на которых он успел прокатиться за последние тридцать минут около двухсот раз. - Не только сейчас и не только поцеловать, Феликс. Мне нужно все, начиная от нежных и невинных объятий и чмоков в щечку, заканчивая сексом прям здесь и сейчас. И твой блядский язык… Больше Чан ничего сказать не смог, так как его губы были захвачены в плен губ Феликса. Мягкая борьба постепенно нарастала, стирая границы. И вот оно. Чан несдержанно стонет, чувствуя раздвоенный язык в своем рту. Ощущения запускают салюты в голове Чана, разрывая алгоритмы мыслительных процессов. Слюна от обилия стекает по подбородку, оставляя неприятный след, но им абсолютно бриллиантово плевать на это. Все остатки мыслей сосредоточены на ощущениях во рту, завязаны на танце языков. Феликс за совсем короткий промежуток времени научился ими управлять на уровне, близком к совершенному. Половинки языка двигаются отдельно друг от друга, как он и говорил, мягко проходятся по зубам, давят на нёбо, захватывают и обвивают язык Чана так, что он готов хныкать и позорно кончить в белье только от поцелуя. Было и забавно, и страшно наблюдать, как мозг Феликса переключается из режима «солнышко в полном ахуе, не беспокоить» в режим «солнышко готово вытрахать из тебя душу, снимай штаны»: губы растягиваются в привычной, яркой улыбке, но глаза… в этих шоколадных глазах не видно того тепла, от которого сразу спокойно становится в душе. Сейчас в этих глазах горит пламя кострища, которое разжигают черти и восхваляют своего повелителя в лице Феликса Ли. - Повернись ко мне спиной, Чан. И обопрись на раковину также, как стоял до того, как я тебя прервал. Голос ниже, чем обычно, выбивает опору из-под ног, крошит коленные чашечки, делая ноги ватными и неповоротливыми. Чан дрожит от скапливающегося в области паха возбуждения, от чувства, что член снова наливается кровью, выполняет просьбу младшего. Чувствует у себя под худи ледяные ладони, которые бегло очерчивают напряженные грудные мышцы, пальцы терпко и с напором касаются сосков, заставляя сипло выпустить воздух из лёгких, ползут дальше по рельефу пресса вниз, цепляются за край шорт, стягивая их к самым щиколоткам, помогая освободить ноги. - Блять, как же я давно хотел это сделать. Чан чувствует, как его ягодицы разводят в стороны, ощущает теплое дыхание на мошонке. Казалось, что краснеть сильнее некуда, но кажется он побил все рекорды и теперь его лицо может выиграть в конкурсе на самый красный объект на планете. - Что именно ты…. Бляяяяять. Чан захлебнулся в полустоне-полувскрике, ощущая проворные половинки языка на сжавшемся анусе. Единственное, что сейчас удерживало его в более-менее вертикальном положении и не давало рухнуть на пол – каменная тумба, спасибо ей за это. Чертов сплит. Чан слишком ясно ощущал, как две половинки ласкают его в разных точках: одна спустилась почти к мошонке, прочерчивая дорожку слюны туда и обратно, вторая все еще кружит по кольцу мышц, мягко надавливая в самый центр, но не проникая внутрь. Феликс мягко отрывается от ануса, втягивая одно яичко в рот, создавая крепкий, но безболезненный вакуум, продолжая ласкать языком. Снова отрывается, снова припадает к кольцу мышц, которое лихорадочно сокращалось от всех действий, все это под аккомпанемент из стонов и вскриков. Широко ведет языком от мошонки к колечку, дует слабо, вызывая табун мурашек по коже и подёргивания старшего. - Феликс, я… пожалуйста, блять, пожалуйста… Все что может сейчас сказать Чан – бессвязная мольба о чем-то. О чем? Он сам не сможет ответить. И он может поклясться, он почувствовал улыбку Феликса там, между своими ягодицами. У Феликса и правда маленькие ручки и короткие пальцы. Но зато он хорошо умеет ими пользоваться. Облизав средний и безымянный пальцы, снова обведя кольцо ануса языком, мягко, оставляя как можно больше слюны, аккуратно давит пальцами, видя, как Чана пробивает дрожь только сильнее, слыша такие мелодичные звуки от своего хёна, которых не слышал никто и никогда, от которых не слабо тяжелело в паху. Двигает пальцами медленно, чтобы не причинить боли, с каждым движением ощущая, как Чан пытается совладать с неслушающимся телом, самостоятельно насадиться до упора. Младший поднимается с колен, не вынимая пальцев, поворачивает к себе заплаканное от наслаждения лицо Чана, растянуто и развязно целует, не церемонясь и сразу врываясь в полость чужого рта языком. Сгибает пальцы, направляя их к чувствительной железе. Чан мычит в поцелуй, его натурально трясет от количества ощущений. - Феликс стой… стой, я сейчас кончу, стой… Но Феликс не останавливается, продолжая двигать кистью, которая порядком затекла и начинала болеть. Ему хочется доставить удовольствие, но не все и сразу, верно? - Стой… Блять, я сейчас… мххммм Чан выгибается, откидывая голову на плечо младшего, его бьет оргазменная судорога и он кончает без единого прикосновения к члену. На полу растекаются белесые капли спермы, сам Чан, чьи ноги его уже давно предали, чуть не падает, и, если бы не вовремя поддержавший Феликс, скорее всего он бы больно приложился головой. - Думаю, на сегодня тебе достаточно, Чани. Почти целомудренные поцелуи в макушку, взмокший висок, нос. - Я отведу тебя до постели, хорошо? - МХм… Кое-как дотащив Чана до его комнаты, и чуть не уронив его мимо кровати, Феликс помог окончательно раздеться и забраться старшему под одеяло. - Только не уходи, пожалуйста. Я хочу, чтоб ты остался со мной. Феликс соврет, если скажет, что это состояние, в котором его лидер сейчас – это не самое милое, что он видел за время знакомства и общения с ним, если не за всю свою жизнь. - Тшш, Чани, я лишь немного приберусь в ванной и вернусь, хорошо? Я быстро, обещаю. - Ладно. Феликс гладит Чана по волосам, спускаясь на лицо, утирая подсыхающие дорожки от слёз, задерживаясь не на долго на распухших от долгих поцелуев губах, которыми старший мило и совсем по-детски причмокивает, засыпая. Феликс направляется в ванную, чтобы убрать весь беспорядок, что они устроили, дурацкая с примесью безумия улыбка не сходит с его лица. Все-таки сделать сплит было хоть и безрассудным, но лучшим решением в его жизни.